Часть 1 28 страница

- Ну вот какого хрена мы опять так нажрались?
- Вооот! Вот о чем я! Теперь ты понимаешь, - пьяно бормочу я Юльке, склонившись над ней.
Мы в каком-то клубе. Где – уже не помню. Решили после концерта что-то отметить с музыкантами. Было бы что отмечать. Отметили на свою голову. Даже не думала, что мы напьемся так. Русские девахи пьяные вматину, отличный повод пообсуждать что-то в прессе. Особенно, когда эти девки – Тату. Волкова, смеясь каждую секунду, виснет на мне, пытаясь что-то сказать. Но я ничего не понимаю. Или она ничего не может сказать? Наши музыканты где-то недалеко, такие же пьяные и веселые, как и мы. Ну ладно, сегодня можно. Теперь только через пару дней у нас фотосессия для журнала GQ. Но о ней пока можно не думать. Музыка уже порядком надоела, она такая громкая, давит на уши. Мне кажется, что моя голова вот-вот взорвется.
- Пошли потанцуем? – Предлагает Юлька, пошатываясь, вставая с дивана. – А то скучно сидеть!
- Пошли! – Без раздумий соглашаюсь я. Почему бы и нет?
Мы выходим ко всем остальным танцующим, и, хватаясь друг за друга, пытаемся что-то танцевать. Главное сейчас не упасть. Волкова без конца ржет, я подхватываю ее смех. Вот танцуем и ржем без причины. Она прижимается ближе ко мне, едва не падая, и я вновь констатирую ей печальный факт о том, как мы напились, а в ответ она бормочет что-то нечленораздельное. Но я так понимаю, это всего лишь подтверждение моих мыслей. Я обхватываю ее талию рукой, вторая рука покоится где-то на позвоночнике. Ее руки переплетаются вокруг моей шеи. Бедра раскачиваются в такт какой-то энергичной музыке. Настроение выше крыши, и я уже не думаю о головной боли. Все так зажигают, что грех не оттянуться со всеми. Вокруг, почему-то, мелькают всякие фотографы, такое ощущение, что это светская вечеринка. В Кирове-то? Это смешно, но мне все равно на этих фотографов. Волкова плавно начинает скользить своими пальцами по моей шее, и я чувствую, как по моему телу пробегают мурашки. Обожаю, когда она так делает. В свою очередь, я позволяю своей руке скользнуть ниже, огибая ее бедро. На ней такая короткая юбка, что я свободно могла бы залезть рукой под нее… Она довольно и пьяно смеется, ее рука вплетается в мои волосы. Сначала она скользит со спины выше и выше, переходя на шею, а затем теряется в рыжих кудрях. Я, сама того не замечая, прижимаю ее так близко к себе, что чувствую, как пульсируют ее вены, как бьется ее сердце, как она дышит. Только позже я заметила, что мое сердцебиение давно вышло из нормы, а дыхание участилось.
- Давай сядем? Я устала. - По-детски упрямо оттопырив нижнюю губу, говорит она мне на ухо.
Я молча беру ее за руку и буквально волочу за собой. Мы садимся на диванчик по-турецки, и Юльку уже не смущает то, что она в юбке. Меня тоже.
- Шикарный вид!!! – Смеюсь я, косясь глазами туда…
- А? – Она непонимающе смотрит на меня, но уловив мой взгляд, довольно щурится. – А-а-а, да! Классный да! – И показывает мне язык.
- Сейчас получишь!
Она никак не реагирует и продолжает кривляться. Я быстро подсаживаюсь к ней ближе, и легонько захватываю зубами ее язык. Приятная волна возбуждения внизу живота дала о себе знать. Едва ее язычок был зажат между моими зубами, я осторожно и совсем на чуть-чуть дотронулась своим языком до него. Затем тут же ослабила свою хватку.
Она, хищно облизнувшись, приблизилась еще ближе ко мне, и, обняв ногами мою спину, нагнулась к моему уху, после чего тихонько надкусила мочку. «Доиграешься, Ленок!», - я чувствую эту затейливую игру, исходящую от ее языка, от ее губ. «Я знаю», - отвечает мой язык, мои губы ее ушку, когда я так же надкусываю ее мочку. Ее губы перемешаются на шею, плавно оставляя на ней влажный след. Юлек, ты сводишь меня с ума…
- Простите, вы бы могли попозировать для парочки фото? – К нам подходит фотограф.
Даже странно, что он спрашивает. Наверняка ведь уже нафоткал, скотина!
- Да ты уже сто пудов нафотка нас!!! – Волкова не очень-то рада его появлению, да еще и в такой момент.
- Нет-нет, - он добродушно поднимает руки вверх, - честно слово, я понимаю… личная жизнь. Вы же Тату?
- Ну да. – Отвечаю я. – Ладно, давай только пару кадров!
Юлька, нехотя садится ровно рядом со мной, приобнимает меня, улыбается. Он щелкает.
- Так, ладно, эксклюзив для фанатов. – Ржет она, снова поворачиваясь ко мне лицом.
Затем быстро высовывает свой язык. Я пьяно улыбаюсь ей, и, сложив губы трубочкой, примыкаю к концу ее языка.
Довольный фотограф быстро делает один снимок. Затем восторженно благодарит нас и удаляется. Еще бы, за такое ему достаточно заплатят.
Я вообще ничего не соображаю, кажется, у меня едет крыша…
- Так, на чем мы остановились? – Заворожено шепчет она мне, глядя на меня.
Этот взгляд нельзя спутать ни с чем. Единственное, что я никогда не забуду в своей жизни – ее взгляд. Хитрый, смелый, будто бросающий вызов тебе, немного наглый, игривый, соблазнительный. Взгляд лисенка.
Чего Юльки больше всего не хватало в жизни, так это скромности и застенчивости. Так вот, живя совсем без них, она и сейчас без всяких зазрений совести, молча приблизилась к моим губам, не прося никакого разрешения. Ведь оно и не нужно. Она просто возвращается к себе домой. К моему языку, к моему небу, к моим деснам. Я так жду ее… и впускаю, не давая шанса топтаться на пороге. Приходи, Юлек, тут твой дом.
Она целует меня. Совсем невинно, бережно, и это вызывает целую чертову бурю эмоций.
- Что же ты делаешь со мной, Юлек? – Совсем тихо, совсем безнадежно бормочу я, прикрыв глаза.
Кажется, она не слышит последней моей реплики… Наверное, это к лучшему.

Самый важный день в моей жизни.
Она всегда умела удивлять, но почему именно сегодня? Странно, у меня всегда была плохая память на даты, и даже такой день, как сегодняшний, я практически забыла запомнить. Если бы не одно но…
- С Днем Рождения, малыш!!! – Волкова ласково начинает покрывать все мое лицо маленькими поцелуями, будто хочет перецеловать каждую веснушку.
Едва я продрала глаза, она тут же нависла надо мной, спеша поздравить первой.
- Любимая, родная моя, всего тебе самого хорошего! Я так тебя люблю… какая же ты у меня хорошая…замечательная, девочка моя… - Она просто светится от прилива нежности, безмятежно тыкаясь своей маленькой черной макушкой в мое плечо.
Я крепко-крепко обнимаю ее, зарываясь в ее волосы.
- Спасибо, Юлек! – Мягко целую ее в висок, еще ближе притягивая к себе. – Забирайся ко мне, сегодня мы никуда не спешим!
- Да, сейчас, только подожди немного, - она примирительно целует меня в подбородок и срывается с кровати, убегая куда-то.
Интересно, куда это она? Я лежу, довольно прикрыв глаза, и понимаю, что я самый счастливый челок на свете.
- Ленок! Смотри, что у меня для тебя есть! – Она с шумом падает на кровать, подползая ко мне ближе.
- Что это? – В ее руках аккуратная бархатная коробочка, что готовят для обручальных колец. – Предложение мне решила-таки сделать? – Смеюсь я, выбивая вещичку у нее из рук.
- Интригует? – Смеется в ответ она. – Предложение руки и сердца что ли?
- Ну да. – Пожимаю плечами я, осматривая коробочку. – Так я открываю?
- Открывай-открывай, - кивает она, - только предложение мне делать тебе не нужно, ты и так моя девочка, и всегда будешь моей…
Она не может сдержаться с соблазнением, и быстро целует меня в щеку.
Я, прижав ее к себе одной рукой, все же приподнимаю крышечку…
- ВАУ! – Протягиваю я, доставая сережки в виде дельфинчиков. – Очень классные! Клевые такие!!! Спасибо, Юлечек!
Мягкий поцелуй в плечо. И еще один. И еще.
- Да поцелуй нормально! – Смеется она, кладя маленькую ладошку мне на щеку, заглядывая самыми голубыми глазами на свете в мои глаза.
Бог ты мой, в них можно утонуть…
Я обхватываю ее лицо руками и прикасаюсь к губам, захватив нижнюю губу.
- Спасибо, родная!
- Это еще не все! – Хищно улыбается она, лисенок. – Вот, возьми, кажется, это принадлежит тебе…
Мои глаза расширяются до неузнаваемости, дыхание сбивается, горло стягивает…
- Откуда у тебя это? – Спустя минуту, я все же смогла что-то выдавить из себя, выронив при этом сережки.
- Да так, нашла… - Улыбается она, наблюдая за мной.
Чертов кулон, ты совсем не изменился… Ты вообще не меняешься, только тайной от тебя веет еще больше.
Я несмело приоткрываю его, заглядывая внутрь.
- Ты все-таки сделала это… - Шепчет она где-то около моего уха.
На мои глаза наворачиваются слезы. «Мы у Вани в офисе 1999 год», все правильно. Ничего не изменилось.
- Он уже не тот, что прежде. – То ли предупреждает она меня, то ли спрашивает…
- Что?
- Он не тот, что был прежде. – Вторит она.
- Почему? – Все, что могу спросить я. – Потому что я больше не боюсь его?
- Нет, не по этому…
- А почему?
- Всему все время. – Говорит она и откидывается на подушку.
- Ты когда-нибудь расскажешь мне? – Я все еще не теряю надежды…
- Когда-нибудь расскажу. Но было бы лучше, если бы ты поняла это сама…
- Я пойму… обещаю…

8.10.2006 год.
«Тебе же нравится провоцировать всех?», - я не очень-то довольна таким раскладом.
«Че ты прикопалась? Сегодня такой день!», - она безразлично отмахивается, в поисках своего нового «интереса».
«Да какая разница, знаешь, что скажут потом в новостях?», - все еще не могу отстать я.
«Волкова изменяет Катиной? Лен, мне все равно!»
«Ты как Ваня…», - задумчиво произношу я, глядя на нее.
«Я люблю красть привычки…»
«Ну да, он жил только ради скандала, другое его не интересовало»
«Так и есть», - она кивает, и теперь обращает внимание на меня, ее новоиспеченный «интерес» потерян с поля зрения.
«И к чему он пришел? А?», - я вспыхиваю, завожусь на ровном месте.
«Слушай, все, давай закроем эту тему. Нам пора идти в зал!», - она срывается…

Получаем премию «Женщина Года» по версии журнала GQ. Приятно. Улыбаясь, идем на сцену, забираем ее, отшучиваемся. Сколько у нас этих премий? Сложно представить. И страшно. Тем не менее приятно. Сегодня решили спеть «Полчаса», лирика никому не помешает.
«Следующий представительницы не нуждаются в длинном представлении. Эпатажные, заявившие на весь мир, что российские гей-поп звезды могут получать международные платиновые диски и премию «Женщина года» по версии журнала GQ», - говорит ведущий, и мы с Юлькой появляемся на сцене. Свен уже начинает играть, игриво улыбаясь нам.
Со сцены всматриваюсь в знакомые лица, которые для меня ничего не значат. В них видна такая неподдельная грусть, ностальгия, и я могла бы предположить с чем это связано. И я знаю… Глядя на нас они думают, вот, выросли наши девочки, те самые, что в свои 15 подняли весь Мир на уши, что заставили поверить в любовь, и те поцелуи в рубашечках и юбках под дождем, их до сих помнит весь мир. Вот они, наши родные, взрослые уже, настоящие женщины, красивые, женственные. Грустно… А они все так же за руки держатся…
Я думаю об этом, улыбаясь, вглядываясь в их ностальгические лица.
Из раздумий меня выводит только голос Юльки.
«Ну я прям даже не знаю, что сделать уже… вроде и хочется поцеловаться, а вроде и не хочется. Хлопайте!», вот Волкова, найдет способ, как зажечь народ.
Она берет меня за руку, я молча и преданно смотрю ей в глаза…
Мои чувства и мысли они всегда понимала с полувзгляда…
Моя девочка, мы с тобой выросли вместе, как же бежит время…
«Полчаса…»
«Полчаса… Полчаса…»
«Полчаса…»
«Я твоя…», - прямо мне в глаза, на последнем дыхании.
Со своим взглядом лисёнка…

-63-
Часть первая.
Киев 11.10.2006 год
Прошло не так много времени, но все почему-то меняется. Я не перестаю думать о том, что связывает нас с Юлькой, и связывает ли нас вообще что-то? Или это пустая иллюзия, вталкиваемая активно Шаповаловым. Кажется, я так много думаю об этом, что уже не могу сама ответить на свой вопрос. Время тура еще не закончилось, а значит – нам предстоит все еще выступать во многих городах, видеть тысячи глаз, и вновь и вновь погружаться в атмосферу новых городов. Иногда мне кажется, что лучше бы этого всего не было, чем так. Я боюсь, что рано или поздно этому придет конец. Не знаю почему, но об этом я думаю только сейчас. Раньше даже не задумывалась над такими вещами, ведь твердо знала, что пока есть Ваня – будем и мы. А потом колебания, после ухода от Шаповалова, я мало во что верила, но все, в том числе и фанаты, дали нам второе дыхание. Пытаясь создать что-то новое, мы почти благополучно забыли о старом, старательно отнекиваясь от своей былой любви. Сначала отнекивались, отмахивались, затем говорили, что любили друг друга, но как подруги, как сестры, а потом вообще стали говорить о том: «А что тут такого? Вот я со своей подружкой тоже целуюсь», и мне кажется, что я вот-вот сама запутаюсь в этих отговорках. А фанаты и журналисты – подавно запутались в этом. Мне стало страшно думать о том, чем это может закончиться, и вообще, что это может когда-нибудь закончиться.
Ведь все не вечно… Даже мы.
— Мы больше не лесбиянки, — заявила на пресс-конференции я. — Мы только для них пели. Школьницы в коротких школьных юбках и детская порнография популярны везде, особенно в Азии. Популярность мы себе заработали. Но сейчас уже не хотим провоцировать публику. Тем более, у нас уже есть свои семьи.

Для концерта была подготовлена крутая площадка, на которой уже вовсю кипела работа и подготовка к шоу. Мы с Волковой репетировали песни акапеллой, пока наши музыканты настраивали свои инструменты. Затем быстренько прогнали общую репетицию, со всем светом, со всей музыкой. Разве что наше общение с публикой опускали. Это импровизация, - как говорит Юлька.
Концерт начался на полчаса позже: выбило свет. Весело. Народу пришло даже больше, чем я ожидала, но это к лучшему. И все снова по одной и той же программе. Как я еще держусь? Но ради этих глаз, наверное, это того стоит… Сотни глаз, сияющих от счастья, смотрят на тебя…
Первой спели песню "Люди-инвалиды". Потом разулись и выступали босиком.
«Я, наверное, еще и занозу получу», — кричит Волкова в микрофон.
Но все остались живы…
«Ленка, так хочется поцеловаться» — говорит Юля и шлепает меня по ягодицам. Но мы не целуемся.
«Кто-нибудь знает наш второй сингл с альбом?», - спрашивает Волкова, обращаясь к залу.
«Friend or foe», - выкрикивают из толпы.
«Дааа, friend or foe. Сейчас мы исполним ее для вас», - улыбается черноволосая девчонка.
«Так друг ты мне или враг?», - я подхожу к ней, вопросительно заглядывая в ее глаза.
Вряд ли я найду там ответ когда-нибудь…
Так, с продолжением всей песни, я хожу возле нее, смотря в ее голубые глаза, и все еще безуспешно пытаюсь найти ответ на мой вопрос.
Я всегда была наивной, той, которая верила ей с полуслова, полувзглядя, верила всему, даже тому, чего в принципе не может быть. И где она откопала этот чертов кулон – я даже знать не хочу, наверняка все это время он был у нее. Ну и пусть. Зато теперь он снова мой, надеюсь, что никуда он теперь не денется. Правда я не очень понимаю, что именно изменилось в нем, но я пойму… Не сейчас, позже…
Ну, по традиции, пришло время лирики. Ее не очень-то много, но это того стоит.
Юлька хватается за бутылку с водой, и я даже не успеваю остановить ее…
«Ничего, это не заразно», - улыбается она мне.
«Извиняюсь, я просто немножко болею», - объясняю я залу причину ее поведения.
В последние пару дней я и правда чувствую себя неважно. Умудрилась где-то простудиться, хотя погода на улице не такая уж и холодная. Ну у меня вечно все не как у людей.
Туфли валялись где-то в стороне, надоело уже ходить на каблуках. Юлька взяла меня за руку и подвела к краю сцены, будто хотела сказать: «Смотри, Ленок, сколько их, и они все пришли посмотреть на нас. Они нас помнят…». Время от времени наши руки сцепляются, взгляды пересекаются… Как только начинается проигрыш, она довольно улыбаясь, подходит ко мне и обнимает. Из наших объятий все плавно перетекает в танец, как было уже не раз… Она шепчет мне на ухо, как рада всему, и улыбается. А я улыбаюсь ей в ответ.
И все же я так и не понимаю, что нас связывает.
Отгремели последние аккорды песни.
«Сейчас цветочки посыпались разноцветные такие..пушистые», - умиленно говорю я, при этом активно жестикулируя.
«Какая ты романтичная сегодня», - оборачивается Волкова и улыбается мне.
«И не говори!», - соглашаюсь я.
«…Так, давайте вы мне будете помогать петь», - кажется, ей немного тяжело петь, да и публику надо бы растормошить.
«Да, помогите пожалуйста», - вторю я своей девочке.
«Вы знаете эту песню, она с первого альбома, так что подпеваем все…»
Одна мелодия чего стоит, она никого не оставит равнодушным, даже парой черствую Волкову, бездушную девчонку, которой, казалось бы, ничего от жизни не нужно, кроме того, что жить. Ее устраивало было одной, а когда это перестало ей нравится, уже было поздно. Потому что она всегда жила только сегодняшним днем.
На припеве она подходит ко мне, будто читая мои мысли о ее неизменном одиночестве, и кладет руку мне на плечо. Это чуть ли не ее традиция – положить руку на плечо, а потом мягко, аккуратно, словно нечаянно, скользнуть по руке вниз, переплести пальцы в замок, чтобы убедиться очередной раз, что я зависима от нее. И в тот момент, когда ее холодная рука опускается на мое уже раскаленное плечо, я немного вздрагиваю, затем сама несмело опускаю свою руку ей на талию, приобнимаю. Нащупываю ремень от ее джинс, и цепляюсь за него своими пальцами, а она, довольно улыбаясь, гладит меня по голове, наверное, с мыслью: «Видишь, все хорошо. И зря ты моя девочка плакала…», затем плавно перемещается снова на плечо, а потом неожиданно сменяет траекторию движения, и ее ледяные пальцы волнительно проскальзывают по моим ключицам, заставив чувствовать нервную дрожь в ногах. «Юленька, не надо, надо забыть об этом», - беззвучно застыла мольба в моих глазах, в ответ на которую – она улыбается мне.
Второй куплет оказался странной игрой в прятки, едва я поворачивалась к ней – она отворачивалась, едва она поворачивалась ко мне – моя голова смотрела в другую сторону. «Полчаса, полчаса не вопрос… не ответ полчаса, полчаса», - теперь нашли глаза сталкиваются, смело проникая друг в друга. Голубизна ее глаз смешивается с моей серостью. Такое только на любителя. А любителей, как оказалось, много…
«Сейчас будет песня с достаточно глубоким смыслом, и называется она «Что не хватает тебе», она дико не обычная, но очень клевая... под барабаны.... в жизни о моих отношениях», - она неловко запинается, будто забыла что-то сказать, будто забыла имя, будто интриговала, будто передумала говорить…, - «с Леной!»
«Это все Волкова!»
Все прогоняется по кругу, и мне кажется, что у меня дежавю. Так можно сойти с ума. Но песня действительно клеевая, на какое-то время она заставляет меня задуматься о прошлом и будущем, в отличие от Юльки, которая думает сейчас о настоящем, и я понятия не имею, что у нее там в голове. Да я никогда и не знала. Не знала и вряд ли узнаю, что она чувствовала пять лет назад, три года назад, сейчас, спустя еще два года, спустя пять лет… И вряд ли кто-то будет знать об этом, даже сама она не очень-то, я думаю, не понимает, что это. Все со своими выкрутасами она, подходит к Трою, и наклоняется к нему так близко, что мне кажется, вот-вот и она поцелует его. Он на секунду наклоняется к ней еще ближе, но затем еще быстрей отскакивает назад, наверное, чтобы не потерять самообладание. Никто не устоит перед моей девочкой.
«Вы все знаете эту песню: меня полностью нет, абсолютно всерьез…»
«Ситуация help, ситуация sos», - восторженно и шумно орет зал.
«Поехали все сходить с ума», - я разворачиваюсь и иду к тому месту, где стоят барабаны.
Юлька идет туда же. Словно так было запланировано, мы идем вглубь сцены, становясь спиной к залу. И только тогда, когда начинается мелодия самой затертой песни, с царапинами на виниловых дисках, с замусоленными вкладышами в дисках, с загипнотизированных фраз, только тогда мы разворачиваемся ко всем и идем вперед. Смотрите на нас, с 2000 года мы так изменились, видите же?
«Пять лет спустя!», - подводит итоге Волкова.
«Семь!», - да, на даты у меня плохая память, но это единственная вещь, которая плотно засела в моего голове.
Это единственная дата, о которой я не могла забыть. По определению.
Только Юлька по привычке хватает меня за руку, только я хватаю по привычке ее. И уже ничего не кажется мне невозможным. И уже никто ничего не скажет. И времени нет и не будет. И все крутится, вертится по кругу.
«Меня полностью нет, абсолютно всерьез…», - дальше допевает зал.
«Выключается свет, я куда-то лечу, без тебя меня нет, ничего не хочу…», - я всегда пою свои слова, меня это радует больше, чем тыкать пустой микрофон в толпу и ждать чьих-то оваций, мне и без этого достаточно их глаз, их улыбок.
«Я сошла с ума, я сошла с ума, мне нужна она, мне нужна она. Я со-шла с ума-а-а, мне ну-жна она-а-а… Мне нужна она, мне нужна она…», - допеваем мы последнее перед злополучным, таким же замусоленным, проигрышем. Наверное, это единственные полминуты, которые больше всего ждут, хотя я и преувеличиваю, теперь этого ждут намного меньше, чем тогда, но факт остается фактом – злополучный проигрыш ждут все. И когда он начинает играть, зал чуть ли не разрывает от накала эмоций, возбужденные до предела глаза впиваются в меня и Юльку, я чувствую это всем телом. По инерции иду к ней, она идет ко мне. Мои ноги надламываются от всех этих взглядов. Таких же сумасшедших, как и раньше, но все же они немного притихшие. Ваня всегда говорил нам, что народу нужно показывать то, что они хотят, и говорить то, что они хотят услышать. Сейчас – они ждут самый мягкий, трогательный, нежный и ностальгический поцелуй от Тату, которые давно уже не целуются, только берутся за руки. Они ждут тех же чувств, которые были тогда. Точнее, которых не было никогда. Но сейчас мне меньше всего на свете хочется вспоминать слова Вани. Я будто очнулась от какого-то сна, встрепенулась, и не поняла – зачем мои ноги ведут меня к ней? Зачем мои губы тянут меня к ее губам? Это всего лишь тяга по прошлому, я всегда была ностальгической личностью, и мне было раз плюнуть, чтобы найти повод да пореветь, повспоминать, так, со своей романтическо-нежной душой я и жила. Но сейчас не то время, чтобы целоваться, чтобы сжимать затылки друг друга до боли в пальцах. И пока я забивала свою голову всякими глупостями, она уже подошла ко мне и, улыбаясь, вытянула свои руки мне навстречу. Еще чего? Я сделала удивленный вид, отрицательно качая головой, и хотела была уже отойти назад, пугливо поджав хвост, как вдруг она схватила меня за руку и закружила, как тогда, в 2001, на концертах. Я схватилась второй рукой за нее, чуть не упав. И она, продолжая удерживать меня одной рукой, остановилась, сделала какой-то неоднозначный жест, а потом накинулась на мою шею. Смирившись, я обняла ее за талию, улыбаясь в зал. Воспользовавшись моментом, она оторвалась от меня и быстро чмокнула меня в губы. Такую наглость, такую шалость я воспринимаю от Волковой, как должное. Она же хитрая, лисё-ёнок. «Лисё-ёнок», - с оттягом произносила я в самые умилительные и ностальгические минуты нашего проживания. «Ну что ты моя ры-ыжая?», - на тот же лад, протягивая свою противную «ы», отвечала она мне, и откидывалась на мое плечо своей черноволосой головой.
В конце мы обнимаемся. Дольше, чем обычно, но это самое милое, что могло произойти за этот вечер…

Днепропетровск 14.10.2006 год.
Мне кажется или действительно что-то изменилось с того концерта? Я совсем не думаю, что это странно, просто нам нужно немного отдохнуть друг от друга, побыть наедине со своими мыслями и чувствами. Мне кажется, что пришло время разобраться в себе. Иначе это никогда не закончится. В гостиничном номере сильно запахло ее сладким шампунем, едва она вышла из душа. Она всегда так сладко пахнет… Что за мысли в моей голове? Кажется, я устала после приезда сюда. Нужно принять душ и лечь спокойно спать…
Заснуть у меня почему-то упорно не получается, не смотря на то, что я так вымоталась, и как мне думалось – лягу и вырублюсь в ту же секунду. Но чувствуя рядом с собой Юльку, я никак не могу погрузиться в царство Морфея. Странно, ведь мне уже не привыкать спать с ней, это самое, что ни наесть, обычное состояние. Мы спим с ней семь лет, и это так же обычно – как дышать воздухом, есть мандарины на новый год, раздавать автографы, улыбаться солнцу. Это самое обычное состояние, но заснуть я никак не могу. И поэтому снова начинаю терзать себя мыслями о том, что твориться у меня внутри. Разве это можно было назвать любовью? Возможно, это была любовь какое-то время, которая так или иначе переросла в зависимость от человека, и я уже не могла спокойно жить без нее. Я вообще не могла жить.
И так, спустя семь лет, в середине холодного октября 2006 года я поняла простую вещь: я предпочла жить во лжи, чем без нее. Жить во лжи, которую активно продвигали мы несколько лет назад, в которой я сама и запуталась. Поверить в собственную ложь – сладко и глупо. Только глупые, блондинистые овцы, с поджатыми хвостами, со смиренно сложенными лапками, с зависимыми кулонами, с умными книжками, с нежно-романтическими душами, могут поверить в это. Только спустя семь лет, в середине октября, я всерьез задумалась над этим, молча глядя в потолок, хотя в кромешной темноте нельзя было что-то рассмотреть. И я уже не могла представить жизни без нее, я бы умерла. Клянусь! А если даже не умерла бы – то сделала все, чтобы закончить свою жизнь, как можно быстрее. Такие невеселые мысли поселились в моей голове в ту ночь, а она по-прежнему покоилась рядом, мирно сопя. Ее беспробудно черные волосы сбились на лицо, губы чуть приоткрылись, одна рука безмятежно лежала под подушкой, другая где-то около моей груди. Она все лишь обнимала меня по привычке. Ее ресницы плотно сомкнуты и лишь иногда их покой прерывает легкое вздрагивание. Возможно, ей снится что-то действительно волнующее ее. Во всяком случае, мне совсем не хочется разбудить ее, но я аккуратно убираю ее руку от меня, и встаю с кровати. Впервые за долгое время мне вновь захотелось сделать это… Я лихорадочно стала рыться в своей сумке, обычно они всегда там валяются на «черный день», хотя таких дней не было уже давно. И вот, он наступил. Наконец, я нащупала плотно бумажную упаковку, и ловким движением вытащила сигарету. Да уж, я и почти забыла, как они выглядят, я усмехнулась, покрутив сигару у себя в руках. Выйдя на балкон, я тут же поежилась, здесь ужасно холодно. Холодок пугливо затерялся в моих волосах, и тело вновь наполнило слабое тепло. Щелчок зажигалки. Еще один. Черт, я даже забыла, как ей пользоваться. Зачем я снова это делаю? Снова мои пальцы непослушно скользят по колесику, и тут появляется небольшой огонек. Я подношу его к сигарете, зажатой между моими ледяными губами, прикуриваю. Едва дым попадает в легкие, я вспоминаю это чувство. Расслабляющее, успокаивающее. Еще одна, более глубокая, смелая затяжка. Помню, когда нам было 16, мы с Юлькой запирались в туалете офиса Вани и быстренько курили, пока он уходил в магазин. С этим было жестко, Шаповалов запрещал нам покуривать, может, заботился о здоровье, может, об имидже. Не знаю… В любом случае мы ныкались от него, как могли, и делали смелые затяжки, сжимая сигареты в зубах. «Давай скорее, он идет!», - говорила мне Юлька, глядя в узкое окно толчка, которое выходило на главный вход в офис. И я, быстро докурив, выбрасывала бычок. Затем мы выливали на себя половину флакона каких-нибудь духов, жевачку в рот и шли к Ване в кабинет. А если он спрашивал: «Чего это от вас пахнет? Опять курили?», мы обычно отшучивались: «Ну что ты, не знаешь, как в туалете накурено?», или типа того: «Вань, это от тебя пахнет, ты путаешь!». И он верил, или просто спускал нам это с рук. Но иногда там все же попадало.
Я и не заметила, как быстро скурила ее. Досадливо кинув взгляд на бычок, я быстро потушила его и выбросила с балкона. Затем снова вернулась к Волковой и легла рядом. Надо попробовать заснуть…

Концерт начался. И снова одни и те же эмоции. Одни и те же песни.
«Супер! Отлично! Давайте больше мобильных телефонов», - кричит Волкова в микрофон, - «Песня называется ‘Gomenasai’, что в переводе означает ’извини’, мы посвятили эту песню Японии, японским поклонникам… почему… почему Gomenasai… не знаю..»
«Потому что мы сегодня поем ее вам, поэтому Gomenasai», - быстро говорю я.
Начинается мелодия, я настроена сегодня романтично, но грустно.
«Все-таки мне светит это фонарь прям в лоб…», - Юлька загораживается рукой от пушки.
«Он тебе не только в рот светит, хочешь я тебе секрет открою?!», - я смеюсь, оборачиваясь к ней.
«В лоб! В рот, че ты мне? Не в рот! Че ты пошлая?!», - она оборачивается ко мне, крутя у виска пальцем.
«Ты сказала в рот светит!»
«В лоб!!!», - она возмущается.
И я вот –вот засмеюсь.
«А-а-а в лоб», - не сдерживаюсь и начинаю смеяться.
Вот-вот нужно начать петь.
И перед той секундой, когда нужно начать петь, она неожиданно говорит:
«И в рот очень многие светят».
Все, это полный Але-с. Мне кажется, что я сейчас взорвусь от смеха.
Никто так и не вступил. Не вступила петь я. Все мои попытке начать петь прерываются моим же смехом.
«Я не могу!», - сквозь смех и слезы, выдавливаю я.
Но все же начала петь. Романтическое настроение улетучилось, всю песню я думала над словами Юльки и улыбалась. За все это время мы даже не подошли друг к другу. Только в конце второго куплета, перед проигрышем она неожиданно выпалила: «Мое сердце разбито». И мы на секунду пересекаемся взглядами.
«Че то телефончики погасли», - замечаю я, глядя в зал.
Песня так и заканчивается, не предвещая ничего романтического. Мы даже ни разу не взялись за руки, мы даже ни разу не посмотрели друг на друга. А если и получилось, что раз, другой мы стояли рядом, то только на расстоянии вытянутой руки. Даже странно.
«Знаете, что такое sacrifice?», - спрашивает Волкова стандартный вопрос.
«Знают, раз что-то говорят», - наперебой говорю я Юльке.
«Это означает жертва… Кто-то значит хорошо знает английский язык… вы все знаете слова, все понимаете…», - она подходит к фанаткам, - «Девчонки, я с вами, Лена с вами, мы с вами! Не плачьте, не переживайте…».
После ее слов мое сердце сжимается. Это напоминает мне далекий 2003, когда все ревели, все сходили с ума, когда весь мир валялся присмиренный у наших ног. А теперь все что нам оставалось – выступать в небольших клубах России и Украины, и мало кто уже рвет волосы на голове, мало кто носит юбки и блузки, майки с надписью «хуй войне», только во время песни «Я сошла с ума» все по-прежнему рвут свои глотки.
Теперь все проще, на этой песни она рядом, она даже иногда касается меня. Что-то странное с ней происходит…
Но едва наступает время, чуть ли не самой романтической песни за все выступление, она снова кажется мне отрешенной, невыносимо грустной. Не дождавшись моих глаз в ее глазах, она садится прямо у края сцены по-турецки, и задумчиво вглядывается в толпу. Наверное, думает о чем-нибудь.
«Ты знаешь меня, я все променяю, любые отдам мечты», - пою я, и искоса вижу, как ее губы шевелятся, повторяя эти слова.
Она медленно раскачивается из стороны в сторону, иногда поворачиваясь ко мне, едва задевая меня взглядом.
«Только ты знаешь я очень хочу тебя, я ведь теперь – ничья», - она поет низким, ностальгическим голосом, смотря на фанатов – не на меня. Допев последнее слово, она обращает взгляд в пол, будто боится чего-то… как будто прячет от всех свои глаза, свои слезы…
«..Слушайте, вы все знаете эту песню полюбому, она с первого альбома…», - расхаживает она по сцене, будто не может найти себе места. В итоге идет к краю сцены.
«Опять пошла…»
«Дай я сяду»
«…В люди», - смешок.
Слышу восторженные крики фанатов, мягкие ноты фортепиано. Глаза сомкнуты, главное, не забыть, как дышать…
«Зареветь, убежать или дверь на замок», - ее губы повторяют эти слова, я подхожу ближе к краю.
«Каждый сам, каждый сам полчаса…», - мы проходим мимо друг друга, едва не задев руками.
Даже в самом конце песни, когда мы стоим рядом, она не трогает меня. Странно все так…
В следующие песни Волкова уже успела раздеться. Еще бы… перед самым громким хитом становится жарко.
Начинается фонограмма, и она даже хватает меня за руку, на удивление мне.
«Я сошла с ума, я сошла с ума, мне нужна она, мне нужна…», - поем мы.
«Я не верю, что вы не знаете эту песню!», - подбадривает публику Юля, - «Пойте!»
«Меня полностью нет, абсолютно вс…», - она резко одергивает мою руку и держит в своей, чтобы я не пела, а пел зал.
Не люблю я так. Все же даю ей право сделать так, но выдергиваю свою руку.
Проигрыш тоже остался незаметным, серым, чуть ли не как весь концерт. Мы прошли мимо друг друга, даже не взглянув.
А потом скудное прощание. Странное что-то происходит…

Екатеринбург 2.11.2006 год.
Прошло еще полмесяца. Наступил ноябрь, и я совсем замерзла стоять на балконе, затягиваясь сигаретой. Почему-то с Юлькой не очень ладилось все, все было вроде бы как обычно, но что-то неизменно изменилось. Это я точно знала, когда смотрела в ее холодные глаза, и понимала, что она не хочет сталкиваться с моим взглядом. Странная она, холодная, неприступная – теплая по ночам, переполненная нежностью, лисёнок. Мы несколько раз пытались поговорить об этом, точнее сказать, я пыталась поговорить, но ничего не выходило. По крайней мере, она всегда ловко разворачивала разговор в другую сторону, уходила от темы, смеялась, чтобы никто не знал, что у нее на душе. Какую боль она таит там. Ведь лисёнок слишком хитрое животное, чтобы так вот сдаться. «Что происходит?», - несколько дней назад спросила я у нее, перед тем, как уснуть. «Ничего не происходит», - ответила она мне, так и не открыв глаза, в них таится что-то, что мне ненужно знать, чего она боится. «О чем ты думаешь?», - после получасового молчания, в попытках заснуть, снова спрашиваю ее я. Она, почти неколебимо (или я этого не заметила?), так же не в силах заснуть, думая о чем-то, ответила мне: «Ты открыла мне глаза. Теперь я смотрю на многое по-другому…», и я будто понимаю, о чем она говорит. Мое сердце стремительно мчится к горлу, охватывая все тело волнением, в закрытых плотно глазах застряли непрошенные слезы. «Скажи мне, чего ты так боишься?», - полушепотом, со страхом в голосе, с дрожащими словами, задаю самый нерешительный вопрос я. И мне так же страшно получить на него ответ, я хочу зажать себе уши, но не делаю этого: «Того, что неизбежно в нашем случае…». Неужели ее голос и в правду так же дрожит, как и мой? Она ответила не сразу, с придыханием, спустя минут пять, может обдумывая ответ!? Но мне совсем не важно. Она ответила… и мое сердце рухнуло в пятки, которые пугливо задрожали вместе со всем телом. В этом чертовом номере, каких было сотни, на этих накрахмаленных белых покрывалах, которых были тысячи, мы лежали рядом друг с другом, и слушали поочередные прерывистые вздохи друг друга, каких было миллионы. И кроме этого – не слышали ничего. На секунду мне показалось, что от этой угнетающей тишины, у меня зазвенело в ушах, но нет… Даже звук тикающих часов или капель из фильтра, показался бы мне более приятным. Не знаю почему, но я готова была расплакаться. И ничего больше не делать. Решив хоть как-то вернуться к реальности, убедиться, что я не сплю, я разомкнула ресницы. Ветер проворно ворвался через приоткрытую форточку, я поежилась. Она ждала моего ответа. Я знала об этом, и я не спала. «Я тоже этого боюсь», - отвечаю я, когда чувствую, что могу говорить. «Не удивительно!», - не понимаю ее… то ли иронизирует, то ли насмехается, то ли сочувствует… «Зато меня удивляешь ты!», - я более чем откровенна. Пусть знает, что я думаю. Хотя вряд ли от этого что-то изменится…

Дата добавления: 2015-08-17