Шиллер о мастерстве актера

...Две трудные вещи необходимы для актера. Во-пер­вых, чтобы жить в роли, ему нужно забыть самого себя и слушающую его толпу, а во-вторых, ему нужно посто­янно думать о самом себе и о слушателях, размышлять о вку­се последних и уравновешивать естественность. Мы постоян­но видим, что первое приносится в жертву второму, тогда как — если таланту актера недостижимы эти обе вещи—-он должен всегда жертвовать последним в пользу первого. От впечатления к выражению впечатления существует быстрый и определенный переход, как от молнии к грому; чем больше во мне чувства, тем меньше мне надо настраивать тело под его тон, так что мне трудно, даже невозможно удержать свое­вольный порыв последнего. Актер находится в некотором роде в положении лунатика — и я нахожу между тем и другим замечательное сходство. Если лунатик при кажущемся пол­ном отсутствии сознания, при полном покое внешних чувств может уберечь вероятной твердостью каждый свой шаг во вре­мя ночных похождений от опасности, при которой бодрствую­щему понадобилось бы величайшее присутствие духа; если привычка может так удивительно руководить его шагами; ес­ли, чтобы объяснить этот феномен, мы вдаемся в большие подробности; если затмение сознания может в такой сильной степени заставлять действовать внешние и мимолетные дви­жения впечатлений, то зачем бы телу, которое вообще так верно идет за душой во всех ее изменениях, переступать в этом случае так самовластно границы и итти в разлад? Если страсть не позволяет себе никаких сумасбродств (а этого она не может себе позволить, если она истинная и сердце образо­вано), то я скажу наверное, что и органы не позволят себе ни­каких несообразностей. Разве при полнейшем отсутствии со­знания, к какому только способно воображение актера, не мо­жет сохраняться точно так же, как там, незаметное ощуще­ние настоящего, которое проведет актера так же легко мимо преувеличенного и непристойного по узкому мосту правды и красоты? Я не вижу тут невозможного. С другой же стороны, напротив, так дурно, если актер, тщательно и боязливо под­держивая сознание своего настоящего положения, уничтожает искусственное сновидение мыслью об окружающем настоящем мире. Дурно, если он сознает, что, может быть, тысячи или более глаз следят за всеми его движениями, что, может быть, такое же количество ушей внимает каждому произнесенному им звуку. Я видел раз, как эта несчастная мысль: «обратите внимание на мои слова», вдруг выпускала нежного Ромео из объятий упоения. Это и было именно падение лунатика, на верху крыши пораженного предостерегающим криком. Скры­тая опасность не была ему опасна; но внезапное сознание страшной высоты отдало его в жертву смерти. Испуганный актер остановился, как вкопанный и обезумевший, причем естественная грация положения превратилась в такой изгиб, как будто он вздумал примерить новое платье. Симпатия зри­телей сменилась хохотом.

Наши актеры обыкновенно изучают для каждого выра­жения известной страсти особенное телодвижение, к которому охотно прибегают и иногда даже ранее проявления душевного движения. Гордость редко выражается без вкидывания головы к одному плену и без прижимания локтей; злоба яв­ляется со сжатыми кулаками и со скрежетом зубов; презре­ние мне не раз случалось видеть на одном порядочном театре, выражаемое толчком ноги; печаль театральных героинь пря­чется за чисто вымытый носовой платок, а страх берет еще более удобный путь к исходу — и бросается в сторону.Акте­ры более сильных трагических ролей, обыкновенно басистые матадоры сцены, выражают свои впечатления угрюмо, а свое плохое знание душевных явлений, которые они колесуют, как какого-нибудь преступника, они стараются заглушить громом своего голоса и телодвижениями, тогда как кроткие и нежные актеры, напротив того, выражают нежность и страдания та­ким монотонным воем, что уши вянут.

Шиллер, «О современном немец­ком театре». Полное собрание сочине­ний, в переводе русских писателей, седьмое издание, том. III. Изд. Н. Б. Гср- белъ. С.-Петербург, 1893 г., стр. 333—334.

Дата добавления: 2015-08-17