К.П. Победоносцев 3 страница

зон влияния он указывает на специфику отношений и механизмов влияния, свойственных той или иной властной зоне.

3 См. подробнее- Власть: очерки современной политической философии Запада. М., 1989. С. 68-69.

Раздел I

Глава 1

Н.М. Коркунов: «Власть есть сила, обусловленная не волею властвующего, — читаем мы у него, — а сознанием зависимости подвластного... Властвует над подданными государство, хотя оно и не имеет вовсе никакой воли: властвует, потому что подданные сознают себя от него зависимым, и властвует именно настолько, насколько они сознают эту зависимость. В степени их сознания зависимости мера и граница власти государства»^.

Безусловно, государственное властвование не одностороннее, а диалогическое взаимодействие властных и подвластных, суть которого заключается в особенностях восприятия и построения этого диалога. Поэтому государственная власть в этом свете «образуется как коллективное приспособление двух общественных психических переживаний: властвующих и подвластных, — пишет А.С. Ященко. — Власть есть синтетическое образование; синтез этот получается из совпадений коррелятивных переживаний; когда этого нет, нет и политического целого... то, что постоянно утверждается в истории как противоборство свободы и власти, на самом деле есть постоянное стремление к приспособлению двух элементов власти — воли органов власти и сознания зависимости у подчиняющихся велениям этих органов»64.

Концептуализм (от лат. conceptus — понятие) занимает среднее, синтезирующее положение между номинализмом и реализмом, основываясь на том, что универсалии в человеческом сознании выступают в качестве имен соответствующих объектов, однако предусматривает при этом наличие реально существующих общих признаков у вещей, объектов, явлений, отношений, выступающих основанием для объединения их в типы, классы, фиксируемые в общем понятии65.

В рамках концептуализма утверждается особый, интегративный взгляд на соотношения идеального — реального. Здесь универсалии, как отмечает М.А. Можейко, являются «результатом деятельности «разума, который между вещами сходства делает предпосылку к образованию отвлеченных общих идей и устанавливает их в уме вместе с относящимися к ним именами» (Д. Локк). В этой проекции концептуализм может быть оценен... как парадигмальная установка, объективно задающая перспективу снятия альтернативы реализм — номинализм, задавая конструктивный синтетический метод решения проблем общих понятий»66.

63 Цит. по: Ященко А.С. Указ. соч. С. 178-179.

64 Там же. С. 179-180.

65 См.: Новейший философский словарь. Минск, 2001. С. 504.

66 Новейший философский словарь. С. 505.

Государственная власть рассматривается сторонниками этого подхода и как понятие, и как конкретная конфигурация властных институтов, и как совокупность специфических отношений, и, более того, как определенный способ мышления — политического мышления. «При слове «власть», — отмечает один из представителей интегратив-ного подхода М. Фуко, — в голову людям сразу же приходит армия, полиция, правосудие... Ибо в том случае, когда в наших головах заложено подобное понимание власти, мы локализуем ее лишь в государственных органах, тогда как отношения власти существуют и проходят через множество других вещей (через повседневные практики, знание, техники, технологии, способы обустройства жизненного пространства и т.п....) господство и государственная структура могут функционировать, — продолжает он, — должным образом, только если в самой их основе существуют эти малые отношения власти. Чем была бы эта государственная власть, власть, которая, к примеру, навязывает воинскую повинность, если бы вокруг каждого индивида не было бы целостного пучка властных отношений, которые его связывают с его родителями, с его работодателем, с его хозяином — с тем, кто знает, с тем, кто вбил в ему в головую или иное представление»67.

В рамках этого «взгляда» на государственную власть можно выделить следующие базовые подходы: классовый, системный, коммуникативный и диспозитивный.

Классовой подход стремится описать государственную власть через специфическую, социально организованную реальную систему классовых отношений, которая зиждется на исторически сложившихся экономических отношениях. Создатель этой теории К. Маркс, в отличие от волевых теорий власти, хотя и основываясь на них, представляет свою концепцию в историко-социологическом контексте. Государственная власть, по его мнению, является следствием и выразителем исторического развития общества, а именно развития общественно-производительных сил и производственных отношений. Так, в ходе исторического развития самоорганизуются отдельные общественные классы, между которыми складываются определенные отношения, в том числе и отношения господства и подчинения, которые основываются на экономических факторах. Само же «государственное властвование является простым отражением этих экономических отношений. Государство есть та организация, которая придает социально-экономическим отно-

67 Фуко М. Власть и знание. Интеллектуалы и власть: избранные политические статьи, выступления и интервью. М., 2002. С. 289.

Раздел I

Глава 1

шениям официальный характер, легализует их, покрывает авторитетом права»68.

В этом смысле государственная власть становится официальным выразителем социальной структурности и иерархичности, а также инструментом классового господства и принуждения. Появление этого подхода к осмыслению государственной власти связано, как видится, с первым выходом социальных масс на арену политико-правовой жизни, «эпохой прихода масс» (X. Ортега-и-Гассет), порождает и новые технологии власти, и новое ее осмысление. Естественным образом государственная власть в рамках этой теории приобретает характер техники управления, влияния и манипулирования. Здесь «власть почти сливается с идеологией... становится невидимой, растворяясь в многочисленных клетках социального организма... государство в качестве идеала беспредельно расширяется, оно поглощает все автономные образования: как и идеология, государственность естественно стремится к тотальности»69.

Дальнейшее развитие этой теории приводит к тому, что господствующий класс как класс-угнетатель заменяется управленческой элитой (правящим классом), а акцент с угнетения смещается на необходимость общественного управления. В рамках этой теории ведущего слоя (различные элитарные теории) утверждается, что правящий слой не всегда совпадает с экономическим классом, экономическая и политическая структуры общества становятся не только равнопорядковыми, но и иногда даже зависимыми от социального уклада общества и его историко-государственного быта (например, форма политического режима, основанная на традиционализме, свойственна восточным народам, основанная на договорном, демократическом принципе, предполагающем относительно равный доступ к правящему слою — западным народам).

Системный подход к государственной власти получил свое развитие в середине XX в., в рамках которого политическая жизнь общества рассматривалась в виде системного образования, структурированного и функционирующего в определенном порядке. Все, что лежит за пределами, границами политической жизни, рассматривается как ее окружение, с которым политическая система вступала в разнообразные внешние связи. Сама же политическая система определялась как совокупность взаимодействий между политическими субъектами, которым

68 Алексеев Н.Н. Современное положение науки о государстве и ее ближайшие задачи.

Русский народ и государство. С. 467.

69 Исаев И.А. Politica hermetica: скрытые аспекты власти. С. 497.

предписываются определенные функциональные роли. Пространство и содержание структуры политических взаимодействий оформляется и наполняется исходя из специфики системы, ее социального опыта и стратегии, вектора развития. Власть, в свою очередь, представляется здесь как безличное свойство, атрибут системы. Причем последняя проявляет себя в трех измерениях70:

• во-первых, она есть свойство общей макросоциальной системы, которая регулирует и поддерживает существование/функционирование всех социальных систем71;

• во-вторых, власть есть атрибут, свойственный каждой специфической системе (сфере жизни общества), — это мезосоциальное проявление власти72;

• в-третьих, микросоставляющая власти, раскрывающаяся через аналитику конкретных институтов, которым она присуща, последние обеспечивают реальный бытийственный статус самой власти, то есть ее конкретное осуществление в рамках определенных институтов (семьи, группы, организации и т.п.). Этот уровень выявляет специфику реальных властных отношений и взаимодействий между отдельными индивидами и группами, анализируется способность оказывать влияние одних на другие через определенные системные роли и статусы73.

В силу этого государственная власть осуществляется в различных напряженных точках, через социальные позиции, в которых группа или

70 См. подробнее об этом: Власть: очерки современной политической философии Запада.

С 8-82.

71 «Мы можем определить власть, — отмечает Т. Парсонс, — как реальную способность

единицы системы аккумулировать свои «интересы» в контексте системной интеграции и

в этом смысле осуществлять влияние на различные процессы в системе». Parsons T. Essays

in sociological theory. Glencoe, 1954. P. 391.

72 С точки зрения мезоуровня власть выступает не только как отношения, но и как процесс,

неотрывно связанный с процессом интеграции и организации. Так, М. Крозье отмечает,

что «власть возникает в процессе организации, а процесс организации предполагает воз

никновение отношений власти». Власть: очерки современной политической философии

Запада. С. 84.

J Так, например, М. Роджерс и Т. Кларк в качестве центральных моментов власти выделяют способность индивида влиять на других посредством его ролевых и статусных характеристик в системе, определяя власть «как способность (или потенциал) индивидов, обладающих различными статусами, ставить условия, принимать решения и предпринимать действия, которые являются определяющими для существования других индивидов внутри данной социальной системы». Подробнее см.: Власть: очерки современной политической философии Запада. С. 87.

Раздел I

Глава 1

отдельный субъект захватывается властью. Лишь социальная позиция в данном случае открывает субъекту весь арсенал власти и ее ограничения, где он приобретает возможность оказывать влияние на действие, политическую стратегию и саму политическую практику.

Основная идея системного подхода заключается в том, что власть является свойством системы, общие цели и направленность развития которой даны априори, заложены в самой системе. Центральным, стержневым элементом последней, призванным актуализировать различные социальные интересы, обеспечивать интеграцию и реализацию, а также поддерживать саму устойчивость социально-политической системы, является государственная власть. Так, например, с точки зрения Д. Истона государственная власть есть главный контролер и регулятор авторитарного распределения ценностей и ресурсов, осуществляющая принятие общеобязательных решений. В своей деятельности она опирается на определенные институты, являющиеся социальным фундаментом системы, на котором и зиждется сама государственная власть. Главной задачей государственной власти является интеграция интересов, локальных целей, она призвана сглаживать противоречия при движении и развитии системы и обеспечивать устойчивость культурных обычаев, традиций, исполнения закона и т.п., все это является регулятивной подсистемой, обеспечивающей устойчивое и бесконфликтное взаимодействие субъектов политической жизни.

Тесно взаимосвязан с системным подходом коммуникативный подход, разработанный Н. Луманом и др. По утверждению последнего власть следует рассматривать как коммуникативный код социальной системы определенного общества, она «есть ограничение пространства селекции действующих субъектов»74. Власть с точки зрения этого автора регулируется кодом (бинарной оппозицией) «формальное — неформальное»: всякое решение в политической жизни применяется с учетом формальной и неформальной власти. К формальной власти, безусловно, можно отнести государственную власть, которая, в свою очередь, регулируется кодом «правовое — неправовое». Причем это кодирование власти опирается «на конкретную историю переплетений социальных биографий», то есть историю развития социальности, со свойственными ей механизмами и типами кодирования. Государственная власть в концепции Н. Лумана выполняет мотивационную и интеграционную функции. Критикуя обычное определение власти как триединства составляющих (территории, народа, власти), он отмечает, что государ-

Луман Н. Власть. М., 2001. С. 22.

ство есть «самоописание политической системы, семантический артефакт, функция которого — обеспечить независимость политической системы (то есть последовательностей решений, властных сцеплений) от самой власти, от суждений со стороны ее конкретных инстанций. Государство, — замечает он, — высший пункт генерализации власти. Государство, как и власть, смысловая референция всех операций политической системы»75. Получается, что сама государственная власть есть по большому счету управление кодом социальной коммуникации76, а в некотором смысле она если и не создает, то по крайне мере формирует и санкционирует определенное социальное кодирование. «Власть, следовательно, отнюдь не инструментализирует изначально наличную волю. Эту волю она сначала производит, а затем может ее обуздывать и приручать, сглаживать риски и неуверенности, может даже вводить ее в искушение и приводить к крушениям. Генерализированные символы и коды, должностные задачи и инсигнии, идеологии и условия легитимации служат более четкой артикуляции воли. Но только лишь сам процесс коммуникации устанавливает связь между исполнением власти и ее мотивами»77.

Диспотттный подход. Истоки и смысл государственной власти с точки зрения этого подхода скорее следует искать не столько вовне, сколько в сознании людей, в их реальных практиках и отношениях, в их образах мысли и вере. Реальное же построение и функционирование власти должно опираться на последние. «Обыкновенно, — замечает М. Фуко, — мы придаем государственной власти особую значимость, И многие полагают, что другие формы власти проистекают из нее. Однако я думаю, что даже если и рано говорить, что государственная власть проистекает из других видов власти, то, по крайне мере, она на них основана и как раз они позволяют государственной власти существовать»78. Таким образом, государственная власть существует на основе локальных (социальных, политических, интеллектуально-волевых) микроотношений, общий контур которых она сплачивает в единую властную стратегию, воплощает в абстрактную государственную структуру, в определенный иерархический порядок. Так в данных отношениях осуществляется, а затем кристаллизуется определенный обРаз и технология осуществления власти. Это целый ряд процедур,

ъ Антоновский А.Ю. Социальные системы Н. Лумана. С. 248-249. "ЛуманН. Власть. С. 29. 7'Там же. С. 37.

Фуко М. Дисциплинарное общество в кризисе. Интеллектуалы и власть. С. 321.

ЗЗак. 4401 33

Раздел I

Глава 1

посредством которых реализуется власть в различных сферах жизнедеятельности индивидов. Эти микровластные взаимодействия в дальнейшем связываются в прочные институциональные отношения, в некоторый образ властвования, «ибо государственной структуре при всем том, что есть у нее обобщенного, абстрактного, даже насильственного, не удавалось бы удерживать таким вот образом, непрерывно и мягко, всех этих индивидов, если бы у нее не было корней, если бы она не использовала, словно своего рода большую стратегию, все возможные мелкие локальные и индивидуальные тактики, охватывающие каждого из нас»79, — замечает М. Фуко. Властные отношения вырастают из конкретных обычаев, традиций, практик и идей (априорно-властных форм) и тем самым «имеют собственную среду обитания и собственную судьбу»80.

Отходя от привычного, традиционного юридико-политического анализа власти посредством субъект-объектной оппозиции, сторонники этого подхода утверждают, что власть — это межсубъектные (X. Арендт) отношения силы, причем «власть приходит снизу; это значит, что в основании отношений власти в качестве всеобщей матрицы не существует никакой бинарной и глобальной оппозиции между господствующими и теми, над кем господствуют...»81 В этом контексте М. Фуко отмечает, что власть существует повсюду не потому, что она все охватывает, а в силу того, что она отовсюду исходит. Таким образом, «под властью, — настаивает М. Фуко, — следует понимать стратегии, внутри которых эти отношения силы достигают своей действительности, стратегии, общий абрис или же институциональная кристаллизация которых воплощается в государственных аппаратах, в формулировании закона, в формах социального господства», что приводит его к более широкому пониманию государственной власти, заключая тем самым, что «это не некий институт или структура, не какая-то определенная сила, которой некто был наделен: это имя, которое дают сложной стратегической ситуации в данном обществе»*1.

Диспозитив означает определенную серию дискурсивных и недискурсивных практик мысли и деятельности, совокупность исторических событий и сложных социально-культурных процессов в определенной эпохе. Диспозитив, в терминах Фуко, есть сложившаяся

79 Фуко М. Власть и знание. Интеллектуалы и власть. С. 290.

80 Ср.: Исаев И.А. Politica hermetica: скрытые аспекты власти. С. 453.

81 Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996. С. 194.

82 Там же. С. 192-193.

исторически сетка отношений власти, которая образует плотную ткань политической жизни индивидов, пронизывающая аппараты и институты, не локализуясь окончательно в них. Данный исследовательский концепт обрисовывает общие факты господства, которые выстраиваются в более или менее слаженную и единообразную стратегию, а уже единичные, рассеянные, разнородные и локальные процедуры власти подстраиваются, подкрепляются и преобразуются этими глобальными стратегиями. Поэтому «если мы хотим изменить государственную власть, — пишет М. Фуко, — нужно перестроить те разнообразные отношения власти, которые действуют внутри общества... Так что важны как раз сами эти властные отношения, действующие независимо от индивидов, в руках которых сосредоточена государственная власть»83.

В качестве итога следует отметить, что государственная власть в свете данного подхода всегда зависит от имеющего место в конкретном обществе идеала социального сосуществования и правоментального порядка, форм властного мышления, ее образов**. Последние аккумулируют коллективную память, историю властных смыслов, систему приемов, способов, режимов властвования. В дискурсе государственной власти переплетаются практика мысли и действий социальных субъектов, в контексте которых выстраивается своя иерархия политико-правовых ценностей, развертываются глубинные идеи порядка, власти, закона, управления и, соответственно, конструируются в целом в конкретно-исторический образ политического и правового мира. «Если государство в состоянии осуществить символическое насилие, — отмечает один из представителей данного подхода П. Бурдье, — то оно воплощается одновременно объективно в виде специфических структур и механизмов и субъективно или, если хотите, в головах людей, в виде мыслительных структур, категорий восприятия и мышления. Реализуясь в социальных структурах и в адаптированных к ним ментальных структурах, учрежденный институт заставляет забыть, что он является Результатом долгого ряда действий по институционализации и представляется со всеми его внешними признаками естественности»*5.

Фуко М. Дисциплинарное общество в кризисе. Интеллектуалы и власть. С. 321. Сам общественный порядок (его идеал), по выражению В. Ключевского, питает уеди-енное размышление и воспитывает характеры, служит предметом личных убеждений, Сочником нравственных правил и чувств, эстетических возбуждений; у каждого порядка

есть свой культ, свое credo, своя поэзия. Ключевский В.О. Сочинения. В 9 т. Т. I. Курс

РУССКОЙ истории. М., 1987. С. 54.

УРДье П. Дух государства: генезис и структура бюрократического поля. С. 130.

Раздел I

Глава 1

Подобная исследовательская интенция изучения государственной власти была свойственна и многим русским философам и юристам. Так, например, в начале XX в. Н.А. Захаров писал, что «понятие о верховном главенстве царской власти росло веками, вот почему самодержавие можно вычеркнуть из основных законов, самодержец может от него отречься сам, но это будет актом односторонним; чтобы это понятие исчезло, необходимо изгладить его еще и из сознания и действия народного»86.

§ 1.2. Публичная власть в российском государственно-правовом дискурсе

В отечественной правовой и политической науках достаточно близко (хотя и не столь методологически выражено, возможно, вообще интуитивно) квыявлению национальной природы власти подошел Н.Н. Алексов. Являясь одним из ведущих идеологов евразийского движения, родоначальником «Теории евразийского права», он не только выявил, но и достаточно подробно рассмотрел некоторые имманентные русской истории социально-властные практики, оригинальные формы власте-отношений, с одной стороны, отражающие, а с другой — определяющие содержание взаимодействия между отдельными индивидами, социальными группами и правящим (не путать с господствующим) классом, представленным государственным аппаратом. В своих работах Н.Н. Алексеев вь(ходит за рамки анализа исключительно рациональных (более или менее очевидных) компонентов отечественного правового и политического менталитета. Его рассмотрению подвергаются и глубинные, сокрытые, часто выпадающие из поля зрения даже опытного исследователя пласты российской государственно-правовой жизни, действительно требующие скрупулезной реконструкции. «Глубоко неверно думать, что русский народ просто жил в сплошном духовном мраке или в погруженности в чисто материальные интересы, нет, русский народ во многих отношениях ОДл собственной духовной жизнью, по-своему верил в Бога, имел... свои собственные нравственные представления, даже свое обычное право. Мы имеем в виду характеристику одной из самых малоизученных сторон русской народной жизни — именно воззрение русского народа на государство, его политические идеалы»87. Таким образом, отечествен-

^ахаров Н.А. Система русской государственной власти. М., 2002. С. 295. Алексеев Н.Н. Русский народи государство. М., 2000. С. 68.

ный этос (его сущность и динамика), понимаемый Н.Н. Алексеевым в качестве основного элемента национальной правовой и политической жизни, результата медленного, органического процесса, — вот ключ к расшифровке явленного в истории страны властного пространства. Опыт этноментального измерения государственной власти в России действительно способен убедить исследователя в истине (или, по крайней мере, правдоподобии) многих фукианских представлений о природе власти, реально не являющейся ни институтом, ни структурой, ни некой силой, которой наделены отдельные люди, но всегда развертывающейся перед субъектом в виде комплекса стратегических (социополитических, юридических, нравственных, информационных и др.) отношений.

В этой связи можно декларировать хорошо известные в специальной литературе (по крайней мере, со времен Ж.-Ж. Руссо) теоретические постулаты об учредительной власти или с разных позиций блестяще анализировать положения теории разделения властей, выявляя механизм взаимодействия тех или иных ветвей власти в России, но так и не проникнуть в природу самого (взятого здесь и сейчас) феномена государственной власти. Н.Н. Алексеев же обращает внимание на весьма устойчивую конфигурацию отечественных социально-властных практик. Внимательное прочтение его работ эксплицирует реальность государственной власти, которая сосредоточена во множестве взаимодействующих в российском социуме часто разновекторных сил, миллионе столкновений и связей. Отдельной экзистенции, существования вне этой диспозитивной сетки государственная власть просто не имеет: идея, слово, дело оказываются подлинными ее носителями.

Особое восприятие отечественной модели государственной власти, политического устройства «Земли Русской», выражение (институцио-нализация) характера и образа национального правового и политического мышления, внеправового, но по содержанию юридически значимого способа поведения субъектов (и прежде всего народных низов), принятая в социуме концепция свободы, кристаллизуясь во властных практиках, динамике отношений между обществом и государством, не просто отражают коллективные представления, хаотичные структуры политической повседневности, но во многом оформляют саму власть, опредёливают действие механизма государства, те или иные политико-правовые метаморфозы. В рамках подобного подхода национальный государственно-правовой мир, сфера властных отношений осмысливаются в ее сугубо человеческом бытии — повседневном, духовном, социальном. Микромир повседневности становится в один ряд с макромиром объективных процессов.

Раздел I

Глава 1

В качестве иллюстрации следует выделить ряд социальных практик, активных отношений, условий формирования и существования (осуществления) государственной власти в России.

«Особенностью нашего государства было то, что вокруг него на юге и востоке простирались бесконечные земли, где укрыться было действительно легко и удобно... Поэтому проблема Запада была проблемой, решаемой на конечной территории, а наша проблема разрешалась на территории неопределенной... поэтому западная история следовала принципу социальной интенсификации, мы же шли путем экстенсивным. На Западе, если государство давило, можно было придумать только один исход: усовершенствовать государство и ослабить давление. У нас государство давило по необходимости, но мы не стремились усовершенствовать государство, а уходили от него в степь и в леса. Государство настигало ушедших — они опять уходили дальше», — отмечает Н.Н. Алексеев88, выделяя первую, родившуюся в отечественном этно-ментальном универсуме практику политической коммуникации — бегство (уход) от государства.

Действительно, в России уход или бегство долгое время было основным методом социального протеста, хоть сколько-нибудь действенным способом разрешения противоречий между властью и обществом. Например, голландским или французским крестьянам, жителям городов бежать было некуда: они были вынуждены искать различные пути расширения своих прав, которые соответствовали бы их статусу собственника, гарантировали бы защиту от произвольного вмешательства государственной власти в их жизнь, деятельность и т.п. Отсюда и явное увлечение развитием юридической стороны социального бытия, и устойчивый интерес населения страны к усовершенствованию политической жизни (формированию правового государства, утверждению принципа разделения властей, многопартийности и т.д.).

Но Н.Н. Алексеев все же представил, описал данную практику лишь отчасти. Несколько иную ее сторону великолепно отметил Н.Я. Данилевский. «Куда бы ни заходили русские люди, — пишет Данилевский в работе «Россия и Европа», — хотя бы временные и местные обстоятельства давали им возможность или даже принуждали их принять самобытную политическую организацию, как, например, в казацких обществах, центром их народной жизни все-таки остается Русь-Москва, высшая власть в понятии их продолжает олицетворяться в лице русского царя. Они спешат принести ему присягу, поклониться ему новыми

* Алексеев Н.Н. Указ. соч. С. 73-74.

странами (например, вольный казак Ермак буквально подносит Сибирь к трону Московского государя), которыми они завладели, вступить в непосредственную связь с русским государством»89. Парадоксально (на первый взгляд), но бегущие, в прямом смысле этого слова, спасающиеся от тех или иных действий (актов) государственной власти на окраинах обширной территории страны люди остаются, продолжают считать себя подданными российской короны, не выделяют себя из отечественного социума, считают государственные интересы своими интересами. Одним словом, экстенсивный путь развития отечественной политико-правовой сферы (даже несмотря на огромные размеры государства) не только не подрывал единства государственной власти, но, скорее, наоборот всячески его подчеркивал: переселенцы образуют не новые центры русской политической жизни, а, по сути, только расширяют нераздельное юридико-государственное пространство90.

Эскиз власти в России следует продолжить выделением еще одной, имманентной структурным (архитектоническим) элементам отечественной юридической и политической ментальное™ властной практики: отношения народ — царь — бояре. «Возможно, некоторые особенности русского национального характера, русской политической культуры находили отражение в отношении к власти. Автократический стиль властвования каждый ребенок усваивал еще в семье, которая в России и в начале XX в. оставалась патриархальной. Другая особенность русской политико-правовой культуры — слабость абстрактных представлений об институтах власти. Крестьяне были более верны Богу, чем церкви, царю верили более, чем правительству, Ленину, Сталину — более, чем партии91... источники показывают, что в массовом сознании существовало разделение и противопоставление идеального образа вождя, с одной стороны, и партии, власти, государства — с другой... По традиции простые люди со своими жалобами апеллировали к царю... и, минуя местную власть, искали правду наверху»92.

Дата добавления: 2015-08-02