Дипломатия 59 страница

Вьетнам: прямиком в трясину; Трумэн и Эйзенхауэр

тивников умиротворения, а именно, что отказ от немедленных действий повлечет за собой гораздо дороже обходящиеся действия в процессе разворота событий:

«...Навязывание Юго-Восточной Азии политической системы коммунистической России и ее китайского коммунистического союзника представляло бы собой острейшую угрозу всему свободному миру. Соединенные Штаты ощущают, что подобного рода возможность не может быть воспринята пассивно, но должна быть встречена совместными действиями. Это может повлечь за собой рискованнейшие последствия, но они намного слабее, чем те, перед лицом которых мы окажемся через несколько лет, если не осмелимся на решительные действия сегодня...»

Под знаменем «совместных действий» Даллес предложил организовать коалицию в составе Соединенных Штатов, Великобритании, Франции, Новой Зеландии, Австралии и объединенных государств Индокитая для прекращения коммунистического распространения в Индокитае. Его поддержал Эйзенхауэр в деле призыва к коллективным действиям, хотя он, бесспорно, отвергал интервенцию, а не пропагандировал ее. Начальник штаба у Эйзенхауэра Шерман Адаме так описывал поведение президента: «Уже избежав одной тотальной войны с Красным Китаем год назад в Корее, где он [Эйзенхауэр] пользовался поддержкой Организации Объединенных Наций, он был не в настроении провоцировать подобного же рода войну в Индокитае... при отсутствии опоры в виде британского и других западных союзников».

Эйзенхауэр явился живым воплощением странного феномена американской политики, когда президенты, внешне выглядевшие наиболее цельными, на поверку выступают, как личности наиболее сложные и противоречивые. В этом смысле Эйзенхауэр был предшественником Рональда Рейгана, ибо ему удавалось скрыть исключительное умение манипулировать под покровом простоты и доступности. Как это будет через два года в связи с Суэцем и позднее в связи с Берлином, слова Даллеса как бы намекали на проведение жесткой линии — в данном случае на воплощение в жизнь плана воздушных Ударов, предложенного Рэдфордом, или какого-либо его варианта. Эйзенхауэр же почти наверняка предпочел бы обойтись без военного вмешательства вообще. Он слишком хорошо знал военное дело, чтобы поверить, будто единичный воздушный удар может иметь решающее значение, а к идее массированного возмездия по отношению к Китаю (что являлось официальной стратегией) относился более чем сдержанно. И у него не было настроения вести продолжительную наземную войну в Юго-Восточной Азии. Более того, Эйзенхауэр обладал достаточным опытом коалиционной дипломатии, чтобы понимать, насколько невероятно добиться договоренности о «совместных действиях» за 70 время, когда еще можно было бы решить судьбу Дьенбьенфу. Эйзенхауэру это обстоятельство, бесспорно, обеспечивало удобный вариант выхода, ибо он предпочитал потерю Индокитая клейму приверженца колониализма, которое бы было наложено на Америку. В неопубликованном разделе мемуаров он писал:

«...Положение Соединенных Штатов как самой мощной антиколониальной державы является бесценным активом для всего свободного мира... И потому моральную позицию Соединенных Штатов следовало защищать гораздо сильнее, чем Тонкинскую дельту, а то и Индокитай в целом»25.

Но, независимо от личных предубеждений, Даллес и Эйзенхауэр предприняли всевозможные усилия, чтобы договориться о совместных действиях. 4 апреля 1954 года

Дипломатия

Эйзенхауэр в пространном письме обращался к Черчиллю, бывшему тогда последний год премьер-министром:

«Если они [во Франции] проморгают все это и Индокитай попадет в руки коммунистов, итоговые последствия для нашей и вашей глобальной позиции стратегического плана с учетом последующего сдвига в соотношении сил как по всей Азии, так и на Тихом океане, могут оказаться катастрофическими и, насколько мне известно, неприемлемыми ни для вас, ни для меня. Трудно представить себе, как тогда можно будет предотвратить переход Таиланда, Бирмы и Индонезии в руки коммунистов. Этого мы допустить не можем. Угроза Малайе, Австралии и Новой Зеландии станет непосредственной. Разорвется цепь прибрежных островов. Экономическое давление на Японию, которая лишится некоммунистических рынков и источников сырья и пр дуктов питания, окажется через некоторое время таким, что трудно будет предугада, как Японии удастся уйти от сотрудничества с коммунистическим миром, котор тогда в состоянии будет объединить людские ресурсы и природные богатства Азии промышленным потенциалом Японии»26.

Черчилля, однако, это не убедило, и Эйзенхауэр больше не делал попыток пр влечь его на свою сторону. Даже будучи ревностным приверженцем так называ «особых отношений» с Америкой, Черчилль был прежде всего англичанином и в в связи с Индокитаем больше опасностей, чем грядущих выгод. Он не признавал тинности предположения, будто костяшки домино откроются с неумолимой о тельностью или будто потеря одной колониальной территории автоматически по чет за собой глобальную катастрофу. Юго.

Черчилль и Антони Идеи полагали, что наилучшим местом для зашиты Восточной Азии являются границы Малайи; Черчилль потому направил ни к че обязывающий ответ, что Идеи передаст решение кабинета Даллесу, намеревавш вылететь в Лондон. Уход Черчилля от сути дела не оставлял ни малейших соМН относительно того, что Великобритания ищет способы смягчить удар в связи с ^ зом участвовать в совместных действиях. Если бы новости были благоприятны, чилль бы, безусловно, сообщил их сам. Более того, нелюбовь Идена к &те^№ стала притчей во языцех. Еще до прибытия государственного секретаря Идеи «^ нереалистичным ожидать, будто непобежденному противнику могут быть на условия, какие мог бы выработать только победитель»27. яфорДУ'

26 апреля Черчилль выразил свою озабоченность лично адмиралу прибывшему в Лондон. Согласно официальным отчетам, Черчилль сдел^нЫ пр0-преждение относительно «войны на окраинах, где русские сильны и спосо ^ будить энтузиазм националистически настроенных угнетенных народов» • ^ ствительно, не существовало политически разумных побудительных моти йМ участия Великобритании в мероприятии, которое Черчилль обрисовал следу образом: „исходит"

«На британский народ не произведет особенного впечатления то, что про ^ ^ отдаленных джунглях Ю.-В. Азии; но зато им известно, что существует мош ^ ^ риканская база в Восточной Англии и что война с Китаем, которая приведи ^ ствие китайско-советский пакт, может означать удар водородными бомбами

островам»

Вьетнам: прямиком в трясину; Трумэн и Эйзенхауэр

Что самое главное, такая война обратила бы в прах заветную мечту старого воина, осуществление которой он задумал воплотить в жизнь в последний год своего пребывания у власти, — провести встречу на высшем уровне с постсталинским руководством, «рассчитанную на то, чтобы довести до сознания русских полное представление о силе Запада и чтобы до них дошло, каким безумием явилась бы война» (см. гл. 20).

Но к этому моменту уже прошло достаточно времени, так что, независимо от решения Великобритании, совместные действия уже не могли спасти Дьенбьенфу, ибо он пал 7 мая, хотя в это время дипломаты уже вели переговоры по поводу Индокитая в Женеве. Как это часто бывает в тех случаях, когда заходит речь о коллективной безопасности, организация совместных действий превратилась в своеобразное алиби для ничегонеделания.

Дебаты по поводу интервенции в Дьенбьенфу показали прежде всего, что вьетнамская политика начинает становиться путаной и возрастают трудности сведения воедино геополитического анализа, стратегической доктрины и моральных убеждений. И если действительно коммунистическая победа в Индокитае заставит костяшки домино раскрыться на всем пространстве от Японии до Индонезии, как Эйзенхауэр предсказывал в письме Черчиллю и на пресс-конференции 7 апреля, Америке пришлось бы подвести черту независимо от реакции других стран, тем более что военный вклад потенциальных участников совместных действий все равно оказался бы в значительной степени чисто символическим. Хотя коллективные усилия были бы предпочтительнее, они, безусловно, не были предварительным условием для защиты глобального равновесия сил, если бы таковое на самом деле оказалось под угрозой. С другой стороны, примерно тогда же, когда администрация пыталась организовать коллективные действия, она сменила военную доктрину, выдвинув принцип «массированного возмездия». Предполагая удар по источнику агрессии, эта доктрина на практике означала войну с Китаем по поводу Индокитая. И все же не было в наличии ни морального, ни политического обоснования воз-ДУШным ударам против страны, лишь косвенно участвующей во вьетнамской войне, причем ради дела, которое Черчилль назвал в беседе с Рэдфордом периферийным по масштабу, но достаточно опасным. Какой же в таком случае смысл излишне Долго занимать им общественное мнение?

Вне всякого сомнения, постсталинские лидеры Кремля с огромной неохотой ввязались бы, находясь первый год у власти, в конфронтацию с Америкой из-за Китая. Однако поскольку военные руководители Америки были не в состоянии либо назвать примерные цели массированного возмездия против Китая (или в данном случае против Индокитая), либо обрисовать возможный результат и поскольку независимость Индокитая была только в проекте, не существовало никакого реалистического обоснования для интервенции. Эйзенхауэр мудро откладывал военное противостояние на потом, пока не будет достигнута гармония между отдельными линиями американского подхода к этому вопросу. К сожалению, и через десять лет гармония не была достигнута, и все же Америка, пренебрегая масштабностью стоящей перед нею задачи, Уверенно взялась за осуществление предприятия, которое Франция провалила столь позорно.

Дипломатия

Поскольку американской интервенции опасались как Советский Союз, даж Китай, проводимая Эйзенхауэром — Даллесом дипломатия скрытых угроз способствовала принятию на Женевской конференции таких решений, которые на поверку оказались гораздо лучше, чем могла бы диктовать ситуация, сложившаяся на даш наземных сражений. Женевские соглашения, подписанные в июле 1954 года,) предусматривали разделение Вьетнама по линии семнадцатой параллели. Чтобы дерйгь путь к объединению страны открытым, линия разделения была названа не «политической границей», но административной мерой для облегчения перегруппировки вооруженных сил перед проведением выборов под международным контролем. Они должны были состояться в течение двух лет. Все посторонние силы надлежало вывести с территорий трех индокитайских государств в течение трехсот дней;.запрещалось создавать на этих территориях иностранные базы, а также вступать с другими странами в военный союз.

Если раскладывать по полочкам различнейшие условия и положения, то мож создаться ложное впечатление, будто бы Женевские соглашения носили официальны и жесткий характер. Различные части соглашения были скреплены множеством под писей, но там не было договаривающихся сторон, а следовательно, «коллектива обязательств»31. Ричард Никсон так суммарно охарактеризовал всю эту кашу: стран собрались на конференцию и произвели на свет шесть односторонних д ций, три двухсторонних соглашения о прекращении огня и одно неподписанное ление»32. '■

Все это вместе взятое означало, что найден способ покончить с военными Д ствиями, разделить Вьетнам и оставить политические решения на будущее- Любите ский анализ часто трактует двусмысленность подобных соглашений как наглядное казательство непоследовательности или двоедушия. участников перегов°Р°Б подобное обвинение позднее было навешено в качестве ярлыка на Парижские м ные соглашения 1973 года. Увы, в большинстве случаев двусмысленные докум«>■_> подобные Женевским соглашениям, являются отражением реального положения ^> они урегулируют лишь то, что можно урегулировать, причем стороны поЛНОСТЬлиШЬ дают себе отчет в том, что дальнейшая шлифовка договоренностей возможна при новом повороте событий. Иногда интерлюдия позволяет новому полИТИЧе1етСя созвездию воссиять на небесах безо всяких конфликтов; иногда конфликт Р8!^^ вновь, и это вынуждает каждую из сторон пересмотреть принятые на себя

ства-

В 1954 году возникла неловкая пауза, которую пока что ни одна из сторон н стоянии была прервать. Советский Союз не был готов к конфронтации так ^ после смерти Сталина, и национальные интересы его в Юго-Восточной Ази ^ ^ чисто символическими; Китай опасался новой войны с Америкой менее чеМ ^^и-по окончании корейского конфликта (особенно в свете новой американской Д ^. ны «массированного возмездия»); Франция находилась в процессе ухода из Р ^ Соединенным Штатам недоставало ни разработанной стратегии, ни п0/ДДеР аМСКие стороны общественного мнения, чтобы решиться на интервенцию; а вьеТН имея коммунисты еще не были достаточно сильны, чтобы продолжать войну, н внешних источников снабжения.

Вьетнам: прямиком в трясину; Трумэн и Эйзенхауэр

В то же время достигнутое на Женевской конференции соглашение ничуть не изменило основополагающие взгляды ее участников. Администрация Эйзенхауэра так и не отказалась от прежнего убеждения, будто Индокитай является ключом к азиатскому — а возможно, и глобальному — равновесию сил; не отказалась она и от самой идеи -интервенции как таковой, не устраивала ее только интервенция на стороне колониальной Франции. А Северный Вьетнам не отказался от ранее поставленной перед собой цели объединить весь Индокитай под властью коммунистов, ради чего его руководители сражались два десятилетия. Новое советское руководство продолжало приносить клятвы верности делу классовой борьбы в международном масштабе. С точки зрения доктрины, Китай выступал как самая радикальная из коммунистических стран, хотя, как стало известно через несколько десятилетий, его идеологические убеждения преломлялись через призму собственных национальных интересов. Китайское же понимание собственных национальных интересов таило в себе глубинные противоречия, ибо речь шла о возникновении на южной границе крупной державы, пусть и вследствие объединения Вьетнама под коммунистическим руководством.

Даллес умело маневрировал среди всех этих хитросплетений. Почти наверняка он предпочел бы военное вмешательство и разгром коммунизма даже на Севере. К примеру, 13 апреля 1954 года он заявил, что «удовлетворительным» результатом был бы полный уход коммунистов из Вьетнама33. Вместо этого он очутился на конференции, стремящейся придать законность правлению коммунистов в Северном Вьетнаме, что, в свою очередь, позволило бы коммунистическому влиянию распространиться на весь Индокитай. Ведя себя, как «пуританин, попавший в дом с дурной славой», Даллес попытался выработать такое урегулирование, которое, «будучи предметом наших забот и Раздумий», оказалось бы, однако, «свободным от французского колониального клейма». Впервые за все время американской вовлеченности во Вьетнаме совпали стратегический анализ и моральная убежденность. Даллес определил задачу, стоящую ПеРед Америкой, как «выработку решений, которые помогут нациям региона мирно пользоваться плодами территориальной целостности и политической независимости при стабильных и свободно избранных правительствах, имея при этом возможность развивать и укреплять собственную экономику»36.

Непосредственная трудность, само собой, заключалась в том, что Соединенные Штаты отказались принять официальное участие в Женевской конференции. Они пытались одновременно присутствовать и отсутствовать — в достаточной степени пребывать на сцене, чтобы подкреплять свои принципы, и в то же время в достаточной степени находиться в стороне, чтобы избежать домашних упреков по поводу отказа хотя бы от некоторых из них. Двусмысленность поведения Америки лучше всего проявляется в заключительном заявлении, где провозглашалось, что Соединенные Штаты «принимают к сведению» положения окончательных деклараций и «воздержатся от Угрозы применения силы, равно как и от собственно ее применения, ради их нарушения». Одновременно заявление предостерегало, что «они будут рассматривать любое возобновление агрессии в нарушение вышеуказанных договоренностей с серьезной озабоченностью и будут полагать это серьезной угрозой международному миру и безопасности». Я не знаю другого такого случая за всю историю дипломатии, когда бы

Дипломатия

нация гарантировала урегулирование, под которым она отказалась подписаться и го поводу которого имела столь серьезные оговорки.

Даллес не сумел предотвратить коммунистическую консолидацию в Северном Вьетнаме, но понадеялся, что предотвратит выпадение соответствующих костяшек домино в остальном Индокитае. Перед лицом того, что он с Эйзенхауэром называл двойной угрозой колониализма и коммунизма, он выбросил за борт французский колониализм и с той поры развязал себе руки в деле сдерживания коммунизма. Он считал достоинством Женевских соглашений создание политической основы, позволившей найти гармонию между политическими и военными задачами Америки и обеспечившей правовой фундамент для отражения дальнейших атак коммунизма.

Со своей стороны коммунисты были озабочены созданием собственной системы правления к северу от семнадцатой параллели, причем эту задачу они решали с характерным для себя остервенением, убив по меньшей мере 50 тыс. человек и заключ еще 100 тыс. в концентрационные лагеря. От 80 до 100 тысяч коммунистических партизан переместились на Север, а почти миллион северовьетнамцев обратились в ство, направившись в Южный Вьетнам, где Соединенные Штаты открыли в Нго ДЙН^ Дьеме лидера, которого можно поддерживать. У него оказалась ничем не запятна репутация националиста; к сожалению, преданность демократии к числу его до инств не относилась.

Мудрое решение Эйзенхауэра не связываться в 1954 году с Вьетнамом оказал тактическим, а не стратегическим. После Женевы и он и Даллес оставались при ев; мнении, будто бы Индокитай имеет решающее стратегическое значение. В то р как Индокитай сам собою отпал, Даллес навел последний глянец на систему к тивной безопасности, которая так и не сработала в начале года. Организация Д ра Юго-Восточной Азии (СЕАТО), появившаяся на свет в сентябре 1954 года, со ла, в дополнение к Соединенным Штатам, из Пакистана, Филиппин, TaHJIeHj Австралии, Новой Зеландии, Соединенного Королевства и Франции. Зато У н было ни общей политической цели, ни средств для взаимной поддержки. Да и ^ ны, отказавшиеся вступить в СЕАТО, были гораздо значительнее, чем членЬсНоСТЬ организации. Индия, Индонезия, Малайя и Бирма предпочли обрести безопа ^ посредством нейтрализма, а Женевские соглашения запрещали всем трем ^ дарствам Индокитая вступать в какие бы то ни было союзы. Что же касается евр ^ ских союзников Америки— Великобритании и Франции,— то они не стре аВ рисковать ради региона, откуда их только что вытеснили. И наверняка фраНЦво'вет0 меньшей степени и Англия потому вступили в СЕАТО, чтобы приобрести пра ^ на случай, как они полагали, потенциально опрометчивых американских иН^0 н0.

Формальные обязательства, предусмотренные договором о создании СЕ > ^ сили весьма туманный характер. Требуя от договаривающихся сторон отве ^ «общую опасность» при помощи своих «конституционных процедур», догОВ°обеСпе< не устанавливал ни критериев определения общей опасности, ни механи!!1а'отвечая<' чивающего совместные действия в отличие от НАТО. Тем не менее СЕАТО ^ намерениям Даллеса, обеспечивая юридические рамки для зашиты Индоки -^ почему, как это ни странно, СЕАТО гораздо более конкретно трактует пОНЯТор мунистической агрессии против трех наций Индокитая — которым участие в д

Вьетнам: прямиком в трясину; Трумэн и Эйзенхауэр

запрещено Женевскими соглашениями, чем понятие коммунистического нападения на страны — участницы договора. Отдельным протоколом угрозы Лаосу, Камбодже и Южному Вьетнаму определялись, как угрожающие миру и безопасности договаривающихся сторон, что, по сути дела, являлось односторонней гарантией.

Теперь все зависело от того, превратятся ли новые государства Индокитая, особенно Южный Вьетнам, в полноценно функционирующие нации. Ни одна из них еще никогда не управлялась, как политически единое образование, в рамках существующих границ. Древней столицей империи был город Гуэ. Французы разделили Вьетнам на три области: Тонкий, Аннам и Кохинхину, — соответственно управляемые из Ханоя, Гуэ и Сайгона. Территории вокруг Сайгона и в дельте реки Меконг были колонизованы вьетнамцами сравнительно недавно, лишь в XIX веке, причем почти одновременно с приходом французов. Существующая власть представляла собой комбинацию из чиновников, прошедших обучение во Франции, и мешанины тайных обществ — так называемых сект, — часть которых обладала религиозными связями, но которые все без исключения занимались самообеспечением и поддержкой автономного статуса за счет вытряхивания средств из населения.

Новый правитель Дьем был сыном чиновника при императорском дворе в Гуэ. Получив образование в католических учебных заведениях, он в течение ряда лет работал чиновником колониальной администрации в Ханое, но ушел в отставку, когда Французы отказались проводить в жизнь некоторые из предложенных им реформ. Последующие два десятилетия он провел в собственной стране, как ученый-отшельник, а также в качестве добровольного изгнанника за рубежом, в основном в Америке, отказываясь от предложений японцев, коммунистов • и поддерживаемых французами вьетнамских лидеров войти в состав различных правительств.

Лидеры так называемых освободительных движений, как правило, не обладают Демократическими устремлениями, ибо они в течение долгих лет изгнания и тюрем поддерживали себя видениями будущих преобразований, которые они осуществят, стоит только им прийти к власти. Смирение редко принадлежит к числу их личных качеств; ибо тогда они бы не были революционерами. Создание правительства, руководитель которого был бы сменяем — а в этом и состоит сущность демократии, — представляется для большинства из них неразрешимым противоречием. Лидеры борьбы за независимость стремятся быть героями, а в обществе героев, как правило, не-Уютно.

Черты личности Дьема сформировались под влиянием конфуцианской политической традиции Вьетнама. В отличие от теории демократии, согласно которой истина рождается в столкновении мнений, конфуцианство утверждает, что истина объективна и может быть познана лишь путем упорных занятий и посредством получения образования, на что способны лишь весьма немногие. При поиске истины противоречащие друг другу идеи вовсе не рассматриваются как равнозначные, что характерно Для теории демократии. Поскольку существует одна-единственная истина, то, что не является истиной, не может претендовать на признание и не может обрести силу, соперничая с другими мнениями. Конфуцианство по сути иерархично и элитарно, оно Делает упор на верность семье, лояльность по отношению к государственным установлениям и авторитету. Ни одно из обществ, находящихся под влиянием этой идео-

Дипломатия

логии, пока еще не породило нормально функционирующей плюралистической системы (ближе всего к ней в 90-е годы подошел Тайвань).

В 1954 году в Южном Вьетнаме почти не существовало фундамента для формирования нации и еще меньше — для демократии. Но ни в американских стратегических расчетах, ни в проектах спасения Южного Вьетнама посредством демократических реформ эти реалии не были приняты во внимание. С энтузиазмом невинных младенцев администрация Эйзенхауэра с головой окунулась в дело защиты Южного Вьетнама от коммунистической агрессии и в организацию национального строительства ради того, чтобы дать возможность обществу, культура которого резко отличается от американской, сохранить только что обретенную независимость и воплотить на.практике принципы свободы в американском смысле слова.,

Даллес настаивал на безоговорочной поддержке Дьема на том основании, что-«единственная годная лошадка». В октябре 1954 года Эйзенхауэр, превратив неовхо- < димость в добродетель, написал Дьему, пообещав ему помощь, обусловленную УР° нем «мероприятий... по проведению необходимых реформ». Американская тшт: «будет соотноситься» со степенью независимости Вьетнама, в зависимости «наличия у него сильного правительства... идущего навстречу националистич чаяниям своего народа» и вызывающего уважение к себе как внутри страны, так рубежом39.

В течение ряда лет все, казалось, встало по местам. К концу срока пребывай власти администрации Эйзенхауэра Соединенные Штаты передали Южному Вь в виде помощи свыше одного миллиарда долларов; в Южном Вьетнаме нах0* _ американский персонал в количестве 1500 человек, а посольство Соединенных ■ тов в Сайгоне стало одной из крупнейших дипломатических миссий мира. Амер екая военно-консультативная группа, состоявшая из 692 человек, превзошла все миты, установленные Женевскими соглашениями для иностранного вое

персонала. адаЬ,

Вопреки ожиданиям и благодаря массивной американской помощи разведью ^ ного характера, Дьем подавил деятельность тайных обществ, стабилизировал э^ ^ мику и сумел поставить все под контроль центральной власти — то есть до ^ трясающих достижений, что было хорошо воспринято в Америке. После пое^орЯЙ Вьетнам в 1955.году сенатор Майк Мэнсфилд докладывал, что Дьем °лицевободЫ] «неподдельный национализм» и взялся «за, казалось бы, проигранное дело ^ вдохнув в него новую жизнь» 41. Сенатор Джон Ф. Кеннеди согласился с те ^ ^ Америка строит свою вьетнамскую политику, опираясь на двойной фунда1 103. безопасность и демократию, и называл Вьетнам не просто краеугольным каМ и в опасности Юго-Восточной Азии, но «испытательным полигоном демокр Азии»42.. ноЕОй

События вскоре показали, что Америка праздновала лишь затишье пер ^ ^ коммунистической бурей. Предположение Америки относительно того, что

коммунистической бурей. Предположение Америки относительно т кальный сорт демократии вполне годится на экспорт, оказалось ложным. ^ ^ политический плюрализм достиг своего расцвета в многосоставных обшсСстат'оЧн(общественный консенсус уверенно И прочно присутствует уже в течение до ^ длительного времени, обеспечивая терпимость к оппозиции и не ставя этим

Вьетнам: прямиком в трясину; Трумэн и Эйзенхауэр

зу жизнеспособность государства. Но там, где нацию только предстоит создать, оппозиция может оказаться угрозой самому национальному существованию, особенно когда отсутствует гражданское общество, выступающее в роли страховочной сетки. При данных обстоятельствах сильным, и даже всеподавляющим, является искушение ставить знак равенства между оппозицией и предательством.

Все тенденции такого рода в партизанской войне усиливаются многократно. Ибо стратегия партизан заключается в том, чтобы подорвать единство, уже достигнутое при помощи институтов управления. Во Вьетнаме партизанская деятельность никогда не прекращалась, а в 1959 году она вышла на новые рубежи. Любимыми объектами нападения стали худшие и лучшие правительственные чиновники. Нападения на худших производились ради завоевания популярности и симпатий посредством «наказания» продажных или притесняющих население чиновников; нападения на лучших производились потому, что это был наиболее эффективный путь помешать правительству приобрести облик законности и сорвать эффективное функционирование гражданских служб общенационального характера.

По состоянию на 1960 год, ежегодно уничтожалось 2500 южновьетнамских официальных лиц. Лишь небольшое количество подвижников идеи и гораздо большее количество самых продажных готовы были пойти на риск. И так как для реформ требовалось значительно больше времени, чем для того, чтобы погрузить страну в хаос, то, даже если бы Дьем был реформатором американского типа, сомнительно, успел бы он осуществить свои начинания. Но, по правде говоря, даже если бы его страна не погрязла в пучине партизанской войны, Дьем не смог бы себя показать демократичным лидером. Будучи мандарином, он брал за образец правителя-конфуцианца, правящего в силу добродетели, а не консенсуса, и благодаря успеху добившегося законности собственного правления, то есть «мандата небес». Дьем инстинктивно отшатывался от самой концепции наличия законной оппозиции, как, впрочем, и все руководители китайского стиля, от Пекина до Сингапура, и почти все руководители в Юго-Восточной Азии, испытывавшие гораздо меньшие внутренние затруднения. Какое-то время достижения Дьема в области национального строительства уводили на задний план медленные темпы проведения демократических реформ. Однако по мере того, как снижался уровень внутренней безопасности в Южном Вьетнаме, скрытый конфликт между американскими ценностями и южновьетнамскими традициями не мог не обостриться.

Несмотря на строительство под эгидой Америки южновьетнамских вооруженных сил, степень безопасности внутри страны все более и более снижалась. Американские военные, как и все американские политические реформаторы, исходили в своей деятельности из уверенности в собственных силах. И те и другие не сомневались, что Найдут какую-нибудь панацею успеха для этой разрываемой на части страны, географически и культурно далекой от Соединенных Штатов. Вьетнамскую армию они создавали наподобие собственной. Американские вооруженные силы были подготовлены к войне в Европе; единственным их опытом в развивающемся мире была Корея, где перед ними стояла задача сражаться при всеобщей поддержке населения с армией в обычном смысле слова, пересекшей международно признанную демаркационную линию, то есть ситуация была весьма похожа на предполагаемое специалистами по во-

Дипломатия

енному планированию положение в Европе. Но во Вьетнаме война велась в отсутствие четких линий фронта; враг, снабжаемый из Ханоя, ничего не защищал и нападал по собственному усмотрению; он был одновременно везде и нигде.

Дата добавления: 2015-08-10