Давыдов о мастерстве актера

...Я считаю, что актер должен постоянно наблюдать и, как губка, впитывать. Не искать, нет, а запе­чатлевать попутно в жизни. Потом, в работе, эти впечатления, независимо от желания их вызвать и извлечь из них пользу, вами скажутся на богатстве, сочности, силе и правде творче­ства. Как сновидения человека являются внезапным пробуж­дением каких-то отдаленных уголков мозга, когда-то запечат­левших случайно ту или другую картину, так и актерские на­блюдения внезапно заявляют о себе, когда придется создавать тот или другой тип, или характер.

В. Н. Д а в ы д о в. «Рассказ о прош­лом», изд. «Academia», 1931 г., стр. 168—169.

-Я не пропускал ни одной программы, иногда при­сутствовал на репетициях и имел возможность ви­деть работу цирковых артистов и многому у них понаучился. Я считаю, что драматический артист должен, как пчела со­бирать мед отовсюду, со всех цветов, и нести переработанным в свой улей. Однообразие источников творчества особенно гу­бительно для художника. Как можно больше впечатлений и переживаний — вот девиз артиста. От них он идет к творче­ству. И чем глубже, осмысленнее и разнообразнее, тем прав­дивее, сочнее и творчество.

В. Н. Д а в ы д о в, «Рассказ о прош­лом», то же изд., стр. 354.

...После Никитина приехал в Орел знаменитый Милославский. Так перед ним даже старые актеры благоговели, а публика прямо носила на руках. Переиграл он все свои роли: и Гамлета, и Фердинанда, и Кречинского. и Велизария, и Дон-Сезара. Но как играл! Бывало, если не иг­раешь на сцене, — стоишь в кулисе и восторгаешься и учишь­ся, учишься без конца! Подмечаешь каждый штрих, пости­гаешь дух, который руководит работой художника, запомина­ешь уместные и правдивые эффекты, кое-что критикуешь, от многого приходишь в восхищение. Разве могут даром при та­ких условиях проходить гастроли? Конечно, нет! То, что от­вечало моей актерской душе, моему артистическому складу, впитывалось моим дарованием, всасывалось и растворялось. Хотите, назовите это артистическим (заимствованием. Влияние его на молодежь, несомненно, плодотворно и чем сильнее, богаче почва, на которой растет дарование, из которой оно извлекает соки, тем пышнее и красивее будет рост и цвет молодого таланта. Многие против такой школы, а я всегда повторял и еще раз повторяю, мудрые слова Крылова:

Когда с умом перенимать, тогда не чудо И пользу от того сыскать,

А без ума перенимать — И, боже упаси, как худо!

В. Н. Давыдов, «Рассказ о прош­лом», то лее изд., стр. 228—229.

...Меня страшно поразила необычайная способность Ольриджа брать то или другое место роли, самую бур­ную сцену, что называется, с места в карьер. Помню, как во время репетиции последней сильной сцены неожиданно раз­дался громкий шум за кулисами. Ольридж, рыдавший, каза­лось, с такою глубокою искренностью, с таким темпераментом, вдруг оборвал сцену и совершенно спокойным тоном, тоном самого обыденного разговора, попросил прекратить шум, а, затем, когда шум смолк, снова продолжал рыдания, не усту­павшие по силе и по искренности только что прерванным. Как гениальный скрипач, он мог брать сразу какой угодно слож­ный пассаж. Мне это открыло глаза на многое в искусстве актера, и уже позже, когда я сам стал актером, пример чер­ного трагика был исходным пунктом в моей работе, в моей школе. Я понял, что все в искусстве актера должно быть стро­го и точно разработано. Это альфа и омега азбуки сценическо­го искусства. Вдохновение, воодушевление окрылит артиста на сцене, темперамент сделает его образы живыми и убеди­тельными, но только подготовительная работа по заранее про­думанному плану дает сценическому артисту возможность в процессе творчества, на глазах зрителя строго контролировать каждый жест, каждый поворот, каждый звук голоса. Эта осо­бенность — в одно и то же время творить и контролировать — и составляет отличительный признак сценического творче­ства.

В. Н. Давыдов, «Рассказ о прош­лом», то лее изд., стр. 101.

... Ольриджа многие считали актером «нутра», как у нас принято говорить, руководствуясь, видимо, тем, что сценическая раздражительность его была чрезвычайно ве­лика. Ходили разговоры, что будто бы эта сценическая раз­дражительность, то есть способность в процессе творчества реагировать на все остро, глубоко, доходила до таких разме­ров,что, забываясь, он ранил играющих с ним актеров и чуть ли не задушил нескольких Дездемон. Все это сказки, до кото­рых большая охотница публика и мелкая пресса. Насколько память моя сохранила игру трагика, должен засвидетельство­вать, что искусство Ольриджа носило следы большой подготовительной работы, и способность контроля... у. него была ис­ключительная. Это был великий актер, то есть актер, у кото­рого аналитическая, то есть подготовительная работа гени­ально сочеталась с синтетической, подлинно творческой, про­текающей на глазах публики.

Уверяли также, что для английской снены Ольридж не представлял ничего интересного, что он являлся даже рутине-' ром Может быть. Но ведь мы судим гастролера с нашей точки зрения, с точки зрения нашего искусства. а для русского те­атра Ольридж, несомненно, был актером интересным, свежим, несшим новизну. Он например вел роль и спиною к зрите­лям и в профиль, чего наши актеры в провинции долго избе­гали, в речь свою вносил бесконечное количество тончайших нюансов, говорил вполголоса, некоторые сцены вел шепотом, почти на одном дыхании, монологи играл, а не выплевывал в публику, как тенор арию, движения строил по всей сцене, а не старался сосредоточивать их на авансцене... Играть ему с нашими актерами было трудно. Но он терпеливо, через пере­водчика делал указания, давал советы и, когда все шло глад­ко радовался, как ребенок, хлопал себя по бедрам и добро­душно говорил: «Очень хорошо! Очень спасибо!»

Помню следующий эпизод, не ускользнувший от моего внимания. Дездемону играла местная артистка, довольно бес­таланная, но которой покровительствовал начальник губер­нии. В сцене, когда в груди Отелло кипит вулкан ревности, она. должно быть, захотела тоже играть и стала разглаживать помятое платье с поразительным спокойствием и равноду­шием. Ольриджа такое отношение к делу оскорбило, и он, под­бежав к ней, умышленно схватил за руку так резко, что на лице Дездемоны сразу отразились и глубокое душевное стра­дание и физическая боль... Внезапно оборвав свою речь, тра­гик, улыбаясь, посмотрел в лицо артистки и ласково добавил: «Очень хорошо! Очень спасибо!», — а затем стал продолжать прерванную сцену...

В. Н. Давыдов, «Рассказ о прош­лом», изд. «Academia», М.—Л., 1931 г., стр. 102—104.

...Талант Стрепетовой требовал большой птлифов-ки. Она подкупала искренностью в тех сценах, кото­рые по характеру были лично близки, хорошо изображала из­мученных жизнью, убитых горем, женщин не любимых, стра­дающих. Порой захватывала даже актеров, с пей игравших, но меня всегда заставляла нервничать. Говорили, что она играет нутром. Нелепое избитое слово. На сцене нельзя иг­рать нутром, нельзя всего переживать, это абсурд! Можно до известной степени сочувствовать тому или другому положе­нию. Это то творческое сочувствие, о котором поэт так хорошо сказал: «Над вымыслом слезами обольюсь...» Но это одно со­чувствие художника не создает. Необходима работа, техника, полное овладение всеми сценическими средствами. У Стрепетовой этого было мало.

В. Н. Д а в ы д о в, «Рассказ о прош­лом», то же изд., стр. 194.

...Работы я не боялся, так как физически театр меня никогда не утомлял. Наоборот, являясь в театр иногда утомленным, разбитым и усталым, я уходил после спе­ктакля бодрым и здоровым. Я всегда поражался на актеров, которые, проведя пьесу, чувствовали себя утомившимися. Это только показывало, что в работе таких актеров не все обстоя­ло благополучно. Насколько я заметил, такая усталость бы­вает только у актеров, играющих, как говорят, на нервах, на вдохновении. Они постоянно волнуются, постоянно страшатся за предшествующее явление, за роль в целом, за ударные ме­ста. А раз все обдумано, раз каркас сделан прочно, разумно, какую же трудность может представлять процесс творчества? Наоборот, одно высокое удовольствие, я бы сказал, одно из величайших наслаждений. Каждая проведенная сцена вли­вает вдохновение, сочувствие публики поднимает творческие силы. Я всегда работал и творил на сцене легко -и сво­бодно.

В. Н. Давыдов, «Рассказ о прош­лом», то же изд., стр. 327—328.

... Сейчас много школ, в которых обучаются тысячи будущих актеров. Это очень хорошо. Как ни плохо поставлено в них образование, но при желании все же кое-чему в них научиться можно. Жаль, что у молодежи нет толь­ко разнообразной тренировки на сотнях мелких ролей, как это было у нас в провинции, где, что ни спектакль, то новая пьеса. Упала также наблюдательность, так как сфера наблю­дения стала уж очень узкою, привычною, нет сближения со старыми опытными актерами, знающими много интересней­ших секретов, а главное, нет благоговения перед те­атром.

Жаль также, что молодые актеры не учитывают опыта, на­копленного многими выдающимися талантами. Это особенно печально, так как сценическая преемственность одного поко­ления, творчески усвоенная другим, составляют залог здорового развития актерского искусства. Этим опытом мы никогда не брезгали, и он сослужил нам большую пользу. А сейчас весь опыт старого театра ва­лится в мусорную яму.

Сколько бессловесных ролей переиграл я в Орле за первые годы моей сценической карьеры. И кем только я не являлся на сцене! И солдатом, и бандитом, и адъютантом, и лакеем, и крестьянином, и сумасшедшим, и пищим... Изображал и ста­рых и молодых, здоровых и расслабленных, по всегда и всех молчаливых... Это обстоятельство, однако, меня никогда не смущало, так как я страстно любил театр и в этих бессловес­ных находил обилие интереснейшего материала для работы. Как одеться, загримироваться, какую фигуру сделать, что по­казать особенного, типичного в физиономии, походке, как дер­жаться среди других, что делать, — все эти вопросы меня очень занимали, и на все я старался ответить в своей рабо­те дельно, интересно, вдумчиво. Работа даром не пропада­ла, и я часто получал добрые отзывы театралов, а порой и аплодисменты публики, несмотря на то, что не открывал на сцене рта, если не считать, некоторых нечленораздельных звуков, которыми я награждал иногда моих немых персо­нажей.

В. Н. Давыдов, «Рассказ о прош­лом», то же изд., М.—Л., 1931 г., стр.. 146—147.

Борисовой мало было успехов в оперетке. Ее тянуло к драме, и она неоднократно пыталась пробовать свои силы и на этом пути. Публика и критика к таким про­бам относятся всегда очень строго и едва ли в этом отноше­нии правы. Публика и критика никак не хотят понять, что каждый артист стремится расширить круг своих ролей, углу­бить диапазон своего дарования, нащупать свою «сущность» со всех сторон. Для артиста это очень важно, а публика усма­тривает в этом всегда только излишнюю самонадеянность, за-. бывая, что у серьезного художника попытка итти к новым ро­лям, к новым завоеваниям всегда продиктована вопросами искусства, накоплением известного материала, известных впе­чатлений. Для артиста высокое наслаждение составляет по­беда над новым материалом, преодоление трудностей, ранее не встречавшихся! Нередко таким путем артист открывает в себе дотоле спокойно спавшие новые стороны своего таланта. Несчастье же наше заключается в том. что такие эксперимен­ты у нас, актеров, протекают на глазах у публики, и, когда бывают неудачны, всегда оставляют неизгладимо-неприятное впечатление. Художник, скульптор, музыкант, могут всяче­ские опыты проделывать у себя в студии, мы же можем только творить, когда горят огни рампы, ибо без публики нет театра. В Саратове Медведев опять поставил сцену из «Бориса Годунова». Марину опять играла Борисова, а я — Самозван­ца. Критика смеялась над нами, что мы делаем не наше дело. А я, например, считал, что это мое дело, что я должен играть и то, что, может быть, с первого взгляда и не отвечает моему дарованию, но что помогает развиваться тем сторонам даро­вания, которые у меня развиты наименее, то есть дает то, что моему таланту недостает. Это, конечно, прежде всего ощущает сам художник, а публика ведь эгоистична, она нисколько не­хочет считаться с художником. Да, наконец, для умного ар­тиста всяческие поиски, опыты и ошибки уже одним тем хо­роши, что они поучительны. Я всегда был упорен в своих пои­сках и опытах. Не обращая внимания на карикатуры, на подсмеивание со стороны, я продолжал итти в облюбованном мною пути и добивался положительных результатов Напри­мер, я любил в молодости роль Ваньки в «Ночном». Сколько раз я ее переиграл, трудно и сосчитать,—• тысячи! Играл я; всегда с большим увлечением, но критика первых представле­ний, первых моих выступлений единодушно советовала бро­сить, отказаться от народных ролей, от крестьянских парней, мужиков и пр. Я читал, но продолжал играть. Кот Васька, слушает, да ест. Мне во что бы то ни стало хотелось овладеть типом. Я присматривался к мужикам, к их манере говорить, петь, ходить, есть, сидеть, впитывал жизнь, старался претво­рить все это в творчестве. И что же? Я чувствовал, как с ка­ждым разом нового исполнения народный характер удается мне всё более и более и потом та же критика свидетельство­вала, что трудно представить себе более совершенное воспоо­изведение Ваньки. Я был рад, что победил и себя и критику..Но такое расширение и завоевание круга ролей мыслимо только при упорной, напряженной работе. К сожалению, к расширению амплуа стремится каждый актер, но работать любят очень и очень немногие. Особенно грустно смотреть на молодежь, которая упускает самое горячее время — молодость, время посева, а ведь известно: что посеешь, то и пожнешь. Про себя без хвастовства скажу, что молодость свою провел в большом труде, в кипучей работе. Ни один день для меня не проходил без пользы, и я каждый день откладывал, что-ни­будь в свою копилку, про запас. Все, что я имею, чем заслу­жил любовь и внимание общества, далось мне нелегко. Я за­воевал свое место большим трудом, настойчивостью, школою, громадною внутреннею работою, может быть, и незаметною для окружающих меня. Перед моими глазами было много пре­достерегающих примеров. Я видел много талантливейших лю-

дей, и видел, как благодаря лености, безалаберной жизни и пьянству они грустно сходили на-нет. Я жалел их сначала, многих старался поддержать, но убедился потом, что «жалеиие» ни к чему.

В. Н. Давыдов, «Рассказ о прош­лого, то лее изд., М.—Л., 1931 г., стр. 213,. 215.

...Только то прочно в искусстве актера и его карьере, что достигается не шумихой, не рекламой, а' ра­ботой, настойчивой работой, которую уже в момент творче­ства на сцене окрыляет и одушевляет вдохновение. Добиться победы над трудностями было для меня всегда большим на­слаждением, отшлифовать роль —величайшим счастьем, чер­пать отовсюду для своего творчества—неизъяснимым источ­ником радости!

В. Н. Давыдов, «Рассказ о прош­лом», то же изд., стр. 389.

Дата добавления: 2015-08-17