5 страница. — Мне нужна твоя помощь, — сказала я маме тем вечером, после ужина

— Мне нужна твоя помощь, — сказала я маме тем вечером, после ужина, когда мы стояли и мыли посуду.

— Я думаю, мы уже выяснили, что я не очень хороша в тригонометрии. Может тебе попробовать онлайн репетиторство? — сказала мама.

— Не с математикой помочь. С кое-чем другим.

— Сделаю, все что смогу. В чем тебе нужна помощь?

— Мне нужен совет. Кто самая клевая, крутая и настоящая рокерша на твой взгляд?

— Дебби Харри, — ответила мама.

— Спа…

— Я не закончила, — прервала меня мама. — Ты не можешь просить меня выбрать только одну! Это же тебе не «Выбор Софи». Кэтлин Ханна. Патти Смит. Джоан Джетт. Кортни Лав, в её сумасшедшем разрушительном стиле. Люсинда Уильямс, даже с учетом, что она больше кантри-певица, она все равно крутая. Ким Гордон из «Sonic Youth», ей уже за пятьдесят, а она все еще зажигает. Та женщина из «Cat Power». Джоан Арматрейдинг. А зачем тебе, это что, какой-то проект по социологии?

— Ну, что-то в этом роде, — ответила я, вытирая мытые тарелки. — Это для Хэллоуина.

Мама восторженно хлопнула намыленными руками:

— Ты планируешь нарядиться кем-то из наших?

— Ну, да, — ответила я. — Ты мне поможешь?

***

Мама пораньше ушла с работы, чтобы мы могли пройтись по магазинчикам с винтажной одеждой. Она решила, что нам лучше подобрать стилизованный рок-наряд, вместо того, чтобы копировать какого-то одного артиста. Мы купили пару узких брюк, расцветкой напоминавших кожу ящерицы. Еще коротко стриженный светловолосый парик, с рваной челкой, а-ля Дебби Харри из ранних восьмидесятых, в котором мама дополнительно сделала несколько фиолетовых прядей краской «Manic Panic». Из аксессуаров, мы взяли черную кожаную повязку для одного запястья и около двух дюжин серебряных браслетов для другого. Мама достала свою собственную винтажную футболку с изображением «Sonic Youth», — предупредив меня не снимать её, чтобы кто-нибудь не стянул ее и не продал на eBay за пару сотен баксов, — а также пару черных остроносых, шипованных кожаных ботинок, которые она надевала на свою свадьбу.

На Хэллоуин она нанесла мне макияж, жирную линию черной подводки на глаза, отчего мои глаза стали выглядеть угрожающе опасно. Белую пудру, делавшую мою кожу бледнее. Кроваво-красную помаду, имитирующую раны на моих губы. И вдела в нос фальшивое колечко. Когда я посмотрела в зеркало, я увидела в отражении, как мама смотрит на меня. Может, это было из-за светловолосого парика, но впервые, я подумала, что, наконец, стала походить на моих ближайших родственников.

Родители и Тедди ждали Адама внизу, в то время как я оставалась в своей комнате. Было такое ощущение, что это выпускной или нечто подобное. У папы в руках была камера. Мама практически танцевала от волнения. Когда Адам зашел в дом, осыпая Тедди конфетами «Skittles», родители позвали меня спуститься вниз.

Я прошлась на этих каблуках настолько соблазнительно, насколько это было возможно. Я ожидала, что Адам сойдет с ума при виде меня, ведь его девушка, предпочитающая джинсы и свитера, впервые так вырядилась. Но он лишь улыбнулся своей обычной приветливой улыбкой, усмехнувшись слегка.

— Милый костюмчик, — все, что он сказал.

— Услуга за услугу. Это было честно с моей стороны, — сказала я, указывая на его костюм Моцарта.

— Я думаю, ты выглядишь устрашающе, но симпатично, — сказал Тедди. — Я бы сказал и сексуально, но я же твой брат, это было бы противно.

— Откуда ты вообще можешь знать, что означает «сексуально»? — спросила я. — Тебе всего шесть.

— Все знают, что означает сексуально, — сказал он.

Все, кроме меня, очевидно. Но тем вечером я, кажется, это узнала. Когда мы пошли за сладостями с Тедди, мои собственные соседи, которые знали меня уже много лет, не узнали меня. Парни, которые меня раньше и взглядом не удостаивали, не могли оторвать от меня глаз. И каждый раз когда это происходило, я все больше чувствовала себя этой раскованной сексуальной девушкой, которой притворялась. «Играй роль, пока роль не станет тобой», — действительно работало.

Клуб, в котором играла Shooting Star, был заполнен до отказа. Все были в костюмах, большинство девушек в довольно скабрезных — открывающих грудь костюмах французских горничных, костюмах с плетками для садомазо, в оскорбительных нарядах Дороти из «Волшебника страны Оз» с юбками задранными так высоко, что открывался вид на их ярко-красные подвязки, — в общем, нарядах, в которых я выглядела бы жутко неуклюже. Но я не чувствовала себя неуклюжей той ночью, даже учитывая, что никто кажется не догадывался, что я вообще была в костюме.

— Предполагалось, что ты должна надеть костюм, — поприветствовал меня парень-скелет, прежде чем предложить пива.

— Офигенные штанишки! — прокричала какая-то девчонка мне в ухо. — Ты их в Сиэтле купила?

— А ты не из «Crack House Quartet»? — спросил парень в маске Хиллари Клинтон, имея в виду какую-то рок-группу, которую любил Адам, и терпеть не могла я.

Когда Shooting Star вышли на сцену, я не осталась за кулисами, как обычно делала. За кулисами я могла сидеть на стуле, непрерывно наблюдать за выступлением и не пытаться поддерживать разговор с неизвестными мне людьми. На этот раз я осталась возле бара, и когда та самая девчонка схватила меня за руку и потащила в самую гущу народа, я не стала сопротивляться.

Я никогда раньше не была в танцевальной зоне у сцены. У меня не вызвало интереса бегать по кругу, в то время как пьяные крепкие парни в коже топтались на моих ногах. Но сегодня, я просто втянулась. Я поняла, каково это соединять свою энергию с толпой и одновременно черпать их энергию самой. Это было словно в водовороте, когда это произошло, тебе уже не до ходьбы или танцев, тебя просто засасывает в самую гущу.

Когда Адам закончил свой сет, я еле могла отдышаться и была такая же взмокшая, как и он. Я не пошла за кулисы, чтобы похвалить его раньше остальных. Я ждала, пока он спуститься в клуб, чтобы встретить свою публику, как он делал после каждого концерта. И когда он вышел, с полотенцем вокруг шеи, присосавшись к бутылке воды, я бросилась ему на шею и поцеловала его взасос на глазах у всех. Я чувствовала, как он улыбался, отвечая на мой поцелуй.

— Вы только гляньте, кажется, кто-то очень воодушевился образом Дебби Харри, — сказал он, стирая блеск для губ со своего подбородка.

— Да, наверное. А как насчет тебя? Чувствуешь себя Моцартом?

— Все что я знаю о нем, это только то, что я видел в том фильме. Но, насколько я помню, он был тем еще похотливым самцом, как и я после этого поцелуя. Ты готова уйти? Я могу загрузить вещи и поедем отсюда.

— Нет, давай останемся до последней песни.

— Ты серьезно? — спросил Адам, изумленно приподняв брови.

— Ага. Я могу даже пойти потанцевать с тобой.

— Ты что, выпила? — поддразнил он.

— Только «Kool-Aid», — ответила я.

Мы танцевали, иногда останавливаясь, чтобы поцеловаться, до самого закрытия клуба.

***

По дороге домой, Адам то и дело поворачивался в мою сторону, улыбаясь и качая головой.

— Итак, я нравлюсь тебе такой? — спросила я.

— Хм, — ответил он.

— Так это да или нет?

— Конечно, ты мне нравишься.

— Нет, именно такой. Я понравилась тебе сегодня?

Адам выпрямился.

— Мне понравилось, что ты влилась в шоу и не попросила уехать сразу по окончанию нашего выступления. И мне понравилось танцевать с тобой. И мне понравилось, как комфортно ты себя чувствовала в обществе, таких как я, такой шпаны.

— Но я понравилась тебе такой? Больше?

— Чем что? — спросил он, выглядя действительно озадаченным.

— Чем обычно, — я начинала становиться раздраженной. Я чувствовала себя развязной сегодня, как будто Хэллоуинский костюм подарил мне другую личность, ту, которая была достойна Адама, и моей семьи. Я попыталась объяснить это ему, и, к своему ужасу, обнаружила, что готова буквально расплакаться.

Адам, кажется, почувствовал, что я расстроилась. Он остановил машину у обочины лесовозной дороги и повернулся ко мне.

— Миа, Миа, Миа, — приговаривал он, теребя выбившиеся из-под парика мои собственные волосы. — Вот это ты, которая мне нравится. Ты определенно оделась сексуальнее и, ты знаешь, стала блондинкой, и это по-другому. Но ты, которая была сегодня вечером, та же самая ты, в которую я был влюблен вчера, та же самая, в которую я буду влюблен завтра. Я люблю то, что ты можешь быть хрупкой и жесткой, тихоней и той, кто может надрать кому-нибудь задницу. Черт, да ты одна из самых крутых девчонок, из всех кого я знаю, независимо от того, что ты слушаешь и как одеваешься.

После этого, когда у меня появлялись какие-либо сомнения по поводу чувств Адама, я думала о парике, пылящемся в моем шкафу, и вспоминала о той ночи. И после этого я уже не чувствовала себя неуверенной в себе, я просто чувствовала себя счастливой.

19:13

Он здесь.

Я торчала в пустой больничной палате родильного отделения, желая быть подальше от своих родных, еще дальше от палаты интенсивной терапии и медсестры, и, если уж начистоту, от того, что сказала медсестра, и что я осознала только сейчас. Мне нужно было находиться где-то, где люди не печалились бы, где думали только о жизни, а не о смерти. И поэтому я пришла сюда, в обитель кричащих малышей. И в самом деле, плач новорожденных успокаивает. В них уже столько воли к жизни.

Но сейчас здесь тихо. Поэтому я сижу на подоконнике, любуясь ночью. На парковке раздается скрип тормозов, и этот звук вырывает меня из грёз. Я смотрю вниз как раз вовремя, чтобы успеть заметить кусочек задней фары розовой машины, исчезнувшей в темноте. У Сары, девушки Лиз, ударницы из Shooting Star, есть розовый Dodge Dart. Затаив дыхание, я жду, когда Адам выйдет из тоннеля. И вот он здесь, поднимается по склону, кутаясь в свою кожаную куртку от холода зимней ночи. Я вижу, как поблескивает в свете фонарей цепочка его бумажника. Он останавливается и поворачивается назад, отвечая кому-то, идущему следом. Я вижу размытые очертания девушки, вышедшей из тени. Сначала я думаю, что это, должно быть, Лиз. Но затем вижу косу.

Как бы мне хотелось сейчас обнять её. Чтобы поблагодарить за то, что, если мне что-то нужно, она всегда на шаг впереди.

Конечно, Ким поехала к Адаму, чтобы рассказать ему лично, вместо того, чтобы обрушивать такие новости по телефону, а затем еще и привезла его сюда, ко мне. Ведь только Ким знала, что у Адама концерт в городе. Должно быть, ей каким-то образом удалось уговорить свою мать поехать в центр. И, судя по отсутствию миссис Шейн, Ким, наверное, убедила её отправиться домой, а сама попросила остаться со мной и Адамом. Помнится, ей понадобилось целых два месяца, чтобы получить разрешение на полет на вертолете с дядей, поэтому я поражена, сколько свободы подруга умудрилась заполучить всего лишь за несколько часов. Должно быть, Ким отважно пробралась через кучу пугающих громил на входе и прочих пижонов внутри, чтобы найти Адама. И она оказалась достаточно храброй, чтобы рассказать ему всё.

Знаю, что звучит глупо, но я рада, что это была не я. Не думаю, что смогла бы выдержать такое. А Ким пришлось.

И сейчас, благодаря ей, Адам, наконец, здесь.

Весь день я представляла его приезд, как в своём воображении бегу ему навстречу, несмотря на то, что Адам не может меня видеть, и, насколько могу судить, это не имеет ничего общего с фильмом «Привидение», где ты можешь проходить сквозь своих любимых, а они чувствуют твое присутствие.

Но сейчас, когда Адам здесь, меня словно парализовало. Я боюсь его увидеть. Увидеть его лицо. Я видела Адама плачущим дважды. Первый раз, когда мы смотрели фильм «Эта замечательная жизнь». А в другой раз, когда мы были на железнодорожном вокзале Сиэтла и увидели мать, которая кричала и шлепала своего сына, страдающего синдромом Дауна. Адам просто притих, и только когда мы отошли, я увидела слезы, текущие по его щекам. И это, черт подери, разрывало мне сердце. Поэтому если он плачет — меня это убьет. Забудьте о том, что у меня есть какой-то там выбор. Только один лишь вид плачущего Адама способен меня убить.

Я такая трусиха.

Я смотрю на часы на стене. Уже перевалило за семь. Значит, Shooting Star все-таки не будут выступать на разогреве у Bikini. Какая досада. Это был бы огромный прорыв для них. На секунду я задумываюсь, будут ли остальные участники группы выступать без Адама. Впрочем, я в этом сильно сомневаюсь. И не только потому, что он их фронтмен и ведущий гитарист. Просто у группы есть что-то вроде кодекса чести. Для них важна верность своим чувствам. Прошлым летом, когда Лиз и Сара расстались (что, как оказалось, затянулось на целый месяц), и Лиз была слишком расстроена, чтобы играть, они отменили пятидневный тур, несмотря на то, что один парень из другой группы, Кордон, был готов играть на ударных вместо нее.

Я наблюдаю, как Адам идет к главному входу больницы, а за ним плетется Ким. Прямо перед тем, как зайти под навес над автоматическими дверями, он поднимает лицо к небу. Адам дожидается Ким, но ещё мне хочется думать, что он смотрит на меня. Его лицо, освещенное фонарями, ничего не выражает, как будто кто-то стер всю его личность, оставив взамен всего лишь маску. Он совершенно не похож на себя. Но, по крайней мере, он не плачет.

И это дает мне силы отправиться ему навстречу. Точнее отправиться ко мне, в палату интенсивной терапии — туда, куда, я знаю, он захочет попасть. Адам знаком с Ба, Дедом и моими кузенами, и, думаю, позже он присоединится к их бдению в комнате ожидания. Но сейчас он идёт ко мне.

***

А в палате интенсивной терапии время по-прежнему словно застыло. Возле моей кровати один из хирургов, который подходил ко мне раньше, — тот, который много потел и, когда пришла его очередь ставить музыку, выбрал рок-группу Weezer.

Тусклое искусственное освещение постоянно поддерживается на одном и том же уровне, но суточный ритм все равно побеждает, и ночная тишина окутывает это место. Сейчас здесь не так безумно как днем, словно медсестры и приборы все немного устали и перешли на экономичный режим питания.

Так что когда из коридора, примыкающего к палате интенсивной терапии, раздается голос Адама, он действительно всех будит.

— Что значит, мне нельзя войти? — кричит он.

Я прохожу через палату и встаю как раз напротив автоматических дверей. Мне слышно, как санитар снаружи объясняет Адаму, что ему нельзя находиться в этой части больницы.

— Да это бред собачий! — кричит Адам.

А в палате все медсестры уже настороженно посматривают на дверь. Я почти уверена, что они думают: «Мало нам справляться с тем, что происходит внутри, так еще и ненормальных снаружи унимать надо?». И я хочу объяснить им, что Адам не ненормальный, что он никогда не кричит, только в исключительных случаях.

Седеющая медсестра средних лет, которая не осматривает пациентов, а только сидит, следя за показаниями компьютеров и отвечая на телефонные звонки, кивает и встает, показывая, что вызывается разрулить эту ситуацию. Она оправляет свои помявшиеся белые штаны и подходит к двери. Уж точно не лучший вариант из тех, кто мог бы поговорить с ним. Как бы я хотела попросить их послать медсестру Рамирес, ту, которая успокоила Ба и Деда (и которая напугала меня). Она бы смогла успокоить и его. А эта сделает только хуже. Я иду следом за медсестрой сквозь раздвижные двери туда, где Адам и Ким спорят с санитаром. Санитар смотрит на медсестру.

— Я сказал, что им нельзя здесь находиться, — объясняет он. Медсестра отпускает его, махнув рукой.

— Чем могу помочь, молодой человек? — спрашивает она Адама. Её голос звучит раздраженно и нетерпеливо, как у некоторых папиных коллег в школе, которые, по его словам, только и делают, что отсчитывают дни до пенсии.

Адам прочищает горло, пытаясь собраться.

— Я бы хотел навестить пациента, — говорит он, показывая на двери, отделяющие его от палаты интенсивной терапии.

— Боюсь, это невозможно, — отвечает медсестра.

— Но моя девушка, Миа, она…

— Ей оказывается вся необходимая медицинская помощь, — прерывает она его. Её голос звучит устало, слишком устало, чтобы выразить сочувствие, слишком устало, чтобы её могла беспокоить любовь молодых людей.

— Я понимаю. И благодарен за это, — продолжает Адам. Он изо всех сил старается играть по её правилам, говорить по-взрослому, но я слышу, как он запинается, когда произносит: — Но мне очень нужно её увидеть.

— Мне очень жаль, молодой человек, но посещения только для ближайших родственников.

Я слышу, как Адам вздыхает. Ближайшие родственники. Медсестра не хотела быть грубой. Она просто не знает, но Адаму об этом неизвестно. Я чувствую потребность защитить его, и защитить медсестру от того, что он может с ней сделать. Я инстинктивно тянусь к Адаму, хотя и не могу в действительности дотронуться до него. Но теперь он стоит ко мне спиной, понурив плечи, на пошатывающихся ногах.

Ким, которая до этого подпирала стену, неожиданно оказывается рядом с Адамом, не давая ему упасть. Обхватив его обеими руками за талию, она поворачивается к медсестре, её глаза светятся яростью.

— Вы не понимаете! — кричит она.

— Мне позвать охрану? — спрашивает медсестра.

Уступая ей, Адам подаёт Ким знак рукой и шепчет: «Не надо!».

И Ким прекращает. Не сказав более ни слова, она кладет руку Адама себе на плечо и частично переносит его вес на себя. Адам практически повисает на Ким, но после нескольких спотыканий она приспосабливается к этой ноше. Она выдерживает это.

***

У нас с Ким была теория, что почти все в этом мире можно разделить на две группы.

Есть люди, которые любят классическую музыку. И люди, которые любят поп-музыку. Есть городские люди. И деревенские. Те, кто пьют Кока-колу. И те, кто пьют Пепси. Есть традиционалисты и свободомыслящие. Девственники и не девственники. В старшей школе бывают девочки, у которых есть бойфренды, и такие, у кого их нет.

Мы с Ким всегда считали, что относимся к последней категории.

— Это не значит, что мы станем сорокалетними девственницами, — убеждала она. — Просто мы такие девчонки, которые начинают встречаться с парнями в колледже.

Для меня это всегда имело смысл, даже казалось предпочтительным. Моя мама была из тех девушек, кто встречается с парнями в старшей школе, и она всегда отмечала, что мечтала бы не растрачивать свое время таким образом.

— Не так уж часто девушке хочется напиться дешевого пива, подкрадываться ради забавы к спящим коровам или целоваться, лежа в кузове пикапа. А для тех парней, с которыми я встречалась, подобное вполне приравнивалось к романтическому вечеру.

Папа же, наоборот, по-настоящему ни с кем не встречался до колледжа. В старшей школе он был застенчивым парнем, но когда начал играть на ударных, и на первом году обучения в колледже вступил в одну панк-группу — бум! — у него появилась куча девушек. Ну, или, по крайней мере, несколько девушек до того, как он встретил маму, и — бум! — у него появилась жена. И я подозревала, что у меня будет примерно также.

Так что и для Ким, и для меня стало сюрпризом, когда я оказалась в первой группе девушек — девушек, которые встречаются с парнями в старшей школе. Поначалу я пыталась скрыть это. Придя с концерта Йо-Йо Ма, я рассказала Ким всё лишь в общих чертах. А про поцелуй и вовсе не упомянула. И свое упущение вполне логически обосновывала: нет смысла разводить шумиху из-за какого-то поцелуя. Один поцелуй еще не делает нас парой. Я и раньше целовалась с парнями, и обычно на следующий же день такой поцелуй испарялся, как капля росы на солнце.

Вот только отличие состояло в том, что с Адамом всё было по-настоящему. Я знала это по тому, как тепло разлилось по всему моему телу ночью, после того как он довез меня до дома и еще раз поцеловал на крыльце. По тому, как я не могла заснуть до самого рассвета, прижав к себе подушку. По тому, как на следующий день не могла ни есть, ни стереть улыбку со своего лица. Я осознала, что поцелуй стал дверью, войдя в которую, я оставила Ким по ту сторону.

Спустя неделю и еще несколько украдкой запечатлённых поцелуев, я знала, что должна рассказать все Ким. Мы пошли выпить кофе после школы. И хотя на дворе стоял май, ливень был как в ноябре. От того, что предстояло, я чувствовала, что мне не хватает воздуха.

— Я плачу. Будешь этот свой модный напиток? — спросила я. Это была еще одна из двух категорий, которые мы определяли: были люди, которые пили простой кофе, а были люди, предпочитавшие навороченные кофейные напитки, типа мятного латте, от которого Ким была в абсолютнейшем восторге.

— Думаю, я попробую чай с молоком, специями и корицей, — сказала она, кинув на меня суровый взгляд, явно говорящий: «Мне не будет стыдно за выбранный напиток».

Я купила нам напитки и кусочек ягодного пирога, прихватив две вилки. Сев напротив Ким, я ковырнула вилкой причудливо украшенную корочку пирога.

— Я должна тебе кое-что рассказать, — начала я.

— Кое-что о том, что ты обзавелась парнем? — притворно удивленно поинтересовалась Ким, хотя даже опустив взгляд, я с уверенностью могла сказать, что она закатила глаза.

— Откуда ты знаешь? — спросила я, встретившись с ней взглядом.

Она вновь закатила глаза.

— Ой, не надо. Все это знают. Это самая обсуждаемая сплетня, после той, что Мелани Фэрроу бросила школу, чтобы родить ребенка. Это же словно кандидат в президенты от демократов решил связать себя узами брака с кандидатом республиканцев.

— А кто говорит о браке?

— Я же метафорически, — пояснила Ким. — В любом случае, я знаю. И знала еще даже до того, как об этом узнала ты сама.

— Чушь собачья.

— Да ладно тебе. Парень вроде Адама на концерте Йо-Йо Ма? Он же тебя умасливал.

— Это не так, — отнекивалась я, хотя, конечно, прекрасно понимала, что так оно и есть.

— Я просто не понимаю, почему ты не сказала мне раньше, — очень тихо добавила Ким.

Я уже было начала заговаривать ей зубы тем, что «один поцелуй — это еще не отношения» и объяснять, что не хотела раздувать из мухи слона, но остановила себя. И призналась:

— Я боялась, что ты разозлишься на меня.

— Я не злюсь, — ответила Ким. — Но разозлюсь, если ты еще раз соврешь мне.

— О’кей, — только и сказала я.

— Или если ты превратишься в одну из тех девчонок, которые всюду таскаются за своими парнями и говорят о себе во множественном числе: «Мы любим зиму. Мы думаем, что Velvet Underground[20]— родоначальники альтернативы».

— Ты же знаешь, что я не буду говорить с тобой о роке. Ни в единственном числе, ни во множественном. Обещаю.

— Вот и отлично, — ответила Ким. — Потому что, если ты превратишься в одну из таких девушек, я пристрелю тебя.

— Если я превращусь в одну из таких девушек, я сама принесу тебе пистолет.

На это Ким рассмеялась, по-настоящему, и напряжение спало. Она положила кусок пирога в рот.

— Как твои родители восприняли это?

— Папа прошел все пять степеней скорби — отрицание, злость, принятие и что там еще, — и все за один день. Думаю, он больше беспокоится о том, что настолько стар, что у его дочери уже есть парень, — я остановилась, чтобы сделать глоток кофе, оставив слово «парень» витать в воздухе. — И он утверждает, что до сих пор не может поверить, что я встречаюсь с музыкантом.

— Ты сама музыкант, — напомнила мне Ким.

— Ну, ты понимаешь, о чем я — с панком.

— Shooting Star играют эмокор, — поправила меня Ким. В отличие от меня, она интересовалась бесчисленным множеством современных музыкальных течений: панк, инди, альтернатива, хардкор, эмокор.

— В основном, это все пустые разговоры, ты же знаешь, это часть папиного образа а-ля галстук-бабочка. Думаю, папе нравится Адам. Они познакомились, когда он забирал меня на концерт. А теперь папа хочет, чтобы я пригласила его к нам на обед, но прошла всего лишь неделя. И я пока не готова к моменту встречи своего парня с предками.

— Не думаю, что когда-нибудь вообще буду к этому готова, — Ким передернуло от одной только мысли. — А что насчет твоей мамы?

— Она предложила свозить меня на прием к врачу по планированию семьи, чтобы взять рецепт на противозачаточные, и посоветовала заставить Адама провериться на различные заболевания. А пока велела затариться презервативами. Даже дала десять баксов, чтобы я начала готовить свой запас.

— И ты начала? — ахнула Ким.

— Нет, ведь всего неделя прошла, — напомнила я. — Здесь мы пока еще в одной группе.

— Пока, — сказала Ким.

***

Еще одна категория, которую мы с Ким придумали, состояла из тех, кто пытался быть крутым в школе, и тех, кто нет. И относительно этой категории я думала, что Адам, Ким и я состоим в одной группе, потому что, хотя Адам и был крутым, он не старался таковым быть. Для него это было само собой разумеющимся. Поэтому я рассчитывала, что мы трое станем лучшими друзьями. Надеялась, что Адам полюбит всех, кого люблю я, также сильно.

Так оно и вышло, если говорить о моей семье. Адам практически стал третьим ребенком. Но с Ким получилось не столь удачно. Адам общался с ней так, как, по моим представлениям, он общался бы с такой девчонкой, как я. То есть он был достаточно милым — вежливым и дружелюбным, но отстранённым. Он не пытался войти в её мир или завоевать её доверие. Я подозревала, что он просто не считал её достаточно крутой, и это меня злило. После примерно трех месяцев отношений, у нас состоялась крупная ссора по этому поводу.

— Но я ведь не с Ким встречаюсь. Я встречаюсь с тобой, — сказал Адам после того, как я обвинила его в том, что он был недостаточно мил с ней.

— И что? У тебя полно подруг. Почему бы не принять и её в эту ораву.

Адам пожал плечами.

— Не знаю. Просто не получается.

— Какой же ты сноб! — сказала я, неожиданно взбесившись.

Адам посмотрел на меня, нахмурившись, словно я была задачкой по математике на доске, которую он пытался решить.

— И почему же это я сноб? Ты не можешь заставить меня дружить с ней. Просто у нас очень мало общего.

— Вот поэтому ты и есть сноб! Тебе нравятся только такие же люди, как и ты сам, — прокричала я. И вылетела на улицу, ожидая, что он последует за мной, умоляя о прощении, но когда этого не произошло, моя ярость только удвоилась. Я отправилась на велосипеде прямо к дому Ким. Она выслушала мои обвинения в адрес Адама с абсолютно ничего не выражающим лицом.

— Это просто смешно, что ты сказала Адаму, что ему нравятся только такие же люди, как он сам, — отчитала она меня, когда я закончила. — Ведь ему нравишься ты, а ты уж точно не такая как он.

— В том-то и проблема, — пробормотала я.

— Что ж, значит разбирайся с ней. Но только не впутывай меня в свою драму, — сказала она. — Кроме того, он мне тоже не так уж и нравится.

— Не нравится?

— Нет, Миа. Не все тут головы теряют при виде Адама.

— Я не это имела в виду. Я просто хочу, чтобы вы, ребята, стали друзьями.

— Ага, а я хочу жить в Нью-Йорке и иметь нормальных родителей. Как там сказал тот парень[21]: «Ты не всегда можешь получить то, что хочешь».

— Но вы двое — самые важные люди в моей жизни.

Ким посмотрела на мое красное и влажное от слез лицо, её выражение немного смягчилось, и она нежно улыбнулась.

— Мы знаем это, Миа. Но мы с ним из разных частей твоей жизни, как музыка и я — составляем разные её стороны. И это нормально. Тебе не нужно выбирать ту или иную сторону, по крайней мере, мне так кажется.

— Но я хочу, чтобы эти стороны моей жизни объединились.

Ким покачала головой.

— Так не бывает. Послушай, я принимаю Адама, потому что он любит тебя. И могу предположить, что он принимает меня, потому что ты любишь меня. Если это заставляет тебя чувствовать себя лучше, то твоя любовь нас объединяет. И этого достаточно. Мы с ним не должны любить друг друга.

— Но я хочу этого, — сетовала я.

— Миа, — сказала Ким, нота предостережения в её голосе подала сигнал, что терпение подруги на исходе. — Ты начинаешь вести себя как одна из тех девушек. Ещё не хочешь принести мне пистолет?

Позже тем же вечером я заглянула к Адаму, чтобы извиниться. Он принял мои извинения вместе с полным смущения поцелуем в нос. И дальше ничего не изменилось. Они с Ким продолжали вежливое, но отстраненное общение, несмотря на то, сколько раз я пыталась показать каждому из них, насколько хорош другой. Самое смешное заключалось в том, что я никогда не придавала особого значения словам Ким о том, что они связаны друг с другом через меня, до того самого момента, пока не увидела, как она практически несёт Адама по коридору больницы.

20:12

Я смотрю, как Ким и Адам исчезают в конце коридора. Я хочу последовать за ними, но я словно приклеена к линолеуму, не в состоянии двигать своими призрачными ногами. И только после того, как они поворачивают за угол, я, наконец, могу встать и пойти за ними, но они уже зашли в лифт.

Дата добавления: 2015-08-17