ПЕПЕЛИЩЕ 1 страница

Расти стоял на разворотной площадке перед госпиталем и смотрел на пламя, которое поднималось где- то на Мэйн-стрит, как вдруг у него на поясе зазвонил телефон. Рядом стояли Твич с Джиной, девушка держала Твича за руку, словно искала защиты. Джинни Томлинсон и Гарриэт Бигелоу спали в госпитальной ординаторской. Обход делал тот пожилой мужчина, который согласился стать волонтером, Терстон Маршалл. Он оказался на чудо опытным. Свет есть, аппаратура вновь работает, на некоторое время топлива хватит, дела улучшились, и все идет нормально. Пока не заверещала сирена, Расти даже не осмеливался радоваться за себя.

Он увидел на экране телефона «ЛИНДА» и произнес:

- Дорогуша, все хорошо?

- У нас – да. Дети спят.

- Ты не знаешь, что там го…

- Редакция газеты. Помолчи и слушай, потому что через полторы минуты я выключу телефон, чтобы никто мне не мог позвонить, не позвал на тушение пожара. Здесь Джеки. Она побудет с детьми. Тебе нужно встретиться со мной в похоронном салоне. Там также будет Стэйси Моггин. Она уже к нам забегала. Она с нами.

Услышав это имя, хотя оно и было ему знакомое, Расти не сразу припомнил, кому оно принадлежит. А это - она с нами. Действительно началось разбиение на стороны, кто-то становится с нами, а кто-то с ними.

- Лин…

- Увидимся там. Десять минут. Это безопасно, пока они будут заниматься пожаром, потому что оба брата Бови в пожарной бригаде. Так сказала Стэйси.

- Как это они могли так быстро собрать брига…

- Не знаю и знать не хочу. Ты сможешь приехать?

- Да.

- Хорошо. Не оставляй машину на боковой стоянке. Объезжай дом и поставь ее на маленькой площадке. – После этого ее голос пропал.

- Что там горит? - спросила Джин. - Вы знаете?

- Нет. Потому что мне никакого звонка не было, - ответил Расти и посмотрел на них тяжелым взглядом. Джина не поняла, зато Твич сразу.

- Никто никому не звонил.

- Я просто куда-то отлучился, возможно, поехал на вызов, но вы не знаете, куда именно. Я не говорил.

Правильно?

Нисколечко не потеряв своего сбитого с толку вида, Джина все же кивнула. Потому что эти люди теперь ее люди; этот факт не вызывает у нее сомнений. Да и с какой бы радости? Ей всего лишь семнадцать.

«Наши и не наши, - подумалось Расти. – Не очень хорошая терапия, конечно. Особенно для семнадцатилетней девушки».

- Возможно, на вызове, - произнесла она. - Где именно, мы не знаем.

- Конечно, - согласился Твич. - Ты конек-горбунок, а мы всего лишь муравьи.

- Не делайте из этого уж такого большого дела, - сказал Расти. Хотя дело было большим, ему это уже было ясно. Угрожало неприятностями. И Джина не единственный ребенок в этой картинке; есть их с Линдой дочки, которые сейчас крепко спят, не зная того, что папаша с мамашей напялили парус и отплывают в бурю, которая может оказаться слишком опасной для их лодочки.

Но все-таки…

- Я вернусь, - произнес Расти, надеясь, что это не пустая фраза.

Сэмми Буши завернула «Малибу» Эвансов на аллею, которая вела к больнице имени Катрин Рассел немного позже, чем отсюда, отправляясь к похоронному салону Бови, отъехал Расти; они разминулись по противоположным полосам возле площади на городском холме.

Джина с Твичем уже зашли вовнутрь, и разворотная площадка перед центральным входом лежала пустой, но она не остановилась здесь; заряженная - потому что оружие, которое лежит рядом на сидении, делает тебя осторожным (Фил сказал бы «становишься параноиком»). Вместо того она поехала вокруг здания и поставила машину на служебной стоянке. Схватила пистолет и засунула себе за пояс джинсов, прикрыв его сверху низом майки. Пересекла стоянку, остановилась перед дверьми прачечной и прочитала надпись: КУРИТЬ ЗДЕСЬ БУДЕТ ЗАПРЕЩЕНО С 1-го ЯНВАРЯ. Посмотрела на щеколду, понимая, что, если та не откроется, она отступится от своего намерения. Это будет Божий знак. С другой стороны, если двери незапертые…

Двери были незапертыми. Бледным, тусклым призраком она проскользнула в середину.

Терстон Маршалл чувствовал себя утомленным - даже изможденным, - но более счастливым, чем сейчас, он не чувствовал себя уже много лет. Вне всякого сомнения, это патология; он же профессор на пожизненном контракте, печатающийся поэт, редактор престижного литературного альманаха. С ним делит кровать роскошная молодая женщина, самая умная и считает его выдающейся, прекрасной личностью. То, что раздача таблеток, лепка мазевых повязок, опустошение подкладных уток (не говоря уже о вытирании обосранной жопки мальчика Буши час тому назад) дарило ему ощущение счастья, большего, чем все обозначенные выше достижения, просто вынуждено быть патологией, но что греха таить. Госпитальные коридоры с их запахами дезинфектанта и мастики для пола относили его в юность. Этим вечером его воспоминания были очень яркими, от вездесущего аромата пачулевого масла в квартире Девида Перна[327] до банданы с «огуречным» узором, которая была у Терси на голове, когда он ходил на поминальную службу по Бобби Кеннеди[328]. Обходы он делал, хмыкая себе нежно, потихонечку под нос «Ногатую женщину»[329].

Он заглянул в ординаторскую и увидел, что на притянутых туда топчанах спят медсестра со свернутым носом и хорошенькая санитарочка, та, которую зовут Гарриэт. Диван оставался свободным, скоро он и сам или завалится на него, чтобы проспать здесь несколько часов, или вернется на Хайленд-Авеню, где теперь его дом. Наверное, туда. Странные перемены. Странный мир.

Впрочем, сначала надо еще раз взглянуть на тех, кого он уже стал считать своими пациентами. Это не займет много времени в этом, размером как почтовая марка, госпитале. Тем более, что большая часть палат стоят пустыми. Билл Оллнат, которому из-за полученного им ранения в битве при «Фуд-Сити» не позволяли засыпать до девяти, теперь, положенный на бок, чтобы уберечь от давления длинную рваную рану у него на затылке, уже крепко спал, похрапывая.

Через две палаты от него лежала Ванда Крамли. Сердечный монитор пикал, давление у нее немного стабилизировалось, но она находилась на пяти литрах кислорода, и Терси боялся, что они ее потеряют. Великоватый вес, многовато сигарет. Рядом с ней сидели ее муж и самая младшая дочь. Терси показал Венделу Крамли пальцами V (знак, который в его юные года означал мир), и Вендел, улыбающийся, ответил ему тем же.

Тенси Фримэн, с удаленным аппендиксом, читала журнал.

- Почему ревет пожарная сирена? - спросила она у него.

- Не знаю, милочка. Как там наша боль?

- На троечку, - ответила она безразлично. - Может, и на двойку. Я смогу уже завтра пойти домой?

- Зависит от доктора Расти, хотя мой магический кристалл подсказывает мне, что да. - И от того, как на эти его слова просветилось ее лицо, он, отнюдь сам не понимая причин этого, почувствовал, что вот-вот заплачет.

- Вернулась мама того малыша, - сказала Тенси. - Я видела, как она проходила по коридору.

- Хорошо, - произнес Терси.

Хотя с этим мальчиком каких-то особых проблем не было. Он немного поплакал несколько раз, но большей частью спал, ел или просто лежал в колыбели, апатично вглядываясь в потолок. Его звали Уолтер (Терси не имел понятия, что слово Малыш, указанное на карточке на дверях палаты, это его первое имя), но Терстон Маршалл мысленно называл его Торазиновым[330] Мальчиком.

Наконец он приоткрыл двери палаты №23 (с прилепленной к ним на пластиковой присоске желтой табличкой ИМЕЕТСЯ ГРУДНОЙ РЕБЕНОК) и увидел молодую женщину - жертву изнасилования, как об этом ему шепнула Джина, - которая сидела на стуле возле кровати. Ребенка она держала у себя на коленях и кормила из бутылочки.

- Как вы чувствуете себя… - Терстон взглянул на другое имя на дверях, - мисс Буши?

Произнес он ее фамилию как Бушис, но Сэмми даже не задумалась над тем, чтобы исправить его ошибку или сообщить ему, что приятели зовут ее Буши-Жопа-Туши.

- Хорошо, господин врач, - ответила она.

И Терстон не стал исправить ее ошибку в его статусе. Его неподвластная определению радость - та, что всегда имеет под собой скрытую готовность к слезам - разбухла еще больше. Он вспомнил, как близко находился от того, чтобы передумать идти в волонтеры - это Кара его подтолкнула, - и тогда бы он ничегошеньки такого не имел.

- Доктор Расти обрадуется вашему возвращению. И Уолтер рад. Вам нужно какое-нибудь обезболивающее?

- Нет. - Это было правдой. В ее половых внутренностях все еще болело и подергивало, но чувствовалось это словно где-то вдалеке. Она словно плыла где-то над собой, связанная с землей тончайшими ниточками.

- Хорошо. Это означает, что вы идете на поправку.

- Да, - согласилась Сэмми. - Скоро я совсем выздоровею.

- Когда закончите его кормить, почему бы вам не лечь в кровать? Доктор Расти осмотрит вас завтра утром.

- Хорошо.

- Спокойной ночи, мисс Бушис.

- Спокойной ночи, господин доктор.

Терси деликатно прикрыл двери и отправился по коридору. В конце была палата девушки Руа.

Осталось заглянуть к ней, и тогда он уже, можно сказать, пошабашил.

Взгляд у нее был мутный, но она не спала. Напротив юноша, который пришел ее посетить, сидел в уголке на стуле и кунял, вытянув перед собой длинные ноги.

Джорджия поманила Терси, и когда он к ней наклонился, что-то ему прошептала. Из-за ее тихого голоса и разбитого, почти беззубого рта он расслышал всего несколько слов. И наклонился еще ближе.

- Не буите ехо. - Для Терси это звучало так, словно говорил Гомер Симпсон[331]. - Он еинтвенный, кто пвишол меня поофетать.

Терси кивнул. Конечно, время для посещения давно прошло и, судя по его голубой рубашке и пистолету, этот юноша, наверняка, будет наказан за то, что не откликнулся на пожарную сирену, но все же - что за беда?

Одним пожарным больше, одним меньше, разницы большой нет, а если парень так глубоко заснул, что его даже ревун не разбудил, то тем более никакой пользы из него там не было бы. Терси приложил палец себе к губам, выдав тихенькое шшш, показывая девушке, что они заговорщики. Она постаралась улыбнуться, но только скривилась.

Терстон не предложил ей ничего болеутоляющего, потому что, судя по записи в карточке на быльцах ее кровати, максимально допустимая доза в ее организме и так будет сохраняться до двух утра. Вместо этого он вышел, мягко прикрыв за собой двери, и пошел назад по сонному коридору. Не заметив, что двери с табличкой «ИМЕЕТСЯ ГРУДНОЙ РЕБЕНОК» вновь распахнуты настежь.

Когда он мимо них проходил, его мысли полились к обворожительному дивану в ординаторской, но Терстон все же решил пойти на Хайленд-Авеню.

И проверить, как там его дети.

Сэмми сидела на кровати с Малышом Уолтером на коленях, пока мимо нее не прошел новый врач. И тогда поцеловала сыночка в обе щечки и ротик.

- Ты будешь хорошим мальчиком, - сказала она ему. - Мама увидится с тобой на небе, если ее туда пустят. А я думаю, что пустят. В аду свой срок она уже отбыла.

Она положила его в колыбель, а потом отодвинула ящик стола, который стоял возле ее кровати. Перед тем, как в последний раз покормить, подержать на руках Малыша Уолтера, она спрятала туда пистолет, чтобы мальчик не чувствовал его твердости. И теперь она его вытащила.

Нижняя часть Мэйн-стрит была заблокирована поставленными нос к носу полицейскими машинами с работающими мигалками. Толпа - молчаливо, без ажиотажа, почти мрачно - стояла рядом с машинами и смотрела.

Горес по обыкновению был, как и подобает корги, спокойным псом, чей вокальный репертуар ограничивался залповым тявканьем, когда он поздравлял Джулию с возвращением домой, и коротким скулежом, когда старался напомнить ей о своем присутствии и потребностях. Но, когда она припарковала машину к бордюру напротив «Maison des Fleurs», Горес на заднем сидении зашелся низким вытьем. Джулия протянула руку назад и вслепую погладила его по голове. Успокаивая одновременно его и себя.

- Бог мой, Джулия! - вскрикнула Рози.

Они вышли. Первым намерением Джулии было оставить Гореса в машине, но, когда он вновь выдал серию тех коротких растерянных вскриков - так, словно понимал, словно он полностью все понимал, - она нащупала под пассажирским сидением его поводок, открыла ему задние двери и защелкнула на ошейнике карабин. А прежде чем закрыть дверцы, она выхватила из кармана на спинке сидения свой персональный фотоаппарат, маленький «Casio». Они пропихивались через толпу зевак на тротуаре, и Горес, натягивая поводок, рвался вперед.

Их старался остановить Руп, полицейский на полставки и кузен Пайпер Либби, который переехал в Милл пять лет тому назад.

- Дальше никому нельзя, леди.

- Это моя собственность, - сказала Джулия. - Здесь все, чем я владею в этом мире: одежда, книжки, другие вещи, все-все. Внизу редакция газеты, которая основана моим прадедом. За сто двадцать лет эта газета всего лишь четыре раза не вышла своевременно. Теперь она развеивается с дымом. Если вы предлагаете помешать мне посмотреть вблизи, как это происходит, лучше застрелите меня.

Руп выглядел неуверенным, однако как только она сделала шаг вперед (Горес теперь держался возле ее ноги, подозрительно смотря вверх на лысеющего мужчину), Руп отступил в сторону. Но лишь на миг.

- А вам туда нельзя, - приказал он Рози.

- А я все-таки туда пройду, - крикнула она. - Если ты не желаешь получить слабительного себе в чашку, когда в следующий раз закажешь у меня шоколадный фрапе.

- Мэм… Рози… У меня есть приказ.

- К чертовой бабушке приказы, - произнесла Джулия скорее утомлено, чем вызывающе. Она взяла Рози под руку и повела по тротуару, остановившись лишь тогда, когда ощутила на лице дыхание, словно из раскаленной печи.

«Демократ» превратился в ад. Дюжина или около этого копов даже не старались укротить огонь, но, имея на себе заплечные помпы (на некоторых так и остались наклейки, надписи на которых она легко смогла прочитать в свете пожара: ОЧЕРЕДНАЯ СПЕЦИАЛЬНАЯ РАСПРОДАЖА В БЭРПИ), они щедро поливали аптеку и книжный магазин. Благодаря отсутствию ветра, думала Джулия, им удастся спасти оба этих заведения… и таким образом, также и оставшиеся здания вдоль восточной стороны Мэйн-стрит.

- Удивительно быстро они снарядились, - произнесла Рози.

Джулия не сказала на это ничего, только смотрела на языки пламени, которые лизали тьму, рассыпая вокруг снопы искр. Она была слишком шокирована, чтобы плакать.

«Все, - думала она. - Полностью все».

Через круг полицейских, которые теперь поливали фасад и северную сторону семейной аптеки Сендерса, протиснулся Пит Фримэн. Единственно чистыми на его лице были те дорожки, где слезы смыли копоть.

- Джулия, мне так жаль! - он едва не голосил. - Мы его почти остановили… мы уже почти погасили огонь… если бы не последняя… последняя бутылка, которую те сучата бросили, она упала прямо на газеты сложенные возле дверей и… - Он вытер себе лицо уцелевшим рукавом, размазав копоть. - Мне так, к черту, жаль!

Она прижала его к себе, словно ребенка, хотя Пит был на шесть дюймов выше ее и весил на сотню фунтов больше. Она обняла его, стараясь не дотрагиваться до его обожженной руки, и спросила:

- Что именно случилось?

- Зажигательные гранаты, - пробурчал он. - Этот сученок Барбара.

- Он в тюрьме, Пит.

- Его друзья! Его чертовы друзья! Они это сделали!

- Что? Ты их видел?

- Слышал, - сказал он, отстраняясь, чтобы посмотреть на нее. - Их тяжело было не услышать. У них был мегафон. Кричали, если Дейл Барбара не будет освобожден, они сожгут весь город. - Он горько улыбнулся. - Освободить его? Мы должны его повесить! Дайте мне веревку, и я собственноручно это сделаю.

Большой Джим приблизился неспешной, легкой походкой. Пожар окрасил ему щеки в оранжевый цвет.

Улыбка на его лице была такая широкая, что растянулась, чуть ли не до ушей.

- Ну, и как вам теперь ваш приятель Барби, Джулия?

Джулия сделала к нему шаг и, видно, что-то было такое на ее лице, потому что Большой Джим на шаг отступил, словно испугавшись, что она сейчас врежет ему наотмашь.

- Это не имеет никакого смысла. Никакого. И вы это хорошо знаете.

- О, я думаю, что имеет. Если вы возьмете за основу ту идею, что именно Дейл Барбара с его друзьями сначала установили Купол, вы увидите в этом вполне ясный смысл. Это террористический акт, простой и однозначный.

- Дерьмо. Я сама на его стороне, что означает: моя газета на его стороне. И он это прекрасно знает.

- Но они кричали… - начал Пит.

- Да, - оборвала она, не смотря на него. Ее глаза не отрывались от освещенного пожаром лица Ренни. - Они кричали, они кричали, но кто такие, к черту, эти они? Спроси у себя, Пит! Спроси у себя: если за этим не стоит Барби, у которого нет никаких мотивов - кто в таком случае имеет такие мотивы? Кто получает выгоду, затыкая придирчивый рот Джулии Шамвей?

Большой Джим отвернулся и махнул двум офицерам-новобранцам, в которых можно было узнать копов только за голубыми платочкам, повязанным у них на бицепсах. Один из них высокий, неповоротливый бычок, лицо которого, несмотря на его габариты, выдавало в нем ребенка. Второй не мог быть никем другим, кроме как Кильяном; эта заостренная конусом голова кричала о его происхождении лучше любого метрического свидетельства.

- Мики, Ричи. Уберите этих женщин с места происшествия.

Горес натянул поводок, зарычав на Большого Джима. Большой Джим презентовал небольшой собаке пренебрежительный взгляд.

- А если они не уйдут отсюда добровольно, даю вам разрешение схватить их и закинуть за капот ближайшего полицейского автомобиля.

- Мы еще не закончили, - произнесла Джулия, наставив на него палец. Теперь уже и она также начала плакать, но слезы у нее текли очень горячие, очень болезненные, чтобы быть слезами грусти. - Мы еще не закончили, ты, сукин сын.

Улыбка Большого Джима возродилась вновь. Блестящая, как лак его «Хаммера». И такая же черная.

- Закончили, - произнес он. - Вопрос решен.

Большой Джим отправился назад, к пожару - он хотел досмотреть это зрелище, пока совсем ничего не останется от газеты этой проныры, кроме кучки пепла - и глотнул полное горло дыма. Вдруг сердце

остановилось у него в груди, и мир поплыл вокруг него, словно включился какой-то спецэффект. Потом его часики вновь завелись, но нерегулярными тревожными рывками, он задыхался. Он ударил себя кулаком в левую сторону груди и сильно кашлянул - быстрое удобное средство при аритмии, которому его когда-то научил доктор Гаскелл.

Сначала сердце продолжало галопировать с перебоями (бух… пауза… бух-бух… пауза), но вскоре оно вернулось к своему нормальному ритму. Лишь на мгновение он представил его себе завязшим в тугом шаре из желтого жира, словно пойманное живое существо, которое старается вырваться на волю раньше, чем задохнется. Но быстро отбросил это видение прочь.

«Со мной все хорошо, просто немного перетрудился. Нет лучшего лекарства, чем семичасовой сон». Подошел шеф Рендольф с портативной помпой на своей широкой спине. С лица у него стекал пот.

- Джим, с тобой все хорошо?

- Все прекрасно, - ответил Большой Джим. И так оно и было. Он чувствовал себя прекрасно. Находился в кульминационном пункте своей жизни, где воплощался шанс достичь того величия, на которое, как сам знал, он был способен. Никакая членососка, никакие сраные часы не лишат его этого шанса. - Я просто устал. Я просто работал почти беспрерывно.

- Поезжай домой, - посоветовал Рендольф. - Никогда не думал, что буду благодарить Бога за Купол, и сейчас не говорю этого, но он, по крайней мере, дает защиту от ветра. Мы здесь управимся. Я послал людей на крыши аптеки и книжного магазина на случай, если искры и туда залетят, давай отправляйся и…

- Каких людей? - Его сердцебиение выравнивалось, выравнивалось. Хорошо.

- Генри Моррисона и Тоби Велана на книжный магазин. Джорджа Фредерика и одного из этих новых ребят на аптеку. Кого-то из Кильянов, я думаю. С ними согласился пойти и Ромми Бэрпи.

- Рация при тебе?

- Конечно.

- А у Фредерика есть?

- Все штатные имеют.

- Скажи Фредерику, чтобы наблюдал за Бэрпи.

- Ромми? Зачем, ради Бога?

- Я ему не доверяю. Он может принадлежать к друзьям Барбары.

Правда, отнюдь не Барбара беспокоил Большого Джима, когда говорилось о Бэрпи. Этот человек был другом Бренды. И он был прытким человеком.

Вспотевшее лицо Рендольфа перекосилось:

- Сколько их всего, как ты думаешь? Сколько их на стороне этого сукиного сына? Большой Джим покачал головой:

- Трудно сказать, Пит, но это серьезное дело. Планировалось, наверняка, очень серьезно. Тут нельзя просто присмотреться к новичкам в городе, чтобы показать: вот, это они. Кое-кто из задействованных в этом деле могли жить здесь годами. Даже десятилетиями. Это у них называется глубоким погружением.

- Господи Иисусе. Но зачем, Джим? Зачем, ради Бога?

- Не знаю. Возможно, это такое испытание, а мы в роли лабораторных крыс. Возможно, это путь к захвату власти. Всего можно ожидать от того пустопляса, который сидит сейчас в Белом Доме. Важно, чтобы мы увеличивали наши силы безопасности и разоблачали лжецов, которые будут подрывать наши усилия по соблюдения порядка.

- Так ты думаешь, что она… - он кивнул головой в сторону Джулии, которая стояла и смотрела, как отлетает с дымом дело ее жизни, и ее собака сидела рядом с ней и тоже смотрела, тяжело дыша, на огонь.

- Я не знаю наверняка, но как она вела себя сегодня днем? Поднимала бучу в участке, хотела увидеться с ним? О чем тебе это говорит?

- Эй, - воскликнул Рендольф. Он искоса рассматривал Джулию. - И сожгла собственный дом, что еще лучше может служить прикрытием?

Большой Джим наставил на него палец, словно говоря: истинно так.

- Я рву когти. Звякни Джорджу Фредерику. Пусть следит за этим льюистоновским канадцем.

- Сейчас же, - кивнул Рендольф, отцепляя с пояса воки-токи. Позади их Ферналд Бови завопил:

- Крыша рушится! Эй, кто на улице, отойдите назад! Вы, кто на других зданиях, приготовьтесь, приготовьтесь!

Положив одну ладонь на двери своего «Хаммера», Большой Джим смотрел, как просела крыша

«Демократа», послав столб искр прямо в черное небо. Люди на соседних домах проверили помпы один у другого на плечах, и тогда выстроились, стоя, словно по команде «вольно» на параде, с наконечниками шлангов в руках.

Выражение лица Шамвей в момент обрушения крыши ее «Демократа» подействовало на сердце Большого Джима лучше всяких никчемных лекарств в целом свете. Годами он был вынужден мириться с ее еженедельными тирадами и, хотя он никогда не признал бы, что боится ее, она его очень раздражала.

«Но стоит посмотреть на нее теперь, - думал он. - Выглядит так, словно вернулась домой, а ее мать лежит мертвая посреди дома».

- Ты в лице изменился, - сказал Рендольф. - Румянец вернулся.

- Я чувствую себя лучше, - ответил Большой Джим. - Но все равно поеду домой. Завалюсь спать.

- Хорошая идея, - сказал Рендольф. - Ты нам нужен, друг. Сейчас больше, чем всегда. А если этот проклятый Купол не исчезнет… - Он помотал головой, не отводя своих собачьих глаз бассет-хаунда от лица Большого Джима. - Я даже не представляю, как бы мы смогли без тебя в таком случае. Я люблю Энди Сендерса, как брата, но он какой-то убогий, когда речь идет о мозге. И Эндрия Гриннел говна сторож с того времени, как свалившись, повредила себе спину. Ты - тот клей, на котором держится в куче весь Честер Милл.

Большой Джим был растроган. Он схватил руку Рендольфа и сжал:

- Я жизнь готов положить за наш город. Вот как сильно я его люблю.

- Я знаю. Я тоже. И никто его у нас не заберет.

- Именно так, - кивнул Большой Джим.

Он отъехал, обойдя по тротуару полицейские машины, которые блокировали дорогу с северной стороны делового квартала. Сердце в груди вновь билось ровно (ну, почти), но вопреки этому тревожность его не покинула. Он должен увидеться с Эвереттом. Сама эта мысль ему не нравилась, Эверетт тоже придирчивый проныра, способен накликать неприятности в то время, когда город нуждается в единении. А также он никакой не врач. Большой Джим склонялся к мысли, что со своими медицинскими проблемами он скорее доверился бы какому-то ветеринару, но в городе не было таковых. Остается только надеяться на то, что в случае возникновения у него нужды в каких-то медикаментах для упорядочивания сердцебиения, Эверетт знает правильные.

«Конечно, - подумал он, - что бы там он мне не дал, я всегда могу переспросить об этом у Энди».

Но не это беспокоило его больше всего. Было кое-что другое - слова, пророненные Питом: «Если этот Купол не исчезнет…»

Большой Джим не был опечален Куполом. Как раз наоборот. Если Купол действительно исчезнет - то есть слишком рано, - вот тогда он может оказаться в, на самом деле, неприятной ситуации, если даже не вынырнет ничего об их метовой лаборатории. Конечно, выплывут всякие никчемы, начнут разбирать принятые им решения. Одно из правил политической жизни, за которую он схватился еще в самом начале карьеры, подчеркивает: «Кто может, делает; кто не может, подвергает критике того, кто может». Они не способны понять, что все, что он делает или кому-то приказывает сделать, даже это бросание камней сегодня утром в маркете, имеет в своей основе заботу. Приятели Барбары во внешнем мире будут особенно предрасположены к непониманию, потому что они не захотят его понять. В том, что Барбара имеет во внешнем мире друзей, и влиятельных, Большой Джим не сомневался с того момента, как увидел письмо от Президента. Но сейчас они ничего не могли сделать. И Большому Джиму хотелось, чтобы такое состояние сохранилось еще, по крайней мере, недели с два. Еще лучше, если бы пару месяцев.

По правде говоря, ему нравится Купол.

Не навсегда, конечно, но пока тот пропан, который рядом с радиостанцией, не будет развезен, куда надо. Пока не будет демонтирована лаборатория, а сарай, в котором она располагалась, сожжен дотла (очередное преступление, положенное на счет соучастников заговора, сплетенного Дейлом Барбарой)? Пока не будет завершено следствие по делу Дейла Барбары, и он сам будет казнен полицейской расстрельной командой? Пока вину за все плохое, что делалось здесь во время кризиса, не получится возложить на по возможности большее количество людей, а все хорошее поставить в заслугу одному, то есть ему?

До того времени Купол пусть бы стоял на своем месте.

Большой Джим решил, что на коленях помолится об этом, прежде чем лечь спать.

Сэмми ковыляла по госпитальному коридору, присматриваясь к табличкам на дверях и приоткрывая те, на которых не было никаких имен, просто, чтобы убедиться. Она уже начала было беспокоиться, что этой сучки здесь нет, когда, наконец, подошла к последним дверям, на которых увидела пришпиленную открытку с пожеланием скорейшего выздоровления. На ней была нарисована собака из какого-то мультика и надпись:

«Я слышал, ты сейчас не очень хорошо себя чувствуешь».

Сэмми вытянула из-за пояса джинсов пистолет Джека Эванса (пояс у нее теперь ослаб, у ней наконец- то получилось немного сбросить вес - лучше поздно, чем никогда) и его дулом приоткрыла первую страницу открытки. Внутри рисованный пес лизал себе яйца, произнося: «Не время ли подлизаться?» Именно такого вкуса в выборе приветственной открытки и могла ожидать Сэмми от тех, чьи подписи шли ниже: Мэл, Джим Дж., Картер, Фрэнк.

Дулом пистолета она толкнула двери, и они приоткрылись. Джорджия была не одна. Это не нарушило того глубокого покоя, который ощущала Сэмми, того почти достигнутого ей чувства умиротворения. Наоборот могло нарушить, если бы мужчина, который спал в уголке, был кем-то невиновным - скажем, отцом или дядей этой сучки, - но это был Фрэнки-Сиськохват. Тот, который насиловал ее первым, который сказал ей, чтобы держала рот на замке, пока не прикажут сосать. То, что он сейчас спал, ничего не меняло. Потому что такие, как он, просыпаются для того, чтобы вновь взяться за одну и ту же херню.

Джорджия не спала, ее мучила сильная боль, а этот длинноволосый, который зашел ее осмотреть, не предложил ей нового наркоза. Она увидела Сэмми, и глаза у нее вытаращились.

- Ты сьо? - прокряхтела она. - Упирайся офсюда. Сэмми улыбнулась:

- Ты говоришь, как Гомер Симпсон.

Джорджия узрела пистолет и еще больше вытаращилась. Она раскрыла свой теперь почти полностью беззубый рот и заверещала.

Сэмми продолжала улыбаться. Фактически, ее улыбка расширилась. Этот визг был музыкой для ее ушей и бальзамом на ее раны.

- Трахайте эту суку, - напомнила она. - Правильно, Джорджия? Разве не так ты тогда произносила, ты, бессердечная пизда?

Проснулся и очуманело хлопал глазами Фрэнк. Его зад уже почти достиг краешка стула, когда Джорджия выдала новый визг, он соскользнул и шлепнулся на пол. Он имел при себе пистолет - все они теперь ходили вооруженными - и потянулся за ним со словами: «Опусти эту штуку, Сэмми, опусти ее, мы тут друзья, давай станем друзьями тут».

Сэмми процедила:

- Держи лучше рот на замке, откроешь его, стоя на коленях перед своим дружком Джуниором, когда будешь заглатывать его хуй. - И нажала курок «Спрингфилда».

В маленькой палате выстрел прозвучал оглушительно. Первая пуля пролетела у Фрэнки над головой, разбив окно. Снова заверещала Джорджия. Она теперь старалась вылезти из постели. Повисли, оборвавшись, капельница и провода монитора. Сэмми пнула ее, и Джорджия повалилась на спину поперек кровати.

Дата добавления: 2015-09-02