Красота жестокая и зловещая

Темная сторона разума проглядывает в самих выводах Канта о неза­висимости разума от природы и о потребности в немотивированной вере в добрую Природу. Человеческий разум обладает способностью развоплощать любой предмет познания, чтобы подчинить его себе в форме понятия или же сделаться независимым от него. Но если это так, то есть ли граница, способная воспрепятствовать низведению не только вещей, но и людей до положения управляемых, манипулируемых объектов, источника чьей-то выгоды? Есть ли спасение от рационально спланированного зла и разрушения чужих сердец?

Что и доказывают главные герои Опасных связей Шодерло де Лакло, где рафинированная и просвещенная Красота служит маской, под которой скрывается темная сторона человека, а главное — жажда мести женщины, решившей отплатить жестокостью и злом за притеснение ее пола на протяжении веков.

Жестокое и безжалостное использование разума наводит на мысль, что природа сама по себе не добра и не прекрасна. А тогда что меша­ет представить ее, как Де Сад, в виде беспощадного чудовища, алчущего плоти и крови? Разве человеческая история не дает множества наглядных примеров в подтверждение этого? Иными словами, жестокость заложена в самой природе человека, страдание — это средство достижения удовольствия, единственной цели в этом мире, озаренном безжалостным светом безграничного разума, который насе­ляет мир своими кошмарами. Телесная Красота уже никак не соотно­сится с духовным миром, она лишь выражает жестокое наслаждение палача или мучения жертвы, без всяких моральных прикрас: царство зла торжествует над миром

Рационально спланированное зло. Франсуа Шодерло де Лакло. Опасные связи, 1782

Ваше дело не допустить, чтобы госпожу де Воланж встревожили неосторожные выпады, которые наш юноша позволил себе в своем письме. Избавьте нас от монастыря. Постарайтесь также, чтобы она перестала требовать возвращения писем малютки. Прежде всего, он их не отдаст, он их не хочет отдать, и я с ним согласен: здесь и любовь и разум едино­душны. Я прочел эти письма, преодолевая скуку. Они могут быть полезны. Сейчас объяснюсь.

Несмотря на всю осторожность, с которой мы будем действовать, все может внезап­но обнаружиться. Замужество состоится — не так ли?—и провалится весь наш замысел относительно Жеркура. Но так как я, со своей стороны, намерен ото­мстить матери, мне на этот случай остается обесчестить дочь. Если искусно подобрать эти письма и пустить в оборот только часть их, можно представить дело так, будто маленькая Воланж сделала все первые шаги и сама лезла на рожон. Некоторые письма могли бы скомпроме­тировать даже мать и, во всяком случае, запятнать ее, как виновную в вопиющем попустительстве.

Безграничный разум. Мери Уоллстоун Шелли Франкенштейн, 1818

Никому не понять сложных чувств, увле­кавших меня, подобно вихрю, в эти дни опьянения успехом. Мне первому пред­стояло преодолеть грань жизни и смерти и озарить наш темный мир ослепитель­ным светом. Новая порода людей благо­словит меня как своего создателя; множе­ство счастливых и совершенных существ будут обязаны мне своим рождением. Ни один отец не имеет столько прав на признательность ребенка, как буду иметь я. Раз я научился оживлять мертвую материю, рассуждал я, со временем (хотя сейчас это было для меня невозможно) я сумею также давать вторую жизнь телу, которое смерть уже обрекла на исчезно­вение.

Эти мысли поддерживали мой дух, пока я с неослабным рвением отдавался работе. Щеки мои побледнели, а тело исхудало от затворнической жизни. Бывало, что я терпел неудачу на самом пороге успеха, но продолжал верить, что он может прий­ти в любой день и час. Тайна, которой владел я один, стала смыслом моей жиз­ни, и ей я посвятил себя всецело. Ночами, при свете месяца, я неутомимо и неустан­но выслеживал природу в самых сокро­венных ее тайниках. Как рассказать об ужасах этих ночных бдений, когда я рылся в могильной плесени или терзал живых тварей ради оживления мертвой мате­рии? Сейчас при воспоминании об этом я дрожу всем телом, а глаза мои застилает туман; но в ту пору какое-то безудержное исступление влекло меня вперед. Каза­лось, я утратил все чувства и видел лишь одну свою цель. То была временная одержимость; все чувства воскресли во мне с новой силой, едва она миновала, и я вернулся к прежнему образу жизни. Я собирал кости в склепах; я кощунствен­ной рукой вторгался в сокровеннейшие уголки человеческого тела. Свою мастер­скую я устроил в уединенной комнате, вернее чердаке, отделенном от всех дру­гих помещений галереей и лестницей; иные подробности этой работы внушали мне такой ужас, что глаза мои едва не вылезали из орбит. Бойня и анатомический театр поставляли мне большую часть моих материалов, и я часто содрогался от отвращения, но, подгоняемый все возрастающим нетерпением, все же вел работу к концу.

Дата добавления: 2015-08-17