Мода на невинность 19 страница

– А где котенок? – быстро спросила я.

– Котенка я тебе не отдам, – спокойно произнес он. – Надо и меру знать. У детей теперь будет память о предках. А у меня котенок. Все честно, все пополам. Я ведь тоже родственник Николая Александровича.

Он думал, что я не знаю! Так оно и вышло, что медальон не имел особой ценности, а этому грабителю наплевать на генеалогическое древо, лишь бы деньги...

– Отдавай котенка, – дрожащим голосом сказала я. – Так нечестно!

– Очень даже честно! Я тебе говорю... – терпеливо объяснял он.

– Скульптура Бенвенуто Челлини! – вдруг выпалила я. – Минимум полтора миллиона долларов!!!

Он посерел и плюхнулся обратно на стул.

– Так ты знаешь... – прошептал он ошеломленно и схватился за графин, но тот был уже пуст. – Человек, еще водки!

«Человек» за стойкой даже не пошевелился из принципа.

– Так ты знаешь...

«Спасибо тебе, голубчик Марк!» – горячо подумала я.

– Отдавай!

– Нет, – неожиданно твердо заявил Ник. – Тут уж что хочешь со мной делай, но эту вещь я тебе не отдам. Я буду бороться за нее до последнего... все средства хороши.

– Ты не сможешь пронести котенка через таможню, – сообразила я.

– Смогу. У меня есть план. Если бы у меня не было плана, разве я бы на это решился?

Он вдруг успокоился и закурил сигарету.

– Так ты специально ехал за этим в Россию? Заранее все продумал?

– Ну, все продумать нельзя... Я знал об этой скульптуре от дедушки. От дедушки Григория. Никто ему не верил, думали, что старик в маразме, а я верил, что это котенок Челлини. Мы с Виргинием некоторое время назад связывались по электронной почте с Америкой, с его отцом, и он окончательно подтвердил.

– По Интернету? – лихорадочно соображала я. – Значит, ваши переговоры как-то зафиксированы, можно доказать...

– Да ничего нельзя доказать, – зевнул он. – Мы не дураки.

– Ник...

– Что?

– Ник, ты не чувствуешь себя подлецом?

– Что такое «подлец»? – улыбнулся он. – Я американец. Я всех этих русских тонкостей не различаю...

– Ты ведь не танцор даже, правда? Ты стриптизер в ночном клубе...

– Ну и что, каждый зарабатывает свой хлеб как может. Кстати, откуда ты об этом узнала? А-а, догадываюсь, Виргиний проболтался... Он дурак.

– Той ночью ты был у нас.

– Что? – нахмурился он. – Я не понимаю, какой ночью.

– Когда Инесса погибла.

– Боже мой, Инесса погибла! – закатил он глаза. – Какое горе! Я ничего не знал. Был очень занят. Ее уже похоронили? Завтра же схожу на могилку... Впрочем, нет, никуда не пойду, слишком много дел.

– Ты веришь в бога?

– Я верю, что бог на стороне удачливых людей, – серьезно произнес он.

– Той ночью ты был у нас. У Инессы. Ты все видел... Дождь, Потапов на своем грузовике. Ты взял, что тебе нужно, и смылся. Тебе было наплевать, что она умирает там, в грязи.

– Кто-нибудь меня видел? Нет. Как говорил мой родной дедушка – «на нет и суда нет».

– Я тебя просто убью! – с отчаянием воскликнула я. – И никакой Челлини тебе на том свете не понадобится. Пусть меня посадят – пусть, мне уже все равно.

– О, детка, тише, тише... – засмеялся он, и этот смех меня окончательно добил.

Произошедшее далее я помню смутно – кажется, я ударила пустым графином Ника по голове, он увернулся, графин звонко разбился на покрытом плиткой полу. Прибежал швейцар, пыхтя как паровоз, узнал меня и уже собрался вызвать милицию, но Ник отговорил его.

– Это сумасшедшая девушка, – печально сказал он. – Хочет выйти за меня замуж и уехать в Америку. Все хотят уехать в Америку!

Этот подлец еще специально говорил с акцентом, чтобы дистанцироваться от меня.

Швейцар был полностью солидарен с Ником.

– Да, все они вертихвостки!

Меня вытолкали за пределы гостиницы.

Я хотела сразу идти к капитану Фоменко, но меня одолели сомнения. Поверят ли они (в смысле люди, представляющие власть) мне, решатся ли они на обыск американского гражданина Ника Ивашофф?.. А если и решатся, не будет ли котенок Челлини конфискован в пользу государства, как говорится, не нашим, не вашим?.. Я всех этих юридических тонкостей не знала. Конечно, при изрядном желании можно доказать, что скульптура принадлежит Борису и Глебу, но... а вдруг котенок как-нибудь случайно потеряется, пока суд да дело?.. Вот так возьмет и потеряется в одном из шкафчиков местной прокуратуры!

От отчаяния я заплакала.

Мне было так горько, что я мечтала только об одном – чтобы меня пожалели. Чтобы меня пожалел он.

Он как раз шел мне навстречу...

– Оля!

– Вадим Петрович! – Я бросилась ему на шею. – Идемте со мной!

– Идем... Куда?

– Идемте в милицию... Ах нет, я не собираюсь заявлять на вас... есть человек, очень большой негодяй, его надо наказать...

– Что он с тобой сделал? – Лицо Вадима Петровича вдруг сделалось каменным, и проступило то странное, неистовое выражение, словно он был готов убить всякого, кто обидит меня.

– Нет, со мной ничего, это касается Инессы, он ее обокрал, надо вернуть все ее детям, чтобы справедливость...

– Ничего не понимаю, – сказал Вадим Петрович, успокоившись, когда понял, что никто лично меня не обижал.

– И не надо, – вздохнула я. – У меня кое-что есть, спрячьте пока у себя. Я потом Глебу отдам, не сейчас...

Я передала ему медальон, но Вадим Петрович даже не посмотрел на него, просто положил в карман. В этом было что-то патологическое... его ничто не интересовало, кроме меня, – это и льстило, и нагоняло тоску, словно брел за мной одинокий бродячий пес, отогнать которого не было никакой возможности, он и раздражал, и вызывал ненужные сомнения. А вдруг Вадим Петрович действительно меня любит – так, как он говорил мне?..

– Так ты расскажешь? – доверчиво спросил он.

– Нет, потом. – Я почему-то переменила свое решение, мне показалось неразумным впутывать в эту историю третьих лиц. Только я и Инесса.

– Как хочешь... Идем в милицию?

– И в милицию мы тоже не пойдем. Незачем вам туда ходить... скажите спасибо тете Зине.

Мы побрели в сторону нашей улицы.

– Ты знаешь, а не проходит, – произнес Вадим Петрович со своей странной улыбкой.

– Что?

– Эйфория... ты ведь назвала это эйфорией?

– Ах вот вы о чем... Слишком мало времени прошло, – рассеянно ответила я. У меня в голове стал вырисовываться план, как вернуть котенка Челлини. Если не получится, тогда действительно следует обратиться в правоохранительные органы, к капитану Фоменко... И в самом деле, так мало времени! Ник сказал, что они уезжают завтра...

– Оля...

– А?..

Мы стояли под липами в каком-то пустынном переулке, и Вадим Петрович повернул меня к себе и обнял. Я хотела оттолкнуть его, но тут же передумала и прижалась к нему сильнее.

– Поздно пить боржоми, когда почки отвалились... – пробормотала я.

– В каком смысле?

– Нет, это я так...

Рядом был облупившийся деревянный забор, по нему ползла божья коровка.

– Я тебя не пущу... мы теперь будем вместе!

– Какая жалкая у вас добыча... – с усмешкой пробормотала я.

– Ты о чем? – с ужасом спросил он. – Ты о себе так? Нельзя... вспомни, что еще тебе говорила Инесса?

– Что я люблю вас. Что я всегда любила вас, с самого начала, но считала свое чувство преступным и оттого сходила с ума...

– Как жаль, что она ушла от нас!

– Очень, очень жаль...

Я провела рукой по его лицу, и опять мою ладонь словно обожгло. Этот человек был мне родным!

– Ты меня нюхаешь? – испугался он. – Я что, как-то не так...

Я уткнулась в его шею, в то место, где она соединялась с плечом.

– Я всю жизнь хотела вас понюхать, – призналась я. – То есть от вас никогда ничем не пахло, вы, Вадим Петрович, известный чистюля и гигиенист, но у любого человека есть собственный запах, надо только подойти близко, прижаться носом прямо к коже... я очень давно хотела это сделать.

– Ну... и?..

– Я не знаю... Кажется, нет ничего такого, что бы меня оттолкнуло.

– Слава богу! – обрадовался он.

– Нет, мы с вами все-таки сумасшедшие...

– Так ты не уйдешь? – с надеждой спросил он.

– Нет. Только тетя Зина меня не поймет...

– Ну что ж... не могут же все быть счастливыми! – И он опять улыбнулся.

Все-таки в этот вечер нам пришлось расстаться, но я обещала, что ненадолго. В самом деле, неужели слова имеют обратную силу?.. Я, похоже, действительно его любила.

Тетя Зина сидела дома за томиком Ушинского, увидев меня, она принялась читать вслух некоторые, особо понравившиеся ей места и совершенно не обратила внимания на то, что я делаю. А я собрала кое-какие вещи в пакет.

– Ты что, опять куда-то уходишь? – встрепенулась она, когда я была уже у двери.

– Ненадолго, тетенька, ненадолго! – обещала я ей.

Через некоторое время я была опять у этой растреклятой гостиницы. Глупо соваться в главный вход, и поэтому я быстро переоделась в кустах. Коричневое платье с пелериной, темная косынка на голову, под которую я спрятала свои слишком заметные волосы, стоптанные тети-Зинины тапочки. Рядом валялось жестяное ведро, и я, по какому-то наитию, прихватила его с собой.

Сгорбившись, я прошаркала через площадь – швейцар даже не посмотрел в мою сторону: вероятно, я представляла собой очень унылое зрелище – и толкнулась в дверь с надписью «Служебный вход». К моему счастью, она была открыта и мне не пришлось лезть через забор, что, при моей ловкости, было довольно рискованно...

Я оказалась на заднем дворе – здесь был свален мусор, высилась поленница серых дров и росла крапива. Для полной убедительности я прихватила с собой и швабру, которая стояла тут же, у поленницы. Никого не было, только из распахнутой двери, которая вела, скорее всего, на кухню ресторана, раздавались какие-то голоса и гремели кастрюлями. Я мельком посмотрела в черное закопченное окно первого этажа – типичная провинциальная уборщица. Баба Глаша или тетя Маша... Темный платок скрывал половину лица, и мой возраст определить было трудно.

Это действительно оказалась кухня – огромная жестяная вытяжка тянулась вдоль стены, пахло щами и котлетами, в конце коридора персонал в белых халатах таскал баки. Не глядя в ту сторону, я свернула в коридор, продолжая усердно изображать из себя уборщицу.

Поднялась вверх по лестнице. Я почти не боялась, что меня поймают и начнут пытать с пристрастием – «А вы, гражданка, что здесь делаете?» – я бы тогда точно рассказала всем про Ника. И потом, что бы мне сделали? Отвели бы в милицию? Я сама туда собиралась в случае неудачи...

Второй этаж был пуст, ковровая дорожка с проплешинами, множество дверей. Со шваброй в руках я подошла к одной из дверей, делая вид, что подметаю, прислушалась... Тишина.

И вдруг я вспомнила, что Ник собирался остановиться в люксе, а эти номера никак не напоминали люкс.

Я поднялась на третий этаж. Мимо меня прошли двое мужчин в спортивных костюмах. Я обмерла, но они даже не посмотрели в мою сторону – наверное, постояльцы.

Четвертый, последний этаж выглядел иначе – дорожки здесь были приличные, двери не облезлые, ручки на них золотые. В другом конце коридора была стойка дежурной по этажу, но, на мое счастье, за ней никого не оказалось. Простота и непринужденность нравов. Я стала ходить по коридору, прислушиваясь, что творится за дверями.

Почти за всеми была тишина, за одной бубнил телевизор, за другой плакал ребенок. Уж за этой Ника точно нет...

Послышался уверенный стук каблучков, и я ретировалась обратно, на служебную лестницу. Так и есть, это была дежурная по этажу. Она села за стойку и стала трепаться по телефону с какой-то Ниной, обсуждая с нездоровым интересом, как мариновать баклажаны. «А, что б тебя...» – с досадой подумала я, садясь на ступени. Здесь меня не было видно из коридора. Дежурная мешала. Минут сорок она болтала, и в это время мимо меня прошли еще две женщины и один мужчина с огромными сумками, и каждый раз при этом я вскакивала и изображала бурную деятельность.

Потом наступила тишина, и как будто все замерло. Я сидела на ступенях, прислонившись спиной к стене, и смотрела в большие окна, выходившие во двор. Сверху ничего не было видно – только макушки деревьев отливали изумрудным светом в лучах заходящего солнца.

Произошло что-то непонятное – незаконным образом, закамуфлировавшись, я пробралась в эту гостиницу и теперь сидела на лестнице и глядела в чужие окна, в любой момент меня могли разоблачить, стоило той же дежурной, например, пройтись до конца коридора, а я впала в какой-то сонный транс.

Золотая пыль вилась передо мной – она не падала вниз с потолка и не поднималась сквозняком со ступеней, она вертелась ленивым смерчем, завораживая меня. Эта пыль что-то напоминала мне, отчего я чувствовала себя чересчур спокойно, я глядела сквозь нее на деревья и едва не плакала от умиления. «Ты весь в золотой пыли...» Откуда это, про золотую пыль?..

Инесса умерла, но я неожиданно почувствовала себя счастливой. Почти счастливой, так скажем... потому что примешивалась к этому чувству душевная боль – из-за несовершенства мира, из-за несовершенства людей... такие, как я, никогда не могли быть счастливы до конца, но и того, что я испытывала, было достаточно...

На этаже хлопнула дверь, совсем рядом, – я тут же вскочила и принялась тереть плешивой шваброй ступени. Мне вдруг пришло в голову, что в этой, пусть даже не роскошной провинциальной гостинице никто не пользуется подобными средствами для уборки, наверное, для такого существуют пылесосы, но сгорбленная убогая фигурка со шваброй была настолько привычна глазу – она шла из далекого прошлого, она была уже в генах, что именно поэтому, наверное, меня никто не замечал. Конечно, если бы вдруг появилась настоящая сотрудница «Континенталя», меня бы быстро разоблачили, но для всех прочих я была невидимкой...

Я склонилась над ступенями, а мимо меня прошлепали ноги в залихватских ботинках сорок шестого размера. Я вздрогнула, боясь обернуться, а ботинки, спустившись на один пролет, вдруг торопливо затопали обратно вверх. Неужели он меня узнал?..

Ботинки прошли мимо меня, свернули в коридор, и Виргиний крикнул кому-то:

– Дверь закрой, урод!..

И тут он окончательно ушел, насвистывая бравурную мелодию, и, даже не глядя, мне было ясно, что Виргиний очень доволен и счастлив. Понятно, отчего он счастлив, – впереди его ждали большие барыши.

Судя по всему, дверь, в которую он заглядывал, была совсем близко, первой к лестнице. Раз, два, три... он сделал всего лишь три шага.

Теперь должна уйти дежурная по этажу – она бы очень удивилась, если б увидела выруливающее со стороны служебной лестницы странное существо в коричневом платье, которое прямиком направлялось к приезжим американцам!

План мой особой продуманностью не отличался – я собиралась проникнуть в номер к друзьям и там с боем экспроприировать экспроприированное. Я очень рассчитывала на то, что одного из постояльцев не будет, так что сейчас судьба шла мне прямо в руки... Сначала я хотела выкрасть ключи от номера, но номера-то я не знала, да и ключи были под надежной охраной у администраторши на первом этаже – это я хорошо помнила.

Скажу честно, я была готова на все – нет, разумеется, только не на убийство, но стукнуть по башке одного из негодяев – что ж, вполне возможно... Конечно, я слабая женщина, и тут план мой имел существенный недостаток – меня тоже могли стукнуть по голове, с еще большей легкостью...

Чем, каким оружием воевать с негодяями, я не знала. Я специально не захватила с собой ни тяжелого камня, ни увесистой дубинки, ни ножа (только для психологической атаки) – если бы меня задержали на входе, это бы сильно отягчило мою участь. А так я якобы пришла просто поговорить, ничего криминального... Возможно, в номере мне попадется под руку что-нибудь тяжелое. Я стукну Ника по голове – тихонечко, только для того, чтобы обездвижить, возьму скульптуру и убегу.

Вдруг застучали каблучки на другой стороне коридора, удаляясь. Доступ открыт. Только тогда я начала по-настоящему трусить. Я стала сомневаться, смогу ли вообще поднять на кого-то руку, пусть даже на Ника... В этот момент я почувствовала себя настоящей сумасшедшей. Кто я, где я, зачем это делаю... Меня отправят не в милицию, если поймают, а в дурдом. В этом-то платье!..

Прижав к себе ведро со шваброй, свободной рукой я поскреблась в первую дверь и проблеяла противным голосом:

– Уборка... Вы в номере?

Мне никто не ответил. Я постучалась чуть громче, но мне опять не ответили. Я толкнула дверь, и она оказалась незапертой. Значит, Ник так и не послушался своего друга...

Я быстро шмыгнула в номер. А что, если Ник в ванной, моется? Он ведь не услышит, как я ворую котенка!

Я очень испугалась, когда увидела Ника лежащим на кровати поверх клетчатого одеяла, и быстро схватила стальной чайник, стоявший у входа на тумбочке. Чайник был еще горячий, и я чуть его не опрокинула.

– Мамочки... – жалобно пискнула я, ставя чайник обратно. Ник даже не пошевелился. «Виргиний убил его! – мелькнуло у меня в голове. – А котенка забрал себе. Сейчас войдут люди, и все подумают, что Ника убила я... Виргиний специально возвращался, чтобы дежурная по этажу подумала, что его сосед был еще жив, когда он уходил...»

Я похолодела от ужаса.

Ник храпел.

Я мгновенно вспотела в этом ужасном шерстяном платье...

И тут я увидела пустую бутылку из-под водки, которая валялась на полу, потом вспомнила, что сегодня днем, когда Ник разговаривал со мной в баре, он довольно много выпил. Потом он, наверное, решил продолжить – в этом я не сомневалась, зная в теории, что водки всегда не хватает. «Русские гены...» – умиленно подумала я.

На соседней кровати стояли уже наполовину собранные сумки. Наверняка все ценное было уже сложено. Я тихонько подскочила к сумкам и стала рыться в них, время от времени оглядываясь на Ника. Он спал как убитый, иногда всхрапывая носом. Больше всего я боялась, что сейчас вернется Виргиний...

В сумках лежала какая-то грязная одежда (я без труда узнала носки Виргиния), бритвы, кремы, одеколоны, фотоаппарат, куча отечественных сувениров из тех, что продавались в местной лавке. «Котенка им было мало! – со злостью подумала я. – Еще купим что-то на память!»

Статуэтки не было.

Я вдруг вспомнила, что Ник говорил мне, что знает, как перевезти сокровище через границу. А что, если он уже переправил его каким-нибудь хитрым способом – например, через знакомого дипломата? Дипломатов, кажется, не досматривают – это я помнила из давно прочитанных детективов...

Я чуть не заплакала и опять стала рыться в сумках. Эти дурацкие сувениры... ко всем были даже чеки приложены. У тетушки стояли такие на серванте – глиняные лиса, заяц, тигр... не помню кто, некоторые я сама купила.

Вот глиняный раскрашенный котенок, изделие тишинских умельцев... кажется, он даже похож на того, утерянного... Это он! Я вдруг догадалась, словно пелена спала с глаз, – Ник спрятал статуэтку в глину, раскрасил под дешевую поделку. Вот и чек – «Мурлыка. Цена – двадцать семь рублей сорок четыре копейки, изготовлено в артели народных промыслов города Тишинска...» Это был его план! И другие сувениры – именно затем. Чтобы котенок среди них затерялся...

Руки у меня тряслись, я едва стояла на ногах от волнения. Я завернула котенка в грязный носок Виргиния, положила его в ведро и тихонечко выскользнула из номера. На лестнице я едва не упала. Потом, когда уже выходила через служебный вход на улицу, ждала, что меня сейчас схватят за плечо и призовут к ответу...

Я была настолько взволнована, что забыла переодеться – так и явилась домой в платье, косынке, с ведром и шваброй. Тетушка едва не упала в обморок. Мне кажется, она серьезно стала подозревать, что я сошла с ума. По-настоящему.

– Оленька! – всплеснула она руками. – Что это с тобой?!

– Что? – насколько возможно спокойно спросила я.

– Ты же в другом платьице выходила... А зачем косынка, тапочки мои... я давно хотела их выбросить! – Она вдруг изготовилась заплакать. – А вещи эти зачем?

Вещами она деликатно назвала побитое ведро и плешивую швабру.

– Убираться, – ответила я. – Я в беседке убиралась, ты просто не заметила, как я переоделась, – совсем от своего Ушинского голову потеряла. Сейчас и тут пол буду мыть.

– Пол мыть? – кажется, плакать она раздумала. – Но откуда... У нас же есть вполне приличные ведро и швабра, а что этими можно сделать?.. Где ты их взяла?

– Ну, для грязной работы они годятся...

Она как будто совсем успокоилась.

– Беседку мыла? Это хорошо... Недавно в ней какие-то подростки сидели, так такое, прости господи, там устроили! Только, детка, сейчас уже поздно, не лучше ли завтра с утра? Я как раз в магазин пойду с утра...

– Хорошая мысль... я и не заметила, как время пролетело. Аристовы у себя?

– Нет, ушли все... На кладбище, должно быть.

Тетя все-таки решила пустить слезу.

– Все-все ушли?

– Все, детка...

Она отвлеклась.

Я вытащила котенка из носка и положила к себе в карман.

– Сейчас передохну и умоюсь... – сказала я, ложась на кровать. – Ты только не приставай ко мне, теть Зин...

И я не заметила, как уснула.

Проснулась я оттого, что в дверь кто-то громко стучал. Я подскочила на кровати и обнаружила, что на мне все то же коричневое платье, а на часах – половина восьмого утра. Тети Зины нигде не было, вероятно, пока я спала, она убежала по своим делам.

В дверь настойчиво колотили.

– Кто там? – отчаянно труся, спросила я, стараясь придать своему голосу независимость.

– Открой, – сказал за дверью Ник. – Открой немедленно.

Судя по всему, он явился меня убить. Обнаружил, что сокровище пропало, – а кто еще впрямую покушался на него? Только я требовала восстановить справедливость!

– Не могу, – ответила я, мечась по комнате. – Я не одета... убираюсь, в конце концов! Нельзя ли попозже?

– Нельзя, – с холодной яростью возразил Ник. – Если через минуту не откроешь, я сломаю дверь.

– А я милицию вызову...

– Валяй!

На мгновение я прислушалась – во всем доме стояла тишина, не играл на фортепьяно Борис, не громыхал гантелями Глеб, не скандалила со своим мужем достопочтенная Клавдия Степановна, даже Филипыч словно растворился в небытии, а уж он-то редко дальше порога уходил...

И вдруг я поняла, с особой четкостью поняла – ситуация повторяется зеркальным образом! Как я вчера совершенно спокойно похитила статуэтку у Ника, так и он сейчас отнимет ее у меня. И никто не увидит, никто не узнает, никто ничего не докажет...

– Что тебе надо? – крикнула я.

– Ты знаешь. Я сказал – минуту...

Дверь была хлипкая, старая, Ник мог ее легко сломать. Я достала котенка из кармана, снова завернула его в виргиниевский носок, потом положила обратно в ведро. Нет, так он легко его найдет... В несколько прыжков я добежала до ванной, подставила ведро под струю воды, потом вернулась обратно, плотно прикрыв за собой дверь – так, чтобы Ник не услышал шума воды.

– Что ты там делаешь? – мрачно спросил он. – Ты его прячешь?

– Кого – его?

– Ты знаешь кого! – взорвался он и заколотил в дверь что было сил. – Открывай немедленно!

– Я тебя боюсь, – серьезно сказала я. – Сам подумай – прибежал ни свет ни заря, дверь ломаешь, требуешь кого-то... А, я знаю! – вдруг, словно бы в озарении, воскликнула я. – Ты ищешь своего друга? Ты думаешь, что Виргиний у меня?

– К черту Виргиния! – взревел он. – Ты была вчера у меня?

– Что? Я не понимаю...

Он перестал ломать дверь и разразился длинной тирадой, передать которую я никак не могу, потому что к русскому литературному языку там относились только местоимения и предлоги. Воспользовавшись этим, я сбегала в ванную за ведром, уже полным, немного воды отлила на пол, развезла ее шваброй, достала несколько тряпок, разбросала их, потом разбрызгала сверху содержимое кофейника, далее аккуратно выдернула фиалку из горшка и землю высыпала в ведро, а фиалку швырнула в угол. Вода в ведре была черной и непроглядной... и очень неприглядной! – Я посчитала, что шедевр Бенвенуто Челлини надежно спрятан.

–...откроешь или нет?! – завершил свою тираду Ник. – Я ломаю дверь.

– Ломай, – грустно ответила я и села на кровать, не выпуская из рук швабры.

В этот момент старенькая дверь с треском распахнулась, и в комнату ввалился американский родственник.

–...твою мать!

– Я сирота, – с достоинством заявила я.

– Да мне плевать... – Он немного помедлил, оглядывая мое жилище. – Что за бардак?

– Гости вчера были, – скорбно сообщила я. – Вот встала с утра пораньше и прибираюсь...

– Ничего себе гости... – брезгливо скривился он. – Настоящий свинарник!

– Тебя не звали...

– Ладно, обойдемся без лишних слов. – Он подошел к тети-Зининому шифоньеру и одним движением вытряхнул его содержимое. Я ахнула.

– Осторожнее, там моя любимая шуба из цигейки! – с мукой воскликнула я. – Ногами только не наступай...

Он ответил мне лаконично, что думает о моей любимой шубе.

– Что за обыск? Что ты ищешь?

– Ты знаешь что. – Он теперь шарил в столе. – Я ведь найду...

– Да что ты ищешь?..

– Воровка!

Тут я не выдержала:

– Вор – это ты. Дешевый стриптизер.

Он уронил на пол книжную полку и повернулся ко мне.

– Ах вот ты как... – чересчур спокойно протянул он и, перешагнув через груду вещей, шагнул ко мне. Больше всего я боялась, что он заденет ведро и оно опрокинется, явив миру свое содержимое, но, видимо, это ведро вызывало у него особую брезгливость. Он швырнул меня навзничь.

– Где он? Где котенок, которого ты вчера украла?

Я с мольбой уставилась в потолок. Где же все, где Филипыч? Если бы пришел хотя бы Филипыч, то Ник, возможно, испугался бы...

Он прыгнул на меня сверху и стал шарить по моим карманам, потом под платьем. От него пахло перегаром и табачищем, вблизи его лицо показалось мне не таким красивым – морщины и вчерашняя щетина... Божественный Лоэнгрин, приплывший из-за моря, импортный Нижинский с перспективой гениального будущего, страстный любовник, красавец с безупречной улыбкой... все это был обман. Мираж. Как те миражи, что дрожат в горячем воздухе, показывая то, чего хотелось бы увидеть...

– Гадкая девчонка, куда ты его спрятала?!

– Я не скажу. Здесь ты его не найдешь, – тихо ответила я. – Ты думаешь, я такая глупая, что не догадалась спрятать его в другом месте?

– Где? – оскалился он и вцепился мне в шею. – Скажи где, не то я тебя задушу!

Он и вправду собирался меня задушить – такое у него было лицо, но это меня не испугало, а даже обрадовало – потому что я поняла, что он не будет больше искать в этой комнате.

– Я ведь в милицию пойду, скажу, что ты украла у меня ценную вещь...

– Ты не докажешь, – с трудом пропищала я. – Котенок принадлежит Аристовым, есть документы, подтверждающие акт дарения...

Никаких таких документов не было, я сказала про это нарочно – уже давно я заметила, что Ник, как законопослушный гражданин, очень боится всяких документов и слов с юридической окраской – «акт дарения» и все такое. Впрочем, ни в какую милицию он не пошел бы в любом случае.

– Господи, какая ты дура! – завопил он во весь голос. – Ну зачем это тебе, зачем вам эта скульптура?! Вы же дураки, вы даже не знаете, как этим воспользоваться, вы пещерные люди... я же специально за тысячу миль прилетел, потратил последние деньги...

– Это что такое? – вдруг услышали мы сзади, и чьи-то сильные руки сдернули с меня Ника.

Это был Глеб.

На мгновение они словно забыли про меня – смотрели друг на друга со странным выражением, будто молодые волки.

– Значит, господин хороший уже вернулся? – спросил Глеб.

– А я и не уезжал...

Я в это время села и потерла свою шею. Ведро теперь стояло между Ником и Глебом, они вполне могли опрокинуть его.

– Любезный родственник... – протянул Глеб. – Рад познакомиться с вами в новом качестве... только чего это вы мою соседку вздумали душить?

– Эта ваша соседка... – скривившись, протянул Ник, – эта ваша соседка...

– Что же вы на мамины похороны не пришли? – вдруг спросил Глеб очень серьезно. – Если никуда не уезжали, то могли бы и прийти...

Ник посмотрел на него с презрением и неожиданно расхохотался.

– Чему это вы, любезный родственник, так обрадовались?

– Знаешь, ты кто? – сказал Ник сквозь смех. – Ты – бастард, ублюдок... а настоящий Ивашов – это я!

– Бастард? – повторил Глеб, и на лице его появилось то отчаянное выражение, с каким он вынимал Филипыча из петли и с каким бросал камень в банку с соляной кислотой мадам Молодцовой, – я очень хорошо знала это выражение и знала, что Глеба теперь не удержать. Так оно и было – услышав оскорбление, он, не думая, очень ловко, как какой-нибудь Джеки Чан, развернулся и ударил ногой Нику в челюсть, отчего тот упал, но упал очень удачно – на мою цигейковую шубу.

– Оля, я все понял, – задыхаясь, сказал Глеб. – Я слышал его последние слова... теперь я знаю, почему ты требовала найти мамины подарки, только зря ты мне ничего не сказала...

– Глеб, голубчик! – сказала я, заливаясь слезами. – Ты еще ничего не знаешь, ты не знаешь, какой он подлец, этот человек...

Дата добавления: 2015-08-20