Мода на невинность 15 страница

Это были секунды – какие-то секунды, но тем не менее они длились вечность – когда обезумевший Минотавр немного пришел в себя и увидел нас – в грязи с головы до пят, увидел свою дочь в углу комнаты. Эти секунды решили все – я поняла по его глазам, что он уже не будет душить Люську, но жажда убийства у него не прошла, она перетекла в другую форму.

– Где он? – прорычал он. – Где этот гад? В гостинице?

Инесса посторонилась, указывая рукой дорогу, и Минотавр прошел мимо, обдав нас ледяным ветром, и при этом посмотрел так, что мне срочно захотелось оказаться в каком-нибудь другом месте.

– О господи! – хрюкнула полузадушенно Люсинда. – Господи, что ж это такое делается!

Она посмотрела на нас, как на привидения, потом кинулась к Милке:

– Детка, спать, к бабушке иди... Спать!

Милка послушно ушла, точно заводная кукла, а Люська кинулась к нам:

– Он ушел?

Я отчетливо увидела на ее шее багровые следы.

– Да, – сказала Инесса. Она была вся чумазая, с мокрыми волосами, прилипшими ко лбу, ее батистовая рубашка стала совершенно прозрачной от дождя, и все равно Инесса была такая хорошенькая, что я не придумала ничего лучше, как засмеяться радостно.

Люсинда окинула меня диким, косым взглядом.

– Найдет и убьет! – с ужасом пробормотала она.

– Кого? Виргиния? Не найдет! Тот бегает очень быстро... – усмехнулась Инесса, но Люсинду этот ответ, видимо, не успокоил.

– Убьет! – запричитала она и грузно зашлепала по коридору. – Убьет, и посодют его!

Теперь она жалела уже мужа.

– Идем, – сказала Инесса. – Все обошлось.

На дрожащих ногах я побрела вслед за ней по коридору.

– А вдруг правда найдет и убьет?

– Не найдет! – с досадой бросила Инесса. – А если и убьет, то не наше дело. Не можем же мы всех подряд спасать...

– Если честно, Виргиния мне совсем не жаль, и если Потапов его все-таки...

Мы вышли на крыльцо, и мне опять стало не по себе.

– Вот это да! – ахнула Инесса.

С неба сплошным потоком лил какой-то невообразимый тропический ливень, каждую секунду сверкали молнии, а потом черное небо раскололось пополам, и раздался такой гром, какого я в жизни никогда не слышала.

– Добежим? – крикнула мне в ухо Инесса.

– А что делать!

Дальше, в серебристо-желтой мгле, метались какие-то тени – вероятно, Люсинда пыталась остановить мужа. Возвращаться назад огородами не имело смысла – нас уже все видели, и тем более путь от ворот до наших окон был ближе, – и мы пошли вслед за тишинской Дездемоной. Мы с Инессой крепко держались друг за друга, но нам это мало помогало – ноги скользили по глинистой, размокшей земле, мы спотыкались на каждом шагу.

За воротами мы действительно обнаружили Люсинду – вблизи она была похожа на римский фонтан, потоки воды текли с нее сверху вниз, с ужасом и тоской она смотрела в темноту.

– Иди домой! – крикнула ей Инесса, проходя рядом. – Иди домой, к Милке!

Люсинда никак не отреагировала.

Далее дорогу нам преграждал грузовик – Потапов уже сидел в нем и пытался его завести, колеса брызгали черной пеной.

– Черт! – сказала я, безуспешно прикрываясь ладонью. – И как только его обойти...

В этот момент дверца грузовика распахнулась, едва не задев меня по лицу, и надо мной из сырой, пахнущей грубым табаком полутьмы склонилось лицо Минотавра – я вскрикнула и чуть не упала.

– Кто ты? – низким рокочущим голосом спросил он откуда-то сверху. – Зачем ты пришла?

У него было такое лицо... наверное, он не узнал меня, да и родная тетушка не узнала бы меня сейчас. «Бедный Виргиний! – невольно подумала я. – Надеюсь, ты хорошо спрятался...»

– Да идем же! – потянула меня за руку Инесса – упираясь другой ладонью в мокрый бок грузовика, она пыталась оттолкнуться от него, обойти его стороной, но стремительные потоки воды мешали ей идти. Моя рука выскользнула из ее ладони. – Идем!

Я по щиколотку барахталась в грязевых водоворотах, и в ушах у меня все еще звучал голос Минотавра: «Кто ты? Зачем ты пришла?» – слова из древнегреческой трагедии. Ну да, так оно и есть – он же Минотавр! Или Отелло – из другой трагедии, уже шекспировской?.. Пока я раздумывала над этими литературоведческими проблемами, Инесса уже обогнула грузовик сзади, и, сквозь пелену дождя я едва увидела, как она обернулась – в поисках меня, наверное.

– Иду! – крикнула я, шлепая вдоль борта, и в этот момент грузовик вдруг дернулся и дал задний ход. – Черт! – Я стояла уже на четвереньках в жидкой грязи и едва не плакала. Потом грузовик опять дернулся и подался вперед.

А когда я наконец встала, что-то странное произошло с этим миром – сначала я даже не поняла что, и только сердце мое кольнула тоска.

– Инесс! – завопила я что было сил. – Инесс!..

Дождь лил бесконечным хрустальным потоком, и от молний стало светло как днем. Инессы нигде не было видно на дороге – не могла же она так быстро перебежать ее? Может быть, она там, с другой стороны грузовика? Я еще ничего не знала точно, но мне вдруг стало так тоскливо – проще умереть, чем чувствовать в сердце эту тоску.

– Инесс!!!

Скользя, я побежала вперед и вдруг увидела ее – она была совсем рядом, лежала позади грузовика, и дождь смывал с ее лица потеки грязи. Совершенно не думая о том, что Минотавр может опять дать задний ход и переехать теперь уже меня, я бросилась к Инессе и приподняла ее затылок из воды.

– Инесс...

Рядом остановились чьи-то ноги в кирзовых сапогах – это был он, Минотавр. Потом быстро пришлепали еще чьи-то круглые ноги. Люсинда.

– Мама, – сказала я. – Мамочка моя... что же вы сделали!

– Убили! – вдруг завопила Люсинда во весь голос. – Убили!

Инесса вздохнула и чуть приоткрыла глаза.

Дождь смыл с ее лица всю грязь – оно было совершенно чистенькое, гладкое, но такое бледное – словно маска.

– Доктора, – прошептала я, оглядываясь. – Врача!

– Миленький ты мой! – завыла опять Люсинда. – Что же ты наделал! Ведь посодют, теперь уже точно посодют...

Минотавр молчал. Он стоял рядом, и я видела краем глаза только его сапоги.

– Беги! Что ж ты стоишь? Беги, миленький ты мой...

И Минотавр вдруг побежал.

Я не представляла, куда он бежит, но какой-то частью своего сознания я точно знала, что бежал он не убивать соперника, он просто скрылся с места преступления. Люськины круглые ноги постояли еще немного рядом, а потом тоже куда-то убежали. Я осталась одна, совсем одна, и я еще не верила до конца в то, что такое могло произойти.

– Инесс...

Глаза у нее были полуоткрыты, но, похоже, меня она не замечала.

– Ник! – едва слышно позвала она. – Ник, убери камень...

Я осторожно положила ее голову на землю и, спотыкаясь и падая, побежала к нашему дому.

– Тетя Зина! – пискнула я. – Валентин Яковлевич! Срочно, «Скорую»...

Окна дома были темны, но вдруг самое крайнее из них, где была комната Глеба, бесшумно распахнулось, и он крикнул:

– Кто там?

– Это я, Глеб, это я, голубчик... – просипела я, подползая к его окну по колено в грязи. – Но лучше не ты, дедушку позови...

– Оленька! – в глубоком изумлении произнес он и выскочил из окна мне навстречу – босой, в одних плавках, длинные черные волосы его мгновенно намокли. – Что случилось?

– Лучше не ты! – сказала я, заливаясь слезами, которые совершенно не чувствовала из-за дождя. – Там...

И я указала назад, туда, где стоял грузовик.

– Что там?

Я не могла его посылать туда.

– Ты к телефону... Срочно «Скорую»! Дорога каждая минута...

– Да что там такое! – с ужасом, с отчаянием заорал он, наверное, уже почувствовав, что случилась беда.

В одно мгновение он оказался у потаповского грузовика. Я поползла вслед за ним.

– Мамочка! – крикнул он, упав на колени возле Инессы. – Ты меня слышишь!

– Да врача же вызвать надо! – тоже закричала я. – Ты что – дурак?!.

Мгновение он неподвижно смотрел на меня, словно соображая, как такое могло произойти, но потом, видимо, решил, что сейчас не стоит тратить время на расспросы, и бросился к нашему дому, задохнувшимся голосом сказав на прощание:

– А ты – с ней!

Я наклонилась над Инессой, прикрывая ее от дождя.

– Ник! – опять едва слышно позвала она. – Ник, ты...

Она звала Ивашова – ну конечно, кого еще она могла звать! Сердце мое едва не разорвалось от горя – как она любила его, даже в такую минуту...

Постепенно в нашем доме стал зажигаться свет, через несколько минут прискакал Глеб, на нем была теперь майка, надетая задом наперед.

– Телефон не работает! – выдохнул он. – Из-за грозы... так уже было! Сейчас дедушка...

– До больницы далеко?

– Добегу! Они приедут минут через двадцать! Я думаю, ее нельзя трогать... Сейчас дедушка, а ты – будь с ней.

Он развернулся, чтобы бежать, но я вдруг остановила его во внезапном озарении:

– Глеб! Там по дороге вдова Чернова – позови Вадима Петровича, он доктор, может быть, он пока чем-нибудь...

– Да! – Глеб моментально все понял и скрылся из глаз.

Чуть позже прибежал Валентин Яковлевич в пижаме, ничего не соображая, весь трясясь от волнения.

– Да что ж случилось-то такое! – в отчаянии закричал он, тоже бухаясь в грязь возле Инессы. – Девочка моя! Оленька, я ничего не понимаю, ты скажи – как она тут...

Молнии продолжали сверкать беспрерывно, я увидела, как от нашего дома бегут еще люди. Инесса затихла и больше ничего не говорила. Прибежали Любовь Павловна, тетя Зина и Борис.

Они что-то кричали и бегали вокруг, у тети Зины в руках был огромный зонтик, она раскрыла его над Инессой, плача при этом во весь голос. Борис стоял растерянный, молча, и я подумала, что совсем напрасно его позвали сюда...

В этот момент появился Вадим Петрович и стал расталкивать всех:

– Пустите, я доктор...

Никто не удивился его появлению, не возмутился – наоборот, все расступились покорно и с мучительным любопытством стали ждать, что он скажет.

Он пощупал пульс на шее у Инессы, потом разорвал на ее груди рубашку – все увидели огромное черное пятно на ее теле и проваленные ребра.

– Мальчика уведите! – тихо попросил он.

Тетя Зина отдала зонтик Любови Павловне и, сдерживая рыдания, потащила Бориса к дому.

– Что? Ну что? – дрожащим голосом спросил Валентин Яковлевич. – Ее ведь можно спасти, да?

Вадим Петрович поднялся с колен и ответил тихо, уж не знаю, как в такую непогоду его услышали все:

– Она не дышит. И сердце...

– Господи, да где же «Скорая»? – запричитал Валентин Яковлевич. – Ее надо в больницу, там реанимируют...

Никто не верил в то, что Инессу нельзя спасти.

Через пятнадцать минут приехала «Скорая» вместе с Глебом, и санитары стали перекладывать Инессу на носилки, почем зря костеря плохую погоду, а старенький фельдшер, пока Инессу грузили, взял Валентина Яковлевича за руки:

– Я соболезную. Ничем нельзя...

Любовь Павловна уронила зонтик на землю.

– Да что ж вы такое говорите! – возмутилась она. – Ее надо реанимировать! Приборы там всякие...

Они полезли вместе с фельдшером в «Скорую», и через минуту я опять осталась одна.

– Оленька! – откуда-то из темноты выступил Вадим Петрович. А я о нем и забыла...

– Врачи могут ошибаться? – спросила я его очень серьезно.

– Оленька...

– Нет, вы погодите, вы мне точно скажите – она правда умерла, да? Ведь нельзя же просто так определить...

Он молчал, а перед глазами у меня стояла проваленная грудная клетка моей подруги. Огромный грузовик проехал ей по ребрам... Вадим Петрович мог ничего мне не отвечать – я уже знала, что Инесса умерла и никакие приборы ее не могут спасти. Огромный Минотавр...

– Разве такое возможно? – горько спросила я. – И где тогда справедливость?

– Оленька, я...

– Почему самые лучшие, самые умные, самые красивые...

– Мне очень жаль, – тихо произнес он.

– Я ее так люблю! – пожаловалась я ему, не смея говорить о подруге в прошедшем времени. – Нигде и никогда... И ведь она только встретила...

Я хотела сказать о Нике, явившемся из Америки, но он тут же исчез из моих мыслей, в данной трагедии он был все же лицом второстепенным.

– А Борис и Глеб! – с ужасом воскликнула я. – Они ведь теперь...

– Оля, послушай! – строго начал Вадим Петрович, но я не дала ему договорить:

– А я? Как же я без нее?!.

Я уже не владела собой – мне было так плохо, что я упала ему на грудь, обняла, и мы так стояли долго, очень долго, посреди грязевых потопов, сверху на нас лило, словно из крана, но мне уже было все равно, что творится вокруг и кого именно я обнимаю. Он тихо гладил меня по спине и тоже молчал.

– Как это случилось? – наконец спросил он.

Его голос дошел до меня словно издалека.

– Отелло душил Дездемону. И чтобы маленькая девочка не видела, как убивают ее мать... а потом пришел Минотавр! Нет, он был с самого начала, это он хотел задушить...

– Кого? – с отчаянием воскликнул Вадим Петрович, прижимая меня все сильнее. – Нет, я тебя не оставлю, я тебя теперь точно не оставлю...

– Оля! – вдруг услышала я сквозь шум дождя. – Оля, ты где?

Я узнала тетин голос.

– Вы идите, – сказала я, оттолкнув наконец Вадима Петровича. – Идите! Только не сейчас!

– Я не могу...

– Иначе вы никогда меня больше не увидите! – твердо произнесла я.

– Оля! – причитая, тетушка приближалась.

Вадим Петрович отступил назад и исчез во тьме.

– Вот ты где! Что же ты не идешь... Горе-то какое! Что врачи-то сказали?

Я упала тетушке на руки, и дальнейшие события стали разворачиваться со мной словно в полусне – в последующие дни я совершенно ничего не соображала и ни о чем не помнила.

Я помнила только, как тетя Зина довела меня до дома и там мыла в старой ржавой ванне, пыталась снять с меня грязные лохмотья, в кои превратилась моя бывшая ночная рубашка, но я не давалась, утверждая, что мне надо вернуться и лечь возле грузовика Потапова на то самое место, где до того лежала Инесса.

Вообще эти три дня до похорон были самыми безумными в моей жизни – в моменты просветления между приступами отчаянной душевной боли я с неким раскаянием ловила себя на том, что не убивалась так даже из-за маминой смерти. Но ничего удивительного в том не было – Инесса была моей последней надеждой на спасение, моим ангелом-хранителем и, выражаясь высоким слогом (в такие минуты только высоким слогом и получается выражаться), маяком среди бурного моря, и без нее мне только и оставалось, как разбиться о скалы. Я даже не удивлялась и не огорчалась тому, что, вероятно, в ближайшее время окончательно сойду с ума...

Весь дом был в трауре и горе – о том, как переживало смерть Инессы ее семейство вкупе с Борисом и Глебом, я даже говорить не хочу, но и прочие жильцы впали в печаль. Тетя Зина плакала, обнявшись с Любовью Павловной, мадам Молодцова сняла с себя розовые одежды и облачилась в черные тона, ее блудный супруг ударился в скорбный запой, а Филипыч пару ночей подряд пытался повеситься, тем самым, я подозреваю, выказывая соболезнование – пока суровая Силохина не уложила его на несколько дней в больницу, для успокоения.

Приходили люди, знакомые и незнакомые, плакали вместе с Аристовыми – Инесса была слишком заметна и известна в Тишинске, чтобы ее смерть прошла мимо горожан...

Я же думала только об одном – как такое могло случиться?..

Конечно, всем уже была известна картина происшествия – все осуждали Люсинду (о Виргинии как-то особенно не вспоминали, и причиной тому, вероятно, были патриархальные настроения в городе – в таком вопросе всегда виновата женщина, тем более что с Виргиния и спрос был невелик, холостой мужчина, волен делать что заблагорассудится), а мужа ее, Потапова, искала милиция.

Портрет мрачного Минотавра висел в центре города на стенде «Их разыскивает милиция», рядом с некими Жорой Костантинопольским, бритым и низколобым, ограбившим в прошлом году инкассатора, и брачным аферистом Романом Викентьевичем Голубкиным, на которого имели зуб аж пять тишинских матрон, обманутых и разгневанных. Где скрывался Миша Потапов, не знала даже Люсинда – вся улица была свидетельницей того, как она каждым вечером устраивала на крыльце плач Ярославны. Она раскаивалась, жалела о том, что явилась косвенной погубительницей своего мужа, похоже, мечты об Америке уже не занимали ее белокурую головку.

– Да где ж ты, мой родной-любимый, на кого ты меня покинул... – заводила она одну и ту же песню, оплакивая Потапова словно мертвого, и на эту песнь неизменно выскакивал Глеб, злой как черт.

– Заткнись, толстая дура! – орал он таким страшным голосом, что у всех сердце замирало, а Любовь Павловна с мужем и тетей Зиной затаскивали его обратно в дом, где он продолжал бушевать. Глеб не мог смириться со смертью матери, он тоже не понимал – как же такое могло случиться?

Убийца, конечно, был не вполне убийцей, и задавил он Инессу не нарочно – ураган и душевное смятение заставили его потерять голову, он ничего не замечал тогда, но оттого его вина не была меньше.

Во-первых, мы с Инессой в ту злополучную ночь совершенно напрасно поторопились – стоило постоять несколько минут с Люсиндой, подождать, пока Потапов проедет мимо в поисках Виргиния.

Во-вторых, мы могли с Инессой не идти через калитку, а вернуться назад тем же путем, через дыру в заборе Потаповых.

В-третьих, этот чертов ураган.

В-четвертых, если б Инесса не вышла тогда на балкон, чтобы покурить – ах, теперь я знаю о вреде курения все! – мы бы ни о чем не узнали и никуда бы не побежали, а тихо легли бы спать.

В-пятых, а зачем нам вообще понадобилось спасать Люсинду?..

Были тысяча причин, которые могли предотвратить смерть моей любимой подруги, но почему-то все произошло именно так – глупо и нелепо. Зачем, черт возьми, нам понадобилось в ночь и бурю бежать к чужому дому, чтобы предупредить дурака Виргиния и глупую Люсинду? Чтобы маленькая девочка не увидела, как отец на ее глазах убивает мать? Чтобы маленькая девочка не увидела... А если бы Люсинда не вылечилась от бесплодия после неудачного аборта и никакой Милки не было?

Эти мысли роем кружились у меня в голове, и мысленно я уже видела спасение Инессы, но, увы, прошлого не вернешь. Она умерла навсегда.

* * *

...Этот день был солнечный и теплый, и ничто в городе не напоминало о прошедшей недавно буре. Про такие ласковые, не изнуряющие жарой летние дни моя тетушка говорила – как будто боженька спустился на землю.

Но сейчас было не до метафорических изысков, да и погода не имела никакого значения.

– Уже первый час, – сказала тетушка. – Пора.

Я надела темное платье и покрыла голову черным платком. В доме было тихо – остальные уехали еще с утра в морг, даже Клавдия Степановна ушла, утащив за собой своего беспутного и пьяного супруга.

– Как ты? – робко спросила тетушка. Она, конечно, тоже переживала из-за смерти Инессы, но никак не ожидала, что моя скорбь может достигнуть таких размеров.

– Уже ничего.

Похороны своей лучшей подруги я пропустить не могла.

Мы оказались на кладбище как раз вовремя, в тот момент, когда автобус с гробом приехал после отпевания.

Огромная толпа теснилась на узких аллеях кладбища, рядом тарахтел экскаватор, разгребая землю, невнятно и с воодушевлением играл духовой оркестр. Это были обычные, провинциальные похороны, и в первый момент я даже не поняла, зачем я здесь. «Ах да, Инесса умерла...»

Мы протиснулись сквозь толпу и оказались рядом с Аристовыми.

– Зиночка! – всхлипнула Любовь Павловна.

– Любочка! – Моя тетя бросилась ей на шею.

Чуть поодаль стояли Борис и Глеб, в черных костюмах, такие красивые и мрачные, что все смотрели только на них. Я огляделась и увидела в толпе много знакомых лиц – весь Дом моды с моделями, одетыми будто в интернате в эти маленькие черные платья, которые годились как для торжественных вечеров, так и для похорон – слава Коко Шанель! Во главе отряда моделей был Рафик Буранов, с нарисованной на щеке слезой, – немного театрально, но все искупалось его действительно убитым видом, редакционные тетеньки, тоже под предводительством главного редактора «Тишинских ведомостей», были соседи и знакомые, была Поля Полетова, ее бывший муж Баринов, мужчина демонического вида, пришел библиотекарь Марк и еще множество каких-то людей, наверное, даже случайных, ибо в провинции и похороны являются неким театральным действом.

Присутствовал Костя – стриженый и худой, он вертел в руках свою проволоку и глядел куда-то в сторону, но почему-то я точно знала, что он смотрит именно на меня.

Мы находились на новом кладбище – для обычных жителей Тишинска, – заросшем бурьяном и высокой травой, в которой густо пестрели живые цветы и искусственные венки. Поначалу я надеялась, что моя подруга будет лежать на Тишинском мемориале, но она не была ни киноактрисой, ни лауреатом Госпремии... впрочем, какая разница, где лежать!

Чуть поодаль, на полураспаханном поле, которое еще не успели застолбить крестами и гранитными плитами, стояла блестящая иномарка, в которой я вдруг узнала машину Владимира Ильича.

– Бедный! – равнодушно прошептала я. – И ты здесь!

– Что? – обернулась тетушка встревоженно.

– Нет, я так...

Крышку с гроба сняли в последний раз, и все начали прощаться с Инессой – ее родители, потом дети. Какой-то человек вышел вперед и стал очень прочувствованно говорить о ней в прошедшем времени. Я ничего не понимала.

– Смотри, теть Зин, – нерешительно произнесла я. – Она как живая... Послушай, а, может, эти врачи что-то напутали? И у нее просто летаргический сон?

Тетушка моя залилась слезами и ничего не ответила.

Ко мне подошел Глеб, и мы судорожно обнялись.

– Убийцу не нашли? – спросила я.

– Нет, – мрачно ответил он. – Потапов в бегах. Да, я думаю, ему много не дадут, – с каким-то злым скепсисом добавил он. – Учтут все обстоятельства и все такое...

– А Люсинда?

– Кто? Ах, эта толстая дура... стоит там в кустах, плачет. Маскируется под памятник.

Я вдруг и вправду увидела неподалеку Люсинду, закутанную в непривычно темные одежды, – она утирала слезы большим зеленым платком. Она явно чувствовала себя виноватой, но чего-то боялась, как будто родственники погибшей могли предъявить ей счет.

– Послушай, Оленька... – издалека начал Глеб, страдальчески морщась. – Ты там была, ты все видела... Потапов правда... виноват?

Сколько себя помню, я никогда не могла ответить определенно, всегда мучилась многозначностью мира и свои ответы сопровождала неизменными пометками – «мне кажется», «наверное», «может быть»... А сейчас от моего ответа зависело слишком многое, сын погибшей Инессы ждал от меня определенного ответа.

– Я не знаю, кто виноват, – с ужасом сказала я. – Так получилось... Был жуткий дождь, всю дорогу размыло! Мы шли вдоль забора, но нас все время сносило в сторону, к грузовику... Нам надо было подождать. Нам вообще не надо было никуда ходить! И ночь, безумный ревнивец, который ничего не видел и не соображал...

– Ты говорила об этом со следователем?

– Да... Нет! Он заходил к нам, но тетя Зина не пустила, потому что я плакала все время и говорить не могла, только икала...

Я почувствовала, что снова плачу.

– Ты так любила маму...

– Я и сейчас ее люблю! Я ее всегда буду любить. Лучше б... лучше б Потапов наехал на меня, было бы больше смысла, если бы я умерла вместо нее!

Глеб молча смотрел на меня, и по его бледному лицу пробежала какая-то тень.

– Не надо так, – неожиданно мягко произнес он. – Я хотел убить этого дурака, я его искал по всем гаражам, облазил все стройки...

– Ты?! Господи, Глеб, тебя бы посадили! И вообще, Инесса – если бы она...

Меня позвали.

Не переставая плакать, я попрощалась со своей подругой, ощутив ледяной холод ее спокойного лба, на котором не было ни единой морщинки, – и далее опять впала в какую-то прострацию. Такая холодная! Нет, врачи, наверное, не ошиблись... Люди говорили и говорили речи о достоинствах умершей, но я ничего не понимала. В самом деле, как могла произойти такая нелепость, как Инесса могла уйти от всех нас!

Костя, не глядя на меня, вдруг завыл, закусив зубами проволоку, как будто понимал значение происходящего... Нет, он не понимал, но чувствовал.

Слезы городского дурачка произвели на публику неожиданное впечатление – зарыдали все, кто еще не успел это сделать, одна из тощеньких моделек, вероятно изнуренная диетами, закатила глаза и хлопнулась на руки Буранову.

И в тот момент, когда гроб уже закрывали, произошло нечто неожиданное – сквозь толпу протолкнулся некто в рабочем комбинезоне, небритый и грязный, и бухнулся на колени прямо посреди небольшого пятачка, на котором мы стояли.

– Мишка! – ахнула рядом со мной тетя Зина. – Мишка Потапов!

Потапов, словно какой-нибудь герой Достоевского, просил прощения у Инессы и у ее родных, он каялся публично. Оркестр, издав фальшивую ноту, затих.

– Виноват! – прохрипел он, поводя красными белками. – Казните теперь...

Все молчали, ошеломленные.

– Нет! Не надо казнить! – нарушила мертвую тишину Люсинда, выламываясь из своих кустов. – Мишенька...

Она добежала до мужа и тоже бухнулась на колени, но перед ним.

– Люди добрые! – заголосила она, заломив руки. – Пусть меня посодют вместо него! Это я виновата... Бес попутал!

«Чернейший демон в черный день...» Теперь я знаю, когда был этот день. Только кто был черным демоном – Потапов, Виргиний? Или черный демон летал в то время по черному небу, пуская обманчивые зарницы, застилая глаза пеленой дождя?.. Нет, не Миша Потапов убил Инессу, а страшный Минотавр – я видела его лицо, когда он склонился ко мне из сырой, словно пахнущей серой темноты, я даже слышала его голос, он спросил меня: «Кто ты? Зачем ты здесь?» Он выбрал Инессу, я ему почему-то была не нужна в тот момент.

– Мамочки! – пискнула я, отступая. Тетя Зина где-то потерялась. Я успела заметить, как Глеб мрачно смотрит в сторону, Михаила Потапова поднимает с коленей капитан Фоменко, заливаясь нежнейшим румянцем, а Любовь Павловна с Валентином Яковлевичем, сцепившись друг с другом, словно сиамские близнецы, рыдают, в последний раз глядя на свою дочь.

– Ольга! – кто-то нетерпеливо позвал меня, и я обернулась в полной уверенности, что Минотавр пришел за мной, и наткнулась на чье-то синее от щетины лицо.

– Что? Что вам надо? Кто вы?.. – прошептала я, чувствуя, что окончательно уплываю в какие-то иные, параллельные миры. Может быть, мне не надо упираться, а стоит пойти вслед за Инессой?..

– Кто? Да это ж я, Автандил... – Это и вправду был жених Машеньки Соболевой, весь в черном. – Не бойся, не укушу...

– Что вам надо? – пролепетала я, с трудом возвращая себя в реальность.

– Я все смотрел, как ты плачешь... – с каким-то грубым, животным умилением заявил он. – Так плачешь... Мне захотелось тебя утешить!

Он вознамерился обнять меня, но я шагнула в сторону.

– Ну что ты, глупенькая? Ты мне нравишься, ты все-таки на нее не похожа – она не умеет так плакать, она только смеется!

Я догадалась, что он говорит о своей невесте, он был на ней зациклен – тоже своего рода сумасшествие.

– Оставьте... – с тоской пробормотала я, не зная, как избавиться от очередного наваждения, и вдруг из толпы передо мной материализовался Вадим Петрович.

– Вы! – вскрикнула я, бросаясь ему на шею. – Уведите меня отсюда! Уберите его!

Похоже, Вадим Петрович совсем не ожидал от меня такой реакции.

– Оленька... – Он стиснул меня с такой силой, что я едва не задохнулась. – Что?.. Он? Опять он мешает тебе?

Не в силах говорить, я несколько раз кивнула головой.

– А ну... – так свирепо начал Вадим Петрович, что стало ясно: он и в этот раз готов биться до самой смерти.

Автандил мрачно отступил, видимо, не желая публичных сцен.

– Еще не его время... – пробормотала я. – Еще не мое время...

Вадим Петрович во все глаза смотрел на меня, ничего не понимая, но горя только одним желанием – прописать лечение. Эскулаповская привычка.

– Идем... идем домой, – решительно заявил он. – Тебе надо лечь, ты не в себе! Я дам тебе успокоительного...

– Да, да, только еще одну минуту!

В этот момент гроб с телом Инессы опустили в могилу, Борис и Глеб наклонились за землей.

– Я сейчас...

Я снова протиснулась сквозь толпу, подняла лежавший у ног ком влажной черной земли и, не дав ему рассыпаться в ладони, бросила на крышку гроба – он разлетелся в прах на ней, вместе с другой землей. «Никогда не увижу!» – с отчаянием подумала я.

Тети Зины нигде почему-то не было – Вадим Петрович довел меня до дома, уложил в постель, сделал укол.

– Теперь спи, – строго сказал он. – Я никуда не уйду. Я не брошу тебя!

– Что-то странное, – пробормотала я, мучаясь одной мыслью, которая бродила где-то рядом, но решительно не желала проявляться. – Во всем этом есть что-то странное и непонятное...

– Что, где? Нет, Оленька, ты не думай, ты просто...

– Ну да! – Я вдруг подскочила на постели, так что Вадим Петрович едва успел удержать меня. – Его там не было!!!

– Кого?

Но я не успела ему ответить, погружаясь в стремительный сон, напоминающий падение в бездну, – и даже там эта мысль продолжала преследовать меня.

Дата добавления: 2015-08-20