Глава 8. — Расскажи, пожалуйста, во всех подробностях, как прошёл вечер

— Расскажи, пожалуйста, во всех подробностях, как прошёл вечер, — допрашивает меня долбаный следователь, когда мы находимся у него в кабинете. Я кусаю собственные ногти, иногда сильно задевая зубами кожу, от чего начинает сочиться кровь. Её немного, но… Честно, мне уже не терпится это сделать. Меня больше ничто и уж тем более никто не держит в этом мире. Я кошусь на мужчину, у которого брюхо размером с бочку, и сухо произношу, при этом уже нервно постукивая пальцами по крышке деревянного стола, напротив которого сижу:

— А что вам рассказывать? Меня насильно трахнул собственный опекун, и этого вполне достаточно. Я хочу, чтобы его хорошенько наказали по всем статьям, — живот до сих пор болезненно ноет, а я даже не сменила прокладки… Думаю, сейчас запачкаю тут всё кресло в своей крови. А знаете что? Плевать…. Пусть я проведу последние часы своей жизни в позоре, просто... плевать...

— Видишь ли, Катя, тут такое дело… — казалось бы, робко и ненавязчиво начинает следователь. Мне уже не нравится его тон. Чёрт, да я прямо экстрасенс! — Дмитрий Владимирович — очень уважаемый в городе человек, да к тому же богатый. Он наймёт лучшего адвоката и быстренько выберется отсюда… — что за ахинею он несёт, мать вашу?!

— Уважаемый?! — резко перебиваю его я, громко стукнув по столу кулаком. — Как вы можете называть его так после того, что он со мной сотворил?! Он, мало того, в стельку напился, так ещё и… — всё, я больше не хочу говорить. Меня тошнит от слов. От собственного голоса. От этого мира. От людей. От всего.

— А ты не сама ли спровоцировала его на это, Катя? — этот дурацкий вопрос окончательно выводит меня из колеи, и я мгновенно встаю на ноги, бросившись на этого мудака с кулаками.

— Да как вы смеете такое мне говорить?! Вы с ним заодно! Вы все с ним заодно!

— Охрана! — вопит этот жирдяй, с трудом отбиваясь от меня. Слабак! Этот урод даже не в состоянии постоять за себя, и как же он, интересно, защищает людей от преступников?! В кабинет заходят несколько мужчин в полицейской форме. Честно говоря, они выглядят уже не так устрашающе, как когда-то мне казалось. — Заберите эту наглую девчонку отсюда, и чтоб глаза мои больше никогда её здесь не видели! — полицейские с обеих сторон хватают меня за руки и насильно тащат прочь из кабинета, но я успеваю выкрикнуть прежде, чем этот следователь, которого по-хорошему следовало бы назвать ещё при рождении мудазвоном, исчезает из поля моего зрения:

— Ты тварь! Продажная крыса, гореть тебе в аду! Куда вы меня тащите?! — обращаюсь я к мужчинам, когда они по коридору идут в противоположную от выхода сторону.

— В камере посидишь пока, истеричка, — отвечает один из них, позже насильно запихнув меня в обезьянник.

— Эй! — пытаюсь окликнуть уже уходящих прочь полицейских я. — Дайте мне хотя бы верёвку! Или нож, дайте… — я обессиленно падаю на пол, обхватив решётку голубоватого цвета дрожащими руками. — Нет… Я больше не хочу… Мне надоело! — сильно ударяю по решётке кулаками, но всё безрезультатно. Меня никто не слышит и никто не спешит выпустить меня наружу. Как будто меня вообще не существует… Как будто я просто невидимка. За что они… я не понимаю… за что?! Что плохого я им сделала?! А ещё здесь воняет какой-то гнилью, всякими отходами, жуть...

— Ненавидишь людей? — внезапно слышится прокуренный, мужской голос сзади. Выпучив в удивлении (нет, скорее даже в шоке) глаза, я поворачиваюсь к неизвестному и разглядываю в нём обыкновенного парня. Он сидит на полу в более спокойной позе, чем я, опершись на стену спиной. У него прямые, тёмные волосы, бледная кожа, худощавое телосложение и огромные, почти что красные круги под глазами, как у зомби. Наверное, он наркоман, или ещё хуже – какой-нибудь насильник. Но почему меня посадили не в отдельную камеру, а именно к нему?! Что вообще за беспредел у нас в стране творится?! — Да не бойся ты так. Я не кусаюсь. Преступников развелось настолько много, что на всех просто не хватает камер, — словно прочитав мои мысли, вяло произносит он. Я по-прежнему молчу, уже прижимаясь спиной к решётке и стирая вспотевшими ладонями с щёк слёзы. — За что тебя сюда направили? Проституцией занимаешься? — нахально оглядев меня с ног до головы, спрашивает он. Моё порванное платье и практически полностью обнажённое тело до сих пор прикрывает достаточного большой пиджак друга этой сволочи… Хорошо, что пиджак хоть длинный, сойдёт за короткое платьице.

— Нет, ещё чего, — бормочу я, стараясь не смотреть на неизвестного. Да лучше бы я одна сидела в этом обезьяннике, вот честное слово! Мне не нужна компания! Тем более в такую тяжёлую ночь...

— Тогда почему же у тебя такой растрёпанный вид? — всё не унимается он. Чего прикопался-то?! Мне сейчас уж точно не до глупых разговоров с этим... фриком, или, в общем, я не знаю, как его назвать-то даже можно.

— Это не твоё дело… — итак слишком многие знают, что со мной случилось, ещё не хватало какому-то незнакомцу всё выложить, а на эмоциях такое вполне может произойти.

— Зря ты так, я ведь могу тебе помочь, — он неожиданно встаёт на ноги и хочет подойти ко мне ближе, но я, вытянув вперёд трясущуюся руку, шепчу:

— Не подходи. Стой там, где стоишь… И ты мне уже ни чем не поможешь, даже не надейся…

— Если ты ненавидишь кого-то — просто избавься от него, — советует он, но я не воспринимаю его слова всерьёз, потому что очевидно же, что этот парень — псих. — Гарантирую: сразу легче станет, и мир заодно от грязных людишек очистишь, — он говорит, как какой-то демон, который презирает и ненавидит человеческую расу, что как настораживает, так и одновременно пугает.

— А разве я не стану грязным человеком, когда замараю свои руки чужой кровью? — с издёвкой спрашиваю я, притянув ноги к себе и опершись подбородком на колени. В этом помещении гораздо прохладнее, чем я себе представляла. Меня морозит.

— Это уже тебе самой решать, — какой-то странный разговор у нас получается, да и парень сойдёт за моего ровесника. Ещё не хватало, чтобы мы с ним учились в одной школе, хотя я сомневаюсь, что вообще вернусь туда. Как только меня выпустят из этого обезьянника — сразу же сделаю, что задумала.

Раздаются чьи-то шаги сзади, и я разворачиваюсь, увидев того человека, который, по крайней мере, ещё не причинил мне ни единого вреда. У Марьи Прокофьевны такое выражение лица, словно она готова рвать и метать всё и всех вокруг. С ней бок о бок идёт тот самый полицейский, который как раз и запихнул меня в эту камеру. Урод.

— Удачи тебе, — вздохнув, проговаривает незнакомец, когда бабушка уже помогает мне подняться с пола, и мы с ней выходим из этой грёбаной клетки, а потом — из здания полиции.

На дворе уже ночь… Надо же, как я долго просидела в этом грёбаном месте.

— Я точно не знаю, Катя, что случилось, мне просто позвонил Дмитрий Владимирович и попросил меня забрать тебя из полицейского участка, — слегка кашлянув, произносит Марья Прокофьевна, когда мы направляемся к, судя по всему, её машине красного цвета. После упоминания имени этого урода мне становится тяжело дышать, и я останавливаюсь, протянув руки вперёд и опираясь ладонями на маленькую иномарочку. — Может, ты мне объяснишь, что всё-таки произошло? — обеспокоенно спрашивает у меня она. Если скажу ей обо всём — всё равно же ведь не поверит, и даже пытаться не стоит. Это дохлый номер. Только зря перед смертью потрепаю свои нервы, да и не только свои...

— Я очень устала, — еле слышно бормочу я, садясь в машину. — Поговорим об этом завтра, — бросаю взгляд на старушку, которая, в свою очередь, ни о чём не подозревая, лишь пожимает плечами.

— Тогда что у тебя с платьем? — этот вопрос застаёт меня врасплох. Я неловко ёрзаю на сидении, пытаясь придумать, что бы такое прямо правдоподобное ей сказать, но в голову как назло не приходит ни одной нормальной мысли, потому что там сейчас совершенно пусто. — Я же тебя предупреждала, Катя, чтобы ты не доводила Дмитрия Владимировича. Что ты сделала?! — как будто догадавшись обо всём, требовательно спрашивает у меня она, по-прежнему не заводя свою машину. — И что сделал он?

— Ничего. Простите... Я просто устала… — зевая и прикрывая глаза, в полусонном состоянии шепчу я.

Не помню, как и в какое время мне удалось заснуть, но когда я открываю глаза и понимаю, где сейчас нахожусь — меня мгновенно бросает в жар. Нет, только не это... Не может быть, чтобы Марья Прокофьевна привезла меня к этому уроду домой! Что, если его уже выпустили из обезьянника? Что, если он вновь захочет сотворить со мной ЭТО?!

Я соскакиваю с кровати и со скоростью света выбегаю из своей (в прошлом) комнаты, обнаружив, что никого нет. Вокруг царит полнейшая тишина. Но это пока... Этот ублюдок может в любой момент заявиться сюда, и мне нужно покончить с жизнью прежде, чем он снова причинит мне много боли. На глаза случайно попадается его кабинет, а в мыслях пролетает: "А почему бы и нет?" Я забегаю туда и осторожно закрываю за собой дверь. Я просто уверена, что у такого грязного человека, как он, обязательно должны быть свои скелеты в шкафу, гораздо больше скелетов, чем у кого-либо. На уливление, легко найдя настоящий пистолет на одной из полок его сейфа, пороль от которого мне известен из уст самого негодяя, я хватаю оружие, после чего, как прям по расписанию, дверь в кабинет распахивается, и моему взору предстаёт бывший опекун. Именно бывший. После того, что он сделал, я больше никогда и ни за что не назову эту сволочь папой, хоть это слово мне противно.

— Положи то, что взяла на место! Эта вещь тебе не принадлежит, — сделав несколько шагов ко мне, командует в слишком грубом тоне он. — Ты вообще меня слышишь или оглохла?! — не могу поверить, что после того, что этот урод со мной сделал, он ещё и смеет со мной так разговаривать.

— Нет, не положу, — также злостно отвечаю я, коварно ему улыбнувшись. — Ты сейчас лицезришь мою смерть. Мало того, что тебя обвинят в изнасиловании несовершеннолетней, так ещё и в убийстве. Ты, мразь, будешь пожизненно сидеть в обезьяннике, и тогда-то тебе точно никто не сможет помочь, — я моментально прикладываю кончик ствола пистолета к своему виску.

— Я сделал это не со зла к тебе, так просто получилось... — начинает оправдываться он, опустив голову. Какой он сейчас прямо паинька! Аж тошнит...

— Ах, так получилось, значит?! Да ты вообще в курсе, что ты конченный псих?! — ору я, сжав в ладони пистолет покрепче. — Ты нёс такую ахинею, что... Я даже и не знаю, что сказать... — все мысли почему-то именно в этот миг благополучно улетучиваются из головы.

— Если тебя действительно это устроит, я признаюсь тебе кое в чём. Скажу то, что ещё не говорил никому, — скорее вынужденно, нежели искренне произносит он.

— И думаешь, что после этого я пощажу себя?! — он молчит, когда я подхожу к нему ещё ближе, уже нацеливаясь на него самого. Из-за такого действия он поражённо распахиват глаза. Сейчас я, кажется, впервые вижу страх, отражённый на его лице. И это... прекрасное чувство. Я ощущаю себя победителем хоть над кем-то. Над тем, кто, опять же, обманывал меня, а потом причинил мне много боли. И как я когда-то только могла испытывать симпатию, даже лёгкую влюблённость по отношению к этому ничтожеству? Порой мне самой сложно понять себя же. — Тебя... то есть. Таких уродов, как ты, по всему свету полным-полно, но я сейчас очищу Землю от хотя бы одного, — фыркаю, спуская оружие с предохранителя. Я знаю, как заряжать пистолет, как целиться и так далее. Фильмы по телеканалу НТВ меня этому научили, да и Сергей порой начинал разговор на эту тему. Если так подумать... В общем-то, любой человек в наше неспокойное время просто обязан уметь пользоваться оружием, потому что... это просто необходимо. Всякие же ситуации бывают в жизни.

— Твой отец когда-то был моим другом, — эти слова — словно лезвие ножа по сердцу. Я внимательно смотрю в тёмно-голубые глаза Дмитрия Владимировича, пытаясь найти в них ложь, но ничего нет. Там, как обычно, пусто и холодно.

— Продолжай, — по-прежнему держа его на прицеле, требую я.

— Близким другом, — откашлявшись, добавляет он и продолжает: — Но потом наши жизненные пути разошлись. Он стал адвокатом, а я... — наступает недолгая пауза. — Преступником. Если сказать точнее — киллером, — так вот что он имел в виду, когда говорил, что его жизнь намного дерьмовее моей жизни. Хотя, это с какой стороны ещё посмотреть. — Думаешь, я сам добился того, что сейчас имею? Конечно же, нет. Из хорошего человека я превратился в урода... Но я уже предполагаю, что ты не захочешь услышать продолжение этой истории... — теперь понятно, почему мне казалось, что я раньше его где-то видела. Конечно же! Он приходил в гости к отцу! Я ничего не говорю, поэтому брюнет продолжает: — Однажды я подружился со своим напарником по "работе", ещё одним киллером. Он оказался прекрасным человеком, а огромные деньги от убийств ему нужны были только для того, чтобы помочь своей дочери, у которой была лейкемия. Но она умерла как раз после того, когда его, поймав, посадили в тюрьму. Я попросил помощи у твоего отца, он ведь всё таки лучший адвокат в городе, наверняка помог бы ему, но всё безрезультатно. Он мог бы помочь, но сказал, что гонорар был слишком маленьким, поэтому твой отец отказался от дела, — нет, это не правда! Мой отец не мог отказаться от дела, особенно тогда, когда знал, что помогает хорошему человеку. Хотя, вот тут есть маленькая загвостка... Киллер — уже не хороший человек, а убийца. Его руки запачканы кровью, а душа запятнана страданиями других. — Я сильно возненавидел его и совсем перестал с ним общаться. А потом, спустя несколько лет узнал о том, что лучший адвокат города и его жена погибли при ужасных обстоятельствах. Тогда-то мне и взбрело в голову удочерить тебя. В частности, из хороших побуждений к тебе, ведь когда-то мы с Владимиром были лучшими друзьями... Но... у меня постоянно в голове вертелось слово "месть". Отчасти я хотел отомстить бывшему другу за то, что он изменился не в лучшую сторону и наверняка не без моей помощи, что я, да... порой признаю свою ошибку, но только посмотри, что я сейчас имею! — восклицает он, взмахнув руками. — Другие об этом и мечтать даже не смеют! Я вхожу в пятёрку самых богатых людей нашей страны!

— Ты точно псих, — на несколько мгновений устало прикрыв глаза, заключаю я. — Удочерить дочь того человека, которого ненавидишь, а потом издеваться над ней только ради мести... это... — в этот момент словно все слова покидают мой мозг, что, впрочем, неудивительно. Бывает. — Это безрассудно и глупо. Ты реально больной, — в какой-то момент даже хочется забыть обо всём этом и просто начать жить с чистого листа. Но какой в этом смысл, раз все люди в нашей стране эгоисты и уроды, и никто уже не протянет тебе руку помощи? Взять того же Дмитрия Владимировича. Да, сначала он мне помогал, заботился обо мне, я считала его хорошим, но как только он показал свою тёмную сторону — всё резко изменилось. Я, конечно, тоже в каком-то смысле использовала его в собственных целях, но уж точно не из мести и не для того, чтобы потом изнасиловать.

— Понимаю. Ты меня ненавидишь, и я тебя за это не осуждаю. Но вчера я так напился, что даже путём не соображал, что вообще творю. Когда я увидел эти царапины на твоём запястье, — вот сейчас мне, как ни странно, хочется верить в его искренность. И я верю. — Это меня окончательно взбесило. Ты — здоровая, молодая и красивая девушка, у тебя наверняка будет светлое будущее, потому что, несмотря ни на что, ты всё равно добрая... Ты остаёшься собой, несмотря ни на какие преграды, а это дорогого стоит. У тебя нет ни рака крови, как у дочери моего друга, да и вообще, насколько я знаю, нет никаких серьёзных болезней. Тебе ещё жить да жить...

— Нет, — резко перебиваю его я, пытаясь не прослезиться. — Не было... до вчерашнего вечера... — он виновато опускает голову, даже не смея мне больше ничего сказать. — Ты причин мне столько боли, а теперь утверждаешь, что у меня есть смысл жизни. Какой же ты человек после всего этого?! — выкрикиваю это, причём настолько громко, что стены из-за моего крика чуть ли не содрогаются и не падают. — Я тебя ненавижу! Но убивать не стану... потому что после этого я буду такой же убийцей, как и ты, а мне такое клеймо перед смертью уж точно не нужно.

— А клеймо самоубийцы тебе разве нужно?! — взрывается он, разъярённо смотря на меня. — Тебя даже хоронить из-за этого не станут...

— Я не верю в бога и... — я нервно провожу по вспотевшему лбу ладонью, тяжело сглатывая накопившийся во рту ком. — Закончим на этом. Мне надоело слушать всех и разговаривать с людьми, которые совершенно того не заслуживают... уже тошнит от всего этого... А ты живи и гнии дальше. Сдохни же в позоре из-за своей чёртовой ненависти и жажде мести, — с явным отвращением произношу я и подхожу к Дмитрию Владимировичу гораздо ближе положенного. Просто неосознанно протягиваю руку свободную от пистолета вперёд и нахожу во внутреннем кармане чёрной, кожаной куртки его бумажник. Денег там у него по любому навалом. Мне стоит кое над чем поразмыслить, но на это требуется время. Быть может, всё вправду не так уж и ужасно? Если я сейчас сбегу от него, уеду в другой город, подделаю паспорт таким образом, чтобы мне было уже восемнадцать лет... Быть может, моя жизнь изменится в лучшую сторону?

— И тебе тоже всего наилучшего, — я хоть и не вижу, но прямо чувствую, что в этот момент он широко улыбается, а его рука неожиданно, плавно ложится на мою талию. Мужчина привлекает меня к себе ближе, а я почему-то не сопротивляюсь ему... Просто потому, что этот момент мне кажется знакомым. Дмитрий Владимирович много раз обнимал меня, а иногда — целовал в щёчку, и в такие моменты я всегда ощущала огромное волнение. Нет, не из-за страха, а из-за чего-то другого. Сложно объяснить... Мне никогда не хотелось, чтобы эти объятья, которые я считала отнюдь не объятиями родственников, закончились. Я всегда жаждала продолжения и, возможно, чего-то большего. И сейчас со мной происходит то же самое. Несмотря на то, что он со мной вчера сотворил, я продолжаю что-то чувствовать к нему... То, что за гранью моего понимания, чем-то похожее на влюблённость в Сергея. Я влюблена в... Дмитрия? Нет, нет, нет! Я не могу! Я же ненавижу его! Все говорят, что от ненависти до любви один шаг, но это не то, совсем не то! — Позволь мне обнять тебя в последний раз, — шепчет мне на ухо он, когда я пытаюсь унять дрожь в теле. Мне не хочется и одновременно хочется стоять вот так вот рядом с ним, в обнимку. Я ненавижу себя за это. Ненавижу его. Ненавижу грёбаные чувства, которые хрен знает зачем изобрёл этот чувак с именем Бог, который то ли существует, то ли не существует!

— Нет... — шепчу еле слышно, когда его лицо почему-то уже приближается к моему лицу. Меня пленит омут его голубых глаз, а затем прикосновение губ к моим устам. Я быстро отстраняюсь, не позволив поцелую набрать обороты и тяжело дыша. — Что это было?! — выкрикиваю, быстренько и практически незаметно проведя пальцами по пылающим губам.

— Ты в это не поверишь, девочка моя, но я люблю тебя, — последние три слова кажутся для меня вредными червями, которые посекундно съедают мой мозг. — Той самой настоящей любовью...

— Ты лжёшь, — уверенно заявляю я и, развернувшись, собираюсь уже покинуть его кабинет, как слышу низкий, бархатный голос брюнета и вынужденно останавливаюсь.

— Вовсе нет, — низкий голос и твёрдый тон говорят сами за себя. Он что, правда меня любит? Не как отец дочь, а как мужчина женщину? Ну да, так я ему и поверила! Если бы он любил меня, то не изнасиловал бы!

— А мне плевать, — бубню себе под нос и, наконец, выхожу за пределы его кабинета, следом закрыв за собой дверь дверь на ключ, который я успела с собой прихватить. Мне нужно успеть переодеться в нормальную одежду и уехать отсюда куда подальше до тех пор, пока он не взломает дверь и не выберется наружу, поэтому я незамедлительно забегаю в свою бывшую комнату и напяливаю первые штаны с футболкой, попавшиеся на глаза, а сверху надеваю кожаную, чёрную куртку, на стопы ног же — слека утеплённые кроссовки, которые подходят как раз для начала осеннего сезона. Если сейчас на улице даже жара из-за бабьего лета — плевать, ничего, буду терпеть. Не знаю, почему я себя всё ещё не убила...

Я выхожу на улицу и, запихав "папочкин" толстый бумажник во внешний карман куртки, а пистолет — в единственный и слишком маленький — внутренний, сажусь на свой супер-навороченный велик и выезжаю за пределы дома сразу же после того, как ворота открываются. Ну вот и всё. Прощай, шикарная жизнь и привет, свобода!

— Спасибо вам огромное! Я вам этого никогда не забуду! — я забираю у девушки свой новенький паспорт, по которому мне уже есть восемнадцать лет, отдаю той, которая помогла мне, кучу денег и покидаю паспортный стол с улыбкой на лице. Всё-таки, с одной стороны, хорошо, что я всё ещё дочь этого Громова! Люди в паспортном столе постоянно бегали вокруг меня и суетились. Что ж поделаешь, я ведь важная персона.

Так, а теперь у меня в планах — купить себе мотоцикл. Но перед этим придётся ещё и покупать права. Чёрт... Как же всё сложно... Я знаю, как управлять этим транспортом, ведь когда-то меня учил этому мой парень... Впрочем, сейчас о нём лучше не вспоминать, потому что это очень болезненные воспоминания.

Ни о чём даже не подозревая, я часами брожу по Красной площади. Уже глубокая ночь. М-да... Паспорт мне очень долго делалали, пришлось ждать весь день. Даже в тёмное время сутоу здесь много народу. В основном это, конечно же, иностранцы, потому что я вообще не понимаю, на каком языке говорят проходившие мимо меня люди. Неожиданно и совершенно случайно мне на глаза попадается ярко-рыжая шевелюра. Девушка с длинными волосами сидит на скамейке и плачет. Я подхожу к ней ближе, а когда она поднимает заплаканные глаза на меня — вижу в ней знакомое лицо.

— Рита? — спрашиваю я с неподдельным удивлением. Освещение на Красной площади хорошее, почти как днём, поэтому мне без труда удаётся разглядеть на её лице множество синяков и царапин. — Что случилось? — я подхожу к девушке ближе, а она, несколько раз проведя по лицу ладонью, пытается прийти в себя, но её грудь по-прежнему тяжело вздымается.

— Ты... — голос рыжеволосой дрожит, и я чувствую, что она вот-вот снова расплачется, поэтому перебиваю её, чтобы понять, в чём же всё-таки дело:

— Что произошло? — она сначала молчит, внимательно меня рассматривая, но потом, тяжело выдохнув, всё-таки сдаётся:

— Меня избил собственный брат, — что?! Я ожидала услышать имя любого, но уж точно не брата. — Он и раньше поднимал на меня руку, но тогда его останавливал папа, а отец недавно умер... Теперь никто не в состоянии его остановить, даже полиция, да и те не особо стараются. Даже хорошо, что мамы тоже нет вживых, она бы вдоволь намучилась с этим уродом, — Рита шмыгает носом.

— А кто твой брат? — спрашиваю я. М-да... Сейчас не помешало бы наведаться к полиции и от лица Дмитрия Владимировича попросить, чтобы они его как следует проучили.

— Он учится с нами в одном классе... Я ещё когда на линейку опоздала — на классном часу к нему за одну парту села. Хотя, какая разница? Эта бездушная сволочь снова окажется безнаказанной, — девушка вновь начинает истошно рыдать, опустившись и уткнувшись носом прямо в коленки. Я осторожно протягиваю к ней руку и начинаю нежно гладить её по голове. Удивительно, насколько люди могут быть разными! Я думала, что Рита вся из себя такая крутая, даже гроза всей школы, но это, оказывается, далеко не так. У каждого из нас есть свои слабости, которыми никто не обделён.

— Тебе нужно немедленно успокоиться и прийти в себя, — шепчу я, уже плотно прижимая её к себе, как какого-то потерянного котёнка. — А потом решить, что делать дальше, ведь всё это продолжаться не может. Ты должна либо заявить на брата в полицию, либо уйти от него, других вариантов просто нет.

— Заявить в полицию на единственного родственника, оставшегося у меня — это, по крайней мере, дикость, сумасшествие, — резко отстранившись от меня и поднявшись на ноги, вяло отвечает она. — Наверное, мне стоит уйти от него и снимать для себя отдельную квартиру непонятно на какие деньги, — девушка устало вздыхает. — Господи, как же мне это уже надоело... — в руках у неё появляется сигарета со спичечным коробком. — Скорей бы эта никчёмная жизнь закончилась... — Рита запускает уже зажжённую сигарету в рот. И тут я понимаю, как же мы с этой девушкой всё-таки похожи! Но могу ли я ей довериться, а она мне? Мы с ней знакомы ведь совсем недавно и успели перекинуться парой-тройкой фраз.

— Знаешь, я думаю, нам есть о чём поговорить, — я беру девушку за руку.

— Да, дочери одного из самых богатых и влиятельных людей и какой-то нищенке... — с сарказмом начинает рыжеволосая девушка, но я мягко её перебиваю:

— Я не его дочь и теперь... в каком-то смысле тоже нищенка, — Рита, нахмурив густые, но хорошо ухоженные брови, косится на меня, как на какую-то ненормальную, а я, заметив неподалёку кафешку с китайским названием, уже направляюсь туда, захватив за собой девушку.

Дата добавления: 2015-08-17