ПЯТНИЦА. 3 страница

- Тебе правда хорошо? – шепчет Нина.

В ответ я качаю головой, трусь щекой о ее плечо.

Оно такое мягкое, такое теплое и от него пахнет клубникой.

- Закрой глаза, - продолжает она, и я повинуюсь, - и представь про себя эту комнату. Представь, что мы с тобой начинаем уменьшаться, ты чувствуешь? Мы теперь ниже стола, ты чувствуешь?

Я и, правда, чувствую, что уменьшаюсь.

- Да, я чувствую, - отвечаю я.

- Мы продолжаем уменьшаться, комната вокруг нас увеличивается в размерах. Теперь мы уменьшились настолько, что диван выглядит как огромная гора, как Джомолунгма, ты слышишь, Чебурашка? Мы уменьшаемся. Потолок уже вне зоны нашей видимости, плинтуса уходят за горизонт, - она говорит быстрее и мое тело сжимается и уменьшается с той же скоростью, - мы размером с микробов. Мы их видим, но по-прежнему продолжаем уменьшаться, мы среди молекул и эти молекулы растут, и вот мы минуем атомы, удаляемся прочь, все меньше и меньше, пока вконец не исчезнем. Врубаешься?

Я боюсь раскрывать глаза, боюсь, что исчезну. Но, потом до меня доходит, что я туплю, что ничего не изменилось, что мы просто танцуем, и никаких метаморфозов не было, и лишь тогда приподнимаю одеяла век.

- Охуеть!!! – улыбаюсь я.

- Ты понял? – Нина смотрит прямо на меня, на самое дно моих расширенных зрачков, - Планета, вселенная, космос, это не конец, понимаешь? Это те же молекулы и атомы, составляющие организм какого-нибудь микроба. Возможно наша вселенная, это частица отслоившейся кожи на теле громадного великана. А этот великан сам является частью чьей-то молекулы и так до бесконечности! Понимаешь?

Я понимаю. Четко осознаю, что люблю ее.

- Люди думают, что знают все, что человек венец природы, что дальше нет ничего. Типа вакуум. Однако они даже не представляют, насколько не правы. Верно?

Абсолютно.

Я люблю ее… и мне даже стыдно за то, что я хотел воспользоваться ей, трахнуть и бросить, как поступал всегда, со всеми девушками. Но с этой все будет иначе (ЧТО ЗА ХУЙНЯ). Я изменюсь, мы обязательно поженимся, родим ребенка, будем вместе готовить, убирать в квартире, я найду приличную работу, такую, чтобы хватало денег на содержание семьи. Я брошу бухать (ПРЕКРАТИ), хавать экстази, курить дурь – я все это брошу и начну жизнь с чистого листа (НЕ БУДЬ ИДИОТОМ, ОНА ПРОСТО ТУПАЯ ПИЛОТКА), мы будем вместе с ней, как Альфа и Омега, как чертовы Сид и Нэнси. Мы будем вместе, всегда.

ВСЕ… ПИЗДЕЦ…

- Нина…

- Что, Чебурашка? – она проводит рукой по моим волосам, нежно зажимает их в кулачок, и я медлю с ответом, потому что боюсь ее испугать, боюсь, что она уберет руку с моей головы.

- Я, кажется, люблю тебя.

- Кажется? – она смеется.

- Ну, нет, в смысле, я тебя, правда, люблю. Я только сейчас это понял. То есть я как бы догадывался, что люблю, но не был уверен.

- А сейчас уверен?

Музыка окутывает комнату, заполняет пространство, проникает в нас.

- Да, я уверен.

- Правда?

- Правда.

- И ты готов на все ради меня?

- На все.

- Умрешь, если я попрошу?

- Умру.

Она останавливается. Мы больше не танцуем.

- И если я скажу, что мне нужна твоя помощь, ты поможешь, ведь так?

- Да-да, конечно, - я сажусь на диван, - все что угодно. Я просто понял, что люблю тебя, я так тебя полюбил, что вообще… я не знаю даже.

Нина берет с подоконника камеру и вручает мне. Она показывает, как ей пользоваться, на какую кнопку нажимать, чтобы пошла запись, говорит, что-то о сайте, о том, что я должен ее поснимать. Я спрашиваю, зачем ей это нужно, предлагаю еще потанцевать, тем более что Лунная Соната Бетховена слышится сейчас, как вполне нормальная современная вещь.

- Ты обещал, что поможешь, - кивает она на камеру у меня в руках, - помогай.

И я начинаю снимать.

Нина – такая красивая в своей облегающей маечке в черно-белую полоску, с короткой стрижкой, в шортиках, с идеальным телом, в туфлях на шпильке. Она подбирает с пола котенка – такого маленького, пушистого, с розовыми подушечками на лапках, с надутым молочным животиком, с озорными глазками, глупыми, смотрящими куда-то в сторону, и тоненьким, еще не опушившимся хвостом. Поглаживает его.

…и я говорю, что люблю ее.

Мягкий комочек в ее руках падает вниз. И я слышу мяуканье, скорее похожее на плач младенца, которого обманула собственная мать.

…и я говорю, что люблю ее.

Котенок на полу, растягивает рот в заунывном плаче и нога Нины, облаченная в красивые туфли на шпильке, медленно опускается на его спину, пришпиливает котенка к линолеуму. На секунду он замолкает, вытягивая шею, поднимает глаза в потолок. Его трясет мелкая дрожь, он шипит и выпускает коготки.

…и я говорю, что люблю ее.

И Нина поднимает ногу, но не затем, чтобы отпустить страдающее существо, а наоборот, чтобы сделать больнее. Наступает одним каблуком на его надутый молочный живот, вторым на его задние лапки с розовыми подушечками. И я вижу кровь, пузырящуюся у него в ноздрях и капающую изо рта на пол. И я слышу его плач, его мольбу оставить ему жизнь, пусть и в таком искалеченном виде. И Нина продолжает медленно топтаться на нем, на котенке, превращая малыша в бесформенную грязную тряпку, нашпигованную фаршем из мяса и костей, раздробленных под ее каблуками.

И я продолжаю снимать и говорю, что люблю ее.

...РАЗГОВОРЫ…

- Заболел?! Какого хрена, приятель?!

- Ну, так бывает, возвращаешься с работы и бац: какой-то микроб залетает в рот…

- ЧЕГО?!

- Я про то, что заболеть на нашей работе легко, мы же мусор вывозим. Тампоны там всякие, салфетки со спермой, чахоточные платки, заразу можно подцепить от чего угодно.

- Ты что, пьян?

- Нет-нет, просто болен.

Жирный ублюдок выдыхает.

- И сколько продлится этот твой гребаный больничный? Надеюсь, ты понимаешь, что мы не можем рисковать своей репутацией из-за обычной простуды.

А какой репутации идет речь?! Мы, блядь, мусорщики!!!

- Вадим Палыч, здесь не простуда. Дело совсем хреновое, у меня тут сыпь на яйцах образовалась и я…

- Сыпь?

- Да-да, сыпь… чешется постоянно. Доктор сказал, через рукопожатие передается. Я, конечно, могу выйти на работу…

- Нет, - он снова выдыхает, - ладно, оформим как больничный, но ты не затягивай с лечением. Справка, надеюсь, будет?

- Ну, конечно, как же без справки-то?

- Ладно… поправляйся, - уже совсем тихо добавляет он.

- Всего доброго, Вадим Палыч.

- Угу-угу, бывай.

Никакой сыпи на яйцах у меня не было, но я действительно был болен. Я был болен Ниной и не мог позволить себе батрачить на мусорке пока не разберусь в своих отношениях. Мне это было необходимо, а потому я забился с Орлом. Уж кто-кто, а он обязан обладать нужной мне информацией.

Забились мы в «Морге» - уебская рыгаловка, базара нет, но пиво здесь дешевое и народа не так много, так что сойдет. В итоге явился я туда намного раньше Орла и, усевшись за столиком в углу, потягивая из пластикового стакана, подозрительно вонявшего рыбой, мутное пойло, рассматривал усатого мужичка у барной стойки. Тот уже довольно бухой, старался склеить пышногрудую барменшу. Убогое зрелище, наблюдать, как чел в распиздуху отстегивает комплименты жирной бляди, при этом подтанцовывая под аккомпанемент музыкального автомата.

- Че хочешь послушать? – спрашивает усатый, выуживая из кармана мятую десятку. – Боярского хочешь? Вот эту: АААП, - здесь он складывает ладоши в хлопке и выпрямляется, - и тигры у ног моих сеееелииии…

Пиздец.

- Не, не хочу, - смеется жирная барменша.

- А че хочешь? Мишу Круга, хочешь?

- Там пятьдесят рублей нужно, - продолжает она смеяться.

- Пятьдесят?! – Покачивая головой, мужик убирает десятку обратно в карман.

Где же твоя щедрость, чувак? Или ты, сука, думал, что за твою вшивую десятку тебе тут сразу отсос с проглотом устроят? Я, блядь, не удивлюсь, если это хуйло работает на том же заводе, что и мой Па, возможно даже один из его корешей с интернетом. Тут он замечает меня и пристально вглядывается, будто имя пытается вспомнить.

- Мы не знакомы, - кричу ему.

Но усатому по барабану, и вот он уже пытается сесть за мой столик.

- Здесь занято, - я кладу ногу на соседний стул.

Тут уебок видно струхнул.

- Да не, - растягивает он ебало в лизаблюдской улыбке, с какой обычно к начальству ходят надбавку к зарплате просить, - я-то тебя знаю.

- Да ты че? – отхлебываю пива. – Откуда ж ты такой осведомленный-то, а?

- Да, - отмахивается он с той же лыбой в усах, - мы с отцом твоим вместе работаем, он сам как-то на тебя во дворе показывал.

В точку, в самую, блядь, десятку!!! Я так и знал!!!

- Угу, - снова отхлебываю, - и че надо, полтинник для автомата?

- Да не… мож я присяду, потолкуем?

- О чем?

Усатый мнется как последняя целка, стоит и не знает, куда зенки свои девать, и лишь когда я покачиваю ботинком на стуле, упирает взгляд в меня.

- Ну, там, о батьке твоем.

- Нах?

- Ну, там, дела его как, как че?

Из-за спины усатого долбаеба я вижу, как в бар заходит Орел с каким-то косматым парнем, замечают меня с этим кренделем и расплываются в улыбке, я отвечаю им той же монетой и киваю мужику, чтобы съебывал. Черти дают кругаля к бару, после чего подсаживаются ко мне.

- Миша, - протягивает мне руку косматый.

- Гена.

- Это че, кореш твой был? - спрашивает Орел, постебаться надо мной решил, сука.

- Ага, - отвечаю, - друг мой лучший.

- Понятно, - качает он головой, поворачиваясь к Мише, - это Геннадий Чебурашка, фамилия у него такая. Мусорщик по профессии.

- Прикольно.

- Да уж, забавно, - ухмыляюсь я, - но не так забавно, как говно жрать, верно, Дим?

Внимание косматого тут же переключается на Орла.

- Это че такое, че за прикол, ты, что говно жрал?

Орел краснеет, и мы разражаемся в диком хохоте.

- Мне Нинка сказала, что вам там кто-то в кастрюлю насрал…

- Ну да, - перебивает Орел, - только я-то дерьма не хавал. Валя одну ложку попробовал, че-то говном попахивает. Я свет включил, а там, бля, дрища в солянке по самую крышку!!! Меня аж вырвало, блин.

- А Нинка сказала, ты тоже пробовал.

Мы продолжаем давиться от смеха.

- Да не, не было такого.

Я лишь пожимаю плечами.

- Как скажешь.

- Ладно, - Орел старается сменить тему, - ты вот познакомься лучше. Михан у нас в группе играет, парни альбом записали. Опустошенный Разум, слышал таких?

- Не, - отвечаю, - чего играют?

- Ну, там много стилей намешано, - говорит Миша, - начиная от деза и заканчивая хардкором. Убойная такая штучка.

- А ты че, на гитаре?

- Не, я вокалист.

- Понятно, - и я поднимаю стакан, - ну что, за вокалистов тогда!

И мы начинаем бухать, парни для веселья, я, чтобы набраться смелости и расспросить Орла насчет Нины. В душе я осознаю, что лучше бы заговорить побыстрее, потому как чем выше градус в крови, тем более колкие шутки я услышу в свой адрес, но совладать с собой не могу, а потому с удвоенной силой налегаю на выпивку. Разговоры вытекают из одного русла в другое, Миша рассказывает о своей группе, о том, что раньше они назывались Gorelaw, что играли мясо, выступали пару раз в Москве, и на одном из концертов их гитариста подменял Орел. Я удивляюсь, потому как впервые узнал, что наш бравый старлей кроме резиновой дубинки на человеческих ребрах, еще и гитарой владеет. После Орел направляется к музыкальному автомату и ставит Ногу Свело, песню «наши юные смешные голоса». Пританцовывая, садится на место.

- Заебатая группа.

- На вкус и цвет, - пожимаю я плечами, - верно, Миш?

- Ну, - кивает он в ответ.

- Да ну вас, вы музыку послушайте, офигенная тема.

- Ну да, ну да. По сравнению с Максом Покровским, тот же Курт Кобэйн просто задрипаный школьник, как и Сид Вишес, Роджер Уотерс, Пол Маккартни и прочие, да?

- Это другое, ты послушай, - продолжает Орел, - не знаю, как вам, мне лично нравится. Нормальная такая группа.

- Да тебе вечно всякое говно душу греет, - усмехаюсь я и тут же осекаюсь, с милицией шутки плохи.

Бухаем дальше, и через несколько кружек Орел начинает травить ментовские байки, в большинстве своем говно унылое, но пара-тройка действительно вызывают улыбку.

- Был у нас чел один, - рассказывает он, - поехал как-то с опергруппой на задержание за город. Там вроде цыганва какая-то, или еще что, не суть важно. А ему в ночь сон короче приснился, что летит он вниз с парашютом, за кольцо дергает, а парашют, сука такая, не раскрывается…

- А сон-то здесь при чем? – спрашивает Миша.

- Да ты подожди, - отмахивается Орел, - ну, чел думает, приснился и приснился, хуй с ним. Короче, приезжают они на задержание. Высаживаются возле огромного такого особняка из красного кирпича, там ворота железные, баня во дворе, гараж олдовый, зажиточные типа цыгане. Ну, хуй делать, они в дом, там дети сопливые, баба в бусах с серьгами орет, а ее мужик взял, да и в окно сиганул. Чел за ним, бежит через кусты какие-то, потом через ручей в сторону леса. Стоять, орет, убью суку такую. А мужику насрать, херачит так, что только пятки сверкают. В общем, выбегают они на поляну, чел уже запыхался, ну его к черту, думает, застрелю паскуду. А так ведь нельзя, - Орел разводит руками и смотрит на нас, мы послушно киваем, - предупредительный ведь должен быть? Ну, он и пальнул в небо, цыган значит вниз лицом, башку руками закрывать. Чел подбегает, наручники на него, а слышит, орет кто-то! Благим таким матом на всю округу его кроет. Он по сторонам, никого. Потом голову поднимает, а там парашютист дрыгается!!!

- Да ладно, - усмехаюсь я, - и че?

- А то, что чел ему в задницу попал!!! Прямо в яблочко, прикинь?

- Офигеть, - говорит Миша, - и че ему за это, уволили?

- Не, - Орел делает большой глоток из стакана, - на месте все уладили, десятку парашютисту отвалили, типа за ущерб. А хрен ли, он еще легко отделался, пуля могла ведь и в голову попасть. Так что, мой вам совет ребята, не летайте с парашютом над местами задержания!

- Это точно, - выдыхаю я.

- Ген, а ты где вообще живешь?

- Я? Ох, Мишаня, даже и не спрашивай. Силикатный, слышал о таком районе?

- Ну, что-то такое слышал, это окраины вроде, нет?

- Окраины, - фыркает Орел, - считай рабочий поселок!!!

- Ну да, - соглашаюсь я, - место, откровенно говоря, не фонтан. Вот представь, - пытаюсь я объяснить косматому положение дел, - рабочий квартал, вокруг промзона и ларьки с синькой. Народ бухает ежедневно, да что там ежеминутно! На «селике» бухать начинают раньше, чем ходить, понимаешь? Поэтому вокруг одни алкаши и шалавы. Я тебе говорю, найдешь мне хоть одну целку старше двенадцати, - я откидываюсь назад и закладываю руки за голову, - я тебе квартиру подарю, бля буду.

- Офигеть, не знал, что такое бывает.

- Еще как бывает, Мишаня. Это самый злоебучий район в городе. Ты вот поспи там одну ночку и сам все поймешь. Повсюду крики, это ночью, блядь, пьяные базары, кто, чего, откуда, бля, за ким хуем?! Весь этот бред ебантейский. И хуй уснешь.

- Ну, а менты?

- Эй, - Орел аж поперхнулся, - одно дело, когда сам говоришь, когда другие все-таки неприятно.

- Ну, ладно. Участковый?

- Участковый, - я раскачиваюсь на стуле, - только днем там бывает, как и все остальные правоохранительные органы, - смотрю уже на Димана, - хотя это не мешает пиздить магнитолы из машин, крушить друг другу ебла и в бухом состоянии на лавках спать. Такой вот райончик. А еще уродов, блядь, хоть режь на хуй!!! Однорукие, бля, одноглазые, хромые, горбатые, настоящий цирк уродов.

- Да ладно.

- Да-да, хули, с одной стороны кирпичный завод с другой автоэлектроника, на обоих условия труда вредные, мужики и бабы спиртягу хлещут, чтоб токсины там всякие из организма выводить. А потом детей рожают, да и сами калечатся. Так что, я тебе говорю, Силикатный это Калужская выгребная яма.

- Ну что ж, бывает, - смеется Миша.

- Да уж, не будем в пизду о грустном, - Орел поднимается с места и идет в сторону барной стойки, - ну что, повторим?

Мы утвердительно киваем, и очередные порции пойла заливают наши желудки и туманят мозги. Мы нажираемся до усрачки, так, что не можем контролировать громкость собственной речи, орем на весь бар, прикалываемся над малочисленными посетителями, срываемся к музыкальному автомату, ищем какую-то определенную песню, но потом забываем, что именно хотели найти, и врубаем какое-то говно, которое с трезву вообще никогда бы не поставили.

На улице уже темнеет, по одному зажигаются фонарные столбы вдоль дороги, и улица редеет, как манда вшивой бляди. Миша осел за столом, обхватил голову руками и борется с падающими на глаза веками, а я в это время пытаюсь разузнать у Орла, откуда он Нину знает и кто она вообще такая. Но Диман занят, он прикрыл один глаз и старается засунуть в автомат очередной полтинник.

- Диман, я те помогу деньгу впихнуть, - говорю заплетающимся языком, - еси ты мне скажешь… Нинкин телефон, ты сышешь меня, сышешь?

- Тихо, - пошатывается Орел, - не мешай.

Я беру его руку с зажатым в ней полтинником и направляю ее в купюроприемник. С жужжащим звуком бумажка влезает внутрь и на экране перед нами появляется список выбора песен.

- Ого, Аг… Агутин, - икает Диман.

- Нинкин те-ле-фон, дай мне, - я повторяю ему все это по слогам.

- Нинкин? – он поворачивает голову на меня, но смотрит куда-то в сторону шеи.

- Да, блин, дай мне ей позвонить.

Промычав что-то неразборчивое, Орел достает из кармана мобильный, медленно тыркает на его кнопки и передает мне, погружаясь в дальнейшее изучение списка исполнителей. Я же на подгибающихся ногах пиздую в туалет.

Сортир «морга» представляет собой помещение метр на метр с мокрым толчком и раковиной. На двери десятки надписей и даты – кто, когда здесь был. Самая ранняя из всех, что я успел рассмотреть, тысяча девятьсот восемьдесят девятый.

- Да, Дим, чего ты? – слышу я голос Нины.

- Алло, Нина, это я, Чебурашка.

- А, - на мгновение она замолкает, - привет.

- Привет, - облокачиваясь на раковину, я расплываюсь в улыбке.

- Ну? И чего ты молчишь?

- Не знаю, - продолжая улыбаться, закрываю глаза.

- Ты что, под экстази?

- Нет, я просто пьян, - отвечаю я с довольной рожей и покачиваюсь взад-вперед.

- Ты что, еще поснимать хочешь? – ее голос отдает теплом и домашним уютом, и в груди у меня расцветает радуга.

- Хочу, - отвечаю.

- Тогда завтра у меня, часиков в шесть вечера, ладно? – я молчу, потому что хочу, чтобы она сказала еще что-нибудь. – Эй, ты меня слышишь там?

- Да-да, я слышу, хорошая моя, - я и сам не заметил, как произнес это, - котенок будет нужен?

- Господи, - устало выдыхает Нина, - запомни, Чебурашка, я не повторяюсь.

- Ты неповторима…

- Короче, завтра в шесть, - обрывает она, - без котят, ты понял?

- Да.

В следующий момент телефон пикнул, Нина повесила трубку, и на дисплее отобразилось время разговора. Я был счастлив…

…ИГРА С СОБАЧКОЙ…

Па и Ма сидели на диване в зале, Ма смотрела новости по НТВ, а Па забавлялся с таксой. Я вошел к ним, прижимая к голове стакан с холодной водой. Увидев меня, щенок, похожий скорее на сосиску с лапами, завилял хвостом. Я сел в кресло возле окна, запрокинул голову назад. Ни слова не говоря, родители засмеялись. Я только выдохнул.

- Залупой назвали, - сказал Па.

Я открыл глаза.

- Собаку, - пояснил отец, - такса, сын, лучшее средство от крыс. Эти суки во все норы залезть смогут, если, конечно, захотят. Не собака – зверь, отвечаю! Электрик на заводе подкинул. На, говорит, от крыс в миг избавишься, понимаешь, в миг, говорит. Я, конечно, брать не хотел, надо ж с семьей согласовать, верно? Но мать вроде не возражает, а? Не возражаешь, мать, что Залупу взяли, скажи ну!

Ма лишь склонилась поближе к телевизору и прибавила звук.

- А почему Залупой-то? – спрашиваю.

- Ну а как еще? – недоумевает Па. – Как еще-то, я тебя спрашиваю. Ты глянь на эту паскуду, ну, - и он поднимает щенка на вытянутых руках, - вылитая залупа, токмо яйца по бокам не свисают, - опускает барбоса обратно на пол, - пару-тройку недель в вольерах отзаниматься и все, только и успевай, что крысиные шкурки по паласу собирать. Я тут справлялся о таксах через интернет, - Па подмигивает, глядя на мать, - такса-то самая древняя, понимаешь, да-да, все верно, мать, самая древняя!!! Их еще в древнем Египте корчевали. Но там что-то про немцев еще было, я, в общем, точно не помню, но собака зверь, тебе любой скажет.

Смотрю на часы, полпятого. Не хило поспали…

- Я с обеда ушел, - проследив за моим взглядом, продолжает Па, - ничего, пора и этим уебкам побатрачить, - кивает в сторону окна, - они думают, я буду за них всю работу исполнять, хуя лысого, пускай теперь повертятся, верно, сын?

- Верно, - устало отвечаю я.

- Да-да, пускай! Я прямо так и сказал, если вы, говорю, суки, считаете, что я, блядь, кому-то что-то должен, вы прям так и скажите, мол, не хуй за глаза пиздеть. Так что ты думаешь? Ты уебок, говорят, да мы за тебя всю работу, бла-бла-бла, ты ваще ни хуя не делаешь, - отец делает гордое лицо, - и знаешь что? Я встал у них на пути, выпятил грудь, хорошо, говорю, вы хотите разобраться? Въебал одному, другому…

- Тихо!!! – обрывает его Ма на полуслове и показывает пальцем на телевизор.

Па смотрит на меня, выставляет руку вперед и с видом типа: я потом все расскажу, замолкает. Мне только того и надо. Вчера мы лихо перебрали, и теперь я боюсь опоздать к Нине. На ванную времени нет, поэтому я тупо умываюсь, чищу зубы и брызгаюсь слегка отцовским одеколоном, дабы от похмельной вони хоть каплю избавиться. После меняю белье, надеваю свежую футболку, носки, джинсы и быра сматываю из квартиры.

На улице снова дождь, пузырящиеся ручейки бегут по асфальту. На лавке Ганс с Тошей слушают музыку на телефоне, свистят мне и машут рукой. Подхожу к ним.

- Здорово Чеба, - говорит Ганс, - че не на работе?

- Больничный взял, - отвечаю, - это ж не твой телефон.

- У знакомой шмары отжал, - лыбится Ганс, передние зубы у него отсутствуют, - вот музыку хорошую слушаем.

- Тош, нормальный музон? – спрашиваю из-за плеча Ганса.

Тоша только кивает, он сильно пьян.

- Ты на футбол пойдешь в следующую субботу? «Локомотив Калуга» против Людиновского «Авангарда» играют.

- Не, Ганс, ты ж знаешь, я не любитель мячи бодать.

- Ну да, ты ж у нас боксер, верно? – он делает стойку и пару раз легонько бьет меня по плечу. - Слушай, Чеб, у тя деньги есть, не скинешь полсотни, а?

- Не, Ганс, на проезд только.

Пожимая плечами, сматываю к остановке. Поить местную быдло-тусу не в моих правилах. Сажусь на десятку и еду к рынку. В салоне автобуса не так много народа, жирные бабы на передних сидениях с сумками и грязный бомжара сзади. Я сижу возле окна, в автобусе душно, а похмелье еще не до конца выветрилось из моей головы. Дабы сняться, прислоняюсь лбом к стеклу и в таком вот виде доезжаю до места. Дождь постепенно затихает, сменяясь на редкие капли.

У Рынка пересаживаюсь на четверку, еду к площади Маяковского, откуда пешочком двигаю к дому Нины.

По пути меня окутывает странная тревога. Возможно, из-за бухла, хер его знает. Мне вдруг становится как-то не по себе, задница поднывает, словно чувствует что-то нехорошее, спина покрывается липким потом, и воздух вокруг становится каким-то тяжелым, не желая заполнять легкие.

ЧЕРТОВО ПОХМЕЛЬЕ.

Захожу в подъезд, поднимаюсь на нужный этаж и, глубоко вдыхая, жму на дверной звонок. Волнуюсь. Нина открывает в легком халатике и тапках на босу ногу, в руке она держит кусок арбуза, впускает меня внутрь и, ни слова не говоря, уходит на кухню. Я разуваюсь, прохожу следом. На столе большая тарелка, в ней арбуз, Нина стоит возле плиты, поставив ногу на ногу и с увлечением поглощая сладкую мякоть.

- Привет, - говорит.

- Привет.

- Ну, че, - она смотрит в окно, - очередной день с дождем?

Я молчу и лишь опускаю голову.

- Значит, любишь говоришь, - продолжает она, - уверен?

- Ну, вроде.

Нина смеется, придерживая ладошку возле рта, дабы не выронить арбуз.

- Ну, ты и весельчак! Как же ты можешь говорить мне о любви, если сам не уверен?

И в самом деле, почему я думаю, что влюблен? В прошлый раз просто под гашем я вдруг, неожиданно для себя подумал, это любовь, парень. Ты влюбился, ты станешь ей мужем, у вас появятся дети. Сродни откровению это было, вот что. А сейчас, я сам не понимаю, что происходит, ведь так быстро не влюбляются, верно?

- Я тебе нравлюсь?

- Ты? – Нина осматривает меня с ног до головы, кусает арбуз. - Ну, ниче так, нормально, - улыбается, у нее самая милая улыбка в мире, - только этого ведь не достаточно, понимаешь? Нельзя вот так начать встречаться только потому, что человек тебе интересен или просто нравится, - глядя на кусок арбуза в руке, она качает головой, - так только педовки поступают. Мутят с гопотой, а я не такая.

- Я знаю, и я не предлагаю тебе встречаться, - сдвинув брови, Нина следит за каждым моим словом, - я просто хочу узнать есть ли у меня шанс, вот и все.

- Шанс, Чебурашка, есть у каждого, главное уметь этим шансом пользоваться.

- И как же им пользоваться, - усмехаюсь я, - покупать котят, чтобы ты их давила, и снимать все это на камеру?

- Это просто работа, - она открывает дверцу под раковиной и выбрасывает арбузную корку в ведро, - мне за это платят.

- И кто ж башляет?

- Извращенцы, я же тебе говорила, - Нина садится за стол напротив меня, - жирные дяди, которые дрочат перед своими компами на ролики с моего маленького порно-сайтика. Это просто современный бизнес, вот и все.

Раздается звонок в дверь, и Нина, по-детски шаркая тапками, идет открывать.

- Но даже у них есть шанс, - говорит она, скрываясь в прихожей.

Скрипя зубами, я резко поворачиваюсь к окну, мелкие капли дождя долбят по подоконнику, расшатывая мои нервы. Я не знаю, что делать, и вообще уже жалею о том, что пришел. Эта сука порно-модель, снимает себя ради каких-то тупорылых ебонтяев, таких как мой папаша и его кореша, которые рано или поздно съедут со сбора информации на местные власти и будут рассматривать таких вот мокрощелок с котятами под ногами.

Задыхаясь, в кухню забегает ротвейлер, от неожиданности и испуга я даже отшатываюсь в сторону. Следом за псом появляются два бледных утырка, одному на вид лет двадцать пять, второму в районе полтинника. Оба выглядят как хроники или скорее как наркоты, но проверить эту теорию невозможно, у обоих футболки с длинным рукавом.

- Костя, - протягивает мне руку молодой, в другой руке у него поводок.

- Гена.

Второй чел задирает голову, обводит взглядом потолок, довольно покачивает головой и садится за стол, поглядывая на арбуз.

- Можно? – спрашивает у меня, в ответ я пожимаю плечами. – Второй день в брюхе пусто, надо бы забить чем-нибудь.

Нина садится на корточки и треплет ротвейлера за уши.

- Ну что ты, маленький? – поворачивается к молодому. - Сколько ему?

- Старый, - потирая глаз ладонью, отвечает Костик, - лет тринадцать, или четырнадцать… не помню.

Его голос тихий, кажется, будто слова режут ему глотку.

- Хороший арбуз, - говорит второй доходяга, - сочный. Самое то для желудка.

Я раздражен и в любой момент могу сорваться. Уебать этих пидоров для меня не проблема, но я сдерживаюсь, потому как не хочу лишиться Нины. Она дала мне шанс, и я не могу вот так просто проебать его.

- Ну что, пойдем в комнату тогда, подготовим все.

- А деньги? – спрашивает Костик.

- После работы, - отвечает Нина.

Вместе с собакой они уходят, а я остаюсь один на один со старым уебком, который уже нарезает толстенные куски арбуза. Вновь опускаю голову и со злобой поджимаю губы. Что задумала эта блядина? Если они начнут потрошить пса, клянусь, ноги моей здесь больше не будет.

Действительно откуда такая нездоровая привязанность? В городе полно достойных шалав, которым за радость будем со мной поебаться, на кой хуй я с этой связался?! Во всем, блядь, любовь виновата!!!

- Че угрюмый такой? – чавкает старик.

- Я-то? – смотрю ему прямо в глаза. - Ты Нинку давно знаешь?

В ответ он мотает головой.

- Не моя, - проглатывая особенно большой кусок, отвечает старпер, - Кукла ее знакомый, а я так, за компашку.

- Кто?

- Кукла… ну, Костик, короче.

- А тя-то как звать?

Он вытирает подбородок тыльной стороной ладони.

- Луи, - отмахивается, - не спрашивай, сам не знаю почему.

- Понятно. А Костик откуда ее знает?

- Слушай, я ебу, откуда он ее знает. Знает и все.

- Ясно, - поворачиваюсь к двери, стараясь расслышать, что они там делают, но дробь дождя по подоконнику и чавканье Луи все заглушают, - а на хуй собаку привели? Че ее резать будут?

- Не, - лыбится клошар, - ты че, Костик эту собаку как девушку свою любит!!! Или как парня, тут я тебе не прогнозист, понял? – Луи разражается в припадке смеха. Не понятно, откуда такая веселость.

Дата добавления: 2015-09-02