Глава 2. К отделению милиции подъехали уже в темноте, капитан лихо загнал «Ниву» на стоянку и

19 июня 2006 года

К отделению милиции подъехали уже в темноте, капитан лихо загнал «Ниву» на стоянку и провёл меня в дежурку. Дежурный, в чине майора и изрядном подпитии, видимо, для бодрого несения службы, довольно уверенно прохаживался от стены к стене и делился своим мнением о «кухонных боксёрах», выказывая недюжинные познания в избитом милицейском юморе. Странно, когда он успел дослужиться до майора? Кажется, ещё совсем недавно он носил погоны лейтенанта и привлекался к суду за убийство жены, а теперь – уже майор, и, видимо, без всякой судимости. Чудны дела твои, Господи!

Капитан устроился за столом и начал составлять протокол, а майор заставил меня вывернуть карманы, разложил их содержимое на столе и начал тщательно переписывать, с заметным усилием стараясь придать строчкам читаемый вид. Дойдя до денег, удивился величине суммы, скрупулёзно пересчитал всё до копейки и занёс в опись, бравируя милицейской честностью. Что ж, товар по нынешним временам дефицитный, и майору есть, чем гордиться, однако, я с грустью смотрел на свои кровные, не особенно надеясь увидеться с ними вновь.

Наконец, все формальности были соблюдены, и молоденький сержант препроводил меня в камеру, коротко растолковав правила внутреннего распорядка и назначения параши в углу. За спиной зловеще лязгнули засовы, я закурил – майор, добрая душа, разрешил оставить при себе сигареты и спички – и огляделся. Посредине камеры стол и две скамейки, привинченные к полу, у противоположных стен - пара двухэтажных нар, одни нары оказались заняты, на них покоилось нечто оборванное, измазанное глиной, неимоверно храпящее и, судя по всему, в стельку пьяное. Я докурил, воспользовался услугами совмещённого со спальней санузла в виде параши и улёгся на свободные нары.

Ложе оказалось весьма жёстким, в молодые годы мне доводилось много времени проводить в палатках на подобных сооружениях, однако спать на голых досках как-то не приходилось. Особенно неудобно было голове, повертевшись так и этак, я снял куртку, свернул её и положил под голову, это слегка уменьшило дискомфорт, но сна не было ни в одном глазу, рой беспокойных мыслей бился в голове. Как случилось, что я оказался на нарах? Кажется, Сократ говорил, что во всех своих несчастьях человек виноват сам. Так в чём же моя вина? Память навязчиво возвращала к недавнему прошлому.

Январь 2006 года.

Снегопад не прекращался весь день, к вечеру снега навалило сантиметров тридцать. После работы я позвал дочерей, мы втроём взяли лопаты и принялись расчищать дорожки к дровнику, гаражу, мастерской, бане. Уже почти стемнело, когда расчистка была закончена, мы полюбовались своей работой, обмели обувь и вошли в домашнее тепло. Щёки у девочек раскраснелись, глаза сияли, приятно было на них смотреть. Неужели и из них вырастут стервы-бабы?

После ужина я прошёл в зал, включил телевизор – опять шутки юмора, выключил, громко спросил:

- Девки, вы уроки сделали?

- Сделали, сделали,- дружно отозвались звонкие голоса.

- Ну, давайте в преферанс сыграем.

Прибежали дочки, расставили стол и стулья. Младшая начала старательно расчерчивать бумагу для записей игры, получилось у неё не особенно аккуратно, я подправил огрехи, старшая начала сдавать карты.

Играть я их научил недавно, девчонки на удивление быстро усвоили все правила игры, а младшая просто поражала своими успехами, порой обыгрывая даже меня. Как опытный игрок, она вполне реально оценивала свою карту, вероятность хорошего прикупа, когда надо пасовала, но если играла, то закладывалась там, где необходимо, и очень редко оставалась без взятки. У старшей это получалось хуже, хотя её способности я оценивал выше, и в школе ей всё давалось легко. Что ж, видимо, «есть свой талант у каждого». Игра шла своим чередом, мне карта не шла, приходилось пасовать и набирать очки на вистах, младшей везло, играла то семь, то восемь, и всегда успешно.

Из своей комнаты вышел сын, подошёл к нам.

- Пап, мне нужен телефончик.

Тон требовательный, глаза блуждают по полу, во всей физиономии что-то неуловимо глумливое. Я прервал игру.

- Зачем он тебе?

- Люди говорят,- процитировал он рекламный ролик.

- Попугаи тоже говорят,- я начал раздражаться.

- Тебе-то есть что сказать?

- Есть,- досадливо поморщился сын.

- Ну, что ж, какие проблемы? Если есть что сказать – говори, мы слушаем. Он молча смотрел в пол.

- Что ты молчишь? У тебя ведь уйма умных мыслей, о которых надо поведать миру, излагай. Или без телефона их нельзя высказать?

Сын, наконец, поднял на меня озлобленный взгляд:

- Ты ерунду городишь,- повернулся и ушёл в свою комнату.

Я опешил. Если шестнадцатилетний пацан делает отцу такие заявления, дальше уже идти некуда. Или сейчас это обычное дело? Закономерный результат досужей болтовни о свободе, демократии, правах человека? Тривиальный конфликт отцов и детей? Промелькнула крылатая фраза о том, что выращивание детей - крайне неблагодарное занятие.

Я молча взял карты, пытаясь сосредоточиться на игре. Жена, до этого дремавшая на диване, зашевелилась, села и громко, чтобы слышал сын, забазлала:

- Не расстраивайся, сыночек, папа отстал от жизни, не понимает новых веяний, кроме своего топора да пилы ничего не знает. Будет тебе телефончик, не переживай.

Говоря жалостливо-сочувственным тоном, она злобно смотрела на меня, отчего мне стало весело, даже рассмеялся, потом твёрдо сказал:

- Никакого телефона у него не будет.

Жена, по-прежнему буравя меня злым взглядом, сменила тон на возмущённый, обращаясь уже ко мне:

- Надо шагать в ногу со временем! У всех его одноклассников есть телефоны, у них отцы думают о детях, стараются, чтобы дети не были белыми воронами. И телефоны, и компьютеры покупают. А у нас, - в этом месте её голос возвысился до особо пафосных нот,- папа всё на пиво тратит, а дети пусть ходят как зря, лишь бы папе было хорошо.

- Папа нам из пивных бутылок плотик сделает,- донёсся через дверь саркастический голос сына. Дочки слушали с невозмутимым видом, но, я чувствовал, их симпатии на стороне матери. Передо мной разворачивалась наглядная иллюстрация преимущества популизма перед реализмом. Многократно слышанные мной тирады жены лучше пропускать мимо ушей, но, посмотрев на девчонок, я решил ответить:

- С этим паршивым временем я не то, что в ногу, в одном направлении идти не собираюсь. Одноклассники его бесятся с жиру, у них, поди, оба родителя работают, а у нас калека пузо вылёживает целыми днями, палец о палец не ударит, ещё и недовольна, что-то гундосит! Что ж, мне теперь и пива после бани не выпить? Может и жрать перестать?

Злость как-то сразу прошла, на душе стало мерзко. Зачем я ввязался в эту свару? Кому я говорю? Эти твари знают только своё «хочу», подай им красивую жизнь! И «подать» должен я, почему-то всегда должен, всю жизнь вкалываю и всё время должен. Может, собрать манатки, закинуть в «москвичонок» и уехать к чёртовой матери? И живите вы, как хотите, хоть обвешайтесь мобильниками... Я посмотрел на дочерей и понял, что никуда я не уеду, придётся мучиться дальше.

- Ну, что, девки, чья очередь сдавать?

Мы продолжили игру.

Глава 3

19 июня 2006 года.

В грубую реальность меня вернул громкий лязг засовов. Чёрт, да что же им не спится? Ни сна, ни отдыха измученной душе.

На пороге стоял давешний сержантик:

- Вставай, пойдём, прогуляемся.

-Для вечерней прогулки вроде бы поздновато,- я нехотя поднялся, надел куртку.- Что ещё за гулянья?

- Пошли, там расскажу.

Короткая, июньская ночь уже заканчивалась, небо на востоке заметно посветлело, в предрассветных сумерках мы с сержантом шли по гулкой пустынной улице, и он разъяснял мне задачу. Оказывается, како-то сержантов кореш на днях демобилизовался и, как водится, накушался до положения риз. Приятели решили, что ему плохо, и вызвали «скорую помощь», которая отвезла его в больницу; там врачи, сами до этого изрядно принявшие на грудь, долго пытались его реанимировать, пока, наконец, не разобрались, что к чему. Осерчав, славные последователи Гиппократа выбросили бесчувственное тело на улицу, оставив его реанимироваться под ночной прохладой, сержант же, движимый дружескими чувствами, хотел затащить его под крышу, однако пачкать свои руки о пьяного ему, что называется, «в падлу», да и Дзержинский завещал ему иметь чистые руки, поэтому для перетаскивания тела он решил использовать арестанта, то бишь меня.

По уяснении задачи первой моей мыслью было популярно объяснить юному ментяре, где я видел его самого с корешами и всех его родственников до седьмого колена, однако благоразумие возобладало, сержантик этот может устроить мне не одну пакость, да и спать всё равно не хочется, чёрт с ним, всё же какое-то развлечение.

Тем временем мы подошли к больнице. Под раскидистой липой лежало нечто бесформенное, а рядом стоял ещё один сержантик, почти точная копия моего. Вишь ты, они уже и пост здесь организовали! Не имей сто рублей, а имей сто друзей, желательно в милиции. Эх, почему у меня нет друзей в органах?

«А где же они у тебя есть?»- ехидно спросил внутренний голос. Не хочется признавать, но он прав, друзей у меня действительно нет, мои друзья остались в далёком школьном и институтском прошлом, потом судьба и распределение разбросали нас по разным концам страны, встретиться не получалось, переписка постепенно заглохла. А хотел бы я сейчас снова с ними встретиться? Не знаю, вряд ли. Не хочется новых разочарований, а они неизбежны, время никого не делает лучше...

- Не спи, замёрзнешь,- вернул меня к действительности сержант, протягивая упакованные резиновые перчатки. Эстет хренов! Я кое-как напялил перчатки и подошёл к лежащему на земле объекту. Даже в неверном предутреннем свете вид у парня был весьма плачевный. Джинсу, футболку и руки покрывала корка грязи, перемешанной с кровью, на лице – ссадины, левое запястье исполосовано свежими порезами - оказывается, он ещё и вены себе вскрывал. Этот способ суицида вообще весьма популярен среди нынешней молодёжи, как парней, так и девиц, не раз мне приходилось видеть, как в пьяной истерике они хватают бутылочные осколки и начинают портить себе шкуру, до вен обычно не добираются, но сочувствия и внимания окружающих достигают.

С трудом мне удалось привести обмякшее тело в вертикальное положение, парень начал подавать признаки жизни, открыл глаза и что-то пробормотал. Сержант пытался растолковать ему смысл наших манипуляций и, кажется, преуспел, парень сделал несколько нетвёрдых шагов в указанном направлении, я держал его под мышки, стараясь минимизировать наши соприкосновения. Таким способом, с частыми остановками, под ободряющие увещевания сержанта, мы прошли около пятидесяти метров, после чего силы покинули парня, да и я весь уже был в поту. Уложив тело на траву, перевёл дух, вытер со лба пот и закурил.

- Пусть передохнёт немного.- Санкционировал сержант и тоже полез за сигаретами. Покурили, поболтали о тяготах милицейской службы, тело у наших ног похрапывало и постанывало, набираясь сил для нового рывка.

- Ну, окрысились.- Скомандовал сержант, затушив окурок, я вздохнул и снова натянул перчатки. Мои попытки поднять его на ноги не встретили у парня ни малейшего понимания, он категорически не хотел двигаться и висел на моих руках подобно мешку с экскрементами. С неимоверным трудом протащив его метров десять, я прислонил тело к стене магазина.

- Всё, больше не могу.

Сержант начал связываться по рации с дежурным, они долго обсуждали проблему, наконец, видимо, нашли решение.

- Ладно, пусть лежит тут, к утру очухается. Пойдём в отделение.

Я бросил перчатки в урну и пошёл за командиром. Опять за спиной лязгнули засовы, нары за прошедшие час-полтора не стали мягче, спать не хотелось совершенно, и мыслями я вновь вернулся в прошедшую зиму.

Февраль 2006 года

Мы ожидали гостей, вместе с дочками выдвинули стол на середину комнаты, расставили стулья, тарелки, закуски. Часы уже показывали первый час ночи, скоро должны подъехать.

Жена с сыном поехали встречать гостей к поезду. Приезжали наши давние приятели, муж с женой, с которыми мы не виделись уже четырнадцать лет. Они по-прежнему жили и работали в Якутии, в европейскую часть России выбирались очень редко, общение происходило лишь по телефону да в письмах. Наконец на крыльце послышался топот, двери распахнулись, и в клубах морозного пара шумно ввалилась компания, сразу стало тесно, начались приветствия, объятия, осмотры.

- Да, постарел, поседел,- критически разглядывал меня приятель.- Но ещё ничего, выглядишь нормально.

- Ну, ты тоже не помолодел. Где твоя рыжая шевелюра? Где бородёнка?

Голова гостя сияла обширной лысиной в обрамлении седого пушка.

- Шевелюра меня покинула, а с бородой сам расстался, уж больно страшная стала, серо-рыже-белая.

- Зато супруга твоя всё молодеет,- я обернулся к гостье.- А боевая раскраска - совсем как у шестнадцатилетней.

- «Кубинская ночь» называется, - жеманно ответила та.- Ничего не понимаешь в косметике.

- Да, тут я пас. Но есть ещё вещи, в которых я кое-что понимаю. Прошу к столу.

Начали размещаться за столом, приятель полез в сумки, начал доставать ананасы, икру, салями, в придачу к стоявшей на столе батарее прибавились ещё четыре бутылки «Путинки». Да, вечер перестаёт быть томным, печени придётся сегодня несладко.

Выпили за встречу, потянулись к закускам.

- Наш завкафедрой говорил: «Между первой и второй не дышат»,- я уже наполнял рюмки.

И застолье покатилось накатанной колеёй, после второй бутылки нахлынули воспоминания о геологическом прошлом. Были тут и переправы через бурные таёжные реки, и десятикилограммовые пойманные таймени, и встречи с медведями, и шестидесятиградусные морозы, и мошкара и наводнения, и таёжные пожары. Я словно окунулся вновь в эту атмосферу, пахнуло дымком костра, молодостью, свободой. Мы тогда искали уран, грянула перестройка, разоружение, уран стал не нужен, начались бестолковые реорганизации. Зарплата не поспевала за инфляцией, надежда получить жильё улетучилась, перспектива мотаться всю жизнь по общагам, как некоторые из коллег, меня никак не устраивала. Поразмыслив, я собрал нехитрый скарб и уехал на родину, работы я не боялся, если страна не нуждается в моей головёнке, буду зарабатывать на хлеб руками.

Нашёл леспромхоз с пустующими домами и начал валить лес. У приятеля к тому времени уже была квартира, он по-прежнему работал геологом, только уже в частной артели, искал россыпное золото.

За разговорами время летело незаметно, ночь близилась к концу, да и запасы водки изрядно истощились. Расслабленный возлияниями, я лишь сейчас осознал, как мне не хватало все эти годы нормального человеческого общения, разговаривать с гегемонами я так и не научился, они лишь раздражали меня однообразием речей.

Постепенно с воспоминаний перешли на современность, гости рассказывали о своей вполне благополучной жизни, дети закончили институты, получают хорошую зарплату, перспективы.

-Ну, а у вас как жизнь?- спросил приятель. В тоне его я почувствовал неестественную лёгкость, осторожность, по всему видно, жена по дороге уже вдоволь нажаловалась на свою несчастную жизнь.

- Как видишь, живём потихоньку, хоромами не обзавелись, но на кусок хлеба хватает,- я старался держаться естественно, не выдавать подступавшее раздражение, усиленное алкоголем. Не рассказывать же им о проблемах с сыном, с женой, это мои проблемы и никого они не касаются, тем более что жена уже наверняка изложила им своё видение ситуации.

-Ну, что, нормально,- гость обвёл комнату помутневшим взглядом.- Это ты всё сам делал, своими руками?

-Кто же мне будет делать? Конечно, этими корявыми ручонками,- я показал ему ладони в обширных мозолях.

- А ведь в партии тебя считали самым умным,- вступила в разговор гостья. Жена сидела с равнодушным видом.

- Людям свойственно ошибаться,- я попытался отшутиться, однако собеседники были настроены серьёзно. Следующий вопрос я уже предвидел.

- Сын на кого собирается учиться?

- Пусть учится на кого хочет,- моё раздражение всё усиливалось.

- Как на кого хочет? А тебя это не касается, что ли? Ты должен обеспечить ему учёбу, вывести в люди, это же твой сын,- голос гостьи обрёл менторский тон. Учительница, директор школы, уж она точно знает, как надо жить.

- я ничего никому не должен. Сына я вырастил, он вполне самостоятельный, пусть поступает, как хочет. Чтобы прекратить этот тяжёлый разговор, я встал и вышел на кухню, нервно закурил. Приятель вышел вслед за мной:

-Нет, ты не прав. Мы обязаны обеспечить детям благополучную жизнь, дать образование...

Он пытается учить меня жизни. Умом приятель никогда не отличался, но мы бок о бок проработали довольно долго, хлебнули всякого, и порывать контакт со своей молодостью мне не хотелось. Я нисколько не завидовал его нынешнему относительному благополучию. В нашем геологическом посёлке в прежние времена ходило много разговоров о том, как его жена подстилалась под начальников разного ранга, добиваясь директорства в школе, трёхкомнатной квартиры в городе и прочих благ, он же спокойно вкалывал, делая вид, что ничего об этом не знает. Или действительно не знал? Да нет, этого быть не может, просто его такой расклад устраивал, а если и не устраивал – рыпаться он не мог себе позволить, привыкнув находиться под каблуком и на положении примака.

Высказывать ему всё это я, конечно, не собирался, не желая превращать нашу беседу в бабью перебранку в стиле «Дурак!» - «Сам дурак!».

Надо просто аккуратно завершить бесплодный разговор, ни его, ни мои взгляды на жизнь уже не изменятся, и трепать нервы друг другу впустую совершенно ни к чему.

- Скажи мне, что такое совесть?- прервал я его нравоучения.

-Совесть? Совесть – это... это... как тебе сказать...

- Совесть - это нравственная категория, позволяющая безошибочно отличать дурное от доброго.

- Ну и что?

- А то, что это самое главное, что мы должны передать детям. Без совести вырастает подонок, с образованием – подонок в квадрате. Ладно, пойдём лучше выпьем,- я затушил окурок и направился нетвёрдым шагом в зал, при моём появлении дамы прервали беседу, их взгляды обдали холодом. Я налил водку в рюмки, провозгласил:

- За прекрасных дам! Локоть выше эполета! – и опрокинул в себя водку.

- За сим позвольте откланяться. Спокойной ночи,- я неуверенно дошёл до печи, забрался по лестнице наверх и тут же заснул.

Проснулся уже за полдень с тяжёлой головой и сухостью во рту, осторожно слез с печи, с отвращением посмотрел в зеркало. Нет, для таких ночных бдений я уже не гожусь. Все уже встали и теперь фотографировались в зале. Не обольщаясь по поводу своей фотогеничности, я открыл холодильник, достал бутылку «Жигулёвского» и с наслаждением прильнул к горлышку.

Обед прошёл в незначительных разговорах; со мной держались подчёркнуто холодно. После обеда гости стали собирать вещи, готовиться к отъезду.

- Что, уже уезжаете? Спросил я.

- Да, утром самолёт, надо успеть,- приятель, теперь уже бывший, отводил глаза в сторону.

Равнодушно попрощались, жена ушла провожать гостей и дорисовывать для них последние штрихи к моему портрету, я же остался с бутылкой пива. Вот и оборвалась ещё одна связь с этим миром, а осталось этих связей – чтобы сосчитать, хватит пальцев на одной руке. Ни один не способен понять другого. Да и о каком взаимопонимании можно вести речь, я ведь сам ничего не понимал.

Дата добавления: 2015-08-10