К эстраде.

— Граждане, жандармы Пьетри перевооружены, они пресле­
дуют патриотов. Измена!

И оратор выхватил топор, скрытый под полой его сюртука. Он взмахивает им и кричит:

— К оружию! Поможем нашим братьям!

¹ Массоль (Леон), инженер. Впоследствии посвятил себя пастеровским исследованиям. Умер в декабре 1909 года членом Комитета Пастеровского Института и заведующим лабораторией по бактериологии при Женевском университете, создателем которой он является..

Толпа в смятении. Какой-то человек, ища выхода, ударяется головой в зеркало, которое принял за открытую дверь. Зеркало разбивается. Человек рычит от боли. Керосиновая лампа срывается со стены и падает. Смятение...

— Не удрать ли нам? — шепчет м н е на ухо Валлэс.

Мы уходим через артистический под'езд. Попадаем во двор, засаженный деревьями. Через пять минут мы возвращаемся. Зала пуста.

Человек с топором и был папаша Гайяр.

Гайяр сидит м е ж д у Норо и Кердеруа и молчит. Я рассматриваю его. В черной одежде, с гладким матовым лицом, он имеет вид церковного сторожа. Куда девался блестящий полковник, которым я любовался, когда он стоял на откосе здоровенной баррикады, воздвигнутой им при входе в улицу Риволи?

Я, как сейчас, вижу полковника, застегнутого в щегольской мундир и залитого ярким майским солнцем. Сюртук с красными отворотами, сбоку шпага. Револьвер, заткнутый за лакированный кушак. Золотые кисти темляка болтаются на бедре. Пять золо­тых галунов на рукавах и кепи. Блестящие сапоги. Сюртук с двой­ным рядом золоченых пуговиц. Фотография Гайяра является луч-ш и м источником д л я ознакомления с военными костюмами вели­кого парижского восстания.

Через несколько недель после его первого появления в Север­ном кафэ я снова встретил Гайяра. Он отпустид большую бороду, которую носил и раньше. С обнаженной головой и развевающейся по ветру гривой волос он шагал бодрой походкой с узелком в руке.

— К у д а ты?

— Я? Иду искать работы.

Папаша Гайяр, также как и Шардон, полковник и котель­щик, быстро вернулся к работе. Отличный сапожник, настоящий артист своего дела, он живо приобрел себе клиентуру. Одно время в в ы с ш е м обществе Женевы вошло в м о д у заказывать обувь у са­пожника-коммунара.

Не помню уж почему, папаша Гайяр оставил свою сапожную мастерскую и открыл в Каруже, около границы, маленькое заве­дение, которому дал название «Кафе Коммуны».

На углу одной улицы узкая зала с несколькими столиками и редкими посетителями, если не считать иностранцев, привлечен­ных парижскими газетами. Англичане и американцы, которые приезжали в Каруж с женевским трамваем поглядеть на папашу Гайяра, готовились увидеть там главарей Коммуны, утоляющих свою жажду стаканами крови или, по меньшей мере, обдумываю­щих ужасные заговоры. Их ожидало полное разочарование. Един­ственной достопримечательностью «Кафе Коммуны» б ы л и разве-'297

шанные по стенам залы многочисленные фотографии, изображав­шие, само собою разумеется, воздвигнутые папашей Гайяром бар­рикады. Посредине висел портрет старого баррикадиста, изобра­женного во весь рост кистью его сына. Это было все.

Когда в начале 1873 года я покинул Женеву, чтобы пересе­литься в Альторф, я с о в с е м потерял из в и д у папашу Гайяра. М н е суждено было снова встретиться с н и м только много лет спустя.

Однажды—это было лет двенадцать тому назад—я зашел в Ра­тушу повидать моего друга Калле, тоже бывшего коммунара. Калле б ы л в то время управляющим коммунальными домами. Раз­говор коснулся папаши Гайяра.

— Хочешь повидать его? — спросил меня Калле.

— Почему бы и нет.

— Н у, так ступай на п л о щ а д ь d e s Petits-Peres № 2 П о с т у ч и в окошко швейцарской. Папаша Гайяр откроет тебе.

Состарившись, Гайяр, не имея за душой ни гроша, выхлопотал себе место швейцара в одном из здании, принадлежащих городу Парижу. Это Калле назначил его сюда.

Я стал навещать папашу Гайяра. Каждый раз, когда я прохо­дил мимо него в хорошую погоду, я облокачивался на решетку широкого окна, за которым он неустанно колотил по подошве.

В последний раз я встретил его на набережной. Он шел впе­реди меня, прямой, сухой, с совершенно белой головой, по обыкно­вению обнаженной, раскачивая в левой руке черный пакет, ве­роятно сапоги, которые он нес сдавать. Я обогнул его, но он меня не заметил. Я хлопнул его по плечу.

— Ну, к а к дела?

— В и д и ш ь ли, — печально ответил мне старый товарищ по борьбе, — я старею (ему было больше восьмидесяти лет) и уже не вижу хорошенько.

Я взглянул на него. Зрачки его были бесцветны и словно пусты. Мы прошли вместе шагов пятьдесят.

— Н у, пока-
Несколько дней спустя, открывая «Temps», я нашел некролог

старого баррикадиста. Папаша Гайяр угас в почтенном возрасте восьмидесяти четырех лет, оставив, как мне передавали, сына, еще совсем молодого, которого он окрестил Жан-Полем, в честь своего учителя Друга Народа.

Ирония судьбы- Гайяр—революционер, поклонник Марата, не утративший п ы л а до самых последних дней, носил имя Наполеона.

Дата добавления: 2015-08-10