Дипломатия 50 страница

Как особо наглую выходку это воспринял Лондон, ибо всего лишь за день до пресс-конференции Даллеса Идеи телеграфировал Эйзенхауэру, что речь идет уже н о Насере, но о Советском Союзе:

«Мы про себя уже не сомневаемся в том, что Насер, нравится ему это или нет, н^ самом деле в настоящее время находится в руках русских, так же как Муссолини на ходился в руках Гитлера. Было бы столь же неэффективным выказать свою слабост^ Насеру, с тем чтобы привлечь его на свою сторону, как если бы такая слабость был выказана Муссолини»24.

Для Идена заявление Даллеса означало, что Соединенные Штаты не согласны его основополагающим заявлением относительно того, что истинная угроза Еги У проистекает из Советского Союза. Он хотел поставить египетский вопрос в рам теории «сдерживания», а Даллес, похоже, списал все дело в разряд колониальнь споров, которых Соединенные Штаты, желая сохранить имидж моральной незап нанности, якобы знать не знали.

Трудно поверить, чтобы Даллес не отдавал себе отчета в том, какую он ведет опа ную игру. Хотя он и действовал, словно верил, будто американская публика луч всего воспримет возвышенные, самоуверенно-морализаторские проповеди, но он обладал обширным практическим опытом. Даллес так потом и не объяснил, чем Р ководствовался во время Суэцкого кризиса. Допустимо, однако, что он тогда разр

«Сдерживание» в виде чехарды: Суэцкий кризис

вался между двумя противоречившими друг другу побудительными мотивами. С учетом его отношения к коммунизму, Даллес, по всей вероятности, соглашался с анализом Идена и Молле относительно опасности советского проникновения на Ближний и Средний Восток. Возможно, этим объясняется сходство его интерпретации мотивов поведения Насера с иденовской, а также резкость его отказа в отношении Асуанской высотной плотины, резкость, которая удивила даже британский кабинет (в целом предупрежденный об этом шаге).

Но одновременно Даллес являлся государственным секретарем у президента, который был до такой степени страстным противником войны, каким может быть только опытный военный. Эйзенхауэра не интересовали нюансы баланса сил; даже если на Ближнем и Среднем Востоке в долгосрочном плане и существовала опасность для глобального равновесия, то Эйзенхауэр полагал, что Америка достаточно сильна, чтобы отразить ее на более позднем этапе, причем задолго до того, как встанет вопрос выживания. Для Эйзенхауэра Суэцкий кризис был не настолько угрожающим, чтобы удостоиться применения силы. Независимо от доброй улыбки на его лице, Эйзенхауэр был весьма сильной личностью и не слишком приятной в общении для тех, кто ему противоречил.

Как заявил однажды Дин Ачесон, эффективность действий государственного секретаря зависит от того, знает ли он, кто такой его президент. Даллес, безусловно, знал, а вот Идеи и Молле, полагавшие, что Эйзенхауэр всего лишь номинальная фи-ПТа с приятной внешностью, не знали. Они предпочли не обратить внимания на намеки, содержавшиеся в письме Эйзенхауэра Идену от 2 сентября относительно конференции по вопросам морского судоходства, где он еще раз предупреждал в отношении применения силы:

«•••Народы Ближнего Востока и Северной Африки, а в определенной степени и всей Азии, и всей Африки консолидируются против Запада в такой степени, что, как я опасаюсь, этого нельзя будет преодолеть не только в течение жизни одного поколения, но и в продолжение целого столетия, особенно если не забывать об умении русских вносить смуту»25.

Даллес оказался между решительным Эйзенхауэром и рассерженной группой европейских союзников. Идеи и Молле перешли ту грань, когда отступление было еще возможно, и их бесило несоответствие между твердостью постановки Даллесом задач и постоянным отказом от средств практического их достижения. Они так и не поняли, до какой степени Эйзенхауэр был убежденным противником применения силы и До какой степени решающей была его точка зрения. Для Даллеса пропасть между его союзниками и Насером представляла меньшую проблему, чем пропасть между президентом и его личными друзьями в Европе. Он делал ставку на собственную одарен-ость и ловкость, чтобы маскировать эту пропасть, в надежде на то, что время может Изменить точку зрения либо их, либо Эйзенхауэра, а то и вынудит Насера совершить Какую-то ошибку, и эта ошибка разрешит дилемму. А в итоге — Даллес вынудил Францию и Великобританию рискнуть всем.

Дилемма даллесовской тактики нашла свое полное отражение в вопросе одного из

Журналистов на пресс-конференции 13 сентября: «Господин секретарь, коль скоро

оединенные Штаты объявили заранее, что не будут применять силу, и коль скоро

Дипломатия

Советский Союз оказывает пропагандистскую поддержку Египту, не отдает ли это козырные карты в руки Насеру?»26 И хотя Даллес дал туманный ответ, будто бы победу одержит моральная сила, вопрос попал прямо в точку.

Растущие расхождения между демократическими странами заставили Кремль поднять ставки. Потрясши Вашингтон, он заменил западную помощь в деле сооружения Асуанской плотины своей собственной и увеличил объемы поставок оружия на Ближний Восток. Неистовствующий Хрущев заявил югославскому послу: «Не забывайте, что, если начнется война, мы будем всемерно поддерживать Египет. Если бы ко мне пришел мой сын и сказал, что собирается добровольцем сражаться в Египте, я бы сам одобрил его решение»27.

После пресс-конференции Даллеса 2 октября, когда тот вторично исключил применение силы, отчаявшиеся Великобритания и Франция решились действовать самостоятельно. До начала британско-французской военной интервенции оставалось лишь несколько тактических шагов. Одним из них было окончательное обращение к Организации Объединенных Наций, сыгравшей во всем этом весьма странную роль. Поначалу Великобритания и Франция, полагаясь на американскую поддержку, решили вообще не привлекать к этому делу Организацию Объединенных Наций, опасаясь с лидарности группы неприсоединившихся стран с Египтом. Когда же дипломатически расхождения достигли предела, Франция и Великобритания все же обратились к Р ганизации Объединенных Наций. Это было нечто вроде последнего отчаянного жеста, долженствующего продемонстрировать: из-за беспомощности международной организации у них не остается иного выбора, кроме как действовать самостоятельно. Так образом, Организация Объединенных Наций, призванная разрешать международн споры, превращалась в последний барьер, через который следует перескочить, пре чем прибегнуть к силе, и даже в своего рода оправдание для подобного шага.

Неожиданное на сравнительно короткий срок Организация Объединенных на^ ^ оказалась на высоте положения. Частные консультации с египетским, британски[ французским министрами иностранных дел привели к договоренности по ш ^ принципам, которые были весьма близки к мнению большинства на KOH*epe"UHc0BeT вопросам морского судоходства. Были учреждены египетский оперативный ^ управляющих и надзорный совет пользователей каналом. Споры между ДВУМЯ с°когда ми подлежали разрешению посредством арбитража. Эйзенхауэр был в восторге, он выступил перед телезрителями 12 октября: мя

«У меня есть новость. У меня, как мне кажется, есть самая лучшая на сегод Америки новость. ыХ

Ход урегулирования Суэцкого спора сегодня днем в Организации 0&ъетН^тсъ Наций оказался в высшей степени удачен. Египет, Британия и Франция встр ^ друг с другом в лице своих министров иностранных дел и договорились о со ^ ности принципов, на основе которых вести переговоры; и, похоже, дело обсто что теперь очень крупный кризис остался у нас за спиной»28. стЬ) „ы-

Хотя Эйзенхауэр и не сказал прямо: «Вот-вот настанет мир», — но рад° ^ ре. званная его заявлением, все равно оказалась преждевременной. На следуют*1 ^^ чер, 13 октября, когда от Совета Безопасности ожидалось подтверждение ва. принципов», произошел неприятный сюрприз. Двумя отдельными этапами го

«Сдерживание» в виде чехарды: Суэцкий кризис

ния принципы были одобрены единогласно, но меры по их воплощению в жизнь были забаллотированы Советским Союзом, наложившим вето.

«Шесть принципов» были последним шансом урегулирования кризиса мирным путем. Американское давление на Египет могло бы побудить эту страну обратиться к Советскому Союзу, чтобы тот снял свое вето, если, конечно, предположить, что вето возникло не в результате предварительного сговора этих стран. Затем, конечно, следовало ожидать американского давления на Советский Союз — предупреждения, что в случае прямого противостояния Соединенные Штаты выступят на стороне своих союзников. И это, возможно, удержало бы Советский Союз от приверженности наложенному им вето. Но Соединенные Штаты преисполнились решимости как сохранить дружбу со своими союзниками, так и одновременно не закрывать пути к сближению с группой неприсоединившихся стран. Попытка Америки силком свести воедино самостоятельные, не связанные друг с другом направления политики сделала войну неизбежной..,

Идеи и Молле соглашались с каждой из формул, предложенных для того, чтобы избежать войны: с конференцией по вопросам мореплавания и судоходства, с учреждением ассоциации пользователей канала, а теперь и с «шестью принципами». В каждом отдельном случае начало было многообещающим; Америке ни разу не приходилось использовать свое дипломатическое влияние для того, чтобы открыть дорогу разработанным Даллесом или согласованным с ним предложениям. Но даже несмотря на то, что у Великобритании и Франции было множество вполне понятных причин прибегнуть к войне, они возложили на себя фатально тяжкое бремя тем, что разработали в качестве предлога очевидную до смешного стратагему. Разработанная Францией схема требовала, чтобы Израиль вторгся в Египет и стал продвигаться к Суэцкому каналу, а затем Великобритания и Франция стали бы настаивать на том, чтобы во имя свободы судоходства как Египет, так и Израиль отошли бы на десять миль от канала. В случае отказа Египта, который заранее имелся в виду, Великобритания и Франция оккупировали бы зону канала. Что бы предпринималось потом, остается неясным. План следовало пустить в ход за неделю до президентских выборов в Америке.

От этого замысловатого плана проиграли все. Во-первых, он абсолютно не вязался с дипломатией, проводимой с момента захвата Насером Суэцкого канала, ибо целью ее было установление какого-то подобия международного контроля над каналом. А поскольку все предлагавшиеся международные гарантии свободы навигации были отвергнуты, то следующим логическим шагом напрашивалось введение в действие Великобританией и Францией одного из этих отвергнутых планов при помощи силы. И хотя, без сомнения, их односторонние действия встретились бы с широчайшим их неприятием, они, по крайней мере, были бы понятны в свете предшествующей дипломатической деятельности. В противоположность этому реальный, предпринятый Францией и Англией маневр был чересчур прозрачен и чересчур циничен.

Каждому из партнеров было бы лучше, если бы они добивались своих целей независимо друг от друга. Великобритания и Франция поставили под сомнение свои претензии на статус великих держав, поскольку получилось, будто им не обойтись без помощи Израиля, чтобы приняться за Египет. Израиль утратил моральное преимущество, обретенное из-за отказа соседа обсуждать установление мира, тем, что позволил

Дипломатия

использовать себя как орудие колониализма. Позиция Великобритании в Иордании и Ираке, ключевых своих бастионах на Среднем Востоке, была ослаблена. Эйзенхауэр был глубоко оскорблен маневром, который явно увязывался с его предполагаемым нежеланием делать избирателей-евреев своими антагонистами в последнюю неделю предвыборной кампании 9. Требуется особенйое умение, чтобы найти такой внешнеполитический ход, который вбирал бы в себя недостатки каждого возможного курса, или создать такую коалицию, которая бы делала каждого из ее членов слабее. Великобритания, Франция и Израиль ухитрились в этом преуспеть.

Явно не обращая внимания на ожидающее их международное возмущение, Великобритания и Франция усугубили свои политические проблемы тем, что избрали для себя изощренную военную стратегию, внешне выглядевшую как преднамеренное пр медление. 29 октября Израиль вторгся на Синай. 30 октября Великобритания и Франция потребовали, чтобы обе стороны отошли от канала, которого израильски войска еще не достигли. 31 октября Великобритания и Франция объявили, что введут свои сухопутные силы. И все же британские и французские войска высадились в Еги те только через четыре дня, причем так и не выполнили поставленную им перед ни задачу захватить канал за те несколько дней, что они находились на этой территории. Зато никто не рассчитывал, что Америку вдруг охватит праведное негодован 30 октября, через сутки после исходного выступления Израиля, Соединенные Шт поставили на голосование в Совете Безопасности жесткую резолюцию, требуюшую израильских вооруженных сил «немедленно отойти... за установленные линии пер мирия». Не было предъявлено требования осудить подстрекаемый Египтом терр ризм или незаконную арабскую блокаду Акабского залива. Когда Великобритания Франция вступили в конфликт 31 октября, Эйзенхауэр накинулся и на них в ев телевизионном обращении в тот же день:

«Точно так же, как самоочевидное право любой из этих наций — принятие ^ добных решений и совершение подобных действий, наше право — если это пРоДИК* вано нашим об этом суждением — с ними не соглашаться. Мы полагаем, что эти Д ^ ствия предприняты ошибочно. Ибо мы не принимаем использования силы в качес мудрого и надлежащего способа урегулирования международных споров» •

Столь абсолютный отказ от применения силы вовсе не был принципом, Рас Р^

страняемым администрацией Эйзенхауэра на самое себя, — к примеру, когда

Tip вела on» двумя годами ранее организовала свержение правительства Гватемалы, пе w

себя так и двумя годами позднее, когда Эйзенхауэр приказал американским во с ^ вступить в Ливан. Зато теперь в первый и единственный раз Соединенные Шт^зеН. лосовали вместе с Советским Союзом против своих ближайших с°РатНИКОВ'ВеЛйК0-хауэр заявил американскому народу, что, поскольку он ожидал применения ^ британией и Францией в Совете Безопасности права вето, он передаст вопро рассмотрение Генеральной Ассамблеи, где права вето не существует. йстви-

2 ноября Генеральная Ассамблея потребовала положить конец военным Де ям, проголосовав за это подавляющим большинством: шестьдесят четыре голос тив пяти. А во время заседания в ночь с третьего на четвертое ноября была вын ^ еще более решительная резолюция, и началось обсуждение вопроса о напра ^ миротворческих сил ООН в зону Суэцкого канала. Это явилось символическим

«Сдерживание» в виде чехарды: Суэцкий кризис

для облегчения эвакуации британских и французских войск, ибо войска ООН никогда не находятся на территории суверенной страны против ее желания, а Насер наверняка бы потребовал их удаления.

К 5 ноября были сформированы миротворческие силы ООН. В тот же самый день Великобритания и Франция объявили, что их войска уйдут, как только силы ООН прибудут на место, — вероятно, не без задней мысли, что их войска могут стать частью контингента ООН. В довершение к мучительному для Америки объединению с Советским Союзом в деле унижения ее ближайших союзников советские войска в тот же самый день раздавили венгерских борцов за свободу, встретившись лишь с отрешенно вежливым «осуждением» со стороны ООН.

В ночь с 5 ноября, через неделю после британско-французского ультиматума и через двадцать четыре часа после того, как советские танки стали крушить венгерское восстание, Советский Союз подал голос. Явный разрыв между Америкой и ее союзниками позволил Москве выступить в роли защитника Египта с минимальным риском, завалив всех буквально лавиной бумаг. Министр иностранных дел Шепилов написал председателю Совета Безопасности; премьер-министр Булганин обратился к Идену, Молле, Эйзенхауэру и премьер-министру Израиля Давиду Бен-Гуриону. Тема всех пяти посланий была одна и та же: «заранее запланированная агрессия» против Египта должна прекратиться; Организации Объединенных Наций следует предпринять совместные усилия на этот счет; Советский Союз готов сотрудничать путем предоставления своих военно-морских и военно-воздушных сил.

И, словно все эти заявления не носили достаточно угрожающий характер, в послании Булганина содержались конкретные предупреждения, приспособленные к каждому из адресатов. Идеи, к примеру, удостоился первой четко выраженной советской угрозы применения ракет против западного союзника Америки, пусть даже в Форме риторического вопроса:

«В каком положении оказалась бы Великобритания, если бы она была атакована более сильными государствами, обладающими всеми видами современного разрушительного оружия? А ведь эти страны могут в настоящее время воздержаться от направления морских или воздушных сил к берегам Британии и воспользоваться иными средствами — например, ракетным оружием»32.

И чтобы это было правильно понято, Булганин прибавил еще одно угрожающее заявление: «Мы полны решимости сокрушить агрессоров силой и восстановить мир на Ближнем Востоке»33. Точно такие же предупреждения были направлены Молле. А послание Бен-Гуриону хотя и было менее конкретным, зато еще более устрашающим, поскольку там подчеркивалось, что действия Израиля «ставят под угрозу само существование Израиля как государства»34.

И наконец, в послании Эйзенхауэру Булганин предлагал предпринять совместную советско-американскую военную акцию, чтобы положить конец боевым действиям на Ближнем Востоке. Он даже зашел до такой степени далеко, что сделал намек на третью мировую войну: «Если эта война не будет пресечена, то она может принести с собой опасность перерастания в третью мировую войну»35. А поскольку это заявление исходило от единственной, кроме Америки, страны, способной начать такого рода войну, то намек был весьма зловещим.

ДИПЛОМАТИЯ

Советские угрозы несли в себе бесшабашную браваду, которая являлась отличительной чертой хрущевской дипломатии. В тот самый момент, когда советские войска со зверской жестокостью давили борцов за свободу в Венгрии, Советский Союз лицемерно оплакивал судьбу предполагаемых жертв западного империализма. Только безудержность характера могла позволить Хрущеву во весь голос угрожать третьей мировой войной в 1956 году, в то время как Советский Союз был безгранично слабее, чем Соединенные Штаты, особенно в ядерной области. Советский Союз не только не был готов к открытой схватке, но, как стало совершенно очевидно, Хрущев в таком случае был бы принужден к столь же позорному отступлению, как это на деле случилось через шесть лет в период Кубинского, ракетного кризиса.

Эйзенхауэр с возмущением отверг предложение о совместных с Советским Союзом военных действиях и предупредил, что Соединенные Штаты выступят против любого советского одностороннего военного шага. Одновременно советское предупреждение интенсифицировало нажим Соединенных Штатов на Великобританию и Францию. 6 ноября давление на фунт стерлингов приобрело тревожные размеры. В противоположность прежнему образу действий Америка осталась в стороне и отказалась предпринять шаги по успокоению рынка.

Подвергшийся нападкам в палате общин, практически лишенный опоры со стороны стран Содружества, целиком и полностью брошенный на произвол судьбы Соединенными Штатами, Идеи подошел к канатам ринга и показал белое полотенце, о ноября он согласился на прекращение огня, начиная со следующего дня. Британские французские войска находились на месте менее сорока восьми часов.

Британско-французская экспедиция была из рук вон плохо продумана и по-любительски осуществлена; будучи запланирована от отчаяния и лишенная четко политической цели, она была обречена на неудачу. Соединенные Штаты никогда не поддержали бы столь ущербное по сути предприятие. И все же остается гнетущий вопрос, должна ли Америка была отмежевываться от союзников столь грубо. Действ тельно ли Соединенные Штаты должны были выбирать одно из двух: поддержат британско-французскую авантюру или открыто ей противостоять? С правовой tow зрения, у Соединенных Штатов не было обязательств перед Великобританией^ Францией за пределами четко очерченной территории, охватываемой НАТО. Но в^ прос стоял не только и не столько правовой. Действительно ли национальные интер сы Соединенных Штатов заключались в том, чтобы научить уму-разуму двух ближаь[0 ших союзников Америки до такой степени безжалостным образом, чтобы полное лишить их возможности совершать самостоятельные действия? и.

Соединенные Штаты вовсе не были обязаны подталкивать Организацию объ^д. ненных Наций на скоропалительные решения, что, однако, было сделано, или п держивать резолюции, игнорировавшие источники провокации и целиком сконце рированные на ее прямых последствиях. Соединенные Штаты могли бы обраТаб. внимание на различные аспекты международного характера — на незаконною ар^ скую блокаду Акабского залива или на подстрекаемые Насером террористичес рейды в глубь Израиля. Более того, они были обязаны связать осуждение бритая ^ и французских действий с осуждением советских действий в Венгрии. ДействуЯнЫ!^ словно Суэцкий вопрос является исключительно морально-правовым и лишен

«Сдерживание* в виде Чехарды: Суэцкий кризис

какой бы то ни было геополитической основы, Соединенные Штаты уходили от учета реального положения вещей. Они словно бы не видели, что безоговорочная победа Насера, при которой Египет не давал бы абсолютно никаких гарантий в отношении функционирования канала, была бы также победой радикальной политики, подпитываемой поставками советского оружия и поддерживаемой советскими угрозами.

Суть проблемы была концептуальной. Американские руководители во время Суэцкого кризиса выдвинули три принципа, каждый из которых отражал давнишние аксиомы: то, что американские обязательства в отношении своих союзников определяются конкретными документами юридического характера; что обращение к силе со стороны любой нации нетерпимо, за исключением узкопонимаемых случаев самозащиты; и, самое главное, что Суэцкий кризис открыл для Америки возможность реализовать на деле свое истинное призвание, а именно, быть лидером мира развивающихся стран.

Первое было подчеркнуто в обращении Эйзенхауэра 31 октября, где он обрушил на Великобританию и Францию всю дипломатическую мощь Америки. «Не может быть мира вне права. И не может быть такого права, когда мы будем требовать от тех, кто противостоит нам, одного кодекса международного поведения, а от наших друзей — другого». Представление, будто международные отношения целиком и полностью определяются в рамках международного права, уходит своими корнями в глубь американской истории. Предположение, будто Америке следует вести себя как беспристрастному, базирующемуся только на нормах морали арбитру поведения стран, независимо от собственных национальных интересов, геополитики или союзных обязательств, является частью ностальгии по давно прошедшим временам. В реальном же мире дипломатия включает в себя, хотя бы отчасти, умение делать выбор в каждом отдельном случае и отличать друзей от оппонентов.

Строго конструктивистская точка зрения, заключающаяся в том, что единственным законным поводом для войны является самооборона, была выдвинута в декабре 1956 года Джоном Фостером Даллесом, который толковал статью I договора о создании НАТО именно как создающую подобное обязательство:

«•••Вопрос заключается в том, что мы воспринимаем данное нападение при данных обстоятельствах как нарушающее Устав Организации Объединенных Наций и статью I собственно Северо-Атлантического пакта, требующую от всех договаривающихся сторон отказаться от применения силы и разрешать все свои споры мирным путем. В этом и заключается суть нашей жалобы: в том, что был нарушен дого-В0Р, а не в том, что отсутствовали консультации*37.

Никто до этого еще не интерпретировал статью I договора о Северо-Атлантическом пакте столь пацифистски; никто этого не делал и после. Само представление о том, что устав военного союза предусматривает обязательное для его членов требование разрешать все споры мирным путем, может свести с ума кого угодно. Во всяком случае, вопрос не был чисто правовым: требовалось уяснить, предполагает Ли °бщее членство возможность иметь свои собственные жизненно важные интересы, или это напрочь исключается. Разве столь предосудительно для каждого из союзников питать некую надежду на понимание, независимо от расхождения во взглядах по тому чли иному поводу?

Дипломатия

Джордж Кеннан и Уолтер Липпман, двое великих оппонентов в споре на раннем этапе зарождения политики сдерживания, безоговорочно думали именно так. Джордж Кеннан призывал к терпеливому пониманию:

«Мы спотыкались в ряде случаев в прошлом; но наши друзья не использовали это против нас. Более того, на нас лежит тяжкая доля ответственности за то отчаяние, которое подвигло французское и британское правительства на столь плохо продуманную и жалкую акцию» 8.

Уолтер Липпман пошел еще дальше и стал утверждать, что успех Великобритании и Франции — в интересах Америки:

«Франко-британскую акцию будут судить по результатам... Американские интересы, пусть даже мы дистанцировались от принятия самого решения, заключаются в том, что Франция и Британия должны теперь добиться успеха. Как бы нам ни хотелось, чтобы они вовсе не начинали, мы не можем теперь хотеть, чтобы их постигла неудача»39.

Третья предпосылка американской политики — тайная мечта стать лидером мир развивающихся стран — оказалась неосуществимой. Ричард Никсон, возможно, лучше всех из числа послевоенных американских руководителей изучивший, в чем заключаются национальные интересы страны, поставил Америку в авангард антиколо ниальной борьбы 2 ноября, за четыре дня до выборов, когда провозгласил:

«Впервые в истории мы продемонстрировали независимость от англо-французс политики в отношении Азии и Африки, которая представляется нам отражением ко лониальной традиции. И эта декларация независимости наэлектризовала весь мир»

В свете более поздних заявлений Никсона трудно поверить, что это заявление от ражало что-то большее, чем следование указаниям.

И это еще не все, что случилось. Насер вовсе не стал вести более умеренную литику как в отношении Запада, так и в отношении своих арабских союзников, радикализм не позволил ему признать, что он был спасен лишь благодаря амеРиК6о_ скому нажиму, даже если бы он и был склонен размышлять по этому поводу. "а0 рот, чтобы произвести впечатление на свое радикальное окружение, он ужесточил падки на умеренные прозападные правительства на Среднем Востоке. В течение Д ^ лет с момента Суэцкого кризиса было свергнуто прозападное правительство Ирак, на его месте возник один из самых радикальных режимов арабского мира, в свое вр мя породивший Саддама Хуссейна. Сирия также становилась все более и более р ^ кальной. Через пять лет египетские войска вступили в Йемен, как оказаЛ°^е'гИ. бесплодной попытке свергнуть существующий режим. А поскольку в итоге стр ^ ческие позиции, оставленные Великобританией, унаследовала Америка, имени Америку обрушилась вся ярость насеровского радикализма, кульминацией чего я ся разрыв дипломатических отношений в 1967 году. хсЯ

Не улучшила Америка и своего положения среди прочих неприсоединив ^ стран. Не прошло и нескольких месяцев с момента Суэцкого кризиса, как она уже ла котироваться среди неприсоединившихся стран не выше, чем Великобритания, было не в том, что большинство неприсоединившихся стран вдруг почему-то раз валось в заокеанской великой державе, — они просто осознали свои дипломатиче возможности. Если говорить о Суэцком кризисе, эти нации помнили не то, что

«Сдерживание» в виде чехарды: Суэцкий кризис

диненные Штаты поддержали Насера, а то, что Насер добился успеха, ловко натравливая сверхдержавы друг на друга. Суэцкий кризис также впервые послужил неприсоединившимся странам базовым уроком основополагающих истин «холодной войны»: оказание давления на Соединенные Штаты обычно приводило к заверениям с их стороны в добром отношении и к попыткам снять источник недовольства, в то время как попытки давления на Советский Союз могли оказаться рискованными, ибо неизменным ответом Советского Союза была порция неприятных контрмер.

На протяжении десятилетий после Суэцкого кризиса эти тенденции в значительной степени усилились. Осуждение американской политики превратилось в ритуал конференций неприсоединившихся стран. Осуждение советских действий в качестве одного из итогов периодически проводимых встреч неприсоединившихся стран было весьма редким и непрямым. Поскольку статистически невероятно, что Соединенные Штаты всегда неправы, направленность неприсоединившихся стран отражала расчет интересов, а не моральность суждений.

Наиболее глубокие последствия Суэцкий кризис вызвал по обеим сторонам разграничительной линии в Центральной Европе. Тогдашний главный пропагандист Египта Анвар Садат писал 19 ноября:

«Сегодня в мире есть только две великие державы, Соединенные Штаты и Советский Союз... Ультиматум поставил Великобританию и Францию на свое место — Держав не крупных и не сильных»41.

Союзники Америки сделали тот же вывод. Суэцкий кризис заставил их осознать, что один из основополагающих принципов Атлантического союза, а именно, полное совпадение интересов Европы и Соединенных Штатов, в лучшем случае, верен лишь частично. С этого момента аргументация в пользу ненужности для Европы ядерного оружия, ибо этот континент всегда может рассчитывать на американскую поддержку, наталкивалась на воспоминания о Суэце. Конечно, Великобритания всегда имела независимое мнение на этот счет. Что же касается Франции, то статья во французской ежедневной газете «Попюлер» от 9 ноября 1956 года отразила будущее твердое убеждение Франции: «Французское правительство, без сомнения, вскоре примет решение 0 производстве ядерного оружия... Советская угроза применения ракет развеяла все мечты и иллюзии»42.

Дата добавления: 2015-08-10