Мода на невинность 17 страница

Он написал на салфетке несколько слов по-английски – вполне похоже на адрес, названия угадывались известные, какие-то цифры...

– Теперь уходите.

«Врет! Все врет! И адрес ненастоящий... А где узнать настоящий? Администрация не скажет, они всего боятся, тогда у следователя... У следователя должны быть все адреса, он же беседовал с Ником... Ах, зачем я только дразнила этого дурака! А если Ник уехал раньше той ночи? Ну да, он наверняка уехал раньше, иначе бы он примчался, он бы все дела отложил, он так любил Инессу...»

– Когда уехал Ник? – спросила я. – В какой день?

– Давно уехал, – туманно ответил Виргиний, постепенно проникаясь интересом к лежавшему перед ним лососю. – Я не помню, в какой день...

– Раньше той ночи?

– Ну да, конечно, – раньше той ночи, когда глубокоуважаемая Инесса, мир ее праху...

– Так он действительно ничего не знает!

– Ну да, он в абсолютной безвестности! – неожиданно оживился Виргиний. – Неужели вы, Оленька, думаете, что мой друг не пришел бы, когда такие невероятные события с мадемуазель Инессой... А знаете, что? Вы напишите, обязательно напишите ему вот по этому адресу, – он постучал вилкой по салфетке. – Я, конечно, когда вернусь, тоже ему расскажу все, но и вы, как подруга... О, он будет так расстроен! – Виргиний изобразил трагическую гримасу. – И о родственниках тоже напишите!

«Уехал... Да, это следовало понять с самого начала – что он неожиданно уехал, так и не узнав... Может быть, он даже предупредил Инессу, что уедет, не обо всем же она мне докладывала...»

– Ник обещал пробыть в Тишинске хотя бы до конца лета, – пробормотала я, с трудом сдерживая слезы.

– Что ты хочешь, Оленька! – Виргиний, покончив с лососем, принялся за грибы. – Его неожиданно вызвали... Срочные дела! Я поеду немного позже...

– Что за дела?

– Ну, об этом не имеет смысла рассуждать, это бизнес...

Я посмотрела на адрес на салфетке, как на последнюю надежду. А вдруг не врет, вдруг адрес взаправдашний? В самом деле, зачем Виргинию скрывать что-то, ведь к Нику нет никаких претензий...

– Учтите, Виргиний, – неуверенно начала я, вертя перед собой салфетку. – Даже если вы написали неправильный адрес, мы все равно найдем вашего друга – он известный танцор, у него школа...

Виргиний вдруг поперхнулся и закашлялся.

– Что? – сказал он, наконец справившись с кашлем. – Ах, ну да... Великий танцор! Это вам не стриптизер какой-нибудь в ночном клубе... Идите, Оля, идите.

Я ушла, пожилой швейцар долго и неодобрительно смотрел мне вслед, даже между лопатками стало горячо...

Я никак не могла понять, правильно ли вела себя с Виргинием. Конечно, он дрянь человек, только объяснять таким людям, какие они непорядочные, бесполезно. И о Нике он как-то мерзко отозвался, с издевкой. «Стриптизер... в ночном клубе...» Хотя, если задуматься, Ник, наверное, имел бы бешеный успех, если бы был стриптизером. Безумно красив, безумно пластичен... Я вдруг вспомнила, как Инесса рассказывала о том танце, исполненном только для нее, и слезы опять подступили к глазам. Бедная моя подруга, как она могла быть счастлива с Ником. Николай Александрович Ивашов! Отдам Аристовым этот адрес, как-нибудь разберутся...

Я дошла до скверика возле библиотеки и села на скамейку, чтобы справиться со своими чувствами. Не хотелось идти по городу и откровенно печалиться и давать людям повод для обсуждения.

Я смахнула слезы с ресниц, и в это время кто-то тоненько заскулил в кустах – так неожиданно, что я вмиг пришла в себя.

– Костя!

Да, это был он, со своей неизменной проволокой в руках, он смотрел и одновременно не смотрел на меня, обливаясь горючими слезами, солнце блестело в его стриженых светлых волосах, образуя что-то вроде нимба.

– Костя, – ласково произнесла я, заставив себя улыбаться. – Костя, иди сюда, садись рядом...

Он, наверное, опять расстроился из-за меня.

– Иди, не бойся. – Я похлопала по скамейке ладонью. – Расскажи мне, как ты живешь.

– Ку...кумляк, – произнес он, судорожно вздыхая, отчего кадык на его тощей шее заскакал вверх-вниз, – кумляк котеньке опасяся...

– Вот-вот, – вздохнула я. – И мне тоже не по себе. Зачем ты остриг свои волосы, Костя? Но ничего, скоро новые отрастут...

Он перестал плакать и осторожно сел на другой конец скамейки, согнулся в три погибели и принялся усердно крутить проволоку.

«Отдам адрес Глебу... Кажется, он не в восторге от Ника. Нет, Ник хороший человек, просто Глебу как-то неловко, потому что Ник и его мать...»

Я все думала и думала об Инессе, о Нике, и постепенно опять какая-то странная, неприятная мысль завертелась у меня в голове, отравляя ненужными сомнениями.

Виргиний дурак. Самый настоящий дурак. Скользкий тип... и притворяться он совсем не умеет. Столько сарказма было в его последних словах... наверное, он не слишком-то восхищается талантами своего друга. А что, если и вправду Ник – стриптизер и ирония его секретаря вполне уместна? Черт возьми, а зачем вообще стриптизеру секретарь? Нет, не то.

Хотя, если рассуждать логически, никакого криминала в том, что работаешь стриптизером, нет. Тем более в Америке, где все отрегулировано законами и такого глупого ажиотажа, как у нас, нет. Работа как работа. И этот интимный танец для Инессы тогда вполне объясним – человек делал то, что хорошо умеет...

Итак, допустим, Ник – стриптизер, только допустим... Ничего плохого в том нет. Он просто постеснялся сказать Инессе. Хотя она была современной женщиной, не ханжой, она бы не стала разыгрывать драму по этому поводу. Ник ужасно расстроится, когда узнает о том, что она погибла.

Я шмыгнула носом и с опаской покосилась на Костю.

Когда узнает...

Перед моим мысленным взором нарисовалась та грозовая ночь. Мы вышли на балкон, Инесса курила. Ах, если бы вернуть все обратно, если б не пускать ее...

Она выглядела как всегда – безумно прекрасной. Молнии все время сверкали, освещая ее. Даже лучше, чем всегда. Тончайшая батистовая рубашка, алые губы. Как будто накрашенные? И еще она веселилась, словно до того немного выпила. Шампанского.

Почему она так веселилась? Если бы Ник сказал ей накануне вечером, что вынужден уехать, она не веселилась бы, она была бы грустна от предстоящей разлуки. Возможен другой вариант – он сказал ей, что уезжает, но непременно вернется и они поженятся (или договорились, что она в ближайшее время приедет к нему). Тогда, понятное дело, она тоже была бы в хорошем настроении...

Но она мне ничего не сказала! А почему Инесса должна была мне все докладывать?.. Но о таком бы она сказала! Итак, предложения ей не делали, об отъезде своего возлюбленного она не знала. Что же, Ник уехал следующим утром, после грозы? Этот дурацкий бизнес... Возможно, стремительно покидая Тишинск, он еще не подозревал о гибели возлюбленной, слухи еще не успели расползтись по городу... Почему же он не послал ей хотя бы записочку, что уезжает?

Эти алые губы и запах шампанского, как будто она пригубила из бокала, а потом вышла на балкон с сигаретой... Почему мне сейчас кажется, что от нее пахло шампанским?

– Ничего не понимаю! – пробормотала я, потирая виски. – Костя, у тебя нет ощущения, что я сошла с ума?

Костя вздрогнул и свернул из проволоки фигуру, напоминающую зайца из «Плейбоя».

– Но этого не может быть! – с сомнением произнесла я.

«Ник был у нее в ту ночь!» – мысленно ахнула я, сама не веря в такое нелепое предположение. Но он был у нее – от того Инесса была столь вызывающе хороша, оттого у нее были накрашены губы, они пили шампанское! Рубашка эта батистовая, кружевная... Она всегда, всегда была хороша, моя дорогая подруга, но в ту ночь это что-то особенное!

– Ник был у нее в ту ночь, – твердо заявила я. – Любовное свидание. Они выпили шампанского и все такое... Потом он ушел, и Инесса вышла на балкон. Теперь все ясно!

– Ку-ку-ку-ку... – забубнил Костя, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Ты поешь? – спросила я, почти успокоенная. – Ну пой, пой, голубчик...

Нет, Ник никуда не уходил. Оттого Инесса торопилась вернуться, все оглядывалась назад. И потом, когда мы ползли по грязи к дому Потаповых, она продолжала оглядываться на свои окна, словно ища поддержки. У того, кто был у нее в комнате...

– Надо спросить у Аристовых, – с сомнением произнесла я. – Может быть, они помнят, что к Инессе заходил кто-то, что-то слышали... Хотя они люди щепетильные, специально прислушиваться не станут. Что ж тогда получается?

А получалось, что Ник был у Инессы в ту ночь. Она вышла на балкон, поболтала со мной – в прекрасном настроении, в эйфории от шампанского и любви, потом мы увидели Виргиния, приехал Потапов... «Это минутное дело!» – сказала она, перелезая через балкон. А что же Ник?

Возможно, он уснул – опять же от любви и от выпитого, потом проснулся, подруги своей не обнаружил, вернулся в гостиницу, преодолевая непогоду, ранним утром уехал.

– Но Ник не похож на мужчину, который засыпает во время любовного свидания, – дрожащим голосом сообщила я Косте свое открытие. – И в доме начался переполох почище всякой грозы!

Он все видел из окна Инессиной комнаты. Молнии сверкали... Видел, как Потапов наехал на нее, видел меня по колено в воде, потом начался этот жуткий переполох! Он ушел по-английски. Но почему он ушел? Струсил. Смерть – это так неприятно... к чему лишние хлопоты, к чему выдавливать из себя слова сочувствия и поддержки родным и близким погибшей, к чему носиться ночью по больницам?.. А потом уехал, якобы по срочному делу, чтобы не связываться. А Виргиний... Виргиний остался еще на несколько дней по каким-либо причинам. Тогда становится понятным сегодняшнее поведение Виргиния – он покрывал поведение своего компаньона, далеко не джентльменское. Два сапога пара.

– На-ни-на, на-ни-ню... – заунывно напевал Костя.

– Вот гад! – с чувством произнесла я, а потом спохватилась: – Не ты, Костя, а человек один...

Приехал на историческую родину, называется, к могилам предков!

И вдруг новое подозрение заставило меня встрепенуться. Я вскочила со скамейки и побежала к дому, оставив Костю в недоумении, мне надо было кое в чем срочно удостовериться. В самом деле, я могла ошибаться, могла придумать все это...

В доме царили скорбь и уныние, даже новость об отцовстве покойного Ивашова уже перестала всех шокировать.

– Ну что? – спросил меня Глеб без всякого интереса. – Ходила? Если ты еще не ходила, то я пойду...

– Вот адрес. Адрес Ника в Америке, – протянула я ему салфетку. – Напишешь, если хочешь, хотя эти новые родственники не всегда отвечают требованиям...

– Ты о чем? – с изумлением спросил меня Глеб. – Каким еще требованиям?

– Да это так, ерунда, мысли всякие...

Он даже не стал меня ни о чем переспрашивать – так ему было безразлично все после смерти матери.

– Глеб, ты меня извини... не помнишь, той ночью... ты что-нибудь видел или слышал?

– Что?

– Ну, еще кто-нибудь был у нас в доме?

– Кто? Черт, я не понимаю... Да нет, вроде все было тихо. Оль, послушай, я понял – ты до сих пор не в себе. Какие-то вопросы странные...

– Это ты не в себе! Лучше скажи, ты проверил, на месте ли вещи, которые Инессе подарил старик Ивашов? То есть папа твой...

– Какие еще вещи?

– Ну, котенок, медальон там...

– Что за ерунда, – с досадой бросил Глеб. – Зачем мне вещи? Я бы все отдал за...

– Но это вещи твоего родного отца!

– Ну и что, сантименты все это... – недовольно пробубнил он.

– Нет, ты проверь! – продолжала я настаивать.

Мы вместе вошли в комнату Инессы. Здесь все было так, как при ее жизни, – этот легкий беспорядок... как будто в любой момент она могла сюда войти. Глеб скривил лицо, изо всех сил стараясь держать себя в руках.

Я стала лихорадочно шарить по полкам.

– Осторожнее! – крикнул он. – Не надо ничего переставлять...

– Я их не вижу! – вдруг отчаялась я. – По-моему, они стояли на этих полках, а теперь их нет!

– Ну и что? Лежат где-нибудь в ящиках... потом найдутся.

– Нет, ты не понимаешь...

– Может быть, мама отдала их Нику, – сказал он, отворачиваясь.

– Она не могла их отдать! – с жаром возразила я. – Она мне тысячу раз говорила, что никому и никогда их не отдаст, потому что они принадлежат вам, ее детям, и даже Нику она их не отдаст.

– Ну и что! Значит, все-таки отдала.

– Нет, ты не понимаешь...

– Оленька! – Глеб взял меня за руки и ласково посмотрел в глаза. – Ты очень славная, ты так любила маму...

– Я и сейчас ее люблю! – исступленно воскликнула я.

–...но какие-то безделушки – это такая ерунда... честно говоря, мне наплевать. Отдала и отдала!

– Да не могла она!.. И потом, это старинные, очень ценные вещи... – шепотом добавила я. – Антиквариат!

– Вполне возможно, – хладнокровно ответил он. – Мне жаль, что так мало воспоминаний осталось от моего отца, но мне безразлично, антиквариат это был или нет. Люди просто с ума посходили из-за этой рухляди, аукционы всякие, музеи... «Ах, в этой кастрюльке варил свой вегетарианский супчик Лев Толстой!.. Ах, в этом тазике мыл ноги Людовик Четырнадцатый!..» Да наплевать. Медальон был серебряный, красивый... но это не золотой скарабей из гробницы Тутанхамона... тысяча баксов – самое большее, в базарный день. Ну две... ну максимум три! Кстати, не такие уж большие деньги в наше время. Котенок? Забавный был зверь... но сердолик... это ведь не алмаз, правда? Не Великий Могол, не Граф Орлов, не Санси?

– Это так... – пробормотала я расстроенно. – Но все равно, ты не эксперт, ты мальчишка и не можешь так легко рассуждать про тысячи баксов!

– Ну здрасте! Как только не знают, что ответить, так сразу про мой возраст вспоминают!

Разговор с Глебом меня совершенно не успокоил. Что-то в этом деле было не так, и чем дальше, тем больше мне не нравился Ник, хотя против него у меня не было никаких улик.

Целый день я думала об этом и даже вполне равнодушно выслушала тетушкину историю о том, как она сейчас отгоняла от дома Вадима Петровича, которому вздумалось навестить меня.

– Нет, ну какая наглость! – кудахтала она. – Пришел и требует... Он думает, что теперь все можно, что та ночь списала все... бедная Инесса! Он даже не смог ей помочь...

К вечеру я почувствовала, что от всех этих неразрешенных сомнений сойду с ума. Надо что-то предпринять – я хотела делать что-то...

– Пойду прогуляюсь, – сказала я тетке. – А то не по себе как-то.

– Десятый час! – ахнула та. – И не вздумай...

Но я не стала ее слушать.

Было еще светло. Лето перешагнуло свой зенит – оно утомилось от безумных приступов июльской жары, и теперь мягкая вечерняя прохлада предвещала его близкий конец. Какую истину я хотела найти сейчас, этим вечером, в опустевшем тихом городе, среди старых домов? Я не знала, но ноги упорно несли меня куда-то, как будто разгадка таилась именно в переулках Тишинска.

Очень скоро я обнаружила, что снова нахожусь в том самом скверике возле библиотеки, где была сегодня утром. Костя, разумеется, уже ушел, на лавке трепетала серыми листами кем-то забытая газета. Я хорошо знала это место, ничем не примечательное, я наизусть помнила, какие цветы растут на клумбе и какой мусор валяется в кустах, но тем не менее что-то мне говорило о том, что разгадка моих сомнений находится именно здесь.

Я сделала несколько кругов вокруг клумбы, пошарила палкой в крапиве, потом долго сидела на скамейке, листала газету, хотя буквы растворялись в наступающих сумерках.

– Точно, совсем ку-ку! – с тоской сказала я, спрятав лицо в ладони. – Инесса!..

Библиотека стояла передо мной – бывший купеческий особняк, сейчас, в приближении ночи, его стены казались зелеными, замшелыми, он напоминал замок колдуна. Только одно окно на втором этаже горело ярко-желтым огнем, и были видны стеллажи с книгами. «Марк не спит, – догадалась я. – Что он там делает?»

И вдруг я поняла, что Марк вполне может мне помочь.

Я подошла к черной двери и надавила кнопку звонка.

Марк отозвался не сразу, минуты через три я услышала его скрипучий сердитый голос:

– Молодые люди, прекратите безобразничать, я сейчас милицию вызову!

– Марк, это я! – испуганно отозвалась я.

– Кто я? – недовольно спросил он и высунул свой длинный нос в открытую щель. – Кто я? Библиотека – государственное учреждение, мы в летнее время работаем до шести, и я вовсе не обязан...

Потом он наконец узнал меня.

– Ольга? В чем дело? Вы на неделю задержали у себя Сологуба, но это вовсе не значит, что вы должны прибегать среди ночи...

– Марк... ох, простите, забыла ваше отчество... – в смятении зачастила я. – Только вы можете мне помочь! Мне нужна консультация по одному вопросу, очень срочно...

– Библиографическая? – неожиданно смягчился он.

– Ну да! Именно библиографическая...

Он распахнул дверь и пропустил меня внутрь.

– Присаживайтесь, Оля. Для вас я просто Марк. Я понимаю, ко мне часто прибегают за справками, иногда у людей такие смешные вопросы возникают... Надеюсь, вы явились ко мне в такое время не для того, чтобы разгадать кроссворд? Что ж, если и кроссворд... вон стоит «Большая советская энциклопедия», а дальше всевозможные справочники...

Он даже как будто кокетничал со мной.

– Погодите, – сказала я, садясь напротив него в широкое дерматиновое кресло. – Я бы хотела сначала изложить суть проблемы, а потом вы подскажете мне нужную книгу. Ах, если бы библиотечные фонды оказались достаточными!

Марк зашевелил своим длинным носом, его маленькие глазки засверкали ослепительным фанатичным блеском:

– Можете не сомневаться в моей библиотеке, милочка. Фонды вполне достаточные!

– Тогда я расскажу вам кое-что. Только это строго конфиденциально!

Он горделиво фыркнул.

Я ему рассказала про Инессу, старика Ивашова, медальон и котенка.

– Так что вы хотите, Оля? – немного подумав, спросил он. – Я, кажется, понял, но...

– Я бы хотела знать, кому могли принадлежать эти вещи... в смысле кто является их автором и их нынешнюю рыночную стоимость.

– Показать, значит, сии предметы вы не можете? Фотографии там...

– Фотографий этих предметов нет, но по памяти...

Я замолкла, ожидая, что этот маленький заносчивый человечек сейчас засмеется и прогонит меня – дескать, нельзя приставать по ночам к людям с такими совершенно невыполнимыми вопросами из серии «найди то, не знаю что», но он ответил с неожиданным азартом:

– И то неплохо. Можно попробовать.

– Марк э-э... Марк, вам не кажется моя просьба невыполнимой? – с надеждой спросила я.

– Отчего же? Совсем не кажется, – с достоинством ответил он. – Всех тонкостей мы, разумеется, можем не узнать, но хотя бы приблизительно... Только не надо преувеличивать значение предметов старины – нам всегда кажется, что если вещи старые, то они непременно должны принадлежать известным авторам, или ими пользовались известные люди, историческая ценность, так сказать...

Я вспомнила слова Глеба.

–...словом, даже антиквариат имеет свою ценовую градацию.

– Да-да, я понимаю!

– Может оказаться так, что сии предметы, происхождением которых вы, Оленька, интересуетесь, не имеют большой ценности – продукты давно ушедших эпох, так сказать... но все равно, даже в этом случае мы можем прикинуть их приблизительную стоимость, не прибегая к услугам специалистов. Библиотека может все! – неистово провозгласил он. – Библиотекарь – это и антиквар, и историк, и художник, и химик... Кстати, настоящих оценщиков старины в нашем городе нет, только я могу вам помочь! Яков Ефимович, что работает в ломбарде на центральной площади, глубже двадцатого века копать не может, даже когда ему принесли перстень-печатку Николая Второго... Вы совершенно правильно обратились ко мне!..

От волнения он брызгал слюной, и на миг мне показалось, что я сделала глупость, придя к Марку. Уж слишком фанатиком он был...

Несколько минут он болтал, вознося свою специальность до небес, а потом предложил мне покопаться для начала в энциклопедиях, которые стояли прямо здесь. Мы посмотрели разделы «наполеоновские войны», «сердолик», «природные минералы», «художественное литье», «ювелирное дело», даже «Фаберже» – куда же в этом деле без Фаберже... но это, как я поняла по хитрому виду Марка, было лишь разминкой.

– Что ж, здесь мы ничего подходящего не можем найти, – заявил он наконец. – Идемте, Оленька, за мной. Есть еще библиотечные массивы, которые остались неохваченными.

Последние слова он произнес с особенным пафосом. Делать нечего – я пошла за Марком, хотя уже начала сомневаться в том, что пропавшие вещи старика Ивашова имеют особою ценность. Обыкновенные «продукты ушедших эпох»...

Мы прошли через большой читальный зал, затем минули юношеский абонемент.

– Сюда, – сказал мой спутник, указывая на низенькую дверцу, на которой висел огромный амбарный замок. – Нам сюда.

Он открыл замок, и я увидела узкую лестницу, каменные ступени вели вниз.

– Бывший купеческий особняк! – с гордостью произнес Марк. – В подвале был склад, до сих пор пахнет чаем. Колониальные товары... Не чувствуете, Оля?

Я ничего не чувствовала – за столько лет здесь все должно было выветриться, пахло только тем особенным библиотечным запахом, который у некоторых вызывает тоску, а у других – дрожь возбуждения.

– Здесь у меня лежат фонарики... Идемте!

– А почему света нет? – неуверенно спросила я, заглядывая в подземелье.

– На той неделе что-то случилось с электричеством... после грозы. – Он деликатно покашлял, покосившись на меня, и стал спускаться по ступеням вниз, одной рукой придерживаясь стены. – Идемте же, Оля! Разумеется, я вызвал мастера, но он пришел пьяный, с сигаретой в зубах... а вдруг пожар – категорически нельзя курить в библиотеке!

– И что? Заставили бы выбросить ее.

– Я заставил. Но, видимо, при этом вел себя слишком эмоционально... электрик обиделся и ушел. Теперь не знаю, что делать...

– Так помиритесь! – с живостью воскликнула я, вдруг вообразив, что Марк – маньяк и специально завлекает меня в подземелье, где никто никого искать не станет...

– Это так унизительно... – запыхтел он.

Длинная каменная лестница, закручиваясь спиралью, уходила глубоко под землю.

Наконец я почувствовала твердый пол под ногами.

– Но как же мы будем искать нужную книгу, ведь практически ничего не видно! – с отчаянием воскликнула я, шаря фонарикам по стеллажам и ящикам. – Марк, вы уверены...

– Абсолютно! – с пафосом воскликнул мой спутник. – Это, считайте, мой дом, я тут на ощупь могу ориентироваться. Здесь Платон, здесь Данте, здесь Зощенко и Трифонов... – Он наугад выхватил несколько книг с полок и потряс передо мной. – Я вам все, что угодно...

Он опять куда-то полез, напевая бравурную мелодию. Я снова посветила фонариком вокруг.

– Боже, какое огромное помещение... И столько стеллажей! – воскликнула я, шаря лучом в темноте. – Марк, Марк, но неужели тишинская библиотека имеет такие огромные фонды, на абонементе, я заметила, книг гораздо меньше!

– Здесь я прячу особо ценные экземпляры, – с гордостью ответил Марк. – Что ж, вы думаете, я все должен держать на абонементе? Ну уж дудки! Читатели совершенно не имеют представления... – Он стал почем зря ругать нерадивых читателей, которые портят книги и забывают их вовремя сдавать, а я уже окончательно решила, что он самый настоящий маньяк. Книжный маньяк.

– Как выглядел ваш француз на медальоне?

Я примерно описала рисунок, цвет мундира, обшлагов – словом, все то, что помнила. Мы пришли к выводу, что доблестный Франсуа Боле, один из предков рода Ивашовых, скорее всего, был мамлюком. Что не генералом – это точно, потому что все портреты известных наполеоновских генералов мы нашли – Мюрата, Даву и прочих.

– Вряд ли его портрет рисовал Делакруа или Домье. Что такое ваш медальон? Это нынешняя обычная фотография на память, ничего особенного. Серебро? Серебро не золото!

Марк перебрал еще несколько книг и заявил наконец, что пропавший медальон, безусловно, имеет свою ценность как антиквариат, но это не раритет.

– Будем копать дальше? У меня еще есть много книг на эту тему, но в основном современные, сомнительные – в которых куча неточностей. Беллетристика, одним словом!

– Нет, – печально сказала я. – В общем, можно было сразу предположить... но котенок! Про котенка я точно знаю, что это был раритет!

Марк недоверчиво хмыкнул сверху.

– Предполагаемого автора не можете назвать?

– Кто, ну кто? Фаберже мы смотрели, и тот больше по пасхальным яйцам... Кто еще...

– Кто еще из великих скульпторов? Канова, Микеланджело, Челлини, Позье...

– Вот-вот! Мне кажется, именно Челлини... я как будто именно эту фамилию слышала.

Марк достал толстенную монографию о Микеланджело – она попалась первой – и, раскрыв наугад, с пафосом прочитал несколько строк.

– Марк! – осмелилась я его перебить. – Давайте не будем отвлекаться на Микеланджело. Он, конечно, гений... но не совсем по той части. Картины, Давид, Сикстинская капелла... Вряд ли наш Мурзик принадлежит его резцу. Слишком мелкая работа. Давайте посмотрим у Челлини.

– Я не очень-то верю, что в нашем Тишинске водятся такие вещи, – неожиданно сказал Марк, глядя на меня сверху вниз со своей стремянки. – Вот если бы мы нашли рукопись «Слова о полку Игореве»... – Он сладко, мечтательно вздохнул. – Ладно, у меня тут справочник по средневековому итальянскому искусству, сейчас посмотрю.

Он шуршал и шуршал страницами, временами читая нараспев особенно понравившиеся места.

– А Интернет? – вдруг сказала я. – А что, если залезть в Интернет?

Марк страшно обиделся.

– Дался всем этот Интернет! – сердито закричал он. – Ерунда какая... Библиотека не хуже. Здесь все то же самое, тот же объем информации по всем областям... по крайней мере в моей библиотеке. А ориентироваться еще легче – систематический каталог, предметный, алфавитный... вот мы сейчас еще в систематический заглянем! Хотя минутку – вот здесь про ювелирное дело, ах нет, опять про Фаберже... А вот целая подборка антикварного вестника за последние несколько лет...

Он ужасно разозлился на меня за этот Интернет – все брюзжал и брюзжал и шуршал страницами, а потом вдруг спросил с любопытством:

– Котенок из сердолика? Такого рыжеватого, желтого оттенка?

– Ну да! Неужели...

– Есть что-то похожее... только тут не фотография, а рисунок с описанием. Котенок как будто охотится за кем-то – весь напрягся, поджал лапки...

– Да!

– Вроде похоже на работу Бенвенуто Челлини, который специально для короля Франции... только это скульптура давно считается утерянной! Вы ведь именно этого мастера упоминали?..

– Конечно, утерянной! – прошептала я, обливаясь слезами. – Конечно, утерянной...

– Здесь в основном про какого-то серебряного Юпитера – Челлини в то время отливал из серебра эту скульптуру, а статуэтку из сердолика он одновременно подарил фаворитке короля, с которой он был на ножах, ведь великий мастер, насколько я понимаю, был еще великим скандалистом, недаром же вот тут есть его прозвище – «неистовый Бенвенуто»... И Юпитер этот тоже безвозвратно утерян, автор статьи очень убивается, потому что вещь, судя по всему, была гениальной. Если б она нашлась теперь, то стала бы поистине сенсацией, ибо ее стоимость...

– Да бог с ним, с Юпитером! – перебила его я. – Вы мне лучше про котенка... Ах, ничего же не видно!

– Вот, Оленька, полюбуйтесь... – Он наклонился ко мне ниже, тыча в страницы фонариком. – Скульптура вполне стандартная, то есть, я хочу сказать, уж очень много на этом свете существует зайчиков, котят и прочих лошадок в камне и в чем угодно, которые были призваны умилять...

– Очень умилительная была вещица!

Он слез на пол и уже сунул мне под нос раскрытую книгу. Рисунок и в самом деле очень напоминал пропавшего котенка, во всех смыслах пропавшего... Речь в статье шла в основном о серебряном Юпитере, а о котенке – так, в приложение...

– Я почти не сомневаюсь... – пробормотала я, листая твердые и глянцевые страницы антикварного альманаха. – Сколько же могла стоить такая статуэтка из сердолика, хотя бы предположительно?

– Да вот, пожалуйте... нет, листните назад. Полтора миллиона долларов, и это только по номиналу, неизвестно, сколько бы дали за такую вещь на Сотби или Кристи... Но серебряный Юпитер!!!

– Да бог с ним, с Юпитером, – опять сказала я. – У нас Юпитера нет.

* * *

Глубокой ночью я вышла на улицу, ошеломленная и смущенная, раздираемая сомнениями. Скульптура Челлини! То мне казалось, что пропавший зверек, безусловно, напоминает описание в справочнике, то память начинала играть со мной, рисуя совсем другого котенка... я уж теперь не знала, что и думать.

Марк, провожая меня, выглядел очень довольным, он был горд тем, что библиотека способна поспорить со Всемирной паутиной, что на любой вопрос можно ответить с помощью книг, сама стоимость потерянного котенка его мало интересовала. Мы так быстро разрешили этот вопрос... «Ну что вы теперь скажете про наши фонды?!» – с торжеством выкрикнул он мне вслед.

– Нет, не может такого быть! – пробормотала я, стоя в темноте. Было тихо, трещали сверчки в кустах. – Наваждение... Надо заставить Глеба перерыть весь дом! Где-нибудь в углу, в каком-нибудь ящике... Инесса не могла отдать все Нику! А если и не отдавала... если он сам взял?

Дата добавления: 2015-08-20