Глава X. Возвращаясь в отель по террасе казино, Терри внезапно остановилась

Возвращаясь в отель по террасе казино, Терри внезапно остановилась. Перед ней стоял человек, исключительно по­хожий на мистера Клаттербака, которому дома, в Бенсонбурге, она часто продавала яйца и мед. Судя по склоненной голове, он углубился в мысли. Но тут он голову поднял, по­казав тем самым, что он похож на Клаттербака, поскольку он и есть Клаттербак.

— Здравствуйте,— удивленно сказала Терри.

Сосед посмотрел на нее совиным взглядом. Подбородки его слегка колыхал бриз.

— Минутку, минутку! — воскликнул он, поднимая руку, словно собрался управлять уличным движением.— Сейчас, сейчас!.. Продаете мед — заметим, слишком дорого, фами­лия начинается с «Дж». Дженс? Джексон? Дженкинс?

— Скорее Трент.

— Трент! — Клаттербак победно сверкнул очками.— Так я и знал. Конкретно вас зовут Терри.

— Да. Это от «Тереза».

— Совершенно справедливо. Что вы здесь делаете?

— Так, отдыхаю. Мы получили немного денег и решили проветриться. За фермой присматривают сердобольные со­седи. А вы что делаете так далеко от Бенсонбурга?

— Дела в Париже.

— Тут не Париж. Тут Ровиль-сюр-Мэр.

— Каждый имеет право приехать из Парижа в Ровиль! — вызывающе сказал Клаттербак.— Простите, если резковат. Совсем не спал, и вез меня сюда один псих, явно стремив­шийся к самоубийству. Земли мы коснулись раза два, не больше. Заметьте, на чужой машине! А теперь я его ищу. Вы, часом, не знаете, где граф д'Эскриньон?

— Что?!

— Наверное, я не так произнес?

— Вы знакомы с Джефом?!

— В жизни о нем не слышал.

— Ну, с Эскриньоном!

— Вот, вы точно так же произносите. Значит, его зовут Джеф? Знаком, как же! Были вчера в Париже, утром ели лу­ковый суп, а потом он понесся сюда, но забыл сказать свой адрес. Хожу по отелям, спрашиваю.

— Не надо. Он в «Сплендиде», очень близко. Ярдов сто.

— Сто ярдов я одолею,— признал старый атлет.— Хоро­шо, что вы с ним знакомы. Давно?

— С тех пор, как я здесь.

— Замечательный парень. Сражался в маки, то-се. Очень умный.

— Да, он книжку написал.

— А я ее издаю.

— Ой!

— Почему вы кричите?

— Я очень рада,— объяснила Терри.— За него. Вы же та­кой хороший издатель!

— Куда уж лучше!

— Можно я вас поцелую?

— Нет, нельзя. Мне некогда. Я должен немедленно его найти. Вопрос жизни и смерти.

— А может, сперва зайдем ко мне, выпьем? Клаттербак облизнулся. Однако глаза за очками тут же потускнели.

— Ваша сестра там?

— Какая? Джо уехала, Кейт — здесь, в Ровиле.

— Та, которая смотрит на людей, как герцогиня на мокрицу.

— Это Кейт.

— Тогда я лучше не пойду.

— Хотите, я вам позвоню, если ее нету?

— Да, пожалуйста. Я буду у Эскриньона. В каком он номе­ре?

— Портье скажет.

— Все забываю, что у них есть портье. Все ж, дикий народ, французы... Хорошо, вы мне звоните.

— А может, он спит? Не ложился до утра, потом сюда ехал...

—'Ничего, разбужу. Выжму на него губку. Прекрасный способ! — убежденно сказал Рассел Клаттербак.

Терри блаженно улыбалась, направляясь в свой номер, пока не увидела, точней — не услышала сестры. Та явно паковала вещи, и Терри пришло в голову, что она может и рас­сердиться.

На нерешительное покашливание Кейт откликнулась:

— Это ты?

— Я.

— Билеты купила?

— Э... а... да. Купила.

— Прекрасно. Скоро все уложу. Когда мы едем?

— Мы не едем,— пискнула Терри.

Нависло молчание. Нечистая совесть подсказала Терри, что оно длится не меньше получаса. Наконец появилась Кейт.

— Что ты сказала? — спросила она, напоминая при этом классную даму, которая настигла своих питомиц за курени­ем.— Не едем?

— Да.

— Ты опять передумала?

— Да. Понимаешь...

Кейт повернулась, ушла в спальню и вышла оттуда в шля­пе. Окинув сестру серьезным взглядом, она покинула номер. Дверь хлопнула; Терри позвонила Клаттербаку, а потом за­казала две бутылки шампанского. Для человека, который печатает Книгу, ничего не жалко. Судя по объему, две бу­тылки — в самый раз. Она слабо похихикала, представив се­бе со свойственным ей здравым смыслом, как трудно прихо­дится сестре. Она, то есть Терри, была ей обузой с раннего детства и, по всей видимости, останется ею, когда они ста­нут седыми старушками. Одно утешение — Джо сердит сест­ру еще больше.

Джеф не спал, и Клаттербаку не пришлось выжимать губ­ку. Многообещающий писатель уже помылся, оделся и с удовольствием, хотя и с опозданием, завтракал. Увидев гос­тя, он на мгновение подумал, что тот ему снится.

— Мистер Клаттербак! — воскликнул он.

— Называйте меня Расе,— сказал издатель, с удивлением глядя на стол.— Кофе и какие-то трубочки! Это второй зав­трак?

— Первый.

— Хорошо, первый — но все же!..

— Да, так мы утром едим.

— Господи! — вскричал издатель и что-то пробормотал, упоминая Джорджа Рипли[134].— Не ждали меня, а?

— Вообще-то не ждал. Но очень рад. Почему вы приехали?

— Потому что попал в переплет. Мне нужна помощь. Да-да, очень нужна! — Он намазал маслом круассан и опустил­ся в кресло, словно бронтозавр в свою топь.— Я весь дрожу. Понимаете, моя жена...

Отчасти от чувств, отчасти оттого, что он говорил с наби­тым ртом, голос его звучал так скорбно, что Джеф испугал­ся. Он знал, что миссис Клаттербак подхватила корь, но корь вроде бы не смертельна. Хотя, кто ее знает!..

Он поискал нужные слова:

— Она... она, надеюсь, в порядке?

— Еще в каком! — заверил гость. Раздался звонок. Клаттербак взял трубку.

— Слушаю. А, это вы! Ушла, да? Очень хорошо. Скоро приду.— Он повесил трубку.— Тут одна наша соседка при­гласила выпить. Так вот, моя супруга в полном порядке, и даже более того. Я бы сказал, грызет мебель. Знаете, от чего происходит половина всех бед? От этой разницы между на­шим и вашим временем.

— Там у вас на пять часов раньше?

— Вот именно. Когда здесь три часа ночи, там десять ве­чера. Забывая об этом, моя супруга звонит мне, а меня нет. Звонит в одиннадцать. Нету. Когда я вернулся в «Ритц», я уз­нал, что она звонила до двух.

— То есть по-нашему — до семи.

— Именно,— глухо отозвался гость.— Вы женаты?

— Еще нет. Как раз собираюсь.

— Собираетесь? — Клаттербак удивленно на него погля­дел и докончил круассан.— Ну, когда соберетесь, узнаете: если жена не застает вас всю ночь, требуются объяснения.

— Это понятно.

— Мы-то с вами знаем, что я был трезв, как стеклышко, но... Что вы так смотрите?

— Смотрю? Простите. Вспомнил этот луковый суп...

— Ну и что?

— Вам не кажется, что вы были немного возбуждены?

— Нет, не кажется. Почему вы так подумали?

— Знаете, вы целовали бармена, пели с ним «Старик-ре­ка»...[135]

Рассел Клаттербак достойно выпрямился.

— Что же тут такого? В ходе беседы он упомянул, что ро­дился в Мичигане, мало того — в моем родном городке. Ес­тественно, оба мы обрадовались. Не каждый день встретишь за тридевять земель бармена-земляка! Но не в том дело. Ко­гда моя жена спросит вас, где я был, что вы ей скажете?

— М-да...

— Я думал, вам придет в голову что-нибудь получше,— укоризненно заметил издатель.— Такой умный человек! За­чем писать книжки, если не можешь выдумать хорошей ис­тории? Ну, ну, постарайтесь!

Джеф постарался и с третьего захода предложил свой ва­риант.

— Что вы делали вчера после ланча? — спросил он. Клаттербак махнул рукой, словно беседовал со слабоум­ным.

— Сами знаете, что я делал. Лег и заснул. Джеф покачал головой.

— Вот тут вы не правы. После ланча я отвез вас в Ровиль. Дело в том, что отцу нездоровится, и я не могу надолго отлу­чаться. Ну, как?

— Гениально.

— Убедительно?

— Еще как!

— Нельзя оставлять отца без присмотра.

— Конечно! Это бесчеловечно. А что, у вас правда болен отец?

— Нет, здоров.

— Он тоже граф?

— Он маркиз. На одну ступень выше. Маркиз де Мофриньез-э-Валери-Моберан.

— Вот это да! Жена будет в восторге.

— И посмеется над недоразумением. Звонит в Париж, а вы-то — в Ровиле! Конечно, кое-что надо подработать.

— Действуйте. А я схожу к этой барышне. Пока, Джеф!

— Пока, Расе. Жду встречи.

Оставшись один, Джеф принялся оттачивать сюжет, спрямляя острые углы, заполняя досадные пробелы. Однако мысли его при этом были заняты Терри.

До сей поры женщины играли в его жизни незначитель­ную роль. Да, его к ним тянуло, но не всерьез. Они появля­лись и исчезали. Он любил их, если тут уместно это слово, но спокойно с ними расставался. Словом, они не очень мно­го значили. Так, что-то вроде игры.

Однако он был романтиком и знал, что где-то ждет та девуш­ка, о которой мечтает всякий романтик. Увидев Терри на яхте, он понял, что это — она. Поэт сказал: «Бродил я средь женщин, искал тебя», и Джеф был с ним согласен. Другой поэт заметил: «Если ты Эми поцеловал, больше не жди и не ищи, ведь цело­вал ты Эми»[136]. Тоже резонно. Оба поэта знали свое дело.

Размышление это прервал телефонный звонок. То был Арчи Брайс, приятель из «Геролд Трибьюн».

— Где ты пропадаешь? — с упреком спросил Арчи.— Я те­бе целый день звонил.

Джеф отвечал, что был он в Париже, встречался с издате­лем.

— С моим издателем, заметь! — уточнил он.— Сам Клаттербак, дай ему Господи. Ты же меня рекомендовал. Ну, вот, он взял книгу.

— Красота! А как он вообще?

— Очень веселый.

— Аппетит при нем?

— Еще бы!

— Скоро он лопнет. Но я звоню по другому делу. Ты не встречал там, в Ровиле, такого Фредди Карпентера?

— Я у него гощу.

— Вот как? Тогда ты ее должен знать.

— Кого?

— Его невесту.

— Невесту? Ничего не слышал. А когда они обручились?

— Позавчера вечером. Кто-то нам сообщил, сегодня — в газете. Такой богач — материал хороший, мы бы хотели ин­тервью с барышней: кто она, где познакомились ну, сам зна­ешь. Излови ее и разговори.

Джеф засмеялся.

— Мэвис не разговоришь. Она знает два слова: «Да, тетя».

— Что еще за Мэвис?

— Ну, его невеста. Мэвис Тодд.

— Нет-нет. Ты ошибся. Постой, сейчас погляжу. Не «Тодд», а «Трент». А зовут ее Тереза.

Заказав шампанское, Терри стала думать о том, как бы ей утешить сестру.

Купить шоколада? Нет, она его не любит.

Тогда — цветов? Нет, она сочтет это глупой тратой денег.

Решая эту сложную проблему, Терри услышала стук в дверь и, открыв ее, обнаружила не Рассела Клаттербака, а маркиза.

Покинув казино, он хотел было взять такси и съездить в Омаль, ему там очень понравилось; но тут его посетила не­жданная мысль, совпавшая с мыслью его бывшей супруги. Кому-кому, подумал он, а Терри сам Бог велел подать в суд. Надо ей это подсказать.

Тихая радость переполняла его. Все складывалось как нельзя лучше в этом лучшем из миров. Сын его Жефферсонг любит эту девицу. Девица тоже любит Жефферсонга. Одна­ко у них нет денег; но это исправит Карпентер. Получив по чеку полмиллиона, останется заняться флердоранжем[137] и зво­ном колоколов.

Словом, маркиз очень радовался, но знал, как себя дер­жать, и проговорил со всей возможной скорбью:

— Дорогое дитя, я принес дурную новость. Если не оши­баюсь, Фредерик Карпентер сделал вам предложение?

— Да. Он говорит, это вы посоветовали.

— Верно, я. Для человека чести другого пути нет. Однако я не знал, что Фредерик — не человек чести, а бессердечный мерзавец. Только что мне стало известно, что он обручен с Мэвис, племянницей моей бывшей супруги.

— Да, он мне говорил. Маркиз удивился.

— Вам? По телефону, наверное? — прибавил он, предста­вив себе, что сделал бы на месте Фредди.

— Нет, в баре.

— Есть ли предел его наглости?! — вскричал маркиз, искрен­не поражаясь цинизму молодого поколения.— Не отчаивай­тесь.— Он погладил ее руку.— Немедленно подавайте в суд.

— В суд?!

— Естественно. Дорогое дитя, это верное дело. Слава Бо­гу, я догадался послать объявление в парижскую «Геролд Трибьюн»...

— Ой, Господи!

— Да-да. Сразу и послал. Оно в сегодняшнем номере. Присяжных убьет наповал. Несколько сотен тысяч я вам га­рантирую. Долларов, конечно. Сколько можно! — доброде­тельно прибавил маркиз.— Где предел для этих распутни­ков? Пусть узнают, что нельзя безнаказанно разбивать серд­ца невин...

— Да у меня все в порядке!

— Прошу вас, потише! — укоризненно сказал маркиз.— А то услышат еще! Так нельзя. Вы — в отчаянии. Вы хотите по­кончить с собой. Плакать можете?

— Я редко плачу.

— Попрактикуйтесь. На них это очень действует. Дваж­ды — нет, трижды — мне довелось присутствовать на суде, когда моему другу князю Бламон-Шеври предъявляли соот­ветствующий иск. И каждый раз эти особы доводили при­сяжных слезами до того, что те удваивали сумму. Заметьте, дело у них было совсем не такое чистое, как у вас!

— У меня оно чистое?

— Чище некуда.

— Да? Кажется, я его подпортила.

— Чем же?

— Написала Фредди, что за него не выйду. Маркиз покачнулся.

— Написали ему письмо?!

— Да. Он очень обрадовался. Кажется, ему стало гораздо легче.

Маркиз едва добрался до столика и налил себе шампан­ского. Мечты его рухнули. Тем самым, Рассел Клаттербак, пришедший через несколько мгновений, застал очень мрач­ную атмосферу; но ее не заметил. Он был слишком счастлив. Хорошему издателю дороже всего блестящий сюжет, а тво­рение Джефа превзошло все ожидания. Когда Терри пред­ставила гостя маркизу, он поздравил его с гениальным сы­ном.

— Да, мозги у него есть! — сообщил он.— Далеко пойдет, помяните мое слово. А что это, конфеты? — Он ловко схва­тил одну из них, надо же время от времени поддерживать си­лы.— Терри, можно от вас позвонить? В Америку, жене.

Пока он уговаривал дать ему Бенсонбург, 0231, а Терри пыталась подсказать, что лучше звучит «Бонг-сонг-бу-ур zero deux troix un[138]», снова постучались в дверь, и сердце у Терри подпрыгнуло. Не Джеф ли?

Это был не Джеф, а очень крупный человек с багровой шеей и густыми бровями. Под одним глазом красовался ли­ловый синяк.

— Мадемуазель Трант?

— Да.

— Разрешите побеседовать,— сказал комиссар Бюиссонад и ввалился в номер, явственно напоминая шерифа из второ­разрядного вестерна.

Когда миссис Пеглер втащила к нему в кабинет упи­рающегося Честера Тодда, комиссар переваривал второй завтрак. Встретил он ее неприветливо, явно показывая, что она вызывает у него аллергию. Даже мысли о пятистах долларах, которые он благоразумно взял заранее, не смяг­чали убеждения в том, что особа эта — истинная чума. Американок он вообще не любил, и она его в этом утвер­ждала.

Однако по мере того, как она рассказывала свою порази­тельную повесть, он заметно оживлялся. Такие случаи он любил. Это вам не смутные подозрения, а солидное, верное дело, в которое приятно впиться зубами.

Вот почему теперь он с довольным видом стоял посреди комнаты. Одна рука лежала на столе, другая — висела вдоль бока, но была готова подняться и указать грозным перстом на преступную особу. Настал его час.

Однако особа не волновалась. Самый вид его и синяк со­общили ей, кто он, и она смотрела на него с достойным от­вращением.

— Мадемуазель, я — Бюиссонад, комиссар полиции.

— Так я и думала. Вы хотите со мной поговорить. В чем дело?

— Разрешите ваш паспорт?

— Он у меня в сумке.

— А сумка?

— За вашей спиной, на столе.

— Благодарю, мадемуазель.

Открыв сумку, он высыпал на стол все, что в ней было, взял паспорт и мрачно его просмотрел.

— Все в порядке, да?

Месье Бюиссонад метнул первую молнию:

— Нет, мадемуазель, ни в коей мере. Это паспорт Терэз Трант, тогда как ваша фамилия Фэлло-ус. Вам это кажется занятным? Вы улыбаетесь?

— Простите. Я вас слушаю.

— Фэ-лло-ус,— повторил Бюиссонад.— У нас есть свиде­тельства, что в Сэн-Роке вы были служанкой мадемуазель Трант. Так?

— В определенном смысле.

— Не понимаю. Были вы служанкой или не были?

— Была.

— Прекрасно. Собственно говоря, отрицать это бесполез­но. Вас опознали. Итак, в Сэн-Роке вы — Фэл-ло-ус, слу­жанка. Здесь, в Ровиле, вы мадемуазель Трант. Наводит на размышления. Невольно спросишь, что же сталось с настоя­щей мадемуазель Трант?

— Она вернулась в Америку.

— Оставив вам свой паспорт, одежду и деньги. Что может быть естественней!

— Что ж, я ее убила?

Именно так думал месье Бюиссонад и уже представлял свою фотографию в газетах.

— Это,— сказал он,— мы и выясним.

Рассел Клаттербак смотрел на комиссара с явственной неприязнью. Тот, в конце концов, испортил приятнейший визит.

— Кто этот субъект? — спросил он, глядя на него тем хо­лодным взглядом, каким взглянул бы на преуспевающего автора, переметнувшегося в другое издательство.— Напоми­нает страдальца-издольщика.

Обращался он к маркизу, но, поскольку тот еще не при­шел в себя, ответила Терри:

— Это комиссар полиции.

— Ну, знаете! — удивился Клаттербак.— Тут что-нибудь украли?

Маркиз собрался с силами и объяснил:

— Он говорит, что фамилия мисс Трент — Феллоуз.

Клаттербак мгновенно увидел ошибку. Он вообще быстро соображал.

— Какая-такая Феллоуз, если она Трент?

— А он говорит, не Трент.

— Конечно, Трент!

— Вы ручаетесь?

— А то как же! Мы очень хорошо знакомы. Я давно поку­паю у мисс Трент мед и яйца. Цена, конечно, завышена, ссылаются на всяких пчел...

— Комиссар считает, что она — служанка мисс Трент.

— Кто-кто? Да он спятил.

Месье Бюиссонада оскорблял не только тон, но и самый язык. Он презирал английский, полагая, что речь англича­нина слишком похожа на бессмысленный птичий щебет.

— Parlez francais, monsieur![139] — заорал он. Клаттербак окинул его еще одним холодным взглядом.

— Как я могу парле фронгсе? Эй, Терри!

— Да, мистер Клаттербак.

— Скажите этому типу с подбитым глазом, что он кретин. Правда, кто тут у них не кретин? Хотя бы у одного француза были все дома!

— Кто эти люди? — спросил комиссар.

— Мои друзья,— ответила Терри.— Толстый — мистер Клаттербак, американский издатель, а тощий и длинный — маркиз де Мофриньез.

Бюиссонад немного отмяк, он почитал аристократию, но дело есть дело.

— Пусть объяснятся.

— Сейчас, сейчас. Вы не говорите по-английски, месье Бюиссонад?

— Нет.

— Тогда вы не поймете мистера Клаттербака, тем более, что он ест. У него домик рядом с нами, в Америке. Мы дав­но знакомы. Так что можете не сомневаться, что моя фами­лия Трент. Тереза Трент, для вас — Терри, мы ведь с вами подружимся. Вот у вас глаз подбит, мне вас жалко. Удари­лись в темноте?

Комиссара сбить не удалось.

— Свидетель утверждает, что ваша фамилия Фэл-ло-ус. Да вы и сами...

— Сейчас-сейчас. Это сложная история, слушайте внима­тельно. Представьте себе, что вы с сестрой, две девушки, разводите кур.

Месье Бюиссонад заморгал. Он не смог это представить.

— Вам хочется посмотреть мир,— продолжала Терри.— Внезапно вы получаете немного денег. Теперь, думаете вы, можно съездить во Францию. Ah, la belle France![140] — И Терри поцеловала свои пальцы.

— Я все понял,— сказал Клаттербак маркизу.— «А, ля бель Фронгс!» — это «О, прекрасная Франция!»

— Однако,— продолжала Терри,— мы не могли купить два набора парижских туалетов. Вот мы и решили, что один месяц сестра будет мисс Трент, а я — служанкой. Потом мы куда-ни­будь переедем и обменяемся. В Сэн-Роке был ее месяц, и я там стала Феллоуз. А здесь я — мисс Трент. Вы не запутались?

— Нет, мадемуазель.

— Все понятно?

— Да,— любезно отвечал комиссар.— Блестящая мысль.

— И нам так кажется.

— Значит, у вас было мало денег?

— Не очень много.

— Этот отель для вас дороговат?

— Еще бы!

— Охотно верю. А потому,— Любезность его исчезла, слов­но он нажал кнопку,— когда вам представилась возможность украсть пятьсот тысяч франков из сумки мадам Пеглер, вы ею воспользовались. Поистине, рождественский подарок!

Комиссар взял со стола билеты.

— Мадемуазель собиралась нас покинуть. Что ж, это по­нятно.

— Что он говорит? — поинтересовался Клаттербак.

— Обвиняет меня в том,— сказала Терри,— что я украла деньги у миссис Пеглер.

— Это еще кто?

— Моя бывшая супруга,— объяснил маркиз.— Я был же­нат дважды.

— А я вот — трижды,— сообщил Клаттербак.— Однако суть не в этом. Даже француз мог бы понять, что это — ерун­да. Вы даже не видели этой сумки!

— Видела,— сказала честная Терри.— Я ее нашла. Но там ничего не было. Конечно, я ее не открывала, но понятно на ощупь.

Клаттербак почесал нижний из трех подбородков, стран­но глядя на нее сквозь очки.

— Нашли сумку?

— Да. Она была в кресле, за подушкой. Чувствую, там что-то лежит, смотрю...

— И находите сумку?

— Да.

— А в ней ничего нет?

— Так мне показалось.

— А он что говорит?

— Что там пятьсот тысяч франков.

— Господи милостивый!

Когда Терри молила небеса, чтобы не заплакать, маркиз, судя по всему, чем-то подавился, а Клаттербак протирал оч­ки, в дверь постучали.

Комиссару этот звук показался последней соломинкой. Он распахнул дверь и, увидев молодого человека, швырнул ее ему в лицо. Именно поэтому Джеф закачался, прижимая к носу быстро алеющий платок.

Терри закричала. Маркиз вцепился в кресло. Клаттербак передернул в отчаянии плечами, поскольку знал, что здесь, во Франции, может случиться что угодно.

— Глупо,— сказал он, имея в виду поступок комиссара,— очень глупо. Нет, что за народ!

Терри взяла Джефа за руку и отвела в ванную. Бранясь по-французски, он остался там, а Терри, вернувшись, пронзила комиссара взглядом. Потом, не находя слов, ушла в спальню.

Месье Бюиссонад спокойно смотрел ей вслед. Он мог и подождать.

Дата добавления: 2015-08-27