Деконструктивизм 133

механику, понять те процессы, которые в нем происходят. Кри-

стева попыталась с помощью "хоры" дать, создать мате-

риальную основу" дословесности либидо, при всей разумеющей-

ся условности этой "материальности". В этом, собственно, и

заключается ее "прорыв" через вербальную структурность языка

из предвербальной бесструктурности постструктурализма.

Хора выступает как материальная вещность коллективной

либидозности, как реификация, овеществление бессознательности

желания, во всей многозначности, которая приписывается этому

слову в мифологии постструктурализма. Этот новый вид энерге-

тической материи, созданный по образу и подобию современных

представлений о новых типах материи физической -- своего

рода силовое поле, раздираемое импульсами жизни и смерти,

Эроса и Танатоса.

Кристева тут не одинока: она суммировала в своей работе

те положения, которые в массированном порядке разрабатыва-

лись психоаналитиками, прежде всего, французскими лингвопси-

хоаналитиками или представителями биолингвистики -- Мелани

Клейн, на работы которой Кристева постоянно ссылается (258,

259), Сержем Леклэром (290), Рене Шпитцем (363), А.

Синклером де-Звартом (163) и др.

"Отказ", порожденный (или порождаемый) орально-

анальными спазмами (вспомним "Анти-Эдипа" Делеза и Гват-

тари, где муссируется та же проблематика) -- проявление дей-

ствия соматических импульсов, каждый из которых способен

реализовываться и как соединение гетерогенного в нечто связ-

ное, приводящее в конечном счете к образованию символиче-

ского "сверх я", так и к разрушению, распаду всякой цельности

(что и происходит у художников слова -- в первую очередь

поэтов -- на уровне "фено-текста" -- в виде нарушения фоне-

тической, вербальной и синтаксической, а, соответственно, и

смысловой "правильности").

В связи с идеей "отказа" Кристева приводит высказывание

Рене Шпитца: "По моему мнению, в нормальном состоянии

взаимоналожения двух импульсов агрессивность выполняет роль,

сравнимую с несущейся волной. Агрессия позволяет направить

оба импульса вовне, на окружающую среду. Но если эти два

импульса не могут наложиться друг на друга, то происходит их

разъединение, и тогда агрессия обращается против самого чело-

века, и в данном случае либидо уже более не может быть на-

правлено вовне" (363, с. 221-222).

Из этого положения Кристева делает вывод: "Если в ре-

зультате взаимоотталкивания импульсов или по какой другой

причине происходит усиление отказа -- носителя импульсов,

или, точнее, его негативного заряда, то в качестве канала про-

хождения он выбирает мускулярный аппарат, который быстро

дает выход энергии в виде кратковременных толчков: живопис-

ная или танцевальная жестикуляция, жестомоторика неизбежно

соотносятся с этим механизмом* Но отказ может передаваться и

по вокальному аппарату: единственные среди внутренних орга-

нов, не обладающие способностью удерживать энергию в свя-

занном состоянии, -- полость рта и голосовая щель дают выход

энергетическому разряду через конечную систему фонем, при-

сущих каждому языку, увеличивая их частоту, нагромождая их

или повторяя, что и определяет выбор морфем, даже конденса-

цию многих морфем, "заимствованных" у одной лексемы.

Благодаря порождаемой им новой фонематической и ритми-

ческой сетке, отказ становится источником "эстетического" на-

слаждения. Таким образом, не отклоняясь от смысловой линии,

он ее разрывает и реорганизует, оставляя на ней следы прохож-

дения импульса через тело: от ануса до рта" (273, с. 141). Та-

ким образом, "хора" оказалась тем же "социальным телом",

бессознательным, эротизированным, нервно дергающимся под

воздействием сексуальных импульсов созидания и разрушения.

Параллели с Делезом буквально напрашиваются, тем более,

что книга первого "Анти-Эдип" вышла на два года раньше

"Революции поэтического языка", но я бы не стал тут занимать-

ся поисками "первооткрывателя": здесь мы имеем дело с

"трафаретностью" постструктуралистского мышления того вре-

мени, и можно было бы назвать десятки имен "психо-

аналитически ориентированных" литературоведов (о француз-

ских лингвопсихоаналитиках мы уже упоминали), проповеды-

вавших тот же комплекс идей. Не следует также забывать, что

свою теорию "хоры" Кристева довольно детально "обкатывала"

в своих статьях с конца 60-х гг.

"ГЕНО-ТЕКСТ","ФЕНО-ТЕКСТ", "ДИСПОЗИТИВ "

Литературоведческой над-

стройкой над "биопсихо-

логической" хорой и явились

концепции означивания, гено-

текста, семиотического диспо-

зитива и фено-текста, причем

все эти понятия, кроме, пожалуй, семиотического диспозитива и

фено-текста, в процессе доказательств в весьма объемном опусе

Кристевой нередко "заползали" друг на друга, затуманивая

общую теоретическую перспективу.

Чтобы не быть голословным, обратимся к самой Кристевой,

заранее принося извинения за длинные цитаты.

"То, что мы смогли назвать гено-текстом, охватывает все

семиотические процессы (импульсы, их рас- и сосредоточен-

ность), те разрывы, которые они образуют в теле и в экологи-

ческой и социальной системе, окружающей организм (пред-

метную среду, до-эдиповские отношения с родителями), но

также и возникновение символического (становления объекта и

субъекта, образование ядер смысла, относящееся уже к пробле-

ме категориальности: семантическим и категориальным полям).

Следовательно, чтобы выявить в тексте его гено-текст, необхо-

димо проследить в нем импульсационные переносы энергии,

оставляющие следы в фонематическом диспозитиве (скопление и

повтор фонем, рифмы и т. д.) и мелодическом (интонация, ритм

и т. д.), а также порядок рассредоточения семантических и

категориальных полей, как они проявляются в синтаксических и

логических особенностях или в экономии мимесиса (фантазм,

пробелы в обозначении, рассказ и т. д.)...

Таким образом, гено-текст выступает как основа, находя-

щаяся на предъязыковом уровне; поверх него расположено то,

что мы называем фено -текстом,., Фено-текст -- это структу-

ра (способная к порождению в смысле генеративной граммати-

ки), подчиняющаяся правилам коммуникации, она предполагает

субъекта акта высказывания и адресат. Гено-текст -- это про-

цесс, протекающий сквозь зоны относительных и временных

ограничений; он состоит в прохождении, не блокированном

двумя полюсами однозначной информации между двумя целост-

ными субъектами" (273, с. 83-84).

Соответственно определялся и механизм, "связывавший"

гено- и фено-тексты: "Мы назовем эту новую транслингвистиче-

скую организацию, выявляемую в модификациях фено-текста,

семиотическим диспозитивом. Как свидетель гено-текста,

как признак его настойчивого напоминания о себе в фено-

тексте, семиотический диспозитив является единственным до-

казательством того пульсационного отказа, который вызывает

порождение текста" (273, с. 207).

И само "означивание", имея общее значение текстопорож-

дения как связи "означающих", рассматривалось то как поверх-

ностный уровень организации текста, то как проявление глубин-

ных "телесных", психосоматических процессов, порожденных

пульсацией либидо, явно сближаясь с понятием "хоры":

"То, что мы называем "означиванием ", как раз и есть это

безграничное и никогда не замкнутое порождение, это безоста-

новочное функционирование импульсов к, в и через язык, к, в,

и через обмен коммуникации и его протагонистов: субъекта и

его институтов. Этот гетерогенный процесс, не будучи ни анар-

хически разорванным фоном, ни шизофренической блокадой,

является практикой структурации и деструктурации, подходом к

субъективному и социальному пределу, и лишь только при этом

условии он является наслаждением и революцией" (273, с. 15).

Кристева стремится биологизировать сам процесс

"означивания", "укоренить" его истоки и смыслы в самом теле,

само существование которого (как и происходящие в нем про-

цессы) мыслятся по аналогии с текстом (параллели с поздним

Бартом, отождествившим "текст" с "эротическим телом", более

чем наглядны).

В принципе подобный ход аргументации вполне естествен,

если принять на веру его исходные посылки. Еще структурали-

сты уравнивали сознание (мышление) с языком, а поскольку

конечным продуктом организации любого языкового высказыва-

ния является текст, то и сознание (и, соответственно, личность,

сам человек) стало мыслиться как текст. Другим исходным

постулатом было выработанное еще теоретиками франкфуртской

школы положение о всесилии господствующей, доминантной

идеологии, заставляющей любого отдельного индивида мыслить

угодными, полезными для нее стереотипами. Последнее положе-

ние сразу вступало в острейшее противоречие с мироощущением

людей, на дух эту идеологию не переносивших и всем своим

поведением, мышлением и образом жизни выражавшим дух

нонконформизма и конфронтации, который в терминологическом

определении Кристевой получал название "отказа",

"негативности" и т. п.

Литература как "позитивное насилие"

Поскольку все формы рационального мышления были от-

даны на откуп доминантной (буржуазной) идеологии, то един-

ственной сферой противодей-

ствия оказывалась область

иррационального, истоки ко-

торой Делез, Кристева и

Барт искали в "эротическом

теле", вернее, в господствую-

щей в нем стихии либидо.

Как писала Кристева, "если и есть "дискурс", который не слу-

жит ни просто складом лингвистической кинохроники или архи-

вом структур, ни свидетельством замкнутого в себе тела, а,

напротив, является как раз элементом самой практики, вклю-

чающей в себя ансамбль бессознательных, субъективных, соци-

альных отношений, находящихся в состоянии борьбы, присвое-

ния, разрушения и созидания, -- короче, в состоянии позитив-

ного насилия, то это и есть "литература", или, выражаясь более

специфически, текст; сформулированное таким образом, это

Дата добавления: 2015-08-26