Глава 17. Продолжается!

Поработав над практикой и выучив в воскресенье до конца всю свою теорию, я испытал на самом финише недели невероятный подъём настроения. Если учитывать важность задания, то можно сказать, что огромный камень уже начал падать с плеч, ибо, по сути, уже всё, кроме диска, было готово. Осталось только предъявить результаты Бандзарту, но оставаться уверенным в том, что у него не будет причин что-либо забанить. Нет, несомненно, победа уже за нами! – и пусть только попробует возразить…

Правда, о том, что будет, если он попробует, я не думал, - но ведь не должно, не может этого случиться! Мы так здорово всё проделали, - в нашем блистательном союзе, с таким желанием! – что финалом произведения обязан стать мажорный аккорд, и никакой иной! К нам должна прийти удача!

И всё же – впереди ещё финал. Необходимо выступить перед ним – и только потом ликовать. Остаётся ещё время – важно не расслабиться и не погореть на какой-нибудь случайности. Случайности!..

Но повествование своё я вынужден обратить к грустному. В понедельник, 13 апреля, на репетицию к Щепкиной пришло всего 23 человека. Это был очевидный антирекорд, и тут уже Дарье Алексеевне, которая прекрасно понимала, что убыль состава неизбежно ведёт к гибели всей её идеи, пришлось начать действовать.

Во вторник, на третьем уроке, в кабинет Фёдоровой внезапно зашёл Долганов. Это была уже великая неожиданность, ибо наш классный появлялся здесь, от силы, раз в два года, да и то – по пустякам. Ныне, правда, известие было важное:

- Одиннадцатый «Б», сегодня на седьмом уроке будет небольшой классный час, в актовом зале. Просьба прийти всем.

- Как же физкультура? – спросила Даша.

- Отменяется. Вместо неё будет классный час. – пробубнил Долганов и ушёл.

Конечно, я сразу понял, что нас ждёт на седьмом уроке – одно только место встречи уже обо всём говорило.

Разумеется, нас снова ждала Щепкина. Но на этот раз никаких приготовлений сделано не было – ни листовок, ни стола посередине, ни стульев полукругом… Напротив, они располагались так, как обычно – плотными рядами вдоль всего зала. Когда все – и классные, и выпускники – пришли и заняли свои места, Дарья Алексеевна, даже не взяв в руки микрофон, начала:

- Мне необходимо заявить о вопиющем неуважении некоторых сидящих тут лиц к школьным традициям. – прогремела первая фраза. – Нет, я не собираюсь сейчас защищать свою идею, тем более, что она заключает в себе наше общее дело, - но ваш пофигизм достиг уже красной пороговой частоты.

В этот момент вздрогнул Дима – упоминание физического термина явно заставило его оживиться.

- Признаюсь, я давно подозревала, что многим из вас вообще на всё наплевать. Действительно, нужны ли эти школьные праздники, если есть свои, каждодневные?! – поспать, попить, поесть, поиграть в Фифу или в Доту… Наконец, забить вообще на всё и жить согласно своим принципам и желаниям! И как же мне понятно, что вы приходите в школу поневоле, не видя в ней ни капли смысла. Почему? – потому что скучно, тоскливо, однообразно, глупо… Признайтесь себе, вы ведь, многие, так и думаете. Но откуда скука? – да оттого, что нет желания себя проявить, по всему бьют желания свои собственные, - к слову, куда более однообразные. Но опять вы ни в чём не видите смысл, опять вы не хотите чего-то добиться, сделать что-то долгое, но приятное – то, от чего кайф придёт не только к вам, но и ко всем тем, кого вы удивите.

Вот опять – лёгкий путь: быстрая дорога домой, телевизор, диван, еда… Только и всего, в свои самые лучшие – молодые! – годы. Но я не верю, что это кризис молодёжи, и тем более, это не тот бред, которым глаголют о подростковом возрасте! Это исключительно недоразумение, нежелание задуматься о великом, о крутом общественном деле! И до сих пор не понимаю, как это возможно?.. Как так можно жить?.. Ведь это же сама жизненная скука, скука смертная, старческая, маразматическая! – но вы же не пенсионеры! Не жертвы преклонного возраста! Почему сидите дома? Почему не хотите что-то сделать? – да ведь ещё такое классное, такое весёлое!

Эх, конечно, это не всех касается. Слава Богу, есть ещё в ваших классах активные, живые, креативные, добрые, смелые, честные и отзывчивые люди. Они не тратят жизнь попусту, не играют в глупые «игры» с собой и с окружающими, как один, известный вам всем человек, - а потому живут весело, с хорошим настроением! Но – меня пугает большое количество других – ленивых, мнительных, инертных, пассивных, закрытых и стеснительных – персон, считающих, должно быть, что мы тут хренью занимаемся! Однако вот мне интересно, чем они сами занимаются?..

Но знайте все, что Последний звонок – это не мука, и даже не ЕГЭ, это – праздник! Праздник, который, по сути, устраиваете вы сами! И неужели вам, семнадцатилетним парням и девушкам – зенит молодости – не хочется весело и с толком провести свои последние школьные дни?! И хоть чем-то, наконец, запомниться! Я ведь никого не заставляю, и никого не собираюсь ругать. Просто желаю, чтобы вы раскрыли глаза и посмотрели на наши репетиции не как на рутину, а как на весёлую подготовку к большой дискотеке, на которой мы зажжём всех! Подумайте сами: что, вам, молодым и энергичным ребятам, не по силам создать этот мюзикл? Что, в вас нет и капли желания его сделать? Да… - вздохнула Щепкина. – Неужели это проделки времени?..

Дарья Алексеевна выглядела очень расстроенной. Она отошла в сторону и, видимо, погрузилась в некие печальные думы.

В это время выступать стала Никанорова. Она не поленилась подойти к микрофону, чуть ли губами к нему не прижалась, и сразу начала с гневных фраз – ругательств, криков и возмущений. Вообще, всю свою речь она так и прокричала, пытаясь таким способом возбудить в ребятах желание участвовать в Последнем звонке.

А затем пришёл черёд Долганова. Он тоже придвинулся к микрофону, но, по-моему, увидел в неё какого-то врага, или чёрта – по крайней мере, с ним рядом он стал выглядеть ещё более растерянным и ссутулившимся – совсем не по-спортивному. А первые слова, вернее, звуки: «мнг», «птр», «кхм», - дали понять, что что-то путное мы вряд ли от него услышим. Спас его, правда, один момент: спустя полминуты, осознав своё бессилие, Долганов достал-таки из кармана сложенную вчетверо бумажку. Тогда только он повеселел в лице, улыбнулся, принял более достойный вид и стал, постоянно запинаясь, читать.

Дарья Алексеевна повернулась и внимательно наблюдала за ним – раздражение то и дело вспыхивало на её лице, она била ладонью по лбу.

Не думаю, что слова Дарьи Алексеевны слишком отрезвляюще подействовали на пассив классов. Скорее всего, это просто была её смелая попытка что-то изменить, хоть как-то расшевелить некоторых персон, заставить их задуматься… Но, как известно, попытка – не пытка, к тому же, следующий ход Щепкиной оказался очень удачным.

Я даже не знаю, как ей удалось так со всеми договориться (но и Бог с ним – итак я многого не знаю о Щепкиной, разве что только о её – не меньшем, чем у Барнштейн, – влиянии на все составляющие учебного процесса), - однако, начиная со среды, репетиции стали проводиться взамен некоторых уроков и замещений. За последними Дарья Алексеевна вообще стала следить крайне пристально – теперь каждый шанс необходимо было использовать сполна.

Так, 15 апреля, «пострадала» биология (а репетиция продлилась аж до начала восьмого урока – Щепкина воспользовалась тем, что народ был «взят»), в четверг – физкультура (Долганов и слово возмущения не посмел вставить), а в пятницу – ОБЖ – самый реальный вариант для дополнительных репетиция, ибо на сей предмет уже давно все забили. Надо признать, эффективность от этой задумки вышла очень большая – на репетиции теперь являлся едва ли не максимально возможный состав (недоставало, как правило, двух-трёх человек), да ещё и перемены использовались сполна! Если раньше мы их тратили на безделье, то теперь, после каждого звонка, строго шли в актовый зал и репетировали, репетировали, репетировали!..

И дело пошло!! Как человек, не пропустивший ни одной репетиции, могу заявить, что мюзикл постепенно уже начал приобретать идейный вид! Увертюра была уже готова полностью, сейчас особенно плотная работа шла над танцевальной и песенной частями.

Замечу, что по мере того, как дело сдвигалось с мёртвой точки, и само отношение к производимой работе – то есть к мюзиклу и всему Последнему звонку – кардинально менялось. Если всю прошлую неделю в наших школьных кругах царил, казалось, беспросветный пессимизм, то теперь даже самые скептические особы стали поговаривать о «возможной успешности и небесполезности результата» - именно так однажды выразился наш Дима Ветров – человек, смотрящий на всё исключительно через метод «тонкого и глубокого анализа». Да и другие от него не отставали – даже Фёдор после репетиций улыбался, радуясь очередной проделанной работе, - думается, он тоже стал верить во всё хорошее в последний школьный понедельник – 25 мая. Верила, наверно, уже и Юля, верила Карина, верил Арман – верила, наконец, вся Компания. И это было наиболее важно – именно от такого настроения возрастал наш общий энтузиазм. Кажется, репетиции стали интересны всем: никто не уходил из зала, пока не заканчивалась последняя минута, - это считалось неуважением к трудящемуся коллективу. А Дарья Алексеевна вообще почти не выходила из актового зала: изменился график её рабочего процесса, и она пахала над постановкой по максимуму.

Но вот противоречие: настроение её изменилось по минимуму. Конечно, она была рада, что хотя бы таким, пусть и ущербным для учебного процесса способом, сумела ликвидировать проблему с составом, - да и работа с новым словом – энтузиазмом – её колоссально вдохновляла. Эх, но всё же … один неприятный момент никак не давал ей покоя. Она не говорила о нём и старалась, как и все, больше улыбаться – этому нас учит Геннадий Сергеевич Орлов: «Смотреть на жизнь с улыбкой!» – однако иногда, по её наполовину скрываемому взгляду, было заметно, что его она выкинуть из головы не может. Наверно, хочет, – но не может.

Понятно, в чём дело: среди почти максимально большого количества человек, которые активно посещали и продолжают так же посещать репетиции, так ни разу и не был замечен Костя, – человек, на которого, как известно, Дарья Алексеевна делает особую ставку, который, в её планах и надеждах, должен стать главным действующим лицом, заводилой, звездой мюзикла. Да, вроде уже, как говорил О. Бендер, «лёд тронулся», вроде и энтузиазм появился, и скорость работы неплоха, но Щепкину, я чувствую, всё равно не может устроить отсутствие потенциально главного персонажа.

Возможно, это не совсем справедливо, это некий «таганоцентризм», но отчасти я могу понять нашего завуча по творческой работе – наверно, с ним картина действа видится ей другой, - но более привлекательной, зажигательной, взрывной – лучшей, короче. Пока его нет, и я не знаю, что она думает о решении этой проблемы – знаю лишь, что она хотела с ним поговорить. Но, кажется, разговор нужен и мне, – причём это должен быть тет-а-тет, без лишних лиц, а с готовностью к беседе. Когда только? –

– к счастью, нашёлся подходящий случай. В субботу всю школу облетела неожиданная весть о том, что заболел Бандзарт – и сразу последние два урока у нас захватила Щепкина.

Вообще, эта новость выглядела очень странной. Кто ещё точно передал, и откуда она вообще пошла, - я уже не помню. Но ещё вчера, в пятницу, химик пребывал в отличном настроении и форме. Он дал нам вторую часть нашей контрольной и, пока мы выполняли её, сидел за кафедрой и что-то увлечённо читал. И вот вдруг – болезнь.

В тот день поговаривали, кстати, что у Феликса – обычная простуда, и что уже в понедельник он снова выйдет на работу… Истоки этих слухов мне также неизвестны.

Впрочем, оставим Бандзарта – наша группа снова порадовалась за очередной перенос слушания докладов, да и только. Теперь, когда репетиции проходили каждый день, народ собирался в боевом составе, 25 мая приближалось, а мюзикл преображался, Последний звонок был главной темой школьной жизни. Говорить о нём уже не переставали, что и понятно: чем лучше становится то, что ты делаешь, тем больше это хочется смаковать, то есть обсуждать, - и, конечно, закономерно увеличивается интерес.

В субботу репетиции пришли неоднозначно. Народ всё так же выкладывался по полной, работая с энтузиазмом и неуклонно выполняя требования сценариста и режиссёра Щепкиной, в зале царил порядок, но было и много юмора – атмосфера блистательная. Однако, опять же, Дарья Алексеевна не разделяла в хорошей мере нашу радость – она пребывала в каком-то маргинальном состоянии. А после того, как репетиция завершилась, и участники стали расходиться, села на стул в последнем ряду и приняла весьма задумчивый вид.

«Пора!» – понял я и подошёл к ней.

- Что ты хочешь мне сказать? – завидев меня, загодя спросила она.

- Я… Я хотел с вами поговорить. – осторожно ответил я, удивлённый тем, что Дарья Алексеевна первая ко мне обратилась.

- Что ж, это можно. – усмехнулась она. – Я и сама чувствую, что мне надо с кем-то побеседовать, поделиться мыслями… Знаешь, - встала вдруг она, - пойдём-ка в мой кабинет, там и поговорим.

Естественно, я согласился, обрадовавшись такой стремительности развития событий, и пошёл за ней. Выйдя из актового зала, Дарья Алексеевна закрыла дверь на ключ и сказала:

- Подождёшь здесь? Я в кладовую загляну.

Я решил пройтись с ней. В холле Щепкина передала ключ лично в руки Василия Сергеевичу, а затем мы решили пройти через гардероб, чтобы выйти аккурат к лестнице подъёма. Уборщица, стоявшая на пороге, гневно на нас посмотрела, особенно на меня, - видно, ей, начавшей мыть пол, ужасно не понравилось, что здесь, в субботу, на седьмом уроке, кто-то ещё ходит. Тогда я решил, что обратно, чтобы её не беспокоить, пойду другим путём – через центральный коридор, – посему заранее снял с крючка свою любимую чёрную ветровку и мешок с обувью и понёс это с собой. Ветровку, кстати, дабы не таскать, сразу решил напялить на себя. Ещё заглянул в широкое гардеробное окно: снега, слава Богу, уже не замечалось, но погода, в целом, была однозначно дрянная – шёл дикий ливень, и, по-моему, долгий, - до самой ночи.

Зайдя в свой кабинет, Дарья Алексеевна сразу подошла к креслу – и бухнулась в него. Голову положила на два выставленных вперёд локтя, глаза полузакрыла.

- Дарья Алексеевна, не молчите. – призвал я. – Вам же хочется что-то сказать!

- Мне, хочется?! Сказать?.. – глубокая пауза. – Ха! Конечно, хочется!

- Так скажите!

- А что? – что я могу сказать? Ты ведь всё понимаешь сам! Всё видишь! Но попробуй … вести нормально репетиции, когда уже все участвуют, а наш главный актёр – не хочет!

- Да, это печально.

- Это возмутительно! – прокричала Щепкина. – И, что ужасно, я совершенно не знаю, что нам делать дальше!

- А в чём проблема? – спросил я.

- Да в том, что мюзикл под угрозой!

- Разве? По-моему, всё стало получаться.

- Эх, это тебе так кажется. – с выдохом произнесла Дарья Алексеевна. – Хотя я ожидала услышать нечто подобное… Но пойми, Коля, то, что у нас есть, – это не совсем то. Просто не то. Может, мало кто это видит, - но я это знаю!

- Что же именно не так? Ведь и народ собрался, желание есть, процесс идёт…

- Это всё понятно – я и сама вижу, как пошло. И так-то оно всё неплохо выглядит, может, и смотреть приятно – правильно, ведь? – я покивал головой. – Вот, ты смотришь на картину со стороны того, что мы сейчас имеем. А я … представляю себе, как бы это всё выглядело, если бы в деле участвовал Костя. Понимаешь? – ещё один кивок. – И поверь, Коля, что это выглядело бы лучше.

- Вы так думаете? – так уверены?

- Да, Коля, я уверена – потому что знаю, что такое работа с Костей, и знаю, каков он на репетициях. Вспомни, ты же и сам это видел!

- Так-то да, я вспоминаю немного… Вроде и недавно, но как давно!.. Хотя, надеюсь, и мы не так плохи! – подчеркнул я.

- О да, конечно! – согласилась Щепкина. – Я и не спорю. Но знай: если бы с нами был Костя, вышел бы просто-таки супермюзикл! И нет поводов сомневаться.

- Но в его нынешнем состоянии?..

- О, это всё ерунда! Поучаствуй он в наших репетициях, прочувствуй нашу атмосферу, – и его состояние как ветром бы смахнуло. Он бы уже через день обо всём забыл! Ты же сам знаешь, что ведь вся эта влюблённость – сплошная чушь, в таких случаях надо говорить «Займись делом!» Вот и ему бы не помешало! – сам бы вернулся к здравой жизни, и нам бы помог!

- Да, вы очень правы!.. – оценил я.

- Но я же помню, как у него ещё в прошлом году горели глаза! О, ты бы это видел!.. Он сидел вот тут, передо мной, на твоём же месте, и с такой экспрессивностью разворачивал передо мной картину мюзикла!.. С такой страстью!!!..

- А сейчас она пропала?

- Да, Коля, сейчас она пропала – как пропал и тот прежний, мой любимый Костя. Но другого – уже не будет, а этот – не вернётся никогда!..

- Как-то пессимистично. – прокомментировал я. – Вот я, например, верю в то, что он вернётся!!

- Веришь? – настойчиво спросила Щепкина.

- Да, верю.

Дарья Алексеевна немного помолчала, сделав вид, как будто что-то вспоминает. Наверно, она действительно что-то вспоминала.

- Что ж, это хорошо. – наконец, сказала она.

- Но почему вы не верите? – не понимал я.

- Почему?.. – она призадумалась, но вскоре ответила: - Да потому что он сам дал мне намёк на то, что верить бесполезно.

- Намёк?! … Когда? – и тут я догадался: - Вы, что, говорили с ним?

- Да. – сухо произнесла Дарья Алексеевна.

Он волнения я даже встал. Дыхание интриги заставило меня обратиться:

- Расскажите же! – чуть не потребовал я. – О чём вы говорили?

- Ха, да уж расскажу. Только ты успокойся, сядь. – сказала Щепкина, и я вновь приземлился на стул, хотя едва ли мог теперь на нём усидеть. – Поймала я его во вторник, на одной из перемен – кажется, на третьей. Как обычно, он спешил – и я знаю, куда и к кому. Глаза-то ведь – все в этом! – с содроганием произнесла Дарья Алексеевна. – Но я уж окончательно решила, что свой шанс не упущу! Не сегодня, не сейчас! Позвала…

И видел бы ты, как он нехотя ко мне обернулся!.. Поразительно! – ведь ещё сделал вид, что не понял типа, кто его зовёт, и откуда, и его ли вообще – может, дескать, другого какого парня по имени Костя так кличут?.. Абсолютно абстрактный взгляд – мол, абсурд какой-то происходит: его, Костю, вдруг позвали! Ах, фантастика!

И всё же… Он посмотрел на меня – да и то потому, наверно, только, что смотреть больше было некуда, - и я снова назвала его имя и жестом подозвала к себе.

- И он подошёл? – спросил я.

- Да.

- И вы повели его в кабинет?

- Да. Ну, а куда ему было деваться?! Так бы, может, и не пошёл…

«Да, логично. Он уже давно избегает всяческих разговоров». – подумал я и спросил:

- Так о чём вы говорили?

- Знаешь… - призадумалась Дарья Алексеевна. – Первые секунды мы вообще молчали – как японцы на свидании. Я понимала, что так как сама привела его к себе, то сама же и должна развить какую-нибудь тему, и, желательно, постороннюю – для затравки. Но, представь себе, приведя его сюда и посадив напротив, я поняла, что … просто-напросто не готова к разговору! Воображаешь?

- Да, … бывает…

- Вот уж воистину! Я ведь помню, как тебе же говорила о нашем будущем разговоре, как грозилась его образумить, настроить на правильную волну! – но … всё это куда-то пропало. Я села в кресло – и не знала, с чего начать! Я была … просто дико взволнована!! И шокирована собой!

- Почему? – из-за того, что хотели силой привести его на репетицию?

- Именно! – воскликнула Дарья Алексеевна. – Понятно, что это были эмоции – в реальности я бы так не сделала. Но … всё равно, всё куда-то пропало! Настрой был боевым, но я заранее не подготовилась и не знала, как с ним управиться. Представляешь?

- Представляю. Так о чём же вы с ним всё-таки заговорили?

- А, … так – ни о чём. Спросила его про жизнь, здоровье, про настроение… Он мне ответил, что, дескать, «всё нормально, ничего так…» Правильно, когда человек не хочет с тобой говорить, он и отвечает, что у него «всё нормально».

- Но вы перешли к главной теме?

- Перешли, конечно. Просто я хотела начать издалека, разговориться с ним, увлечь его беседой – в общем, выйти на хороший дружеский контакт.

- Вышли?

- Да уж – «вышли»! – иронично произнесла Щепкина. – Вот как раз это и не получилось…

- А с главной темой – разговорились?

- Не особо. Я напомнила ему о его же идее годичной давности, рассказала про репетиции, про то, как продвигается постановка, сказала о том, что теперь уроки будем «убивать»… Уже тогда я знала, что этот ход окажется удачным, и мюзикл сразу вызовет интерес у многих, - о том я тоже предупредила Костю.

- Хм, то есть вы, наверно, хотели, чтобы он почувствовал себя белой вороной? – догадался я.

- Что-то вроде того. Видишь ли, мне хорошо известно, насколько ему претит это чувство – на этом я и рассчитывала сыграть. Думала, что таким образом раззадорю его, смотивирую, направлю на цель и общее дело. Я очень широко описала ему размах нашего действа! Но специально подчеркнула, что пока всё встало, всё застыло, что нужна свежесть и энергия. Однако … и это не сработало.

- Как? Неужели нет?

- К сожалению. – с досадой произнесла Щепкина. – Я попыталась его уговорить. Вообще, делать этого не люблю, - но что мне оставалось?

- И долго уговаривали?

- Очень долго. Я уж как угодно пыталась его заинтересовать, увлечь, заинтриговать. И, кстати, он меня слушал – очень внимательно, даже уважительно, ни разу не перебил… Но – ноль эмоций. Чистый ноль.

- Его ничего не заинтересовало? – спросил я.

- По-видимому, нет. Лишь потом, когда я уже устала подбирать эпитеты для нашего будущего праздника, он встал и сказал, … - тут Щепкина выдержала паузу, - что ему всё это неинтересно. У него есть свои дела, и они … «не сочетаются с мюзиклом». – при сих словах Щепкина встала и повернулась лицом к окну, от которого тоже шёл своеобразный дух ливня.

Видно было, как она расстроена. Я даже подумал насчёт того, что, может, подойти к ней да утешить, - но потом понял, что, пожалуй, это будет лишнее.

Наблюдая за тяжёлыми думами Дарьи Алексеевны, я не решался что-либо произносить – решил подождать того момента, когда она сама сменит тему. Мог и уйти, но это тоже было бы не слишком правильно. Оставалось просто сидеть на месте.

Но рукам этого места было не найти. Я вспомнил, что где-то в карманах брюк у меня валялась жвачка, - вот сейчас и решил её достать. Я сунул руки в карманы, - однако, к сожалению, ничего там не нашёл.

«Вот чёрт – выпала, наверно»

На всякий случай, решил ещё пошарить по карманам ветровки – вдруг там что-нибудь найдётся? И вот, в правом кармане я что-то нащупал. Только, по ощущениям, не жвачку – что-то твёрдое и плоское.

«Неужели деньги? – подумал я, слегка даже обрадовавшись. – Вот забавно – сейчас пойду в магазин и устрою себе пир!»

Правда, тут же я понял, что в кармане находится явно не купюра. Материал для неё был слишком твёрд – походил даже на картон.

«Хм, что же это?..»

С нетерпением я раскрыл молнию и достал содержимое.

Дата добавления: 2015-08-02