К.П. Победоносцев 9 страница

совпадает со структурой бытия, а последнее есть репрезентация — сакрального» — А.Г. Дугин), то в рамках теологии единый порядок как бы раскалывается на царство Божие, которое оторвано, трансцендентально мирскому, и царство Земное, в которое божественное проникает лишь с помощью посредников и Откровения.

При семантическом анализе Древних и Средневековых текстов исследователи отмечают, что «первоначально миф легитимирует не историческую личность конкретного царя, но сам институт царской власти»244. Например, Иоанн Златоуст, основываясь на христианском постулате «всякая власть от бога», утверждал, что не всегда тот или иной правитель лично ставится Богом, последний дает, по его мнению, лишь сам принцип властвования, учреждая на земле только сам властный институт. Однако далее в поздних мифах и религиозных текстах данный концепт «относится к какому-то определенному царю и легитимация приобретает новое смысловое измерение, обеспечивающее ей дополнительный пространственно-временной континуум»245. В рамках подобной легитимации прорывается временной фактор (история властвования) за счет преемственности власти (периодичность воспринимается через конкретную центральную фигуру — эпоха правления одного царя заканчивается его смертью, а новая начинается с приходом другой такой фигуры и т.д.). Так, если в мифологической парадигме сакральная легитимация институционального и нормативного порядка вневременная, основана на архетипических, традиционных воззрениях, в основном опирающихся на пространственно-мистическую и сакрально-иерархическую организацию социума, то в теологической парадигме божественное присутствует в повседневном мире в скрытом, фрагментарном виде, которое может быть раскрыто только лишь со временем, при правильных организации и движении.

С точки зрения легитимности в первом случае происходит фанатичное придерживание традиционных институтов и ритуалов, обеспечивающих стабильность и порядок; во втором стабильность и порядок символизирует центральная, персонифицированная фигура, посредник и проводник божественной воли, а легитимность власти концептуализируется посредством преемственности в процессе исторического движения, идущего сообразно божественной воле. Именно поэтому вокруг царя и церковного служителя как двух центральных (социально

История России: народ и власть/ под ред. В.П. Сальникова. СПб., 2001. С. 34. Ключевский В.О. Указ. соч. С. 174.

Завершинский К.Ф. Легитимность: генезис, становление и развитие концепта // Политические исследования. 2001. № 2.

245 Там же.

7*

Раздел I

Глава 2

значимых) фигур разворачивается и выстраивается вся институциональная организация государственной власти с четкой структурной и функциональной направленностью. Расположенные на высоком уровне государственной структуры, эти два духовных и административных института, вынуждены брать на себя задачу поддержания символического универсума, осуществляя информирование, наблюдение, контроль и принуждение. Выйдя из мифологической среды, гармоничной и единой по своей сути, человек нуждался в новом универсальном порядке и, соответственно, в новых моделях его легитимации.

По утверждению П. Бергера и Т. Лукмана, именно легитимация обеспечивает интеграцию и целостность институционального порядка, так как последний во всей своей целостности должен иметь смысл для всех социальных субъектов. Причем эта интеграция, по их мнению, протекает по двум основным направлениям (уровням): горизонтальном и вертикальном246. В первом случае институциональные процессы направлены на интеграцию субъективных смыслов с общим институциональным порядком. Во втором случае происходит субъективное осмысление институционального порядка, причем последний придает индивидуальной биографии социальный смысл и значимость. Все эти институциональные процессы (горизонтальные и вертикальные) протекают параллельно, взаимосвязанно оказывая существенное влияние друг на друга. Как видится, именно институты царской и церковной/духовной власти реализовали в своей компетенции два этих направления. Церковь со своей дифференцированной системой приходов и т.п. опутывала сетью жизненное пространство индивидов и обеспечивала горизонтальную интеграцию, а светская власть, соответственно, вертикальную. В итоге теологическое юридическое мышление пыталось «истолковать смысл явлений и вещей через их отношение к высшему, степень приближенности к нравственному идеалу и их универсальную значимость. Особое значение придавалось здесь норме и модели»247.

Поэтому главным фундаментом легитимации становится стремление приблизить всякую вещь, идею, институт к их нормативному идеалу, «а все идеалы сгруппировать в иерархическом ряду вокруг главного из них — Бога»248. Сам феномен царствования в любом культурно-историческом контексте связан с божественным началом, отсюда и вытекает институт царя, мыслящегося как пространственный центр всего

246 Бергер П., Лукман Т. Указ. соч. С. 152.

247 Исаев И.А. Указ. соч. С. 285.

248 Там же. С. 286.

устроенного человеческого мира249. Он, с одной стороны, воспринимается как символ, олицетворяющий мироустройство и порядок, в силу чего является внешним по отношению к социуму, а с другой — является внутренним институтом, который призван реализовывать (воплощать) божественную волю в тварном мире. В свете этого легитимным является то властное воздействие/управление, которое сообразно божественной природе/разуму. И для того, чтобы по сути своей быть правильной (читай: легитимной), власть должна основываться на целой системе правил/законов: божественные откровения, священные писания, религиозные традиции и обычаи и т.п.

Однако, кроме того, для русского правового мышления ни сама власть, ни политические или правовые институты не обеспечивают единства и целостности сообщества сами по себе, так как последнее достигается изнутри, силою духовною, которая объединяет людей в известное органическое целое. Вспомним в связи с этим слова русского юриста и философа И.А. Ильина: «Мы — единая духовная и правовая община, управляющаяся единой верховной властью и связанная единством жизни, творчества и исторической судьбы. Мы — государство»230. В этом отличие и специфика национальной политической и правовой жизни русского народа. Так, например, в западноевропейской культуре спаивающей силой, обеспечивающей единство различных по своей сути независимых индивидуальностей, которые самостоятельны, чужды друг другу, не объединены никакой первоначальной связью, является общественный договор, зафиксированный в юридической норме.

В русском религиозном мировоззрении осмысление государственной власти, ее легальности и легитимности протекало сквозь призму религиозных и нравственных традиций, на них основывалась и ими же ограничивалась. В свою очередь политико-правовой порядок (кроме всего прочего) выражал определенную справедливость, представлял собой для национального правосознания образец, идеал, правду

249 Абсолютная центральность его позиции, по мнению А. Дугина, позволяет отождествить его с совершенной полнотой возможностей нашего мира, всегда заведомо превышающих любую действительность. Поэтому «световой человек» определяется царским статусом, статусом короля мира, то есть существа, наделенного максимальной властью. Все древнейшие мистерии, связанные с царской властью и наличествующие практически у всех народов и во всех традициях, всегда подчеркивали сверхъестественный, «световой» характер этой власти, а конкретные цари считались прямыми символами «светового человека», его заместителями, его «иконами» (Дугин А.Г. Пути Абсолюта. Абсолютная Родина. М., 1999. С. 106). Следует вспомнить в этой связи русскую пословицу: «Народ вздохнет — до царя дойдет, царь услышит — Бог увидит».

ы Ильин И.А. Путь духовного обновления. М., 2003. С. 303.

Раздел I

Глава 2

и очень редко подвергался подвижкам, а его несоблюдение считалось пагубным для всех. Сама же государственная власть — это способ его (порядка) реализации, оживления в неустойчивой социальной практике. Истоки подобных представлений о природе институтов власти базируются еще на архаических структурах сознания, которое закрепляло свою интеллектуально-символическую традицию (то есть когда властное мышление закреплялось преимущественно в символических формах, создавая и трансформируя не столько в виде аргументированных идей, сколько в образах социального порядка)251.

Многие авторы солидарны в том, что содержание сложившегося в средневековье понятия «легитимность» достаточно долгое время влияло как на осмысление данного концепта, так и на развитие самой теории легитимности. Так, например, в советских словарях термин «легитимность» использовался для обоснования прав какой-либо династии на осуществление королевской власти. Эти права основывались на традиционных принципах преемственности власти, формах и методах ее осуществления252. Интересно, что легитимисты (официальное название защитников и блюстителей монархического принципа) рассматривали конкретную королевскую династию как гарант стабильности, выражающий и поддерживающий традиционный, сложившийся с незапамятных времен политико-правовой режим/порядок. В этом плане можно отметить, что данное понятие как политико-юридический концепт использовалось исключительно в теории монархической государственности для обоснования ее идеальности, оправданности и исторической целесообразности. Только в начале XX в. М. Вебер выделил наряду с монархической (традиционной) легитимацией и другие типы легитимности (харизматическую, легальную/рациональную). Последний, как видится, интегрировал современную политико-правовую практику зарубежных государств и отразил различные модели легитимации политического господства. На монархическом происхождении концепта легитимности настаивает и современный западный теоретик Ж.-Л. Кермонн253.

Современная (светская) концептуализация легальности и легитимности. Вообще для XX в. характерна секуляризация и смысловое

251 См. подробнее об этом: Щербинина Г.Н. Герой и антигерой в политике России. М., 2002.

252 См: Краткий словарь иностранных слов / под ред. И.В. Лехина, Ф.Н. Петрова. М.,

1951. С. 222.

253 См.: Кермонн Ж.-Л. О принципе легитимности. Легитимность // Политические ис

следования. 1993. № 5.

«обеднение» (в пользу эмпирико-рационального понимания)254 понятия «легитимность», которое трактуется почти синонимично термину «легальность». Основной акцент переносится на рационально-правовую сторону в осмыслении данного концепта, что ведет к десакрализации, рационализации и формализации властных отношений, а сама политика рассматривается как рационально-технический процесс, освобождая институты власти от практики получения божественной/сакральной санкции на осуществление своей деятельности. Политико-правовой порядок устанавливается и поддерживается с помощью рационально-нормативных средств и методов исключительно формального характера. Но поскольку формализованный социальный порядок (фиксируемый в договорных, разумных, постоянных принципах политико-правового устройства, выраженного, как правило, в идеи конституционализма) по сути есть абстрактная конструкция255, то последний подкрепляется легитимными средствами традиционного и харизматического рода (например, авторитетностью политического лидера, избранного при участии широких масс населения)256. Тем самым «рациональность же для того, чтобы быть действенной, должна быть признанной и желанной: другими словами, в рациональность необходимо верить. Какое бы отношение ни существовало у политических агентов по отношению к действующей конституции или иному правовому акту, в своих действиях они должны исходить прежде всего из предположения об их истинности и справедливости (даже если с обыденной или политической точки зрения эти акты очевидно

несправедливы)»257.

Между тем происходит нарастание новых, смысловых и практических форм обоснования деятельности власти и институционального порядка. В духе современных юридических теорий, как замечает М. Фуко, перманентными становятся абстрактно-юридические категории, отражающие универсальность разумных законов и незыблемость

234 «Незнание (нивелирование) высших смыслов и скрытых сущностей заставляет уважать эмпирический опыт; политический опыт избирателей при всем несовершенстве как раз и является формой такого опыта», — справедливо замечает А. Панарин. Панарин А. К реконструкции «Второго мира» // URL: http://www.russ.ru/antolog/inoe/panar.htm Ьэ «Разрушив среду, традиции и здравый смысл, рационализм оставляет себе лишь сухой остаток в виде абстрактных понятий», — отмечает по этому поводу И.А. Исаев. Исаев И.А. Указ. соч. С. 449.

256 См.: Бачинин В.А., Сальников В.П. Философия права. Краткий словарь. СПб., 2000.

С. 162.

257 Исаев И.А. Указ. соч. С. 448.

Раздел I

Глава 2

правовых основ государства258. В свою очередь практическая целесообразность власти и одновременно оправдание деятельности сложных, разветвленных властных структур основывается на новой логике управления, освобожденной от религиозных и сакральных догматов, которая выводится из двух теоретических презумпций: во-первых, государство должно быть суверенно и хорошо/эффективно управляемо, а во-вторых, государство должно заботиться об удобствах и радостях жизни, человеческое счастье, некогда зависящее от божественной воли и индивидуального социального/божественного служения, теперь становится предметом и инструментом политики, оно является «необходимым для выживаниям развития государства. Это некое условие, орудие, а не просто какой-то итог или последствие»259. Счастье людей, их комфортность и материальные условия делаются одной из составляющих государственной мощи, принципом управления и обоснования ухищренной дифференцированной и скрытой власти260.

Однако в современное время вопрос о законности, правопорядке в условиях переходного периода должен быть органично связан с проблемой легитимности, то есть с адекватностью и одобрением, поддержкой общественным сознанием установленных государством правовых норм, юридических институтов и используемых правовых механизмов. Законность должна опираться на ценностно-духовную систему, выработанную обществом в ходе его исторического развития. Иначе она превращается в формальный долг, выражает долженствование, основанное не на правовом укладе, воле и интересах народа, а на субъективном интересе или абстрактном идеале, не имеющих действенных опор в правосознании граждан.

В этом смысле можно говорить о легитимной законности, которая отражает особое состояние «режима законности, характеризующегося нравственной обоснованностью и поддержкой со стороны населения требований правовых норм»261. Идея легитимной законности как раз и отражает соответствие юридических норм, институтов и механизмов национально-нравственному и общечеловеческому измерению, направляет развитие правовой системы, правотворческой и правоприменительной деятельности с целью совершенствования всего юридико-политического бытия конкретного общества.

25S См.: Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999. 259 Фуко М. Политическая технология индивидов. С. 376. 2М Там же. С. 372-374.

261 Вопленко Н.Н. Законность и легитимность// Новая правовая мысль. 2004. № 1. С. 13.

В свою очередь легитимность государственной власти в русской традиции — это соответствие, адекватность последней специфическому представлению о справедливости, правде, кроме того, она связана с реальной, фактической значимостью для конкретных субъектов определенного социально-политического и правового порядка, выраженного в тех или иных институциональных структурах и принципах и методах властвования262. Справедливо в этом плане отмечает Н.М. Коркунов, что «для того, чтобы орган власти мог в своей деятельности опереться на сознание подчиняющихся, их зависимости от государства, необходимо, чтобы его действия находились в известном соответствии с этим сознанием подвластных, с теми представлениями, какие они имеют о государстве, о его отношении к праву, к личной и общественной свободе. Власть государства простирается лишь настолько, насколько граждане сознают себя от него зависимыми. Поэтому всякое сознание личной или общественной свободы непременно обусловливает соответственное ограничение государственной власти»263.

Очевидно, что в современном политико-правовом процессе легитимность выступает одной из ведущих характеристик государственной власти. Однако единства по поводу содержательной интерпретации данного феномена в существующих политологических, юридических и социально-философских теориях и доктринах не прослеживается. Это обусловлено не только различными трактовками легитимности и теоретическими выкладками по поводу самого процесса легитимации (делеги-тимации) власти, но и убежденностью многих авторов в расплывчивости данного понятия, в его низкой эвристической продуктивности и т.п.264 Причем даже в тех случаях, когда признается исследовательский потенциал данного концепта в анализе властных отношений, складывающихся и эволюционирующих в конкретном обществе, в то же время авторы отказываются дать четкую концептуализацию легитимности, ссылаясь на загруженность (перегруженность), ангажированность данного понятия, а также на его нагружающее значение, возникающее в связке с другими политико-правовыми явлениями и процессами265.

Так, легитимность рассматривают с совершено разных сторон, в разных качествах и контекстах:

262 Рябов А.В. Указ. соч. С. 187.

т Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. СПб., 2003. С. 320.

2М Хантингтон С. Третья волна. Демократия в конце XX века. М., 2003. С. 57.

265 См. об этом: Дарендорф Р. Современный социальный конфликт. Очерк политики

свободы. М., 2002. С. 151.

Раздел I

Глава 2

• в качестве характеристики существующих публично-правовых инсти

тутов (то есть признаются ли как необходимые существующие в обще

стве институты, в целом институционально-властный порядок);

• в качестве характеристики властно-правовой деятельности — нося

щей, прежде всего, оценочный характер (то есть насколько реаль

ная деятельность тех или иных представителей институциональных

структур соответствует, вписывается в существующие общественные

ожидания, надежды, веру и т.п.);

• в качестве характеристики, отражающей содержательную взаимосвязь субъект-объектных властных отношений (то есть как формируется, кристаллизуется субъект и объект власти в существующих социально-властных отношениях, а также как осуществляется согласие, признание каждого из них — субъекта, объекта — своего статуса в контексте функционирующих в обществе властных отношений);

• в качестве характеристики, раскрывающей механизм, процесс социально-психологического признания вновь формирующихся институтов, в том числе и право какого-либо лидера на занятие той или иной должности, социальной позиции и т.п.;

• в качестве характеристики, отражающей адекватность властных действий, реформаторских усилий, представлений, ценностей и прочим некоторым исконным, исторически (традиционном) сложившимся практикам, социальным моделям и типам отношений и т.п. (в некоторых случаях легитимность вообще анализируется как социальная реакция неприятия инноваций в институциональной сфере);

• в качестве консервативной характеристики, описывающей разворачивающиеся те или иные процессы и явления в общественной жизнедеятельности в обществе с точки зрения национальной историчности: сложившегося образа жизни и стиля политико-правового мышления (в ряде случаев легитимность воспринимается и в негативных оценках — отказе от этого образа жизни и стиля мышления, например, революционная легитимность)266.

266 Для революционного сознания и практики легитимно всякое действие, институт и структура, разрушающие прежний образ жизни, быт, стиль мышления и т.п. Другими словами революционная легитимность оправдывает и признает любые практики радикального преобразования, трансформации старого на новое (...мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим, кто был никем — тот станет всем). Так, например, в своих лекциях, посвященных политической философии, А. Пятигорский совершено справедливо отмечал, что любая революция направлена прежде всего не на смену государственного строя, режима, системы — это все вторично, а на изменение образа жизни и мышления народа! Она «борется с народом, революционизируя его, с его согласия или без его согласия. И только когда это революционное действие завершается

Конечно, данный перечень трактовок легитимности не исчерпывающий, напротив, существует еще более весомое разнообразие логических и теоретических трактовок и схем. Не в этом суть. Дело в том, что, как правило, одним термином пытаются описать и проанализировать совершенно разные, порой разновекторные, противоречивые явления и процессы. Так, например, такие понятия, как «легитимность», «легитимизация», «делигитимизация», «вера», «согласие» (иногда даже солидарность, толерантность, терпимость тоже входят в ту или иную концептуальную версию рассматриваемого понятия)267, «авторитет», «поддержка», «доверие», механизмы и процесс социального признания, поддержания порядка, договоренность в отношениях, социально-психологическая реакция и т.п. часто объясняются схожим образом, а многие из них воспринимаются как тождественные.

Категория «легитимность» — это более общее, родовое понятие для целой серии явлений, отношений и процессов. Она выступает, прежде всего, в виде качественной характеристики государственно-правовой организации общества, которая в свою очередь раскрывается и конкретизируется посредством ряда взаимосвязанных феноменов. В соответствии с этим не следует смешивать формирование и национально-культурную эволюцию институционального порядка с внешними процессами его признания, одобрения. Безусловно, политико-правовой порядок не может существовать без поддержки, одобрения, авторитета, призна-

на этом объекте — народе, населении, — возможно радикальное изменение государства и политической власти... Основной внутренней целью революции была не отмена прежнего государственного строя, а радикальная трансформация мышления людей». В этом контексте лучшим доказательством этого тезиса звучат слова A.M. Горького, который писал: «Наш самый страшный враг — не капиталистическое окружение, не остатки белогвардейцев, не шпионы и диверсанты. Наш самый страшный враг — образ жизни этих людей, который должен быть выкорчеван до основания. А если они не захотят, то они будут полностью исключены». Пятигорский A.M. Что такое политическая философия: размышления и соображения. Цикл лекций. М., 2007. С. 131, 135.

267 См., например, статью М.В. Лазарева, который трактует легитимность в качестве процесса по достижению лояльности, социальной терпимости и толерантности в обществе между всеми его членами. При этом лояльность (легитимность) выступает в политической организации общества в качестве фундаментальной характеристики, имеющей системообразующие и системосохраняющие связи. Лазарев М.В. Политическая лояльность// Социально-гуманитарные знания. 2003. № 5; В том же духе рассуждает и М. Дюверже, полагая, что легитимен тот политический режим, который хотя бы в неявной форме соответствует народным устремлениям; иными словами, легитимен любой режим, отвечающий народному консенсусу. Дюверже М. Политические институты и конституционное право. Антология мировой политической мысли. Т. II. М., 1997. С. 647.

Раздел I

Глава 2

ния; последнее отражает разные свойства и стороны более общей качественной характеристики — легитимности. Скорее, легитимность есть генезис признания в развитии институционально-властной организации общества. Тем самым она отражает именно качественную характеристику становления, развития и современного функционирования институционально-властной конфигурации органов, структур власти и, соответственно, должностных лиц их представляющих.

В этом плане можно согласиться с известным философом К. Яспер-сом, что «легитимность подобна кудеснику, беспрестанно создающему необходимый порядок»268. Прав и современный теоретик политической легитимности А.-Н.З. Дибиров, отмечая, что «легитимность — это способ производства политического порядка в соответствии с определенными принципами и на определенных основаниях»269. Однако здесь необходимо сделать небольшую корректировку в вышеуказанной трактовке термина «легитимность», в соответствии с выбранными нами теоретико-методологическими ориентирами. По-видимому, легитимность — это не столько способ производства, поскольку способ ориентирует на процедуры и механизмы легитимации власти, которые могут изменяться во времени и пространстве. Более справедливым будет сказать, что легитимность — это качественная характеристика политико-правовых и социально-духовных закономерностей производства институционально-властного порядка в ходе развития общества. Естественно, что это развитие формирует, добавляет, уточняет и трансформирует специфические (свойственные определенному времени, конкретному обществу и его политико-правовому опыту) источники, принципы, механизмы и практики легитимации институтов и структур власти, властной деятельности конкретных должностных лиц и иных политических деятелей. В том же ракурсе отмечает и В.Е. Чиркин, полагая, что легитимность — это свойство государственной власти, отражающее состояние правильности, оправданности, целесообразности, законности и другие стороны соответствия конкретной государственной власти установкам, ожиданиям личности, социальных и иных коллективов, общества в целом270.

Именно на этой качественной характеристике развертываются и иные — видовые определения таких феноменов, как «политическая леги-

тимность», «социальная легитимность», «экономическая легитимность», «легитимность права», «личная легитимность» (тех или иных государственных деятелей, политических лидеров, представителей гражданского общества). Именно данные теоретико-методологические и смысловые моменты хотел выразить автор, определяя политическую легитимность как «содержание взаимодействия политической системы и общества, системную характеристику того общественного порядка подчинения, который формируется в результате этого взаимодействия. Политическая легитимность — это совместная рефлексия власти и общества, это их постоянное соотнесение общественного порядка подчинения с неким более высоким этическим началом, признаваемым как обществом, так и

властью»271.

Поэтому легитимность государственной власти в современных условиях и в контексте институционального развития следует анализировать как качественную характеристику специфического состояния политико-правовой организации общества272. Данная характеристика отражает прежде всего:

а) степень устойчивости публично-правовых институтов;

б) уровень преемственности в институционально-властном развитии;

в) адекватность существующего порядка властных отношений сло

жившимся моделям взаимодействия в системе личность — обще

ство — государство;

г) степень соответствия методов и способов осуществления власти

(режимности власти) социальным ожиданиям;

д) уровень социальной напряженности в процессе осуществления

политико-правового управления общественными процессами, в том

числе степень потенциальной возможности направлять действия всех

социальных субъектов с минимальным использованием средств и

технологий принуждения и насилия и проч.

Данный перечень индикаторов, отражающих содержательную характеристику функционирования публично-властных институтов, не полон и требует дальнейшего изучения и корректировки. Тем не менее они отражают основные характеристики легитимной или де-легитимной деятельности властно-правовых институтов и струк-

268Ясперс К. Смысл и назначение истории. М, 1998. С. 17.

269 Дибиров А.-Н.З. Теория политической легитимности. М., 2007. С. 25.

270 Чиркин В.Е. Легализация и легитимация государственной власти // Государство и

право. 1995. № 8. С. 66.

271 Чиркин В.Е. Легализация и легитимация государственной власти // Государство и

право. 1995. №8. С. 26.

272 См. подробнее об этом: Турсункулов А.Б. Национально-культурная легитимация и

легализация институтов российской государственной власти: автореф. дис.... канд. юрид.

наук. Ростов-на-Дону, 2006.

Раздел I

Глава 2

тур, формируют мыслительные штампы, когнитивные готовности и оценочное восприятие властно-политических явлений и процессов. На повседневном уровне этот комплекс характеристик маркируется в качестве справедливой (или, наоборот, неправедной, антинародной) правовой политики государства. Справедливо в этом плане отмечал академик Н. Моисеев, что накопление ощущения несправедливости в государственно-правовой деятельности, есть «накопление потенциальных неустойчивостей в системе». В том же ракурсе рассматривают сегодня концепт легитимности и ряд зарубежных исследователей. Так, например, М. Липсет полагал, что легитимность есть качество системы, ее способность поддерживать веру населения и социальных групп в то, что существующие публично-правовые институты наиболее адекватны данному обществу, его этапу исторического развития, геополитическому положению в мире и т.п.2" Ж. Лира, в свою очередь, также отмечал, что легитимность — это то качество политической системы, которое поддерживает в общественном сознании «убеждение в том, что, несмотря на все их промахи и недостатки (в функционировании институтов), существующие политические институты являются наилучшими, нежели какие-либо другие, которые могли бы быть установлены и которым следовало бы в результате подчиниться»274.

Дата добавления: 2015-08-02