Глава 8.Ненужная правда.Прощай,надежда.Борьба правды и лжи.

POV Том.
Весь день я как на иголках. Как натянутая струна моей гитары: ещё чуть-чуть и я просто порвусь. С треском и протяжным, немелодичным звуком, предвещающим окончательную потерю.
Все эти 5 лет я жаждал узнать правду о своем брате, я искал ответы на вопросы, пытался найти нить, которая привела бы меня к причинам поступка Чарли. Я обманывался в своих ожиданиях, разочаровывался, не находя то, что искал. А теперь эта новость от чужака появилась так внезапно и представлялась мне слишком легкой для правды.
Наверное, я самый настоящий трус. Я ищу ответов, но когда их нахожу – бегу. Куда глаза глядят. Возможно, я вру самому себе. Возможно, я не хочу знать никакой правды.
Кто знает, какая она – эта правда? Мне будет от неё лучше или хуже? А что если я виноват в его смерти? Как мне жить с этим? Но что хуже: как мне существовать с той мыслью, что я мог ему помочь, но не сделал этого? Не заметил ни единого намека на самоубийство, да даже на депрессию. Какой я брат после этого?
Множество вопросов копошились в моей голове. И когда на часах было 16:00, а я скурил добрых пол пачки сигарет, так и не решив ни одной задачи, не найдя ни одного ответа – я начал собираться на встречу. А что мне оставалось? Впервые адекватная мысль пронеслась в моей голове: «Лучше ужасная правда, чем неведение».
Я избавился от собравшейся горки окурков и пошел переодеться во что-то, что не пахло Sovereign.
***
Я заявился на полчаса раньше назначенного времени. Сев за столик у окна, я хотел снова закурить, но официант вежливо указал мне на надпись «No smocking». Я досадно вздохнул, не зная, чем себя занять и как успокоить нервы, а их комок уже рвался наружу, предвещая истерику.
Поспешно схватив со стола зубочистку, я принялся нещадно её грызть.
Кто придет и что он мне скажет?
И что я должен ответить этому человеку? «Спасибо»? Да с чего вдруг? Почему я должен благодарить человека, который помог Чарли отвернуться от меня?
И что мне, черт возьми, сделать, чтобы успокоить эти гр*банные нервы?!
-Вы Томас Каулитц? – раздался голос слева. Я обернулся со страхом, смешанным с надеждой и радостью. Но это оказался всего лишь официант, который минуту назад попросил меня не курить. Но на этот раз в руках у него был какой-то конверт.
-По крайне мере по паспорту, - неудачно отшутился я. –А что такое?
-Меня попросили передать это вам, - официант протянул мне конверт и молча удалился. Я тупо уставился на подчерк Чарли, которым было выведено на конверте имя «Гвен». На миг я словно слетел с катушек. Решил, что Чарли не умер, а вся эта история с самоубийством – была шуткой и фарсом.
Конечно же, ему это нужно было для того, чтобы отвязаться от фанатов, назойливых папарацци и Астора. А сейчас он решил подключить и меня к своей игре в незнакомца.
Эти мысли пришли к еще более безумному умозаключению: тот голос, что звонил мне вчера – был голосом Чарли, просто немного измененным. Отредактированным.
-Чарли…- шепнул я, погладив конверт с его лицевой стороны. Наверное, это выглядело ненормально и глупо. Но беспочвенная вера и надежда вгрызлись мне в мозг. Сейчас никто не в силах бы был переубедить меня в обратном.
Я заставил себя оторвать взгляд от письма и круто завертел головой, рассматривая собравшихся. Пытаясь отыскать того, кто оставил мне это послание. Но естественно не увидел никого, кто был бы мне знаком.
Вернувшись к конверту, я всё-таки позволил вынуть себе письмо из него. Вместе с письмом на стол выпала еще одна бумажка с какой-то печатью. Её я отложил на потом и решил начать с письма.
Меня так трясло, что любой человек, увидевший меня, мог бы предположить, что у меня болезнь Паркинсона.
В отличие от моей записки, на которой уже грозились появиться дырки, это письмо, казалось, читали лишь пару раз.
«Гвен…» - так начиналось письмо. Ни приветствий, ни каких-либо иных пожеланий. И это разозлило меня. Неужели этот самый Гвен и мой брат были настолько близки, что не нуждались даже в таких формальностях, как приветствие?
«Я не могу больше писать песни. И если поначалу я думал, что это временное явление, то теперь я просто отчаялся. Особенно, когда Том смотрит на меня такими честными глазами и не понимает, отчего я прекратил писать. Мне ведь всегда было о чем писать, я даже не задумывался об этом и принимал сочинительство, как обыденность. Это единственное, что я умею делать в этой жизни. И мне никогда не казалось это жалким, пока я не лишился этого. Теперь я просто пустышка. Без цели в жизни. Без стимулов и амбиций. Я до сих пор кляну себя за то, что позволил себе сходить к доктору Роуцегу. Ты спрашивал меня про результаты анализов, но я думаю, уже итак всё понял после прочтения моих жалоб. У меня действительно рак мозга. Представь, какая-то сволочь размером с грецкий орех рушит все мои мечты и мою жизнь.
Я не могу так жить, Гвен: ожидая своей смерти. Я не желаю с облечением выдыхать воздух из легких каждый раз, когда просыпаюсь и благодарить за это кого-то свыше. Я не буду разлагаться на глазах у публики, и выглядеть жалким. Ты ведь знаешь, как я ненавижу жалость и сочувствие.
Но Том…я и представить не могу, через что он пройдет, если узнает о мыслях, копошащихся сейчас в моей голове. Но ведь ему будет намного тяжелее, если я буду умирать тяжело и мучительно. Я знаю это. У него большое сердце, несмотря на то, что он всячески это скрывает…а я должен нести эту ношу сам и умереть вместе с ней.
Пускай он ничего не узнает, Гвен. Я прошу тебя. Ты отговаривал меня от всего этого, но всё же согласился с тем, что выбор будет за мной. Ты сам сказал, что я упрям и переубеждать меня – пустая трата времени. И не забудь, ты дал мне обещание, что сделаешь всё, о чем бы я тебя не попросил. Вот я и сказал тебе о моей просьбе: скрой от моего брата эту историю. Он всегда считал, что я сильный, пусть и дальше так считает. Пусть я не буду позорным пятном в его душе и сердце…»
Надежда исчезла также быстро и бесследно, как пар, идущий от горячей чашки чая. Вера рухнула, не имея под собой даже тонкого фундамента.
Все чувства разом отключились, стоило мне прочитать письмо, адресованное моим братом какому-то Гвену. Я впервые боялся хоть что-то ощутить. Хоть крупицу какой-то эмоции. Казалось, что все эти годы во мне копился шар из стеклянных осколков и стоит мне только его потревожить – ожидай взрыва. И этими осколками заденет всех, не только меня.
Ни боли, ни сожаления, ни злости. Я просто ничто и никто сейчас. Робот, запрограммированный на бесчувствие, некто мне незнакомый.
Скрыть от меня? Серьезно? Тебя моё большое сердце беспокоило? Много ли ты о нём думал, братец, когда глотал таблетки? Волновался ли ты обо мне, когда в твоей грудной клетке отбивались последние глухие удары? Да ни черта подобного! Всё, о чём ты думал – это о том, чтобы не пострадать самому. Эгоист чертов…как ты мог так поступить со мной?!
Несмотря на повышенные тона в моей голове, я на удивление спокойно отложил письмо и потер переносицу, но тут заметил приписку почерком иным, нежели у моего брата.
«P.S.Не ищи меня, Том. Я бы никогда не показал тебе это письмо, если не одно но. Я не знаю, почему молчал все эти 5 лет. Наверное, не мог смириться с тем, что Чарли умер просто так. Держался его обещания, но это слишком большой груз для меня. Посмотри то, что приложено к письму, и ты всё поймешь. Мне так жаль. Я тоже любил твоего брата…надеюсь, он знал это. Гвен.»
Почерк был размашист и неаккуратен. Словно насмешкой над округлыми и ровными буквами Чарли. Словно насмешкой надо мной.
Я наспех сложил письмо в несколько раз и убрал в карман. Наконец, я дошел до другой бумаги. Она была с печатью и начиналась весьма официально: «Уважаемый, Чарльз Каулитц…».
«Как же ты ненавидел, когда тебя называли Чарльзом» - злорадно подумал я.
«Больница «Чаптэн» приносит свои извинения за поставленный вам ранее диагноз: рак мозга. Наша новая медсестра перепутала ваши анализы с другим пациентом, отчего и произошла вся эта неразбериха. Конечно же, за подобную оплошность она была уволена.
Настоящие анализы говорят о том, что вашему здоровью ничего не угрожает, кроме последствий от переутомления: мигрень, бессонница и т.д. и т.п.
Мы поймем, если вы захотите пройти повторные анализы у нас или же в иной клинике. Если у вас возникнут какие-то вопросы – будем рады ответить. С наилучшими пожеланиями, доктор Джереми Роуцег.»
Письмо было датировано следующим днем после смерти брата.
На эту официальную записку, напечатанную на сером листе бумаге, я отреагировал куда более остро, чем на предыдущую. То, чего я так боялся, вырвалось наружу. Меня заполнило отчаяние, боль и что-то еще, очень похожее на ярость.
Ты умер зря…совершенно зря.
Я буквально разрывался, не зная, куда мне сначала поехать: в дом, где жил брат, на кладбище или (эта мысль появилась внезапно и немногим меня удивила) к Чендлеру. Впервые об этом мне хотелось поговорить со своим психологом, выплеснуть наружу то, что я, наконец, ощутил. Словно камень на меня давило бессилие. Я ничем не смог помочь своему брату, а ничем и не нужно было. Всё это так глупо. Я искал причины его самоубийства, а это был всего лишь рак, чертов ложный рак!
Первым делом я ушел из кафе, где сидел, потому что уже стал замечать недовольные и пугливые взгляды посетителей. Наверное, они видели в моем лице нечто такое, что на уровне инстинкта заставляло их бояться меня.
За руль я решил не садиться, так как в мом состоянии – это было бы наиглупейшей идеей.
Вместо этого я дождался нужный автобус и поехал прямиком в офис Чендлера. Я не знал, свободен ли он сейчас, но был уверен, что для меня док найдет время.
***
Так и получилось. Завидев мой взгляд сумасшедшего человека, готового на всё, Чендлер тут же попросил извинений у своей нынешней посетительницы и уделил время мне.
-Позвони миссис Эриксон, Лиз. Скажи, что сегодня наш сеанс откладывается, - обернулся к своей секретарше док, и, получив от неё утвердительный кивок, зашел вслед за мной в кабинет.
-Что случилось? – спросил Чендлер, привычным жестом указывая на диван. Я ничего не ответил, а просто кинул все письма ему на стол.
Я сел на предложенное мне место, пока Чендлер пробегал глазами всё написанное, откладывая одну за одной записки. Я уперся локтями в колени и с силой сжал свою голову. Будто пытался удержать всё то, что бушевало во мне. А внутри сквозила самая настоящая буря…шторм, по сравнению с которым ураган Сэнди был легким ветерком. Этот шторм сносил всё на своём пути: двери к прошлому, дома сдержанности, города, построенные мной за эти 5 лет всеми возможными усилиями.
Подумать только: когда-то я мечтал заполучить пустоту, чтобы этот ураган смел всё на своём пути, оставив меня без ничего, но теперь я не хотел этого, я боялся…действительно боялся. Представляете, здоровенный парень 25 лет боится того, что даже не имеет физической оболочки.
Но почему? Почему я страшусь того, в чем видел исцеление?
-Я хочу найти этого доктора, - вдруг заявил я, порываясь встать, но Лорингтон мгновенно пересек комнату и остановился меня.
-Нет, - сказал, как отрезал.
-Почему?
-Во-первых, из-за Вас мне пришлось отказаться от пары пациентов, во-вторых, это не самая лучшая идея. И если Вы, Том, сядете на свое место, я объясню почему.
Я нетерпеливо вернулся обратно, а когда под моей тяжестью прохрустела кожа дивана, Чендлер стал ходить из угла в угол, скрестив руки на груди.
Я ждал, когда он начнет. Ждал, когда мне хоть кто-нибудь всё объяснит, потому что я не понимал ровным счетом ничего.
-Вы ведь хотели узнать, почему Чарли так поступил? – спросил док и, получив от меня утвердительный кивок продолжил. –Вы узнали. Больше не связывайтесь с прошлым, Том. Это ничего не решит и ничего не изменит.
-Но этот Роуцег должен получить по заслугам!
-Он не виноват в том, что Ваш брат такой чувствительный эгоист, - просто озвучил это Чендлер.
-Не смейте говорить так про Чарли! – взбунтовался я.
Одно дело, когда я обвиняю своего брата, а другое – когда это делают чужие люди. Те, кто совсем его не знал.
Но знал ли его я? Ведь если я так хорошо его понимал, то почему последним получил всю информацию? Почему я стал тем, кому Чарли, казалось, и не доверял вовсе?
-Да бросьте! Вы ведь и сами так думаете! Научитесь высказывать вслух то, что испытываете внутри себя.
-Все нормальные врачи учат самоконтролю, - хмыкнул я, больше не возражая. На самом деле, мне стало легче от того, что кто-то, помимо меня, тоже не считает поступок Чарли волей божьей.
-Но не я, - самодовольно усмехнулся Чендлер. – Именно поэтому все сложные пациенты закреплены за мной.
Мы некоторое время помолчали, и я ощущал на себе пристальный взгляд психотерапевта.
-Вы чего-то боитесь, Том?
-С чего вы взяли?
-Сейчас даже недипломированный специалист заметит панику в Ваших глазах, - заметил док.
Я сдался. В конце концов, я пришел к Чендлеру не для того, чтобы позлорадствовать или поиздеваться. Я хотел получить понятное мнение о моих поступках и действиях, которые собирался предпринять. И пока ответы я получал.
-Я боюсь почувствовать пустоту, - признался я, отчего-то устыдившись этого признания и отвернувшись к окну. За ним стояли сумерки, и шел мелкий дождь.
-Из-за чего же? Кажется, раньше вы мечтали о подобном…
Возможно, от того, что этот вопрос задал мне другой человек, возможно по причине разносортных мыслей, сменявшихся друг за другом, но в голове тут же промелькнул ответ, который я и озвучил:
-Из-за Билла…
-Из-за кого? – недоуменно переспросил Лорингтон.
Ага, док, не всё-то Вы знаете…
Я рассказал ему историю, связывавшую меня и Билла Трюмпера вот уже два или три месяца. Ничего не утаивая, даже той причины, по которой я познакомился с ним. Рассказал о каждой нашей встречи в таких мельчайших подробностях, о которых я до этого и сам не подозревал. А Чендлер молча меня слушал. Изредка кивая головой или выдавая что-то вроде «угу».
Я, наконец, понял, в чем заключается работа психотерапевта. Нужно слушать и не более того. Работа на тысячи долларов, которая не влечет за собой тяжкого труда.
Но правда ли то, что психотерапевты привязываются к своим пациентам? Возможно, им всё равно, как и всем остальным, только они за это получают определенную сумму денег. Наверное, если платить всем за то, чтобы выговориться, то люди станут хотя бы вслушиваться в твою историю. Проникнутся твоей проблемой, чтобы «угу» прозвучало там, где нужно. Может, мир от этого стал бы лучше? Чем так плоха платная консультация, а чем хороша бесплатная? Скорее всего, первая даже является лучшей.
Ведь это нормально, что люди хотят получить и свою выгоду? Мы привыкли так жить. А что получит человек от гнета чужих проблем, прибавленным к его собственным?
-Кажется, он Вам не безразличен, - подытожил Чендлер, заручившись, наконец, моей продолжительной паузой.
-Так и есть, - не стал отрицать я очевидного. Судя по всему, я смирился с тем, что Билл за столь короткое время стал неотъемлемой частью моей жизни.
-По правде говоря, я думаю, что скоро наши сеансы закончатся, - вдруг осторожно начал док, садясь напротив меня и сцепляя руки в замок.
-Серьезно?! – вышел я из себя, позволяя себе выговориться в еще большей мере, чем обычно. -Вы самый ужасный доктор! Все эти годы я был на удивление спокоен и сдержан. Я не выказал ничего, что могло бы трактоваться, как призыв о помощи, а сейчас, когда я на взводе, вы говорите, что хотите отказаться от наших сеансов?!
Меня удивлял подход Чендлера. Он был до нелепости абсурден. Будь я психологом, ни за что бы ни отпустил психа, вроде меня. Скорее всего, я бы даже использовал смирительную рубашку. Но этому хоть бы хны.
-Да, - спокойно ответил док. –Я дождался того, чего хотел. Вы открылись мне. Да и теперь о вас есть, кому позаботиться.
Он многозначительно мне подмигнул, отчего стало тошно. Я уже сто раз пожалел о том, что рассказал ему о Билле.
-Чего же Вы не ликуете? – засмеялся вдруг Чендлер.
А я и сам понятия не имел, почему не ликовал. Еще вчера я бы всё отдал за возможность не приходить сюда больше. Я и сейчас не горел особым желанием посещать психотерапевта. На этом диване я всегда ощущал себя так, словно мне было 10 лет или я являлся одинокой женщиной-кошатницей.
-Я не знаю, - честно признался я. –От того, что вы исчезнете из моей жизни мне не станет лучше. Как и хуже, конечно. Это неважно. Я только теперь понял, что неважно.
-А что же важно?
-То, что я хочу наладить кое-с-кем отношения, но мы оба потеряли доверие к людям и теперь сложно его восстановить.
-Так может, стоит сделать Вам первый шаг, раз Вы первый поняли, в чем проблема? Возможно, Билл сам не понимает в доверии ли проблема или просто боится себе в этом признаться, - Чендлер пожал плечами, словно давал совет своему другу. Он не давил своим мнением так, как это делают другие психологи, не говорил уверенно «делай то» или «делай это». Он предлагал, и сегодня это не раздражало меня. Напротив, я понял, что его способ работы – это не признак бесхарактерности, а признак правильного подхода. Какой совет мы воспримем охотнее: психолога или друга? Конечно, друга. Им и пытался быть Чендлер.
-Ох, я сомневаюсь, что этот парень вообще чего-то боится, - усмехнулся я.
-Так узнайте, - теперь уже настойчиво подначил меня док. –Разве не хочется узнать точно? Вы ведь любите находить ответы, так найдите и этот.
Он был прав. Я действительно хочу, чтобы Билл доверял мне. И чтобы я не был для него, таким же, как и все. Иначе я исчезну из его жизни рано или поздно, как и он из моей. Его память сотрет меня, Томаса Каулитца, из глубин его мыслей…И, на собственный ужас, это расстраивало меня куда больше эгоизма брата.
Но в тоже время я не хотел, чтобы Билл узнал: почему именно он был выбран мною в клубе. Не хотел, чтобы он знал о Чарли больше, чем знает сейчас. Но есть ли шанс, что я сохраню эту ложь навечно? Наверняка есть, но эта ложь будет пожирать меня до конца дней, ведь, по сути, я обманывал его. Он не поверит мне, что это было только поначалу. Не поверит, что я теперь я разглядел в нём совсем другого человека. И глупо надеяться, что я стану для него исключением.
В итоге я решил повременить и с правдой и с ложью. Я не стану видеться с ним, пока не сделаю выбор: в пользу правды или в пользу лжи. Но каким бы не был мой выбор, я ни за что не оставлю Билла. Потерять человека, в котором, спустя 5 лет кошмара и затворничества, нашел союзника и утешителя – добьет меня окончательно.
Я неравнодушен к этому парню и заставлю и его забыть о равнодушии. Чего бы мне это не стоило…
***
После разговора с Чендлером я направился в дом, в который моя нога не ступала с 17 июня 2007 года. После похорон.
Я не позволял никому ухаживать за домом. Всех, кто работал на этот дом – я выгнал со скандалом. Иногда, вспоминая это, меня мучает совесть. Никто не был виноват в смерти Чарли, но я винил абсолютно всех.
Так что внутри и снаружи дом оставался таким же, каким был при моем брате. Все вещи лежали на тех местах, где их оставили. А кровать и гусиная подушка в комнате брата еще хранили на себе отпечаток его тела.
Я прошелся по комнате, собирая пальцами пыль на столе. А её было немало. Фото, где мы с Чарли дурачились на наше 18-летие тоже покрылось изрядным её слоем.
-Какого ж хрена ты это сделал? – спросил я, поднося фото в рамке к своим глазам. –Почему ты мне, бл*дь, ничего не сказал?!
Я поставил рамку на место, пока моя ярость не заставила превратить её в кучу осколков, одним ударом разбив о пол.
Я вдруг вспомнил, как Чарли писал здесь свои песни. Он всегда знал заранее, какая будет мелодия и потому, подбирая текст, постоянно стучал ногой в такт. Кончик его карандаша был погрызен, а волосы напоминали прическу сумасшедшего. В дни, когда его посещало вдохновение, он мог не есть, не пить и даже не спать. На этой почве мы всегда с ним ругались. Но, естественно, он всё равно меня не слушал.
-Был ли я тебе действительно дорог так, как ты об этом говорил? – вновь спросил я у комнаты, обывателем которой мой брат уже перестал быть.
Мои мрачные мысли прервались внезапным звонком мобильного телефона. Я подумал, что это тот самый Гвен. Возможно, он передумал и решил объяснить мне всё более подробно.
Хотя, чего тут уже объяснять?
Скрывать нечего, я ждал не объяснений, а того, что могло бы оправдать брата в моих глазах. Почему-то ложный рак не произвел на меня должного впечатления. Кто знает, возможно, дело не в причине его поступка, а в том, с кем он этим поступком поделился?
Но звонил не Гвен, а Билл. Я тут же вспомнил о своем решении не поддерживать с ним связь, пока всё не взвешу все «за» и «против» в борьбе правды и лжи.
С трудом поборов желание ответить, я нажал на кнопку отключения и откинулся назад, разложившись поперек кровати.
Что заставило перестать меня волноваться о брате? Почему я, у которого недавно была практически истерика, теперь так спокоен? Дело в Чендлере или в том, что у меня, наконец, появилась какая-то цель в жизни? В том, что мне стал кто-то небезразличен впервые за долгое время?
Я не знаю…возможно, я просто бесчувственный чурбан, пытающийся убедить себя в обратном, с помощью слов…

Когда-нибудь я лишусь всех этих вопросов.
Когда-нибудь я буду знать всё наверняка, без «если» и «возможно».
Моя жизнь станет похожей на жизни людей, не обремененных проблемами важнее, чем «что мне купить в супермаркете?».
Когда-нибудь…я…

Дата добавления: 2015-07-20