Дорожные рассказы о Суворове

Весной 1825 года Мишель часто простужался и болел. Снова дала о себе знать почти забытая золотуха. И Елизавета Алексеевна по совету доктора Леви в третий раз собралась с внуком на Кавказские воды. Узнав из письма Юрия Петровича, что Миша Пожогин, который первый год учился в Москве в Кадетском корпусе, тоже несколько раз болел, она предложила взять его с собой. На Кавказ с Мишелем поехали и гувернёр Жан Капэ, и бонна, и, конечно, доктор Леви. Бабушка хотела, чтобы они продолжали заниматься с внуком языками и заодно подкрепили своё здоровье. Выехали в первых числах мая целым поездом — вместе с бабушкиным братом Александром Алексеевичем Столыпиным, его женой Екатериной Александровной и тремя дочерьми, которых Мишель называл кузинами. С Варей, младшей из них, он запросто дружил, а старшие — девятнадцатилетняя Маша и пятнадцатилетняя Агата — считали себя взрослыми барышнями и держались особняком, предпочитая общество матери.

Ехали быстро и без приключений, даже в Аксае каравана ждать не пришлось. Дорогой Мишель не упускал случая расспросить Александра Александровича о его службе у легендарного Суворова.

— Приехал я в Варшаву в 1795 году представляться фельдмаршалу, — начал Столыпин свой рассказ. — Генерал-адъютант Тищенко доложил ему обо мне: «Адъютант Столыпин». Суворов, обернувшись ко мне, спросил: «Где служил твой отец?» Я от волнения забыл и отвечал: «Не знаю, Ваше Сиятельство!» Он, приложив указательный и средний пальцы правой руки к губам, вскричал: «В первый раз… Не знаю!». Граф Хвостов, известный стихотворец, тут бывший, прибавил: «Алексей Емельяныч служил по статской службе». Зная, что фельдмаршал статскую службу не любит, я с испугу вспомнил и закричал во всё горло: «Нет, Ваше Сиятельство, батюшка служил в Лейб-кампанском корпусе!». Тут фельдмаршал и все предстоящие засмеялись. Вот какой конфуз со мной приключился в первый же день. Но Александр Васильич ко мне с добром относился, звал не иначе как «Мальчик!». Мне тогда девятнадцать лет всего было. И прослужил я при нём полтора года.

— А правду говорят, что Суворов ледяной водой каждый день обливался? — поинтересовался Мишель.

— Правду. Когда мы с апреля 1796 года в Тульчине стояли, просыпался он обыкновенно в два часа пополуночи, окатывался холодной водой и обтирался простынёю перед камином. Потом пил чай и, призвав к себе повара, заказывал ему обед из четырёх-пяти кушаний, которые подавались в маленьких горшочках. После чая занимался делами, потом читал и писал на разных языках, обедал около восьми часов поутру, отобедав, ложился спать. В четыре часа пополудни вставал, напившись чаю, отдавал приказания правителю канцелярии, в десять часов ложился. Накануне праздников в домовой походной церкви всегда бывал он у заутрени, а в сам праздник — у обедни.

— Что же он кушал в горшочках?

— В скоромные дни едал говядину с разными пряностями варёную, щи из капусты, каши из разных круп, жаркое из дичи или телятины, разварную щуку. В постные дни готовили по-разному: белые грибы, пироги с грибами, постные щи и щуку с хреном. Александр Васильич излишеств и роскошеств не любил. Когда в дороге проезжал мимо какого-нибудь гарнизона, приказывал себе почестей не устраивать и сам перед вельможами, кто у власти, не лебезил. И в быту предпочитал, чтобы всё скромно и удобно было. В спальне фельдмаршала, обыкновенно посередине, к стене настилали сена, которое покрывали простынёй и одеялом, в головах клали две большие подушки. Это и составляло всегда его постель. У окна ставили стол для письма, два стула и маленький столик, на котором повар разливал чай. Для спальной всегда назначали комнату, где есть камин, и для кабинета особой комнаты не занимали.

— Дядюшка, а в боях с Суворовым Вам приходилось быть?

— Нет, только в Петербурге и в Тульчинском лагере довелось стоять. Перед разводом фельдмаршал всегда говорил солдатам поученье: «Солдат стоит стрелкой — четвёртого вижу, пятого не вижу. Солдат на походе равняется локтем. Солдатский шаг — аршин, в захождении полтора. Солдат стреляет редко да метко, штыком колет крепко. Пуля — дура, штык — молодец! Пуля обмишулится, штык — никогда». Приказания он отдавал кратко, не всякий мог догадаться. Однажды перед ученьем приказал мне передать дежурным полковникам: «Пушки не боялись бы лошадей, а лошади пушек!». Те не поняли, а я смекнул, что должно кавалерии против артиллерии учиться. Оказалось, верно. И пошутить фельдмаршал любил, особенно за обедом.

— Расскажите, дядюшка, хоть одну шутку.

— Однажды за столом подле меня сидел полковник Борщёв и в продолжение обеда со мной разговаривал. Перед самым окончанием Суворов сказал мне: «Мальчишка, берегись: ведь Пётр Афанасьич фран-масон; он всё знает, что делается. Пётр Афанасьич, что теперь делает китайский император?» Борщёв отвечал: «Он уже отобедал, встал из-за стола и пошёл почивать». Фельдмаршал встал из-за стола, сказал: «И нам пора спать!» — и ушёл.

— Здорово! А ещё!

— Другой раз в числе гостей было семейство французских эмигрантов. Я далеко сидел от них и не слышал, о чём он с ними говорил. Вдруг дежурный генерал сказал довольно громко: «Столыпин! Фельдмаршал вас спрашивает». Я привстал и спросил: «Что прикажете, Ваше Сиятельство?» — «Чем у нас чистят полы?» — «Нашатырём, Ваше Сиятельство». — «Что стоит в день?» — «Двадцать пять червонцев». — «Помилуй Бог, как дорого!» — сказал Суворов, не поведя бровью. Все молчали, а после обеда меня спрашивали, почему я отвечал про нашатырь, коим никто полы, разумеется, не чистит. Пришлось признаться, что я бухнул первое пришедшее в голову, зная, что за обедом фельдмаршал всегда шутит и не терпит медленности.

— А отчего недолго Вы служили у Суворова?

— В ноябре 1796 года скончалась государыня императрица Екатерина Великая. Фельдмаршал очень тяжело пережил её кончину, молился в походной церкви в алтаре со слезами. Это мне священник сказал. Нам Суворов слёз своих не показывал. Воцарился государь Павел Петрович и начал реформировать армию. Всё больше муштра да парады пошли. Многие офицеры тогда предпочли в отставку уйти. Суворов эти порядки палочные критиковал, высмеивал, вот и попал в опалу на год. В 1797 году 1 марта в три часа пополуночи Александр Васильич отправлялся из Тульчина. Мне памятно, как он перекрестил меня, поцеловал в лоб и, ударив по плечу, сказал: «Бог милостив, мы ещё послужим вместе!». К моему несчастию, сего не случилось.

За интересной беседой время в дороге летит быстро. Вот уж и каменная Ставропольская крепость виднеется на возвышении, внизу речка и прямые улицы с беленькими домиками¸ крытыми камышом, среди которых выделяется несколько каменных зданий. В Ставрополе к путешественникам присоединились Петровы: Павел Иванович, командир Моздокского казачьего полка, его беременная жена Анна Акимовна, урождённая Хастатова, и две дочки — пятилетняя Катенька и трёхлетняя Машенька.

На Горячих Водах вся эта большая компания разместилась, как всегда, в доме Екатерины Алексеевны Хастатовой. Осталось место и её сыну Акиму Хастатову, и Шан-Гиреям, приехавшим из Шелкозаводской. Мише интересно заниматься с Екимкой — ему уже шесть лет. К несчастью, его старший брат Петя умер несколько лет назад от детской болезни, зато появились младшие братики и сестричка — Лёша, Катя и Мишенька, которому от роду было несколько месяцев. Словом, дом полон кузенов и кузин разных возрастов. Даже купален в Ермоловских ваннах на всех сразу не хватает. Скучать некогда.

Дата добавления: 2015-09-04