Посвящается семье к-ных 9 страница

«Здравствуй, синьор адмирал, - так говорил принц Тервель, - так это и есть легендарная Дева Сургутская? Я про неё много слышал, но никогда с ней не сталкивался. Я слышал ваш разговор. Как я понимаю, к вам она имеет определённые претензии?».

Внутри у Оклея стало мерзко и страшно, он не предполагал, что его разговор с Девой слышал кто-то ещё. Надо было выкручиваться и Оклей превратился в мгновение ока в добродушного, но справедливого тролля. Он засмеялся и ласково произнёс: «Да она же сумасшедшая, больной человек. Разве вы не заметили этого? Наследник, это же видно с первого взгляда. Да это все знают, это не для кого не секрет».

«Я ничего подобного не заметил, - ответил наследник Болгарского престола, - но вам виднее, адмирал».

«Я хорошо знаю и Деву и её преступную компанию – Оксану Пепел, Дарью Россошанку, это её, так называемые коллеги. Но они все больные, больные не в переносном смысле, а по- настоящему. Им лечится надо, причём принудительно. А власти, как всегда, бездействуют. Из-за них, особенно Девы Сургутской, меня дискредитировали. Я из-за неё чуть не попал в тюрьму, в изгнание. Они могут любого политика и меня и тебя так опорочить, что никогда не отмоешься. Всем им, и этой Пепел, и этой самой Россошанке, и Деве Сургутской в психиатрической больнице место. Они просто опасны для общества и государства. Так-то, кесаревич». Принц Болгарский задумался, как бы что-то припоминая, затем сказал:

«Я знаю, что Пепел и Россошанка брали интервью у моего отца года два назад и я их видел. Они произвели на меня хорошее впечатление: адекватны, сдержанны, интеллигентны, порядочны и, простите, совершенно не похожи сумасшедших».

Голос адмирала Оклея стал ещё более вкрадчивым и тихим:

«Мой юный коллега, я тебе говорю, то есть вам: это хитрые лисицы становятся первоклассными актрисами, когда это им надо. Вы попались на удочку перевоплощения в силу своего возраста и неопытности в таких делах. А я старый волк, я много испытал и повидал в жизни. Меня манерами не проведёшь, я вижу на пять метров вглубь земли. И я говорю вам, что эти больные люди должны быть изолированы от общества. А особенно эта, пресловутая Дева из Сургута». Принц смутился, как ученик, плохо ответивший урок:

«Вы хотите, мой коллега и учитель, сделать это превентивно, без суда, следствия и медицинской экспертизы? Но это же нарушение прав человека?».

Теперь голос Оклея зазвучал жёстко: «Да, именно так, мой кесаревич. Лучше убить одного человека, или даже десять подобных, чтобы потом не погибли миллионы неповинных людей, которые нам будут благодарны за нашу, как вы говорите, превентивную политику. А без этого те же демократы сами потребуют для них суда, пожизненного заключения или смертной казни! А вы говорите!».

Принц опешил от громогласной тирады Оклея:

«Вы сейчас говорите как будто о террористах. С террористами и диверсантами, так, да надо поступать. Но эти женщины не террористы и не диверсанты. Сургутская Дева может, вам адмирал, и мешает, но это ваши личные дела. Мне и моему отцу она не опасна. И я вас совершенно не понимаю».

Оклей начал убеждать принца, что такие люди, о которых они говорят опасны для всех и, особенно, для славянских правителей. Он говорил о коварности и непредсказуемости таких людей. Убеждал королевича, что враги у них общие.

«Без Сургутской Девы, мой друг, история Украины и Болгарии могла бы пойти по другому пути, скорее всего много лучшему. Собственно благодаря ей мы с вами встретились и стали коллегами. Кстати, чем же вы, кесаревич, так прогневили своего отца, что он вас поставил на такую, не соответствующую вашему званию должность? Чем, если не секрет, конечно?».

«Нет, я ничем его не прогневал. У меня с ним хорошие отношения. Я наследник болгарского престола. И стану после него Царём Болгарским Тервелем II».

Далее Оклей стал восхвалять царя Болгарии Бориса IV, принца, новую династию Круссановых и их мудрое царствование. Он утверждал, что они последние настоящие монархи в мире, а все остальные династии: английская, испанская, шведская, японская – игрушечные монархии, толерантные к злу. А они, Круссановы, - другое дело. «Итак, мы с вами коллеги, но до каких пор хотелось бы знать?»

«Ну, моё будущее очень даже предсказуемо. Я хочу, чтобы мой отец прожил ещё долго и в полном здравии. И, если со мной ничего за это время не случиться непредсказуемого, я стану Царём Болгарским. А кем видите вы себя в недалёком будущем, если это не секрет и не государственная тайна?».

«Конечно, хотелось бы, чтобы мои слова не вышли за стены этого кабинета, но я вам доверяю и рассчитываю, что в будущем мы будем союзниками. Я член оппозиционной фракции генерала Ахиллеса Миральского. Рейтинг Пиленко заметно снижается и на предстоящих выборах наша фракция обязательно победит. Тогда по своему выбору я могу стать министром обороны или премьер - министром Украины. То есть мы коллеги надолго. И чтобы Украинская Республика и Болгарское Царство жили в мире и согласии, мы с вами должны дружить и тесно сотрудничать в настоящем и в будущем. Так будет лучше для нас обоих».

«Конечно, синьор, мы с вами надолго союзники, но хотелось бы увидеть расширение этого союза. Хотелось бы, чтобы и Россия, и Сербия, и Македония - все славянские страны жили в дружбе, мире и согласии. Это всё в идеале, конечно».

Оклей согласился с мнением цесаревича и пустился в пространное рассуждение об отношениях славянских государств за прошедшее столетие, вспомнил судьбу Варшавского договора, Польши, Чехии. Словении. Охарактеризовал влияние Ряжского договора на судьбы славян. После небольшой словесной передышки спросил, где сейчас находится Царь Болгарский Борис IV.

«Мой отец прилетел в Перу и встречается сейчас с Фариасом, президентом Эквадора. Он где-то рядом с нами находится сейчас, где то очень близко».

Оклей усмехнулся: «Вы думаете встретиться здесь со своим отцом?».

«Что вы, в официальном месте это невозможно. Но личная встреча у нас будет обязательно, скорее всего в его резиденции».

Во время данного разговора Оклей решал много проблем, но на первом месте стояла, конечно, его личная проблема – что слышал о нём цесаревич и как он относится к услышанному от Cургутской Девы. И он увёл разговор в новое русло:

«Вы, цесаревич, уже давно находитесь в Перу, а я только что прибыл со своей миссией в эту страну. Расскажите мне что происходит в этой стране, особенно сейчас, осенью, за последние три месяца?.

«Вы имеете в виду таинственное исчезновение или, точнее, похищение академика Ипполито Городова Монтальвы?». И Тервель подробно рассказал Оклею о всех последних событиях, имевших место в стране: о изобретении Городова, о строительстве фабрики, о соратниках и друзьях его, о похищении, о гаитянах. О развитии дальнейших событий он просто не знал.

«Всё это произошло из-за того, - говорил теперь Оклей, строя из себя демократа,- всё оттого, что Карранса Паола привыкла все проблемы улаживать с помощью ножа. Из-за этого всё и происходит. Только поэтому!».

«Я не понимаю вас, адмирал, - говорил на это принц Тервель, - она сделала это один раз, тогда очень давно, около тридцати лет назад!».

«Тогда это было сделано в прямом смысле, а теперь я применил это выражение в переносном смысле по отношению к политике Каррансы. Вспомните, что сделала она с магнатами и олигархами своей страны: репрессии были повальные и страшные. Она конфисковала их имущество и они остались ни с чем. Все их финансовые и промышленные империи рухнули, но люди то, как таковые остались»

«И что же дальше?, - принц Тервель был обеспокоен этим заявлением, так как отец его, Царь Болгарский Борис IV делал в Болгарии то же самое, - мне очень интересен ход ваших мыслей, адмирал». Оклей даже как - бы не замечал, что принц называет его адмиралом. Хотя это позорное клеймо, припечатанное ему недавно Девой Сургутской, возбуждало в нём злость и напоминало о том, что принц слышал обвинительную речь Девы и знает теперь тоже о его сомнительном прошлом. Но он держался.

«Дальше вот что, - мягко говорил Оклей, - они остались без всего, но нашлись люди, которые очень хотят отмстить за них, незаконно репрессированных».

«Что, что?, - принц засмеялся очень искренне, - да вы что, адмирал, кто за них будет мстить, да ещё так масштабно? Этот некто должен очень безгранично любить этих людей. А кто их любит так, что будет за них мстить? Ротшильды? Рокфеллеры? Федеральная резервная система? Может быть они и будут «мстить», но далеко не потому что любят репрессированных, а потому, что своей политикой Карранса пошла вразрез их планам, выступила против их мирового порядка, который нарисован на всех долларах США, отрубила щупальце, которым они хотели подчинить себе политику и экономику Перу? Но они столь мелкими методами пользоваться не будут». «А мальчишка не дурак» - злобно подумал про себя Оклей и быстро перестроился:

«Вы меня не совсем правильно поняли. Тут больше личные дела. Тут, в основном родные и близкие, их дети, родственники, друзья, братья. Да жёны, наконец. Женщины так коварны и непредсказуемы. Именно на жён их я и думаю в первую очередь. Они, привыкшие жить в роскоши и не в чём себе не отказывать, потеряв всё, объединились в некую подпольную партию или современным языком – в террористическую группу, банду. И избрали себе главой некую мадам де Сов. Они и организовывают разные подлости на территории Перу и союзников. Например, похищение того же Городова. Согласитесь, что в этом похищении просматривается женский почерк».

«При всём уважении к вашему незаурядному уму, адмирал, позволю возразить вам, - сказал Тервель, - мадам появилась и стала уже известна до компании по репрессированию олигархов и им подобных. Нет, уважаемый, она сама по себе. Если и есть, как вы говорите, эти жёны мстительницы, то мадам их прибрала к себе и использует их в своих целях. Их жажду мести воплощает в свои интересы, крутит и вертит этими любящими идиотками как хочет. Направляет куда надо и использует, как хочет. А они ей беззаветно верят, ведь у них вместо мозгов тональный крем. Магнаты эти, да олигархи были конечно крупные акулы, но Паола Карранса с ними справилась. Один только Дортикос чего стоит».

Порфирио Дортикос вплоть до октября 2039 года был одним из крупнейших магнатов фармацевтической индустрии Перу. Богатство досталось ему большим трудом, упорством и находчивостью. Для производства своих чудодейственных средств он использовал человеческие эмбрионы, которые получал из организованной им же сети подпольных абортариев. Официально аборты были запрещены в стране. Итак, он производил лекарства из материала, полученного преступным путём, и за это в октябре 2039 года был арестован, а всё его имущество было конфисковано в пользу государства. Но трагедия состояла в том, что у Дортикоса было больное сердце, и он умер от инфаркта на допросе, в самом начале его.

«Я недавно здесь, на этом месте, - ответил Оклей, - но я видел видеозапись случившегося на том допросе. Видел также видеозапись истерики жены его, синьоры Дортикос. Картина ужасная, смотреть ее детям и больным противопоказано. Женщина на полном серьезе бьется головой о стену, об пол, топает ногами, машет кулаками. При этом то плачет, то смеется, захлебывается. Причем нецензурные выражения использует такие, которые интеллигент повторить не может. Потом начала хватать все, что попадало под руку, швырять, рвать, ломать. Три здоровых полицейских не могли ее удержать и утихомирить. Сила в ней была какая-то бесовская».

Принц ответил, что тоже видел эту запись и считает, что дама употребляла наркотики, в данный период у нее не было возможности получить дозу довольно длительное время, и ее реакция на арест мужа совпала с обычной наркотической ломкой.

«А вы обратили внимание, - Оклей понизил голос до шепота, - Она упоминает здесь, на этой видеозаписи, кричит о каком-то ребенке и не один раз. Что вы на это скажете?».

«Да вот еще, - жестко сказал принц Тервель, - это вопрос не ко мне, но к наркологу. Я не разбираюсь в галлюцинациях наркоманов. Мало ли что она там и кого еще видит. Я не наркоман, ломку не испытывал. Только скажу, что этот Дортикос глумился над телами умерщвленных младенцев, был хуже Ирода и жену кормил наркотиками, а власти южноамериканских стран, а также США, Канады и Финляндии сделали из него образ мученика, пострадавшего от «кровавого режима» Каррансы. Я возмущен этим! Это несносно, это по-идиотски и никуда не годится. Сделали из этого людоеда нового Солженицына, Сахарова какого-то. Жертва режима Паолы Каррансы! Он умер в самом начале допроса, а они строчат, что погиб после зверских пыток, то есть в результате их. Сделали из этого морального урода – диссидента. Тоже мне демократы, защитники прав человека. Все, устал я от всего этого». Принц Круссанов просто кипел от возмущения, но продолжил несколько спокойнее: «Нет же, адмирал, никто из личного побуждения не будет мстить за этих «репрессированных». Повторяю, таких идиотов – нет, и это ваше предположение считаю не имеющим оснований».

А в это время профессор Ривера, камергер Руэда и Екатерина Боровская вошли, оставив снаружи тьму и холод. Метель там выла, снег валил дурью, идти по улице свободно было совершенно невозможно. Камергер Феликс начал рассуждать о том, что такая погода результат эволюции и плохой экологии, которые играют большую роль в нарушении климата.

«Не понимаю вас, синьор камергер, - прервал рассуждения Феликса Руэда профессор Алехандро Ривера, - здесь Будапешт, это северное полушарие, скоро декабрь наступает. Это не Южная Америка. Тут самые холодные месяцы, скоро зима у них. Что тут удивительного и причем же здесь экология, эволюция?

«Да вы что? – возмутился камергер Руэда, - вы разве телевизор не смотрите, книг не читаете? В старой Европе раньше было намного теплее. Все дело в Гольфстриме, который раньше «отапливал» всю старую Европу. Это же теплое течение. А теперь Гольфстрим останавливается, течь начинает только когда захочет. Он останавливается и в Европе, даже здесь в Будапеште, зима наступает уже в ноябре. И зимы стали гораздо суровее. Ну и ну, Гольфстрим течет теперь, когда захочет. Чудеса природы, короче говоря. Это все должны знать и вы тоже, профессор».

Камергер и профессор уже вычислили в Будапеште тот самый бар, тот самый стриптиз – клуб, где работала эта самая «графиня» Эльжбетта. Обосновавшись в укромном месте, Ривера и Руэда стали наблюдать за заведением и вскоре увидели, как с черного хода выпархивали после своей работы стриптизерши. Уставшие, они жались от холода, но переодеваться не хотели, а бежали к своим машинам прямо в том, в чем выступали в клубе на своих шестах. Они рассчитывали быстро добежать до машины и уже в ней, на ходу, согреться. Вот так уставшие и злые на весь мир стриптизерши уезжали из стриптиз – клуба, честно отработав все положенные часы и заработав этим себе на приличное пропитание и одежду. Руэда и Ривера долго созерцали это поистине привлекательное и красивое дефиле стриптизерш, вот уже все они вышли и разъехались по домам на своих машинах. Но только наши пинкертоны не увидели среди них «графиню» Эльжбетту с академиком Городовым, что их сильно насторожило и опечалило. Пришлось «нарисоваться» в клубе, что было для них крайне нежелательно. Но визит в клуб не принес ничего неприятного, в клуб не пришлось даже заходить, так как уже швейцар на входе сообщил им, что Эльжбетта вышла в отпуск, отработав свое сверх плана, и могла отсутствовать не менее месяца. Ситуация снова осложнялась, а любитель философствовать камергер Феликс продолжал свои мысли вслух: «Стриптизерши сии получают много, хорошие дома и машины имеют, целые семьи содержат на свои деньги. Последние двадцать – тридцать лет, даже намного больше, здесь, в «старой Европе» мужчины – мужья часто не работают, их жены содержат. У многих из этих дам – стриптизерш есть и мужья и дети, и они их содержат! Им уже многим больше сорока лет».

«У них в этой старой доброй, как вы говорите, синьор камергер Европе, - поддержал разговор Алехандро Ривера, - в сорок лет замуж выходят, семью и детей заводят. У них средняя продолжительность жизни 93 года! Вот так вот у них, господин камергер. Только нас другое волнует. Мы-то ищем эту самую «графинюшку», эту Каройю. Где она сейчас? С ней ли находится академик? Как нам сейчас поступить? Одни вопросы и ни одного ответа на них». Ривера был более чем расстроен. Совершенно в другом настроении был камергер Феликс Руэда:

«А для этого у нас есть наша арестованная Екатерина, Катя Боровская. Слышишь меня, синьора Боровская? Ты же знаешь эту самую мадам де Сов, ты же знаешь и так называемую Стеллу Хокуа. Правильно я говорю, синьора?».

«Да, я давно знаю Стеллу Хокуа, мы были с ней даже почти подругами. Она меня и познакомила с этой мадам де Сов. То есть, я Сов лично не знаю, никогда с ней не виделась, а общалась только через интернет. Но именно через Стеллу я начала на нее работать. Но Стелла, в отличие от меня, знает мадам де Сов лично».

«Стоп, стоп, - остановил Боровскую камергер, - ты знаешь, конечно, что эта твоя подружка Стелла связана как-то с Эльжбеттой. Так?».

«Да, синьор камергер, - ответила Екатерина, - она знает Эльжбетту и непосредственно с ней связана. Я эту «графиню», конечно, не знаю, но много слышала о ней от Стеллы. Но толком о ней я практически ничего не знаю»,

Руэда и Ривера значительно переглянулись и поняли друг друга с полувзгляда. Руэда подал Боровской мобильник и ноутбук, которые были отобраны у нее при задержании, и приказал немедленно связаться со Стеллой и расспросить про Эльжбетту. Главное - узнать где она находится в настоящее время. Легенда такая: некто знакомый Эльжбетты и Боровской передал для Эльжбетты небольшой подарок к дню рождения и, находясь в настоящее время в Венгрии, Екатерина хотела бы выполнить просьбу их общего друга. Друг должен быть реальный, но Стелла не должна быть с ним знакома, дабы не иметь возможности проверить легенду Екатерины. План должен сработать, ибо Стелла не знала, что Екатерина Боровская арестована и сотрудничает со следствием, по крайней мере Феликс и Алехандро на это надеялись. Передав средства связи Боровской, камергер напутствовал ее: «Ты лучше нас знаешь, как с ней связаться. Но говори посерьезнее, поумнее. И ничего лишнего, имей в виду. Мы за тобой наблюдаем, не делай глупостей, синьора Боровская. На кону твоя жизнь, чтобы прикончить тебя, мне не нужно везти тебя в Перу, я и здесь сделаю это быстро и профессионально».

Боровская через ноутбук стала связываться со своей подругой и коллегой.

Что касается Ипполито Городова, то он все время проводил с графиней, как уже было сказано, сначала у нее дома, затем в клубе, потом на какой-то загородной вилле с ее многими коллегами. Академик пил и гулял со стриптизершами, а они, как могли привлекали его. Но это был человек все – таки не их круга, Эльжбетта хорошо это понимала и систематически подмешивала в питье определенные препараты, угнетающие у него волю и контроль над собой. Городова удивлял образ жизни этих людей, их не интересовала ни наука, ни политика. У них совершенно отсутствовал стыд: практически голые и дома и на работе, они не замечали своей наготы и не стеснялись ее, у них отсутствовала душевная тонкость истинных женщин. Но у них были семьи и, в основном, маленькие дети. Одна из них только что завела ребенка, а ей сорок шесть, и это не мешает ей продолжать заниматься стриптизом. «Молодая европейская мама в сорок шесть лет», - с горечью думал о ней Городов в минуты просветления своего сознания. Иногда он с иронией задавал Эльжбетте вопросы типа: «Если в сорок пять – мама молодая считается у вас в Венгрии, то в шестьдесят пять она тоже детей иногда может заводить?» Эльжбетта, смеясь поясняла ему, что в Европе сейчас девицы гуляют и ведут свободный образ жизни до тридцати пяти – сорока лет, потом «завязывают с прошлым», выходят замуж и рожают сразу подряд столько детей, сколько эта пара запланировала для себя. Удивлялся академик такому беспутству и с тихой грустью вспоминал Республику Перу, где, к счастью, господствовали еще патриархальные взгляды на жизнь, а девицы сохранили способность смущаться, и старательно берегли свою честь до замужества. Городов пытался иногда донести эти мысли до стареющих распутниц, но Эльжбетта была всегда «на страже» и академик сразу же получал дозу снадобья, отключающую сознание и волю. И он снова созерцал и смаковал мелькающие перед глазами голые ляжки, животы, накрашенные и жующие и пьющие рты. Но снова наступали минуты просветления, и снова задавал себе вопрос академик: «Где я? Что со мной происходит? Нет, нет! Такого не должно быть. Я не могу долго находиться в таком состоянии».

Неожиданному отпуску «графини Эльжбетты», предшествовали следующие обстоятельства: Стелла Хокуа узнала неприятную новость: перуанцы знают о том, что Городов в Будапеште и, по выложенным в интернет фотографиям, вычислили стриптиз-клуб, где он бывает. Они уже приближаются к Будапешту, правда медленно, на поезде.

Стелла немедленно позвонила Эльжбетте и упросила ее, за хорошие деньги, конечно, увезти Городова из Будапешта и спрятать где-нибудь в неприметном месте. Эльжбетте не хотелось уезжать из Будапешта, дела Стеллы тревожили ее мало, но посул хорошего заработка сделал свое дело: «Ладно, я упрячу его в Трансильванию, там как раз будет лучше всего, но только после того, как на мой счет переведена будет обещанная сумма». Жалко было Стелле этих денег, но ответ перед мадам де Сов был еще страшнее. И денежки светлым ручейком перелились со счета Стеллы на счет Эльжбетты. В итоге, полумертвого от накаченных препаратов, академика погрузили в микроавтобус и снова отправили в неизвестность. Городов стал приходить в себя после трех-четырех часов пути, напрасно спрашивал он Эльжбетту куда направлен их путь, а главное, зачем. Она молчала. А впереди их ждала Трансильвания, легендарная страна оборотней и вампиров. Скоро они туда приедут. Хорошо еще было то, что Стелла Хокуа ничего не знала про Боровскую и когда та позвонила ей и изложила свою просьбу, не заметила никакого криминала в ней и сообщила координаты нового местонахождения Эльжбетты. В тайне она планировала с помощью Боровской контролировать действия Эльжбетты, которой все-таки совсем доверяла.

Итак, камергер Феликс Руэда и профессор Алехандро Ривера уже знали где находится, или, сказать правильнее, куда везут их друга и руководителя академика Ипполито Городова.

Камергер был очень доволен и довольно ласково говорил Екатерине: «Ты, синьора Боровская, немного, нет значительно помогла нам и тебе это зачтется. Ты первый раз принесла нам пользу, благодаря тебе…», «Да, - поддержал его Ривера, - а то я боялся, что мы зря ее катаем. Но теперь, благодаря ей, мы знаем, где находится академик. И я могу сейчас сказать Екатерине огромное спасибо!».

«Да, все это так, - прервал излияния Риверы более практичный полицейский камергер Руэда, - но сейчас, в первую очередь, нам нужна хорошая машина, затем документы, чем я сейчас и займусь. Свяжусь со своей конторой и получу дальнейшие указания. Ваша задача – запастись провизией, принять душ, привести себя в цивилизованный вид, а спать будем в пути, по очереди. Вести машину будут только мужчины». Через два – три часа все было готово к путешествию. Камергер Феликс был в отличном настроении и первым сел за руль: «Едем прямо в Трансильванию, легендарную, воспетую североамериканскими и европейскими поэтами и кинематографистами. Едем в самое сердце этой Трансильвании!». Их мощная машина неслась на полной скорости, несмотря на непогоду. Будапешт исчезал в туманной дали, а они неслись вперед к своей цели. Стояла непроглядная, глухая ночь, метель выла, как голодная волчица. Но фары светили ярко, дорогу было видно хорошо, камергер напевал что-то себе под нос, а профессор, в отличие от камергера, чувствовал смертельную усталость, И он очень быстро уснул. И снился ему очень страшный и кошмарный сон! Такие сны снились Ривере не часто, в них несочетаемое и бессмысленное сочеталось друг с другом и получалась абсолютная галиматья. Вещи соединялись с другими вещами, там, где это было просто невозможно. Вот и сейчас Ривера видит, как он бежит из своего дома на фабрику, которая просто вывернута наизнанку и встречает его совершенно голая Екатерина Боровская со своей матерью, которая снимает с себя черный жилет, затем белую рубашку, стоит перед ним обнаженная. Но тело ее медленно становится совершенно красным и она что-то ему говорит непонятное, а затем шепчет на ухо «не бойся, это все Сов, мы все ее рабы, мы все ей подчиняемся». К ним присоединяется Стелла Хокуа в разноцветном бикини и на фоне огня показывает на него пальцем и смеется над ним громадным накрашенным ртом! Потом метель, а Ривера попадает в бассейн, наполненный кровью. Бассейн превращается в море, и Ривера спасается на корабле. Корабль раскачивается все сильнее и сильнее, на нем появляются изрубленные человеческие тела в лужах крови. Ривера падает, захлебывается в них, но выплывает и прыгает в море, а корабль взрывается. Ривера плывет по морю, но вдруг взлетает вверх и видит капитана взорвавшегося корабля, который превращается в президента Чили генерала Оссорию. Генерал улыбается и говорит, обращаясь к Ривере: «ты молодец, ты спас меня, я могу теперь править спокойно, но Сов не успокоится, пока не выполнит свой коварный план. Держитесь, профессор!». Затем картинки сна меняются, как в калейдоскопе: стадион, фанаты, Боровская и ее мать, поезд Сургут – Прага, люди, толпа, огонь. Настойчиво звонит телефон, Ривера берет трубку, слышит голос, но не может разобрать, что ему говорят, какую-то чушь, бессмыслицу. Скорее всего, какой-то смысл в этих словах имеется, но с первого раза уловить его невозможно. Ему говорят: «все эти восемь были больными насквозь и заразными, особенно старших двое. Поэтому они, все восемь, ходили вместе. Ребенок одной был ВИЧ - инфицированным, у другой неполноценный. Девятая все это знала и всем рассказывала об этом. За это восемь избили девятую. Она в реанимации. Иди туда! И вот он идет по дороге, в тени больших великанов. Такая мгла! Но он дойдет обязательно до пустыря, до дома. Млечный путь замер перед ним, как щенок. Да, сирена, и это платформа, и рельсы, и шпалы. И вот она танцует, как сумасшедшая, смотря им всем в глаза. И, как собака несет в конуру перееханную поездом лапу, так и он несет свой грязный китель. Жара! А ему холодно. И он понимает, что главное на земле – это пепел. И он слышит: «мужчина, первая красавица есть первая уродка. Человек без лица – самый умный и порядочный. Мужайтесь, крепитесь!» И перед ним появляется Паола Карранса. Она разнимает двух мужчин, один мужчина защищается, а второй пытается убить его. Но Паола, рискуя жизнью, защищает его. Огромный нож вонзает она в сердце нападающего, тот падает и, превращаясь сначала в банкира, а затем в робота, умирает. Защищенный человек без лица. Паола его защищала. Это кто-то. И Ривера слышит слова: «Все закончилось хорошо. Он спасен, теперь ты уже не плачь. Дальше все будет прекрасно. Все плохое позади, живите и радуйтесь. Все прошло!».

22.

Сейчас уже всем хорошо известно, какой необычайный подъем в литературе и искусстве был в Чили и Мексике с начала 2020 годов. В Чили особенно ярко это было выражено к началу сороковых годов. Там было очень много писателей, поэтов, художников, скульпторов и все это сообщество жило, просто говоря, по своим законам. То же самое и в Мексике. В те годы великий мексиканский поэт де Орденес говорил так: «У настоящего поэта самым главным врагом может быть только другой настоящий поэт!». И с этим афоризмом были согласны абсолютно все писатели и поэты Мексики и Чили. Но, только проблема в Чили состояла в том, что вице-президент Чили - Ибаньес - был тоже писатель, конкретнее писатель-фантаст. Он, этот Ибаньес, еще являлся главой Литературной Хунты, и он тоже считал себя настоящим истинным писателем и поэтом в одном лице. И вот сейчас, в конце ноября 2039 года он ехал в Сант – Яго из Черепашьего острова, то есть от мадам де Сов. И прибыл он в Сант – Яго в превосходнейшем расположении духа. Он думал, что наконец – то получил легендарные технологии производства бензина из растительных масел, да прямо из рук самой мадам де Сов. Ибаньес был счастлив, он уже видел, как резко возрастет его авторитет хозяйственника и политика, как резко повысится экономический статус его страны и как в дальнейшем можно планировать себя и в качестве президента Чили. Ну, и где-то в глубине души, он радовался, что с помощью этой таинственной мадам обманул зазнавшуюся Паолу Каррансу с ее Республикой Перу. Приехав в столицу своей страны, Ибаньес сразу же явился к президенту генералу Оссории, которому высокопарно заявил буквально следующее: «Синьор президент, пришла пора нам выяснить, кто же из нас более дальновиден, кто из нас лучше разбирается в противниках и союзниках. Я или Вы. Скорее всего это буду я и вы сами в этом сейчас убедитесь. Вы всегда считали, что союз и дружба с этой самой мадам де Сов не приведет ни к чему хорошему. Вы всегда считали, что только благодаря ей наша страна находится в состоянии напряженности с Боливией, Кубой, Парагваем и Перу. Как вы были неправы, мой президент, ибо, именно благодаря ей, мы станем не страной, нет, но державой №1, локомотивом всей Южной Америки. Мы обгоним даже Аргентину и Бразилию!».

«Где доказательства?» - очень сухо сказал Оссория, пораженный полудерзким, полусерьезным тоном Ибаньеса. Но вице – президент продолжал находиться в состоянии эйфории и продолжал с подъемом:

«Вы, мой президент, есть глава Военной хунты, а я, ваш вице-президент, есть глава Литературной хунты. Так вот, я задам вам очень риторический вопрос: какая же из них сильнее другой – военная или литературная?.

«Самая сильная хунта в мире, - мрачно усмехнулся президент Чили генерал Оссория, - это банковская или она же олигархическая. Она правит и в США и в Европе. Правда в Европе власть ее несколько ослабела, благодаря моим государственным коллегам Геноле и Каррингтону, но выстоят ли они в этой неравной, а значит смертельной схватке. Хотелось чтобы выстояли, но мы отвлеклись от главной темы нашего разговора: так в чем же ты видишь полезность нашего союза, нашей дружбы с этой самой мадам де Сов?

Дата добавления: 2015-08-17