Глава10

Июль 2006г.

Придя домой после ночной смены, я наскоро позавтракал, накормил своих животных, переоделся и завел старичка - «москвичонка». В последнее время прочно угнездившаяся в душе тоска, обильно заливаемая пивом, не позволяла думать о насущных делах, однако дела накапливались, и сколько от них ни отмахивайся – делать придется, «помирать собирайся, а хлебушек сей».

Выехав на дорогу в райцентр, которую дорогой можно назвать либо в состоянии наркотической эйфории, либо будучи депутатом, я включил магнитолу и поставил кассету Высоцкого.

Как во смутной волости

Лютой-злой губернии

Выпадали молодцу

Все шипы да тернии

Он обиды зачерпнул-зачерпнул

Полные пригоршни

Ну а горя, что хлебнул,

Не бывает горше

Пей отраву, хоть запейся,

Благо денег не берут,

Сколь веревочка ни вейся,

Все равно совьешься в кнут –

с надрывом хрипел Владимир Семенович, и я подумал, много ли изменилось за те тридцать лет, что звучит эта песня? Свинство, мерзость и тупость, против которых бард сражался всю свою жизнь, в конце концов его победили, и все же того торжествующего скотства, которое мы наблюдаем сейчас, Высоцкому посчастливилось не увидеть, а если бы увидел, не сомневаюсь, поэт расплакался бы, как в свое время перед витринами французских магазинов.

Во времена перестройки я наивно радовался грядущей свободе, хотя и не участвовал в митингах – не тот менталитет, однако всей душой приветствовал ветер перемен, тогда еще не понимая, что в этом благословенном мире перемены возможны лишь к худшему. Для страны, не имеющей иммунитета против свободы, красивые лозунги обернулись разгулом наркомании, поголовной преступностью, беспрецедентной коррупцией, малолетней проституцией, беспризорностью, развалом производства, нищетой, крахом образования и медицины – издержки «приобщения к цивилизованному миру» не поддаются исчислению. Я стал добросовестно искать среди «плодов свободы» хотя бы один съедобный – нет, ничего не приходит на ум. Разве что свобода слова, теперь можно открыто кричать на всю страну, как у нас плохо, но почему-то это уже не радует. На фоне бесящихся с жиру олигархов и завистливо пускающего слюнки быдла как-то не вселяют оптимизма победные реляции министров, пытающихся при помощи взятых явно с потолка цифр обосновать свою профессиональную пригодность.

Но особенно удручает полная деградация молодежи, достаточно взглянуть на «наше будущее», чтобы окончательно убедиться – будущего у этой несчастной страны нет. Несколько дней назад на работе, во время перекура, парнишка, в прошлом году закончивший одиннадцатый класс, спросил меня, что такое «убийство старухи-преценщицы». Здесь же сидели еще человек пять, недавно получивших аттестат зрелости, однако им это словосочетание тоже ни о чем не говорило, когда же я назвал фамилию Достоевский, лишь двое из них смогли вспомнить, кто это такой. Впрочем, нельзя сказать, что к литературе у «племени младого» особая антипатия – вся школьная программа как-то умудрилась пройти мимо их сознания, не оставив ни малейшего следа, ни гуманитарные, ни естественные, ни общественные науки их не интересуют, круг увлечений ограничен видео, компьютерными играми, попсой, сексом и водкой с шашлыками. Видимо, вынужденное общение с этим контингентом выработало у меня стойкую антипатию к «мобиле» - непременному атрибуту «современного пацана», не умеющего связать двух слов, но с завидным упорством тщащегося сформулировать свои жалкие подобия мысли, после чего искренне удивляющегося – куда исчезли деньги с телефона?

Поразительно, но ни один из моих юных коллег не служил в армии и служить не желает, «закосить» от защиты Отечества, оказывается, существует масса способов, наиболее распространенный «косить под дурака», видимо, потому, что в этом случае как бы подразумевается: он не дурак, лишь делает вид; в действительности большинству из них «косить» нет никакой необходимости. Причины нежелания служить придумываются самые разные, но ни один не признается, что главная причина – обыкновенная трусость, сидеть под родительским крылом им кажется безопаснее, чем выйти в незнакомый мир; рядом с ними убиты и покалечены в драках десятки их приятелей, но раздутые СМИ случаи беспредела в армии пугают гораздо больше. Как-то я спросил этих «вьюношей», считают ли они 23 февраля своим праздником ни один не отрекся, все с гордостью принимают поздравления в День защитников Отечества. Бедное Отечество…

А Владимир Семенович пел:

Ты не вой, не хнычь, а смейся

Слез-то нынче не простят

Сколь веревочка не вейся

Все равно укоротят.

Переполнявшую меня «вселенскую скорбь» усугубляли нескончаемые колдобины, заставлявшие жалобно дребезжать несчастный «москвич», на редких участках ровной дороги он радостно взвизгивал и устремлялся вперед, но тут же с грохотом проваливался в очередную ямку и стыдливо притихал. Тем не менее мы с «москвичом» не могли отказывать себе в удовольствии и лихо обгоняли иномарки, берегущие свою драгоценную подвеску и ползущие на первой передаче, на всех цивилизованных языках проклиная так жестоко обошедшуюся с ними судьбу.

От тряски проснулся мой вечный оппонент – внутренний голос, начал вправлять мне мозги.

«Ну, что, опять за державу обидно? Вся твоя мировая скорбь не стоит выеденного яйца, вспомни лучше старую молитву и спокойно принимай то, что ты не можешь изменить. Страна разваливается? Подумаешь, катастрофа, сколько империй и стран исчезло на протяжении истории, а мир по-прежнему благополучно существует и даже неплохо развивается, ты просто не можешь подавить свое совково-имперское мышление, не можешь смириться с утраченной великодержавностью. А кому она нужна, твоя великодержавность? Людям требуется лишь спокойное сытое благополучие, и это прекрасно, все беды как раз от тех, кто хочет изменить мир по своему убогому разумению. Проще, проще надо быть, милейший. Человек – это не венец творенья, а всего лишь обезьяна, научившаяся более или менее успешно сбивать палкой бананы, и чем больше бананов ей удастся сбить, тем выше ее социальный статус и благосостояние; если же, вместо того, чтобы орудовать палкой, она начнет задумываться о смысле бытия, то ее наверняка ожидает голодная смерть».

В невеселых раздумьях дорога пролетела незаметно. При въезде в райцентр остроумцы из дорожной инспекции влепила «лежачего полицейского», словно еще одна колдобина могла как-то повлиять на безопасность движения.

Подъехав к зданию «госстраха», я заглушил мотор и прошел в офис. Очереди не было, девица в супермодном прикиде и знойном макияже быстро оформила мне «автогражданку» еще на год, сочувственно пояснив, что, хотя я имею право на скидку за безаварийность, тарифы выросли, поэтому платить все равно придется больше. Обреченно расставшись с тысячной купюрой, я робко поинтересовался, имею ли право на получение страховки за лобовое стекло, разбитое вылетевшим из-под встречной машины камнем.

- Не страховой случай, - категорично отрезала девица.

Посмотрев ей в глаза, я тут же устыдился своих непомерных притязаний и молча ретировался. Рядом расположилось здание налоговой инспекции, туда я отнес еще одну тысячу рублей – налог на транспортное средство – и облегченно вздохнул. Ну, вот, всего за две тысячи мне позволяют еще год беспрепятственно наслаждаться ездой по российским дорогам, а ведь могли содрать и пять, и десять тысяч, однако рэкетирам от законодательства присущи подлинный гуманизм и человеколюбие. Растроганно высказав про себя в их адрес несколько теплых слов, я смахнул слезу умиления и направился в прокуратуру. Районный прокурор, худощавый блондин лет сорока, среднего роста, с военной выправкой, принял меня после недолгого ожидания в приемной, предложил стул и начал читать поданное мной заявление. Заявление было коротким, читал его прокурор долго, бросая на меня беспокойные взгляды, затем встал, проверил, плотно ли закрыта дверь, снова сел за стол и еще раз перечитал, после чего обратился ко мне:

- А Вы не состоите на учете у психиатра?

- Нет, - я позволил себе невесело усмехнуться, что-то тема психиатрии стала часто повторяться.

Прокурор внимательно меня осмотрел и, кажется, поверил в мою вменяемость, однако с беспокойством задержал взгляд на пакете в моих руках – понятно, все сейчас боятся террористов.

- Вы совершенно уверены в том, что здесь написали?

- Абсолютно. Если бы не был уверен, я бы к Вам не пришел.

- Вы просите привлечь жену к ответственности за растление малолетних. А по какой статье?

- Полагаю, выбор статьи – это Ваша прерогатива, - несколько неуверенно произнес я.

Мой собеседник достал с полки уголовный кодекс, быстро нашел нужное место:

- Статья о растлении малолетних касается лиц, не достигших шестнадцатилетнего возраста. Как явствует из Вашего заявления, сыну уже исполнилось шестнадцать и на него данная статья не распространяется.

Я растерялся:

- Как же так? Всегда было растление – до восемнадцати лет…

- Это было раньше. Сейчас наши законодатели снизили возраст до шестнадцати, отстаете от жизни.

Я посмотрел на прокурора с интересом. Он почти мой ровесник, серьезен, как и подобает на столь важной должности, на зажравшегося чинушу не похож. Неужели и для него все это в порядке вещей?

Он понял мой взгляд:

- Да нет, не думайте, что мне нравится такой расклад. Куда мы придем с такими порядками, один бог ведает. Но мое дело – блюсти закон, а он таков, какой есть. Я мог бы возбудить уголовное дело в случае совершения Вашей женой насильственных действий против сына, однако, как я понимаю, о насилии здесь речи не идет?

- Нет, не идет. Я, конечно, не знаю, как там обстояло дело, но, скорее всего, по обоюдному согласию. А как же инцест? За это ведь тоже есть статья?

- Была. Сейчас такой статьи в УК нет.

Его слова меня ошеломили. Значит, действительно, я даже не заметил, что живу уже в совершенно другом мире, где скотство в законе. Но неужели она и здесь все просчитала? Получается, она, прежде чем лезть в постель к пацану, проштудировала законы, отсюда и ее спокойная уверенность в безнаказанности. Как же я недооценил эту тварь!

В голосе моем теперь явственно звучала безнадежность:

- Значит, законы против этой скотины бессильны? Что же, мне остается только убить ее?

- Убийством Вы не вернете детей, а лишь обеспечите себе долгое безбедное существование на казенных харчах. – Прокурорский взгляд вдруг просветлел, стал почти веселым. – Кстати об убийстве, я наконец-то вспомнил, откуда мне знакома Ваша фамилия. Пару недель назад против Вас было возбуждено уголовное дело в связи с избиением и угрозой убийства, не так ли? Кого Вы там грозились убить? Сына, что ли?

Он с довольным видом откинулся в кресле – профессиональная память не подвела матерого чекиста, на меня его благодушие подействовало, как красная тряпка на быка.

- Да никого я не собирался убивать! И угроз никаких не было! Ударил пацана несколько раз и телефон отобрал, а они только того и ждали, кинулись сдавать меня на нары. Эта парочка давно искала способ от меня избавиться, а тут – такой случай, сам подставился.

- Не кипятитесь, - прокурор вновь обрел надлежащую строгость. – Я все понимаю, но факты остаются фактами. Вы можете подать иск о лишении супруги родительских прав, но отцу, избивающему детей, суд их не отдаст, остается только детдом. Вас устраивает такой расклад?

Я представил своих девочек в детском доме, по спине пробежали мурашки.

- Нет, такого я своим детям не желаю. Неужели нет никакого выхода?

- Не бывает отчаянных положений, бывают отчаявшиеся люди, - надзирательно продекламировал страж закона.

Видя, что разговор окончен, я встал со стула:

- что ж, спасибо и на этом. До свидания.

- Всего хорошего, - довольно приветливо напутствовал меня прокурор. Я же не видел впереди ничего хорошего.

Дата добавления: 2015-08-10