Синий шнурок

Осенью 1826 года в Тарханах вновь начались занятия по всем предметам, кроме греческого языка. Мишелю он пришёлся не по вкусу, и бабушка ему уступила — отложила уроки на неопределённое время. Пожилому гувернёру-греку Василию Дриеву Елизавета Алексеевна милостиво разрешила остаться в Тарханах. Судьба не баловала 60-летнего кефалонца: в Россию он бежал от произвола турецких властей. Василий поселился на селе в небольшом домике и занялся хорошо известным ему скорняжным ремеслом, которому успешно обучал крестьян. Впоследствии этот промысел приносил тарханцам хорошие доходы.

На день рождения тётя и бабушка заказали для Мишеля красивый альбом. Небесно-голубую бархатную обложку украшал золотой вензель «MJL».

— Вот, Мишель, будешь писать сюда полюбившиеся тебе произведения. Надеюсь, и твои сочинения скоро здесь появятся, — сказала Мария Акимовна, даря альбом.

— Огромное спасибо! Чудесный альбом. Непременно буду записывать туда разные опусы.

Тётенька теперь приезжала к двоюродному племяннику из Апалихи — собственного имения, которое в июле 1826 года она купила при поддержке Елизаветы Алексеевны. Ради этого та даже заложила 190 душ своих крестьян.

Екимка и Алёша по-прежнему учатся в Тарханах, ведь Апалиха совсем рядом — нет и трёх вёрст. Мишель там часто гостит у своих троюродных братцев и сестрёнки. Ему нравится деревянный одноэтажный дом, обшитый тёсом, с резными наличниками на окнах и шатровой кровлей с венцами. Южный фасад дома напоминает сказочный терем. Внутри дети любят носиться по длинному узкому коридору, забегая в разные комнаты. Но самый большой интерес у мальчиков вызывает конезавод, который Павел Петрович Шан-Гирей начал устраивать в имении. Парк в Апалихе с ровными аллеями, клумбами, небольшим прудом и плодовым садом Мишель знает не хуже тарханского. Очарование ему придаёт речка Марарайка, вьющаяся среди раскидистых ракит.

В начале июня 1827 года, накануне Петрова поста, Мария Акимовна пригласила родственников и соседей к себе на именины. Из Тархан отправились в двух открытых экипажах. В один сели гостившие у бабушки родные: Александр Алексеевич Столыпин с женой Екатериной Александровной и дочками Машей и Варей. К радости Мишеля, Агату Столыпину посадили в другую карету, где он сидел с бабушкой и Колей Давыдовым. Столыпины приехали к ним на Троицу и остались ещё на недельку из-за именин тетёньки.

Мишель не видел Агату два года. В 1825 году, когда они вместе гостили у Хастатовых на Кавказских водах, стеснительная девочка была ещё угловатой и немного нескладной. Теперь кузина очень похорошела: высокая, стройная, с красивой осанкой, нежным овалом лица, изящным прямым носиком, большими серыми глазами и милыми ямочками на щеках. Когда Агата, приехав в Тарханы, поздоровалась с Мишелем и улыбнулась, её улыбка показалась мальчику ослепительной. Он пылко увлёкся девушкой, хотя она на пять лет его старше. Это чувство было не таким робким, как первая детская любовь. Мишель много времени проводил с кузинами, запросто болтал с ними, водил их по селу, по парку, шутил, рисовал шаржи, но свою влюблённость в Агату старался никому не показывать, хотя ему представлялось, что и она с ним особенно мила. По дороге в Апалиху, стараясь привлечь внимание девушки, он принялся рассказывать ей об окрестных селениях, с лёгким юмором отзываясь об их владельцах:

— По левую руку деревня Дерябиха. Тамошний помещик отставной подполковник Кондратий Никифорыч Жилинский у нас бывает. Он нравом крут, хоть не богат, зато в охоте — хват! Собак заботливо голубит, а вот людей частенько лупит.

Коля и Агата смеются, и Мишель с ними. Бабушка улыбается и поясняет:

— Раскольники его крестьяне, а он этого терпеть не может, потому и лупит.

— А справа что за село? — спрашивает Агата.

— Подсот называется. Там много владельцев, и потягаться им есть о чём. Одна Татьяна Софронна Москвина чего стоит, не дай ей вина — дай поспорить. Эта барыня Москвина и не сказать, чтоб умна, зато тучна и склочна. От последнего её свойства милой тётеньке одни беспокойства.

— Ну и охотник ты до острот! — весело говорит Агата и улыбается, обнажая ряд ровных белых зубов.

«Как она хороша! Словно чайная роза среди степных трав», — думает Мишель, любуясь девушкой.

Вот и Апалиха. Экипажи по широкой аллее подъезжают прямо к крыльцу. Мишель соскакивает с подножки первым и подаёт руку Агате. День тёплый, ясный, и именинные столы накрывают в саду. Вокруг них весёлая суета. Почти вся родня уже собралась. У Марьи Акимовны гостит её сестра Анна с дочками Катей и Машей и маленьким сынишкой Аркашей. Екимка с Алёшей подбегают к Мишелю:

— Привет! А мы готовим маменьке поздравление в стихах! Папенька сочинили. И обе Кати будут тоже читать наизусть!

— Привет! Вы молодцы! Учите скорее, а то все гости, наверное, уже тут, — отвечает Мишель и, увидев Павла Петровича, одетого, как всегда, в черкеску, здоровается: — Бонжур, дяденька.

— Здравствуй, Мишель! Здравствуйте, мои милые, — дядя целует ручки барышням и Екатерине Александровне, жмёт руку Столыпину и продолжает: — Не все ещё в сборе, ждём Жизневских.

— А кто такие Жизневские? — спрашивает Маша Столыпина.

— Помните Пелагею Гавриловну Давыдову, Колину сестру? Она прошлый год вышла замуж за чиновника Игнатия Осипыча Жизневского. Они теперь в Пачелме живут. Это далековато отсюда, но скоро прибудут. Мишель, покажи-ка кузинам пока наш парк.

— С превеликим удовольствием, дяденька. Только тётеньку сначала пойду, поздравлю.

Мишель нашёл нарядную Марью Акимовну у стола. Она вместе с Елизаветой Алексеевной давала последние распоряжения слугам. Мальчик нарисовал для именинницы тарханский пейзаж с видом церкви Марии Египетской и барского дома, отражённых в пруду. Изящную рамку Мишель сделал сам под руководством Павла Петровича. Марья Акимовна похвалила подарок и расцеловала племянника.

Барышни Столыпины тем временем скучали, невольно слушая разговор отца с помещиком Жилинским и его 16-летним сыном Володей о достоинствах охотничьих собак. Кузины обрадовались, когда Мишель повёл их по тенистым аллеям парка, потом вдоль пруда к Марарайке и наконец к заветному роднику на её берегу.

— Вода здесь превкусная. Попробуйте, — он взял жестяную кружечку, которая всегда стояла у родника, сполоснул её, зачерпнул воды и подал сначала Маше — как старшей, а потом Агате. Младшая кузина Варя, ровесница Мишеля, не утерпела, сама зачерпнула пригоршню воды, выпила и сказала:

— Правда, вкусная!

— Барби, ну куда ты лезешь? Смотри, платье облила.

— Ерунда! Сегодня тепло, высохнет! — беспечно отмахнулась та, зачерпывая новую пригоршню.

Мишель тем временем заворожено смотрел, как Агата маленькими глотками пьёт студёную водицу, изящно держа простую кружечку — как дорогую фарфоровую чашку. С какой радостью он побродил бы с нею наедине по берегу речки! Невинную мечту прерывает Екимка:

— Мишель! Вас зовут к столу!

— Уже идём!

Мальчика сажают между Агатой и Варей. Екимка, Алёша и две Кати — Петрова и Шан-Гирей — бойко читают поздравление, но Мишель почти не слушает, погружённый в свои нежные переживания. Он рассеянно хлопает со всеми, улавливая только последние слова немудрёных поздравительных стихов. Поданные вкусные блюда развлекают его, он кушает поначалу с большим удовольствием и холодец, и фаршированную рыбу, и котлеты, шутливо нахваливая всё Агате. Доходит очередь до сладкого, мальчик рекомендует кузине приготовленные тётенькой шоколадные конфеты, но тут видит, что она, кушая пирожное, кокетливо поглядывает на Володю Жилинского, а тот улыбается ей.

Мишель так огорчился, что даже забыл о конфетах. Ревность закралась в его душу. «Он на четыре года старше меня, выше, красивее. Я для неё всего лишь младший кузен…», — грустно думал он на обратном пути. В экипаже с ним на этот раз ехала не Агата, а Варя. Девочка, пытаясь его расшевелить, подтрунивала:

— Мишель, ты чего воды в рот набрал?

— Отстань, Барби. Я степью любуюсь.

— И думаешь о чём-то высоком?

— Думаю, — рассеянно отвечает мальчик.

— А вот и нет! Я знаю, ты просто объелся на именинах!

— Ничего не объелся.

— А вот и объелся! Я же видела, что ты слопал столько пирожных, что даже к конфетам не притронулся, а они самые вкусные были!

— Ага, ты, значит, сама мои конфеты съела. Вот и радуйся! Скоро растолстеешь.

— Не растолстею. Я всего две скушала.

— Мишенька, Варенька! Полно, мы уж приехали, — строго сказала детям бабушка.

До вечера Мишель был не в настроении. Чтобы развеяться, он велел Андрею оседлать лошадку и поехал кататься по парку. Тем временем бабушка пригласила гостей пить чай на веранде. Мишель галопом проскакал мимо, горячо желая, чтобы Агата обратила внимание, какой он хороший наездник в свои двенадцать лет. Умчавшись в парк, мальчик срывает ветку цветущего чубушника и, подъезжая к веранде, бросает её Агате. Однако прыткая Варя на лету хватает ветку и кричит вдогонку:

— Мерси боку, Мишель! Какая прелесть! Иди, наконец, к нам, чай стынет!

Мальчик возвращается, ловко спешивается и приказывает дядьке:

— Андрей, отведи лошадь в конюшню.

Мишель моет руки, гремя рукомойником, поднимается по ступенькам и садится пить чай, украдкой поглядывая на Агату.

Наутро он просыпается рано, бежит в дальний сад с книгой Пушкина «Бахчисарайский фонтан», взятой почитать у Марии Акимовны, и устраивается в беседке, от которой в разные стороны расходятся лучи аллей. Он перечитывает строки о безнадёжной любви хана Гирея к прекрасной пленнице гарема Марии, и это чувство теперь находит в его сердце самый живой отклик:

Гирей сидел потупя взор;

Янтарь в устах его дымился;

Безмолвно раболепный двор

Вкруг хана грозного теснился.

Всё было тихо во дворце;

Благоговея, все читали

Приметы гнева и печали

На сумрачном его лице.

Но повелитель горделивый

Махнул рукой нетерпеливой:

И все, склонившись, идут вон.

Один в своих чертогах он;

Свободней грудь его вздыхает,

Живее строгое чело

Волненье сердца выражает.

Так бурны тучи отражает

Залива зыбкое стекло.

— Бонжур, Мишель. Тебя все ищут. Бабушка зовёт к завтраку, а потом мы уезжаем, — услышал он голос Агаты.

Мальчик поднял голову от книги. Она стояла перед ним в дорожном платье, изящно положив на перила беседки ручку с синим бисерным шнурком, обвитым вокруг запястья.

— Я сейчас иду, только страничку дочитаю.

— Что ты такое интересное читаешь?

— «Бахчисарайский фонтан» Пушкина. Вот послушай:

Промчались дни; Марии нет.

Мгновенно сирота почила.

Она давно желанный свет,

Как новый ангел, озарила.

Но что же в гроб её свело?

Тоска ль неволи безнадёжной,

Болезнь, или другое зло?..

Кто знает? Нет Марии нежной!..

Дворец угрюмый опустел;

Его Гирей опять оставил;

С толпой татар в чужой предел

Он злой набег опять направил;

Он снова в бурях боевых

Несётся мрачный, кровожадный:

Но в сердце хана чувств иных

Таится пламень безотрадный.

Он часто в сечах роковых

Подъемлет саблю, и с размаха

Недвижим остаётся вдруг,

Глядит с безумием вокруг,

Бледнеет, будто полный страха,

И что-то шепчет, и порой

Горючи слезы льёт рекой.

— Я тоже читала «Бахчисарайский фонтан», — задумчиво говорит Агата. — А ты недурно декламируешь, с чувством.

— Агаша, Мишель, все уже сели за стол, — прерывает их разговор запыхавшаяся Варя.

— Вы идите, я вас догоню. Мне совсем чуточку дочитать осталось, — ответил Мишель.

Кузины идут по центральной аллее-лучу к дому. Мишель, проводив их взглядом, рассеянно дочитывает страницу, закрывает книгу и вдруг видит, что синий шнурок Агаты лежит на скамейке. Он совсем обыкновенный. Мальчик и сам легко может сплести такой из бисера, но этот, ещё несколько минут назад украшавший руку милой сердцу девушки, теперь будет его реликвией. «Если я его не верну, выходит, украл, — подумал Мишель. — Ну и пусть!» Он спрятал шнурок в карман и побежал догонять кузин.

После чая Агата хватилась:

— Я синий шнурок потеряла. Мишель, Барби, вы не видели?

Мишель качает головой, не признаваясь, что шнурок у него в кармане. Варя поддразнивает сестру:

— Агаша — растеряша!

— Ладно тебе. Видно, я его в саду нечаянно обронила. В траве теперь не найти.

— Не огорчайся, Агата, я тебе красивей шнурок сплету, — обещает Мишель.

— А ты умеешь плести из бисера?

— Да. Я и шкатулочку бисерную могу сделать.

— Ах, как ты мил! — Агата по-родственному поцеловала его в щёку. — Буду ждать подарков. Оревуар.

— Оревуар, кузина.

— До встречи, мои дорогие, — попрощалась с родными бабушка. — Приезжайте к нам ещё.

Агата вслед за Варей села в экипаж, кучер тронул лошадей. Мишель машет им рукой, глядя с волнением и грустью, как коляска выезжает из усадьбы, быстро катится по улице Бугор и скрывается за поворотом дороги.

Дата добавления: 2015-09-04