К.П. Победоносцев 6 страница

Конечно же, фиксация в Основном законе страны (ст. 10) данного (заимствованного) общедемократического положения, установление самостоятельности органов законодательной, исполнительной и судебной власти — это лишь часть дела, явный интерес представляет реализация данного принципа (впрочем, как и многих других положений Конституции РФ) на российской почве150. Последнее особенно важно, если

147 Шайо А. Самоограничение власти (краткий курс конституционализма). М., 2001. С. 81.

148 См.: Ященко А.С. Теория федерализма. Философия права Владимира Соловьева. Теория

федерализма. Опыт синтетической теории права и государства. СПб., 1999. С. 218.

нч Дугин А.Г. Указ. соч. С. 284-285.

ьо «Любая правовая конструкция, которую бездумно переносят на отечественную по-

ЧВУ, — справедливо отмечает П.П. Баранов, — неотделима от философской, юридической

Раздел I

Глава 1

вспомнить о существовавшей в стране в течение нескольких столетий системе замещающих друг друга властей. «В старой Московии, например, боярская дума замещала князя в его отсутствие, причем, действуя вместо князя, она действовала как князь и осуществляла всевозможные акты, которые в обычном порядке осуществлялись князем... Сенат был учрежден Петром Великим для вершения всех государственных дел в отсутствие монарха»151. Известно, что отчаянную попытку уничтожения этого векового порядка замещения делает М.М. Сперанский, ратуя за введение министерской системы государственного управления, однако судьба реформатора, впрочем, как и результат многих его начинаний, наводит на определенные выводы. Отмеченная же выше потребность единения (идентификации) с государством как неким целым, ответственным за судьбу общества лицом, «жертвенно» обязанным и «отеческим» и т.п. на ментальном уровне социального бытия, видимо, приводит к отторжению разных властей.

Органичная отечественному правоментальному универсуму дистанция власти неплохо считывается и в современных социологических исследованиях, подтверждающих вышеизложенные положения. Так, Л.Е. Бляхер отмечает, что «согласно полученным нами интервью, большинство экономически активных субъектов считают настоящей лишь исполнительную власть. Судебная власть просто не воспринимается в качестве самостоятельной»152. Более ясным и убедительным выглядит мнение Н.Е. Тихоновой: «Причем государство персонифицируется прежде всего в представителе верховной власти, и не случайно, судя по данным РНИСиНП, все эти годы самыми популярными формами организации государственной власти для россиян остаются различные варианты президентской республики, в наибольшей степени отражающие основную ось взаимодействия «народ — верховный правитель». Весь государственный аппарат при этом воспринимается населением лишь как элемент, необходимый верховному правителю (в современных условиях — президенту) для реализации его функций и самому

народу чуждый. То есть власть как бы делегируется верховному правителю, после чего люди полностью отстраняются от любых форм участия в ней, сосредоточиваясь на своем микромире»153. Удивительно, но российские социологи только подтверждают теоретические построения Л.А. Тихомирова, одного из самых значительных идеологов отечественного традиционализма конца XIX — начала XX в. Анализируя природу и особенности единения народного идеала с царским, он писал: «Собственно говоря, правящий класс народ признает широко, но только как вспомогательное орудие правления. «Царь без слуг как без рук» и «Царь благими воеводы смиряет мира невзгоды». Но этот правящий класс народ столь же мало идеализирует, как и безличный закон»154.

В этой связи вспоминается сохранившееся до наших дней введение к проекту Конституции России графа Н. И. Панина, написанное Д.И. Фонвизиным. Первая строка в нем звучит следующим образом: «Верховная власть вверяется государю для единого блага его подданных»155. И далее: «Рассматривая отношения государя к подданным, первый вопрос представляется разуму: что же есть государь? Душа правимого им общества. Слаба душа, если не умеет управлять прихотливыми стремлениями тела»156. Подобные представления, естественно, во многом, объясняют традиционное игнорирование большинством россиян многих проблем, связанных с особенностями организации государственной власти в стране, правовыми формами осуществления ее субъектами своей деятельности и т.п. В контексте ментального измерения вопроса о разделении властей вполне понятно, что в хитросплетениях государственного аппарата, дублирующих друг друга службах, непрерывной борьбе за перераспределение компетенций люди в большинстве своем не ориентируются и не хотят ориентироваться157. Возможно, такое положение дел и является одним из значимых факторов торможения реализации данного (впрочем, как и многих других) импортированного в начале 1990-х гг. принципа в отечественном политико-правовом пространстве.

культуры определенного общества. Она — часть десятилетиями притиравшегося механизма, которая эффективно работает только в нем. Можно ли создать идеально работающий механизм из деталей, пусть даже превосходно сделанных, но от разных агрегатов?» (См,: Баранов П.П. Философия права: наука и учебная дисциплина. Философия права как учебная и научная дисциплина: материалы Всероссийской научной конференции. Ростов-на-Дону, 1999. С. 50-51.)

151 Алексеев Н.Н. Идея государства. СПб., 2001. С. 289.

152 См.: Бляхер Л.Е. Властные игры в кризисном социуме: преобразование российской

институциональной структуры // Полис. 2003. № 1. С. 67.

bj Тихонова Н.Е. Личность, общность, власть в российской социокультурной модели // Общественные науки и современность. 2001. № 3. С. 34-35.

1,4 Тихомиров ЛА Монархическая государственность. М., 1998. С. 240.

" Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII века/ под общей редакцией И.Я. Щипанова. М., 1952. С. 253. 156 Там же. С. 258.

5' Тихонова Н.Е. Личность, общность, власть в российской социокультурной модели // Общественные науки и современность. 2001. № 3. С. 35.

5 3ак.4401 65

Раздел I

Глава 1

Хотя есть и другой, имеющий отношение к Конституции РФ, точнее, к содержанию и смыслу некоторых конституционных норм. Так, ст. 10 Конституции РФ устанавливает, что «государственная власть в Российской Федерации осуществляется на основе разделения на законодательную, исполнительную и судебную. Органы законодательной, исполнительной и судебной власти самостоятельны». Данная статья, в принципе, воспроизводит американскую модель разделения властей (концепция Ш. Монтескье и федералистов). Статья 11 (ч. 1) Конституции РФ фиксирует: «Государственную власть в Российской Федерации осуществляют Президент Российской Федерации, Федеральное Собрание (Совет Федерации и Государственная Дума), Правительство Российской Федерации, суды Российской Федерации». Однако в предыдущей статье (ст. 10) власть Президента не отмечена. Это четвертая ветвь власти либо Президент как глава государства не входит ни в одну из ветвей власти и находится над ними? Можно ли считать, что если Президент обеспечивает согласованное функционирование и взаимодействие органов государственной власти (ч. 2 ст. 80), определяет основные направления внутренней и внешней политики государства (ч. 3 ст. 80), то он и есть реальный носитель верховной власти, равновеликий по объему и многообразию своих полномочий многонациональному народу России — носителю суверенитета и единственному источнику власти (субъекту учредительной власти), или воспринимать его в качестве нанятого по контракту супертоп-менеджера страны?

Кроме этого, в ст. 10 Конституции РФ говорится о самостоятельности законодательной, исполнительной и судебной власти, но отсутствует принципиальное для отечественной правовой и политической культуры, правоментальных символов и ценностей положение о единстве государственной власти. В.Е. Чиркин справедливо отмечает, что «в ч. 3 ст. 5 говорится лишь о том, что федеративное устройство России основано, помимо прочего, на единстве системы государственной власти. Это лишь часть проблемы, хотя и очень важная, к тому же употребление слова «система» в данном контексте не очень удачно: едина власть, а организационная система состоит из отдельных частей...»158

В общем, есть пища для размышлений, тем более что в данное время и в данной стране возможна только та конституция, которая соответствует условиям ее социальной и политической жизни. Юридическая конституция должна соответствовать фактической конституции, сложившимся в обществе конституционным отношениям. В противном

8 Чиркин В.Е. Конституция: российская модель. М., 2002. С. 87.

случае самые совершенные юридические формулы останутся не более чем фикцией159.

Возвращаясь к основной теме данных рассуждений, следует отметить, что специфика российской политической истории такова, что в поисках внешних форм социальной самоорганизации, в процессе культурной идентификации национального права (обнаружения собственного типа нормативности) отечественное государство (в итоге) приемлет лишь органическое сочетание прав и обязанностей. При таком варианте право является следствием нравственной обязанности, другими словами, правовая форма как основа организации и функционирования государственной власти вторична и таковой, соответственно, предстает в восприятии и представлении различных слоев населения. Напротив, нравственные, личные качества власти (властителей) первичны, часто гиперболизированы в образах и стереотипах, находят свое отражение в привычках, эмоциях, иных поведенческих актах большинства представителей отечественного социума.

В связи с этим закрепление публичного правового порядка в стране с позиций его ментального измерения может вполне осуществляться и в религиозных или нравственных нормах160. «Московская монархия имела, разумеется, свою неписаную конституцию, однако эта конституция свое торжественное выражение имела не в хартиях и договорах, не в законах, изданных учредительным собранием... а в том чисто нравственном убеждении, что порядок, устанавливающий характер внешней мощи государства и его распорядителей... установлен свыше, освящен верою отцов и традициями старины»161. Данное утверждение выглядит вполне убедительным даже с современных позиций, так как вряд ли кто-нибудь из специалистов в области конституционного права будет отрицать наличие в мире так называемых неписаных конституций. «Есть конституции, которые вовсе не рождаются — они просто существуют... Следует подчеркнуть, что конституция не обязательно должна быть увязана с письменной формой — не говоря уже о конституционализме...»162 В этом плане совершенно легковесными и поспешными (часто граничащими с абсурдом) выглядят утверждения некоторых

ы Эбзеев Б.С. Конституция. Правовое государство. Конституционный суд. М., 1997. С 23-24.

0 См.: Алексеев Н.Н. Современное положение науки о государстве и ее ближайшие задачи // Русский народ и государство. М., 1998. С. 529.

61 Там же.

162 Шайо А. Указ. соч. С. 24-25.

5*

Раздел I

Глава 1

современных исследователей, считающих, что «соборная и вечевая государственность не нуждаются в праве, хотя эта проблема может возникнуть, если в обществе приобретает, возможно, ограниченное влияние либеральный идеал... Реальную возможность и необходимость развитого права несет лишь либеральный идеал»163. Подобные суждения, очевидно, лежат вне основных традиций правопонимания, а их авторы вряд ли достаточно сведущи в имеющих место отечественных и зарубежных наработках в области юридической теории.

Итак, можно ли, обращаясь к правоментальному универсуму, национальной политико-правовой действительности, утверждать, во-первых, о наличии здесь четкой, осознаваемой обществом границы между правом и нравственностью как социальными регуляторами, а во-вторых, об очевидной слабости либо отсутствии правового начала в Московской Руси, а затем и в России?... Ответы представляются следующими:

1. При погружении в глубины отечественной правовой и политической жизни на самом деле невозможно установить явный (как это вырисовывается, например, в западном юридическом мышлении) «водораздел» между правом и общественной нравственностью. В правосознании русского человека мораль (нравственность) идентифицируется скорее с обязанностями, долгом, чем с субъективным правом. В условиях отечественного юридического мировидения нельзя говорить и о праве как «минимуме нравственности». И дело здесь вовсе не в том, как думают некоторые авторы, что положение «право есть минимум нравственности» умаляет социальную роль права, а также не в отрицании данной позиции. Н.И. Матузов справедливо отмечает, что данная формула не принижает ценности права в обществе, а лишь «фиксирует тот факт, что право действительно не охватывает и не может охватить всех требований морали, что оно регулирует более узкий круг общественных отношений и что оценочные критерии нравственности более строгие»164. Такая дилемма, очевидно, сужает методологический горизонт при обращении к исследованию самого права: право — это социокультурное явление, которое закрыто, если на него смотреть только юридическим взглядом. Проблема на самом деле заключается в возможности принципиально иного измерения бытия права в конкретном социуме, обращения к анализу культурологических граней этого нормативно-институционального регулятора как элемента национальной духовной матрицы. Природа права, его социальная жизнь

всегда оказываются более сложными, богатыми в своих проявлениях феноменами, чем это представляется авторам тех или иных концептуальных схем, неизбежно выходят за их рамки.

2. Организация политической (государственной) власти, правового порядка в любом, а тем более в российском государстве, также не может обладать исключительно юридическим (формальным) характером. «Правовое общение отнюдь не совпадает с общественными явлениями в их целом и... поэтому идея совершенного общества отнюдь не может совпадать с идеей совершенного правопорядка»163. Более того, «начало права является не искажением и разложением религиозного и нравственного отношения к миру, но необходимой ступенью самой идеи духовности»166. Отечественное мировидение (в отличие от западного юридического менталитета) традиционно ищет социальный идеал не в строительстве внешних форм государственно-правовой жизни, в эффективном, рационально сконструированном механизме их функционирования (разделении властей, конституционализме, парламентаризме и др.), но в их духовной, внутренней сущности, особой социальной и нравственной органичности. В свою очередь целостность духовной жизни немыслима без идеи права, без правового отношения к вещам и лицам. В российском ментальном пространстве многие обостренные на Западе юридические и политические коллизии, дискуссии сами собой теряют свою актуальность. Например, известный спор о том, что важнее в смысле общественного прогресса — преобразование личное или преобразование учреждений, совершенно тонет в содержании архитектонических элементов отечественного юридического менталитета, соборности, тотальности единения личного и общественного. Таким образом, не отказываясь от метода сравнительного анализа правовых систем (Запад — Восток — Россия), используя метод ментального измерения, рассматривая отечественную юридическую и политическую жизнь, что называется, изнутри — с точки зрения способа, характера национального миропонимания и мироощущения, неизбежно приходишь к выводу о неубедительности утверждений многих современных правоведов, ориентирующихся в основном на постулаты и ценностные критерии, принадлежащие естественно-правовому подходу, о якобы исконной слабости правового начала в Московском государстве, позже империи петербургского стиля и далее.

163 Ильин В.В., Ахиезер А.С. Указ. соч. С. 317.

т Матузов Н.И. Право в системе социальных норм // Правоведение. 1996. № 2. С. 47.

Алексеев Н.Н. Основы философии права. СПб., 1999. С. 206. Там же. С. 209.

Раздел I

Глава 1

Вернувшись же к современной России, необходимо отметить, что кроме законодательной, исполнительной и судебной практик, относящихся к собственно классическому, юридически-политическому измерению, следует причислить и иные, имеющие на самом деле не меньшее значение для развития государственно-властного поля, политической и правовой жизни страны социальные практики. Например, В.М. Розин выделяет следующие их виды:

1) реальное взаимодействие властных и социальных субъектов, борющихся в политическом пространстве за финансирование и разного рода льготы. По форме здесь может быть прямая «торговля» с государством, лоббирование, политические демарши и т.п. (главное то, что выбор форм вряд ли будет противоречить тем юридико-политическим инвариантам цивилизационного развития, которые составляют национальный политико-правовой менталитет);

2) влияние СМИ — «четвертой власти». Искусно организованная информационная кампания, как известно, вполне способна привести к смене государственного деятеля или властного решения;

3) на властные решения различного уровня (в том числе и материализованные в форме законов) влияют и могущественные ведомства (исполнительная власть, силовые министерства, агропромышленный комплекс и т.д.). Помимо лоббирования ведомства имеют свои специфические формы давления: контроль за информацией, постановка своих людей на ключевые места во властных инстанциях, политическая интрига и т.д.167

§ 1.3. Публичная власть и национальный политико-правовой порядок

Обращение исследователей к категории «порядок» неслучайно, ибо последний отражает интеллектуальные поиски социальных и мировоззренческих опор целостности общества, интегративных ценностей и норм, позволяющих гармонизировать общественные отношения для преодоления хаоса, выхода из кризиса, обретения стабильности и прогностичности общественных отношений. «Порядок есть первая, — отмечает по этому поводу Л.А. Тихомиров, — наиболее насущная потребность рождающегося общества. Вообще для всякого процесса, какой бы то ни было категории явлений необходим порядок,

Розин В.М. Юридическое мышление. Алматы, 2000. С. 107-108.

то есть известная стройность и определенность совершения этого процесса.

При нарушении этого условия данный процесс разрушается и заменяется хаотическим смешением своих элементов»168. Как правило, с этим понятием связывают упорядоченность социальной жизни, закономерности социального развития, урегулированность важнейших сфер человеческого общежития за счет социально-культурных, политических и правовых средств169. П. Бергер и Т. Лукман отмечают, что «человеческое существование помещено в контекст порядка, управления, стабильности», а хаос, трансгрессия, бифуркация — это лишь качественное изменение самого порядка170. Иными словами, порядок существует лишь как продукт человеческой деятельности, он становится основой этой деятельности, поэтому-то порядок постоянно воспроизводится, изменяется в ходе социальной жизнедеятельности171. Современная социальная, политическая и правовая жизнь, как справедливо замечают многие исследователи, невозможна без порядка, без определенной картины бытия и упорядоченных на ее основе социальных отношений.

В древние времена порядок ассоциируется со справедливостью, с космическим (божественным) устройством и является по сути своей неизмененным (абсолютным и универсальным) образцом, идеалом для политического и правового порядка земной организации. Здесь «всякое нововведение только искажает его. При этом образец (космический, божественный порядок) остается в прошлом, отклонение от которого пагубно... справедливость (архаическое dike) ассоциируется с порядком и неизменностью, приобретая с самого начала консервативную политическую окраску»172. Политическое устройство и закон должны совместно воплотить и поддерживать исконный порядок. Так, например, у Платона государство будет справедливым, если оно выражает порядок, который заключается в стабильном государстве — «сильно и едино» — и в повиновении закону, предполагающему подчинение велению разума, вечному и нерушимому порядку. Подобные взгляды свойственны и ранним воззрениям отечественных мыслителей, которые

"'"Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1998. С. 30.

т См. об этом, например: Теория государства и права / под ред. проф. М.Н. Марченко.

М., 1999. С. 286.

170 Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социо

логии знания. М., 1995. С. 87.

171 Там же.

172 Исаев И.А. Politica Hermetica: скрытые аспекты власти. М., 2003. С. 48.

Раздел I

Глава 1

считали, что власть и закон сочленяются в достижении некоторой задачи — осуществить по божественному образцу земной порядок, придать последнему нравственный характер, сделать его орудием осуществления Правды и достижения Благодати.

Категория «социальный порядок» широко вошла в научный оборот благодаря работам М. Вебера. Под последним он понимал институциональный каркас, свойственный конкретному социуму, базирующийся на некоторых аксиологических характеристиках, которые обеспечивают социальную стабильность и интеграцию социума173. По мнению немецкого ученого, человеческому общежитию свойственно стремление к определенному социальному равновесию и стабильности отношений. Социальная динамика в его интерпретации — это процесс движения от хаоса или аксиологической пустоты к социальному порядку, к смысловой наполненности социальных отношений. Институционализация же социального порядка предполагает с точки зрения М. Вебера: во-первых, массовое, позитивное одобрение предлагаемой модели, которое возможно, если она соответствует как историческому, традиционному опыту народа, так и интересам и ожиданиям большинства людей; во-вторых, фиксацию наиболее важных институтов, поддерживающих данную модель порядка в нормативных актах и иных источниках права; и, в-третьих, создание таких государственных учреждений, деятельность которых вела бы к соблюдению и поддержанию социального порядка. По мнению все того же М. Вебера, первостепенное значение в социальном устройстве общества имеют аксиологические факторы, влияющие на упорядоченность социальных отношений и специфику их властной регуляции, а экономический, политический и правовой порядок — уже выражение, воплощение последнего в различных сферах жизнедеятельности людей т.

Данные теоретические выкладки повлияли на развитие современных представлений о природе порядка. Так, например, Р. Парк отмечает, что порядок — это определенная культурная модель организации социума, обеспечивающая стабилизацию общественных отношений и продолжения коллективной жизни в условиях социальной конкуренции и

173 Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.

174 На основании культурных ценностей, выработанных (сложившихся) в том или ином

обществе, базируется, по мысли М. Вебера, тот или иной порядок. В связи с этим не

мецкий ученый выделяет и три известных идеальных типа господства, которые присущи

тому или иному социальному прядку: харизматический, традиционный, легальный. См.

об этом: Вебер М. Политика как призвание и профессия. Избранные произведения. М.,

1990. С. 645-647.

конфликта175. С. Фролов рассматривает порядок как действующую социальную систему со своими особенностями и параметрами функционирования, включающую в себя индивидов, взаимосвязи между ними, привычки, обычаи, действующие незаметно, однако способствующие успешному функционированию этой системы176. С точки зрения Дж. Роулса, любой порядок базируется на общих для определенного социума принципах справедливости, обеспечивающих организацию социума177. Ч. Миллс, в свою очередь, анализирует проблему порядка как проблему интеграции самого социума, причем последний устанавливается, по его мнению, по различным уровням: есть первичный социальный порядок, который обусловливает структурирование вокруг него вторичных порядков. В каждом социуме примат одного порядка над другим индивидуален и зависит от ценностных оснований, на которых выстраиваются общественные отношения. Например, для Германии, отмечает Ч. Миллс, политический порядок первичен, обеспечивает социальный; в свою очередь для Америки первичным порядком является экономический, обусловливающий и социальный, и политический порядки178. По мнению 3. Баумана, за каждым порядком стоят определенные ценности, которые интегрируют разрозненные общественные элементы, обусловливают их взаимоотношение и совместное существование179. Данную точку зрения отстаивает и М. Комаров, отмечая, что «обеспечение и поддержание социального порядка, или, иными словами, социальной интефации общества, являются одной из сторон функционирования культуры, которая посредством общеразделяемых ценностей и символов объединяет людей в социальное целое»180.

Ряд авторов рассматривают порядок как сложившуюся систему властных отношений, инициирующую определенную структуру институций, социальных диспозиций, способов и характеров взаимодействия между ними и т.п. Эта система институций обеспечивает материальный (распределение материальных благ, ценностей, ресурсов) и символический (распределение социально-культурного капитала/ресурсов) порядки,

175 См.: Баньковская СП. Ведущие теоретики чикагской школы. Идеи и подходы. История

теоретической социологии. Т. 3. М., 1998. С. 132.

176 Фролов С.С. Основы социологии. М., 1997. С. 332.

177 Алексеева Т.А. Джон Роулс и его теория справедливости // Вопросы философии. 1994.

№ 10.

17s Миллс Ч. Высокая теория. Американская социологическая мысль: тексты. М., 1994.

179 Бауман 3. Мыслить социологически. М., 1996. С. 154-158.

180 Комаров М.С. Введение в социологию. М., 1994. С. 242.

Раздел I

Глава 1

которые поддерживаются, в свою очередь, с одной стороны, официальными институтами — юридическая гарантированность социальных статусов, с другой — системой социальных практик — символическая матрица практической деятельности, подчиненная определенным правилам, и идеологической системой — готовность и склонность социального агента реагировать, говорить, ощущать и думать определенным образом181. Так, например, Р. Конелл и С. Ашвина исследуют порядок как исторически заданный образец (паттерн) властных отношений, которому присущи конкретная институциональной структура и заданная последним конфигурация практик182. С точки зрения П. Бурдье, социальный порядок основан на порождающемся принципе, в соответствии с которым объективно классифицируется практика в представлении агентов. М. Фуко рассматривает порядок как историческую совокупность политических, экономических, юридических, общественных и институциональных событий, сложных процессов и отношений, свойственных определенной фазе развития общества. Он отражает определенный тип политических учреждений и юридических установлений, формы знания, проекты рационализации (или сакрализации) познания и практики, а также технологическое и техническое измерение общества183.

Существенным с точки зрения настоящего исследования видится разделение существующего порядка в обществе вышеприведенными авторами на два уровня. Так, для М. Фуко порядок рассматривается как публичный — официально декларируемый и институционально признанный, идеи и содержание которого культивируются в жизнедеятельности социальных субъектов, и скрытый, отражающий реальное состояние дел и расстановку социальных сил, стратегии и неофициальные практики, отношения социальных субъектов184. Р. Конелл и С. Ашвин, в свою очередь, представляют порядок, с одной стороны, как установленную государством систему властных отношений, а с другой — как определенную совокупность (серию) практических действий субъектов и связанных с ними представлений185.

181 Бурдье П. Социология политики. М., 1993. С. 56-57.

182 Ашвин С. Влияние советского тендерного порядка на современное поведение в сфере

занятости // Социологические исследования. 2000. № П. С. 64-65.

183 Фуко М. Что такое Просвещение? Интеллектуалы и власть: избранные политические

статьи, выступления и интервью. М., 2002. С. 351-352.

184 См.: Фуко М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996.

185 Connell R. Gender and power: society, the person and sexual politics. Cambridge, 1987.

P. 98-99.

Одним словом, порядок в современной литературе представляется как определенная организация общественных отношений и институций, основанная на различных системных, ценностных, традиционных и культурных факторах. Этот термин выражает идею организации общественной жизни, упорядоченности социальных действий или представлений186. Отражает мысль о неслучайности существующей общественной организации, социального поведения субъектов; о предсказуемости и закономерности развития общества; об устойчивости и исторической эволюции различных форм человеческого бытия. Причем порядок — «это не жесткая конструктивность некоего омертвевшего костяка, а гибкая структурированность живого социального организма, открытого для позитивных трансформаций, имеющего высокий коэффициент сопротивляемости различным энтропийным воздействиям внешнего и внутреннего характера»187. Наиболее полным и уместным для данного исследования нам видится определение порядка, которое дал С. Ожегов, он рассматривает последний в различных смысловых перспективах: в институциональном — правильное, налаженное состояние, расположение, в регулятивном — правила, по которым совершается что-либо, в функциональном — последовательный ход каких-либо событий, в традициональном, идейном плане — в соответствии с тем, как было, как принято, как полагается188.

Дата добавления: 2015-08-02