Герметизм

Суть интерпретации для Хирша, как и деконструктиви-стов, состоит в том, чтобы из знаковой системы текста создать нечто большее, чем его физическое бытие, соз­дать его значение. Но если в процессе деконструкции текста создаются совершенно произвольные и самосто­ятельные его интерпретации, то в процессе реконструк­ции текста, которую отстаивает Хирш, все созданные интерпретации должны быть соотнесены с авторским замыслом. Авторское намерение является для Хирша «центром», «оригинальным ядром», которое организу­ет единую систему значения произведения в парадигме многочисленных его интерпретаций. Для того чтобы найти возможные области согласия в многочисленных конфликтующих теориях интерпретации, Хирш предпри­нимает анализ «измерений» Г. Первое, что он предлагает сделать, — это отделить дескриптивное измерение, вы­ражающее природу интерпретации, от нормативного из­мерения, заключающего в себе ее цель. Очень важным моментом позиции Хирша является утверждение, что цель интерпретации всегда определяется системой цен­ностей интерпретатора, его этическим выбором. При­мером дескриптивного измерения является разделение между смыслом и значением. Хирш подчеркивает, что одно значение не может иметь высшую цель по сравне­нию с другим на основании того, что оно якобы вытека­ет из природы интерпретации. По своей природе все значения онтологически равны. В повседневной прак­тике интерпретации Хирш видит подтверждение онто­логического равенства всех возможных значений интер­претируемого текста. В доказательство приводится один из наиболее ярких примеров из истории Г. — победа гуманистов над средневековым методом анахронической аллегоризации, которой в значительной мере способ­ствовал Шлейермахер. Предпочтение оригинального значения — не что иное, как эстетический выбор ис­следователя, связанный с его конечной целью. Норматив­ное измерение Г. в целом — всегда этическое измерение. Именно этические принципы руководили средневековыми интерпретаторами в выборе «лучшего» значения, которым была для них христианская аллегоризация. Только недав­но, по мнению Хирша, сторонники историзма вернулись к мысли, что «лучшая» интерпретация всегда анахро­нична, хотим мы этого или нет. Поскольку мы замкнуты пределами собственной культуры, этический выбор все­гда осуществляется по некоторым стандартам сегодняш­них исторических обстоятельств. Поэтому мы, по сути, возвращаемся к квазисредневековой концепции интер­претации. Хирш признает социальную обусловленность взглядов интерпретатора, их связь с господствующей идеологией. Это приводит к убеждению, что эрудиция интерпретатора должна находиться на уровне самых высших социальных ценностей. Г. четко определяет сферу этического выбора.

Кроме дескриптивного и нормативного измерений, Хирш предлагает осмыслить третье, метафизическое, измерение Г., связанное для него с концепцией историч­ности. Описание этого измерения Хирш проводит в по­лемике с приверженцами метафизики М.Хайдеггера («Бытие и время», 1927) о фатальной невозможности реконструировать прошлое. Любая реконструкция прошло­го никогда не бывает аутентичной, потому что невозмож­но исключить из нее мир, современный интерпретатору. Иными словами, наше собственное настоящее дано зара­нее в любой исторической реконструкции. Но Хирш от-

вергает эти доводы в применении к текстуальной ин­терпретации. Он убежден, что анахроничность — не метафизическая необходимость, а определенный этичес­кий выбор. Хирш обвиняет метафизиков в отсутствии строгости при определении возможностей интерпрета­ции, в излишне универсальном подходе ко всем интер­претаторам, в неумении избрать в конечном счете сферу ценностей. Хирш настаивает на том, что при определе­нии истинных целей интерпретации надо обращаться не к ее «природе», а к этическим убеждениям самых ин­терпретаторов, т.к. интерпретатор свободен в выборе цели, контекста, условностей языка, т.е. в выборе значе­ния. Противоречия с историзмом для Хирша не конф­ликт теорий, а столкновение разных систем ценностей. В предпочтении современного значения анахронично­му он видит тот же конфликт, который разделял когда-то средневековых аллегористов и гуманистов. Иногда это не столько конфликт, сколько неумение заметить, что «смысл» и «значение» — разные понятия, не конкури­рующие друг с другом. Невосстановимость значения прошлого, по Хиршу, связана у хайдеггерианцев с рас­ширительной трактовкой герменевтического круга, важ­нейшей эпистемологической концепцией Г., касающей­ся и ее философского обоснования, и ее методологии.

Главное в герменевтической интерпретации не толь­ко историческая реконструкция литературного текста и последовательное усреднение нашего исторического контекста с контекстом литературного произведения, но и расширение осведомленности читателя, помощь ему в более глубоком понимании себя. Поэтому понимание текста, постижение его значения — не просто чтение, но и исследование, которое, начинаясь с рационального осмысления, должно вести к осознанному восприятию. Осознание системы ценностей той или иной эпохи по­могает поместить произведение в его исторический кон­текст и оценить его во всем его своеобразии.

Лит.: Стафецкая М.Л. Герменевтика и рецептивная эстетика
в ФРГ // Зарубежное литературоведение 70-х годов. М., 1984; Герме­
невтика: История и современность. М., 1985; Цурганова Е.А. Два лика
герменевтики // РЛЖ. 1993. № 1; Розанов ВВ. О понимании. М., 1996;
Gadamer H.G. Wahrheit und Methode. Tubingen, 1960; Hirsch ED. The
aims of interpretation. Chicago; L., 1976; Schleiermacher F.D.E.
Hermeneutik und Kritik Fr./M., 1977. E.А.Цурганова

ГЕРМЕТИЗМ (ит. rermetismo) — итальянская по­эзия 1920-30-х со сложным поэтическим языком, тре­бующим особенной читательской интуиции. Термин «Г.» впервые использовал литературный критик Франческо Флора (1891-1956) в книге «Герметическая поэзия» (1936) по отношению к лирике Поля Валери (1871-1945) и Джу-зеппе Унгаретти (1888-1970).

Впоследствии поэзией Г. стали называть также твор­чество Эудженио Монтале (1896-1981), Сальваторе Квазимодо (1901-68) и следующего поэтического поколе­ния, т.наз. флорентийского Г. второй половины 1930-х (по­эты Марио Луци, Альфонсо Гатто, Луиджи Фаллакара, Алессандро Парронки, Пьеро Бигонджари, критики Кар­ло Бо и Оресте Макри). Существует тенденция рассмат­ривать Г. как вообще характерное явление культуры 20 в. Манифестом флорентийского Г. принято считать доклад Карло Бо на пятом симпозиуме католических писателей (сентябрь 1938), опубликованный почти одновременно под заглавием «Литература как жизнь» в журнале «Фрон-теспицио». Г. в книге Флоры был представлен как новое

Дата добавления: 2015-08-20