Первый выпуск, Берлин, Франц Дункер, 1859 9 страница

Этот союз победил. Германия бросила Австрию на произвол судьбы. Между тем, австрий­ская армия дралась на ломбардской равнине с беззаветной храбростью, вызвавшей удивле­ние у ее врагов и восхищение у всех — но только не у готцев и их прихвостней. Ни плацпа-радная дрессировка, ни гарнизонная муштра, ни капральская палка не были в состоянии убить в немцах их неиссякаемую боеспособность. Несмотря на скудную экипировку и тяже­лое снаряжение, эти никогда не бывавшие под огнем неопытные войска держались, как вете­раны, против испытанных в боях, легко одетых и легко вооруженных французов, и только австрийское командование с его исключительной неспособностью и отсутствием единства могло допустить разгром таких войск. Но какой же это был разгром? Ни трофеев, ни знамен, почти совсем без пушек, почти без пленных; единственное захваченное врагом знамя было найдено на поле боя под грудой убитых, а нераненые пленные были итальянские или венгер­ские дезертиры. От рядового до майора австрийская армия покрыла себя славой, и слава эта почти

Ф. ЭНГЕЛЬС__________________________________ 598

исключительно принадлежит жителям немецкой Австрии. Итальянцев нельзя было исполь­зовать, и большая их часть была отстранена, венгры толпами сдавались в плен или были очень ненадежны, хорваты в этой кампании дрались гораздо хуже, чем обычно*. Жители не­мецкой Австрии могут с полным правом присвоить себе эту славу, хотя на них же в первую голову падает и позор за плохое командование.

Это командование было истинно староавстрийским. То, что не могла сделать бездарность одного Дыолаи, то довершило отсутствие единства в командовании, обусловленное наличи­ем камарильи и присутствием Франца-Иосифа. Дыолаи напал на Ломеллину и, очутившись в районе Касале—Алессандрии, немедленно остановился; все наступление окончилось неуда­чей. Французы беспрепятственно соединились с сардинцами. Чтобы во всей полноте проде­монстрировать свою беспомощность, Дыолаи приказывает произвести рекогносцировку у Монтебелло, словно заранее желая показать, что староавстрийский дух неуверенного нащу­пывания и тяжелого раздумья в военном командовании все еще жив, как во времена блажен­ной памяти гофкригсрата³⁷⁴. Он целиком предоставляет инициативу противнику. Свою ар­мию он распыляет от Пиаченцы до Ароны, чтобы, на излюбленный австрийский манер, везде иметь непосредственное прикрытие. Традиции Радецкого за какие-нибудь десять лет уже преданы забвению. Когда неприятель наступает у Палестро, отдельные австрийские бригады так медленно и разрозненно вступают в бой, что каждую из них выбивают с позиции еще до прихода другой. Когда же неприятель действительно предпринимает маневр, возможность которого придавала какой-то смысл всей позиции у Ломеллины — фланговый марш от Вер-челли на Боффалору, — когда, наконец, представился случай ударом на Новару парировать этот смелый маневр и использовать невыгодное положение противника, Дьюлаи теряет го­лову и бежит обратно через Тичино, чтобы, сделав крюк, преградить наступающему против­нику путь с фронта. Во время этого отступления 3 июня в 4 часа утра в главной квартире в Розате появляется Хесс. Возродившийся в Вороне гофкритсрат, по-видимому, усомнился в способностях Дьюлаи как раз в самый решительный момент. Теперь, таким образом, здесь оказалось два главнокомандующих. По предложению Хесса, все колонны были задержаны до тех пор, пока

* См. отчеты корреспондента «Times» из австрийского лагеря о сражении под Сольферино. При Кавриано старый фельдцейхмейстер Нугент, который участвовал в кампании в качестве добровольца, тщетно делал вся­ческие усилия, чтобы послать в бой несколько батальонов с Военной границы.

САВОЙЯ НИТТТТА И РЕЙН. — I__________________________ 599

Хесс не убедился, что момент для атаки на Новару упущен и что нужно предоставить собы­тия их естественному ходу. Между тем на это ушло почти пять часов, и движение войск бы­ло на это время приостановлено*. Войска прибывают к Мадженте на протяжении 4 июня разрозненными колоннами, голодные, усталые; они тем не менее дерутся прекрасно и с от­личным успехом, пока Мак-Магон, нарушая приказ идти от Турбиго прямым путем на Ми­лан, не сворачивает на Мадженту и не нападает на австрийский фланг. Тем временем подхо­дят остальные французские корпуса, австрийские же запаздывают, и сражение оказывается проигранным. Отступление австрийцев происходит так медленно, что под Меленьяно одну из их дивизий атакуют целых два французских армейских корпуса. Одна бригада удерживает этот пункт против шести французских бригад в течение нескольких часов и отступает лишь после того, как теряет свыше половины личного состава. Дьюлаи, наконец, смещают. Армия отступает от Мадженты по большой дуге, обходя Милан, и еще успевает (так мало думали о преследовании!) прийти на позиции у Кастильоне и Лонато раньше противника, который двигался по более короткой хорде. Сообщалось, будто эту позицию, которая была с давних пор тщательнейшим образом изучена австрийцами, Франц-Иосиф сам разыскал для своих войск. Факт тот, что она издавна входила в систему обороны четырехугольника крепостей и представляла отличную позицию для оборонительного сражения с контратаками. Здесь авст­рийская армия, наконец, соединилась с подкреплениями, подошедшими теперь или нахо­дившимися до этого времени в резерве. Но как только неприятель прибыл на другой берег Кьезе, снова раздался сигнал к отступлению, и армия отошла за Минчо. Едва эта операция была закончена, как австрийская армия снова перешла через ту же Минчо, чтобы отбить у неприятеля позицию, которую она ему только что добровольно уступила. В этом хаосе ordre, contre-ordre, desordre**, с уже сильно подорванным доверием к верховному командованию, австрийская армия вступает в бой под Сольферино. Это было беспорядочное взаимное ис­требление; о тактическом руководстве не было и речи ни с французской, ни с австрийской стороны. Неспособность, растерянность и боязнь ответственности в большей

См. объяснение капитана Блэкли, первого корреспондента «Times» в австрийском лагере, который сообща­ет об этом факте в своей газете. Дармштадтская «Allgemeine Militar-Zeitung»³⁷⁵ защищает Дьюлаи, объясняя пятичасовой перерыв в марше обстоятельством, которое по служебным соображениям не может быть оглаше­но, но которое, независимо от воли Дьюлаи, определило проигрыш сражения. Но Блэкли уже сообщил, в чем заключалось это обстоятельство.

" — приказа, контрприказа, беспорядка. Ред.

Ф. ЭНГЕЛЬС__________________________________ 600

степени у австрийских генералов, большая уверенность у французских бригадных и дивизи­онных начальников, природное превосходство французов в ведении боя в рассыпном строю и в населенных пунктах, доведенное до совершенства в Алжире, — в результате всего этого австрийцы в конце концов были прогнаны с поля боя. На этом кампания кончается, и кто же мог радоваться этому больше, чем бедный г-н Оргес, в обязанности которого входило на все лады расхваливать в аугсбургской «Allgemeine Zeitung» австрийское верховное командова­ние и объяснять его действия разумными стратегическими соображениями.

Луи-Наполеон был также совершенно удовлетворен. Тощая слава Мадженты и Сольфери-но все же превосходила ту, на которую он имел право рассчитывать, а среди фатальных че­тырех крепостей все-таки мог как-нибудь наступить момент, когда австрийцы не дали бы больше бить себя своим собственным генералам. К тому же провела мобилизацию Пруссия, и ни французская армия на Рейне, ни русские войска не были готовы к войне. Короче, идея свободной Италии до Адриатического моря была оставлена. Луи-Наполеон предложил мир, и был подписан Виллафранкский договор. Франция не приобрела ни одной пяди земли; ото­шедшую к ней Ломбардию она великодушно подарила Пьемонту; она вела войну за идею, как могла она думать о рейнской границе!

Между тем Центральная Италия временно присоединилась к Пьемонту, и североитальян­ское королевство представляло тогда довольно внушительную силу.

Прежние провинции на материке и остров

Сардиния с населением................................... 4 730 500 человек

Ломбардия, без Мантуи, около...................... 2 651700»

Тоскана................................................................ 1 719 900»

ПармаиМодена............................................... 1090 900»

Романья (Болонья, Феррара,

Равенна и Форли).............................................. 1 058 800»

Всего (поданным 1848г.) 11 251 800 человек

Площадь страны возросла с 1373 до 2684 немецких кв. миль*. Таким образом, северо­итальянское королевство, если

Немецкая миля равна 7420 метрам. Ред.

САВОЙЯ НИТТТТА И РЕЙН. — I__________________________ 601

бы оно окончательно сложилось, было бы первым итальянским государством. Наряду с ним оставалось только еще:

в Венеции.............................................................. 2 452 900 человек

» Неаполе............................................................ 8 517 600»

» оставшейся части Папской

области................................................................. 2 235 600»

Всего 13 206 100 человек

Таким образом, Северная Италия одна имела бы столько же населения, сколько все ос­тальные итальянские земли, вместе взятые. В соответствии с финансовым и военным могу­ществом и уровнем цивилизации своего населения такая страна могла бы претендовать в Ев­ропе на более высокое положение чем Испания, следовательно, на место непосредственно за Пруссией, и, уверенная в растущих симпатиях остальной Италии» она безусловно потребо­вала бы для себя такого положения.

Но это было не то, чего хотела бонапартистская политика. Единую Италию — во всеус­лышание заявила Франция — она не может и не будет терпеть. Под независимостью и сво­бодой Италии французы понимали нечто вроде итальянского Рейнского союза под бонапар­тистским протекторатом и почетным председательством папы, замену австрийской гегемо­нии французской. В то же время распространялась благая идея создать в Центральной Ита­лии этрусское королевство, итальянское Вестфальское королевство для наследника Жерома Бонапарта376. Всем этим планам положила конец консолидация североитальянского государ­ства. Жером Бонапарт junior* во время своего турне по герцогствам ничего для себя не при­обрел, даже ни одного голоса; бонапартистская Этрурия была так же невозможна, как и рес-

^77

таврация; ничего другого не оставалось, как присоединение к Пьемонту377.

Но по мере того, как обнаруживалась неизбежность объединения Северной Италии, все определеннее обрисовывалась «идея», во имя которой Франция вела эту войну. Это была идея присоединения Савойи и Ниццы к Франции. Уже во время войны раздавались голоса, которые указывали на это присоединение как на цену французского вмешательства в италь­янские дела. Их, однако, но слушали. И разве не опроверг их Виллафранкский договор? Тем не менее всему миру стало вдруг известно, что при национальном и конституционном управлении re galantuomo** две провинции томились под чужеземным

— младший. Ред.

** — короля-джентльмена (имеется в виду Виктор-Эммануил II). Ред.

Ф. ЭНГЕЛЬС__________________________________ 602

господством — две французские провинции, обратившие свои полные слез и надежд взоры в сторону великой родины, от которой они были отделены только грубой силой — и Луи-Наполеон не мог больше оставаться глухим к отчаянным воплям, доносившимся из Ниццы и Савойи.

Теперь, во всяком случае, стало ясно, что Ницца и Савойя были той ценой, за которую Луи-Наполеон готов был пойти на воссоединение Венеции и Ломбардии с Пьемонтом, и что он запросил эту цену за свое согласие на присоединение Средней Италии потому, что полу­чить в данный момент Венецию было невозможно. Теперь начались гнусные маневры бона-партовских агентов в Ницце и Савойе и крики подкупленной парижской прессы о том, что пьемонтское правительство подавляет в этих провинциях волю парода, который громко тре­бует присоединения к Франции. Теперь, наконец, в Париже было открыто сказано, что Альпы — естественная граница Франции, что Франция имеет право на них.

САВОЙЯ НИТТТТА И РЕЙН. — II_________________________ 603

II

Когда французская пресса утверждает, что Савойя по языку и обычаям близка Франции, то это по меньшей мере столь же верно, как и подобное утверждение в отношении француз­ской Швейцарии, валонской части Бельгии и англо-нормандских островов в Ла-Манше. На­род Савойи говорит на южнофранцузском диалекте; языком образованных слоев и литера­турным повсюду является французский. Итальянский элемент в Савойе столь незначителен, что французский (т. е. южнофранцузский или провансальский) народный язык проник даже через Альпы в Пьемонт, до верхних долин рек Доры-Рипарии и Доры-Бальтеи. Несмотря на это, до войны решительно ничего не было слышно о симпатиях в пользу присоединения к Франции. Подобные мысли кое-где были только у отдельных лиц в Нижней Савойе, которая поддерживает некоторые торговые сношения с Францией, массе населения они были здесь так же чужды, как и во всех других пограничных с Францией и говорящих по-французски странах. Вообще характерно, что из стран, которые с 1792 по 1812 г. были под властью Франции, ни одна не испытывает ни малейшего желания вернуться под крылья французского орла. Плоды первой французской революции были ими освоены, но им до отвращения на­доели строгая централизация управления, хозяйничание префектов, непогрешимость посы­лавшихся из Парижа апостолов цивилизации. Симпатии к Франции, вновь пробужденные июльской и февральской революциями, бонапартизм снова тотчас же подавил. Ни у кого нет желания импортировать Ламбессу, Кайенну и loi des suspects378. К тому же китайская замк­нутость Франции в отношении почти всякой ввозной торговли дает себя знать сильнее всего именно на границе. Первая республика находила на всех границах угнетенные, истощенные провинции, раздробленные, лишенные своих общих естественных интересов народы, кото­рым она несла освобождение сельского населения, земледелия, торговли и промышленности. Вторая империя

Ф. ЭНГЕЛЬС__________________________________ 604

наталкивается на всех границах на большую свободу, чем она сама может предложить; она сталкивается в Германии и Италии с окрепшим национальным чувством, в малых странах— с консолидированными сепаратными интересами, которые за время сорокапятилетнего не­обычайно быстрого промышленного развития выросли и по всем направлениям переплелись с мировой торговлей. Вторая империя не несет им ничего, кроме деспотизма времен римских цезарей, ничего, кроме заключения торговли и промышленности в просторную тюрьму ее таможенной границы и в лучшем случае право добровольно убираться ко всем чертям.

Отделенная от Пьемонта главной цепью Альп, Савойя почти все ей необходимое получает с севера — из Женевы и частью из Лиона, так же, как, с другой стороны, кантон Тессин, ле­жащий к югу от альпийских проходов, снабжается из Венеции и Генуи. Если это обстоятель­ство — мотив для отделения от Пьемонта, то во всяком случае не мотив для присоединения к Франции, так как коммерческая метрополия Савойи — Женева. Это определяется не только географическим положением, но также мудростью французского таможенного законодатель­ства и придирчивостью французской таможни.

Однако, несмотря на этническое родство, общность языка и альпийскую цепь, савойяры, по-видимому, не имеют никакого желания, чтобы их осчастливили имперскими учрежде­ниями великой французской родины. Они исполнены традиционного сознания, что не Ита­лия завоевала Савойю, а Савойя завоевала Пьемонт. Вокруг маленькой Нижней Савойи во­инственное горное племя сплотилось по всей провинции в государство, а затем спустилось на итальянскую равнину и с помощью военных и политических мер последовательно при­соединило к себе Пьемонт, Монферрато, Ниццу, Ломеллину, Сардинию и Геную. Династия основала свою резиденцию в Турине и стала итальянской, но Савойя осталась колыбелью государства, и савойский крест по настоящий день остается гербом Северной Италии, от Ниццы до Римини и от Сондрио до Сиены. Франция завоевала Савойю во время кампаний 1792—1794 гг., и до 1814 г. провинция называлась Departement du Mont-Blanc*. Но в 1814 г. у нее не было ни малейшей склонности оставаться французской; присоединение к Швейцарии или восстановление старых отношений с Пьемонтом — только так ставился вопрос. Несмот-

1 ««379 г

ря на это, провинция оставалась французской, пока не миновали «сто дней»; тогда она бы­ла возвращена Пьемонту.

— Департамент Монблана. Ред.

САВОЙЯ НИТТТТА И РЕЙН. — II_________________________ 605

Старая историческая традиция с течением времени, конечно, ослабела; на Савойю не обра­щали внимания, итальянские провинции Пьемонта получили преобладающее значение; ин­тересы пьемонтской политики все больше тяготели к востоку и югу. Тем более замечательно, что больше всего сепаратистские стремления все еще проявлял именно тот класс населения, который претендовал на привилегированную роль носителя исторических традиций: старое, консервативное и ультрамонтанское дворянство; его стремления были направлены на при­соединение к Швейцарии до тех пор, пока там господствовали старые, олигархические пат­рицианские учреждения; только со времени всеобщего провозглашения демократии в Швей­царии эти стремления, видимо, получили другое направление; под властью Луи-Наполеона Франция стала достаточно реакционной и ультрамонтанской, чтобы показаться савойскому дворянству убежищем от революционной пьемонтской политики.

Положение в настоящее время представляется в следующем виде. В целом не существует никаких требований об отделении Савойи от Пьемонта. В верхней части страны, в Морьене, Тарантезе и Верхней Савойе, население определенно за сохранение status quo*. В Женевэ, Фосиньи и Шабле, если когда-нибудь возникнет необходимость перемены, будет отдано предпочтение присоединению к Швейцарии. Только кое-где в Нижней Савойе, да еще в сре­де реакционного дворянства всей провинции, раздаются голоса в пользу присоединения к Франции. Но эти голоса настолько редки, что даже в Шамбери против них решительно вы­ступает значительно большая часть населения, и реакционное дворянство (см. заявление Коста де Борегара) не осмеливается признаться в своих симпатиях.

Вот все, что касается национального состава и воли населения.

Как же обстоит дело с военной стороной вопроса? Какие стратегические выгоды пред­ставляет для Пьемонта обладание Савойей, каковы они были бы для Франции? И какое влияние окажет переход Савойи в другие руки на третью пограничную страну — на Швей­царию?

От Базеля до Бриансона французская граница образует большую, сильно вогнутую дугу; довольно большая часть территории Швейцарии и вся Савойя врезаются здесь в пределы Франции. Если мы проведем хорду для этой дуги, то отрезаемый

— существующего положения. Ред.

Ф. ЭНГЕЛЬС__________________________________ 606

ею сегмент круга почти целиком заполнится французской Щвейцарией и Савойей. Если бы французская граница была продвинута до этой хорды, то от Лотербура до Фрежюса она об­разовала бы такую же прямую линию, как от Лотербура до Дюнкерка. Однако для обороны эта линия имела бы совершенно иное значение, чем линия Лотербур — Дюнкерк. В то время как северная граница остается совершенно открытой, восточная граница в ее северной части была бы прикрыта Рейном, а в южной части — Альпами. Действительно, между Базелем и Монбланом пограничная линия нигде не была бы обозначена каким-либо естественным ру­бежом; «естественная граница» проходила бы здесь скорее уж по линии гор Юры до форта Эклюз и оттуда через отроги Альп, которые тянутся на юг от Монблана, огораживают доли­ну Арв и также кончаются у форта Эклюз. Но если естественная граница вдается вогнутой дугой, то она не выполняет своей задачи и тем самым перестает быть естественной границей. Когда же оказывается, что этот вогнутый сегмент круга, так неестественно вдавливающий нашу границу, заселен вдобавок людьми, которые «по языку, нравам и цивилизации» явля­ются французами, то разве не следует исправить допущенную природой ошибку, практиче­ски восстановить требуемую теорией выпуклость или, по крайней мере, прямизну! Неужели же французы, живущие по ту сторону естественной границы, должны быть принесены в жертву lusus naturae?

Что подобные бонапартистские доводы не лишены всякого значения, доказывает Первая империя, которая шла от аннексии к аннексии, пока не был положен конец ее проискам. Са­мая совершенная граница имеет свои слабые стороны, которые можно исправлять и улуч­шать, и если нет нужды стесняться, то эти аннексии можно продолжать без конца. Во всяком случае, из предыдущих рассуждений вытекает такой вывод: все, что может быть сказано об аннексии Савойи как в отношении ее национального состава, так и в отношении военных ин­тересов Франции, действительно также и для французской Швейцарии.

Альпийская цепь, которая от Коль-ди-Тенды тянется в северо-северо-западном направле­нии, поворачивает от Мон-Табора, образующего как бы пограничный столб между Пьемон­том, Савойей и Францией, в общем направлении на северо-северо-восток, а от Мон-Жеана, пограничного пункта между Пьемонтом, Савойей и Швейцарией, еще более изгибается на

— игре природы. Ред.

САВОЙЯ НИТТТТА И РЕЙН. — II_________________________ 607

восток. Поэтому естественной границей Франции от Мон-Табора до Мон-Жеана Альпы мо­гут служить только в том случае, если эта граница от Мон-Жеана направляется по прямой линии дальше на Базель. Другими словами: требование о присоединении Савойи к Франции включает в себя требование об аннексии французской Швейцарии.

На всем участке, на котором главный гребень Альп образует нынешнюю границу между этими двумя странами, имеется всего лишь один шоссированный проход — Мон-Женевр. Кроме него есть еще перевал Коль-д'Арджентера, ведущий от Барселоннета в долину Стуры, по которому можно провезти артиллерию, и, возможно, так же еще другие вьючные тропы, которые при некотором усилии можно приспособить для прохождения всех родов оружия. Но так как Савойя и Ницца располагают каждая двумя шоссированными проходами через главную альпийскую цепь, то всякая наступающая французская армия, еще не владеющая этими провинциями, захватит, по крайней мере, одну из них прежде, чем предпримет пере­ход через Альпы. К тому же для наступления из Франции Мон-Женевр обеспечивает только прямой удар на Турин, в то время как Монсени и еще более Малый Бернар, оба савойских прохода, дают возможность действовать на флангах. А для наступающей итальянской армии Мон-Женевр вызывает необходимость в большом обходном движении, чтобы нанести удар в сердце Франции, в то время как через Монсени проходит магистраль из Турина на Париж. Ни одному полководцу поэтому не придет в голову пользоваться перевалом Мон-Женевр иначе, как для вспомогательных колонн, между тем как главная операционная линия непре­менно пройдет через Савойю.

Следовательно, обладание Савойей предоставило бы в распоряжение Франции прежде всего местность, которая необходима ей на случай наступательной войны против Италии и которую она в противном случае должна была бы предварительно завоевать. Находящаяся в обороне итальянская армия, разумеется, никогда не прибегнет к решительному сражению для защиты Савойи, но она может в какой-то мере задержать наступление противника актив­ными действиями в горах и разрушением дорог уже в долинах верхнего течения Арка и Изе-ра (через которые проходит Монсенисская и Сен-Бернарская дороги), а затем, опираясь на форты, закрывающие проходы, еще некоторое время удерживать за собой северные склоны главного Альпийского хребта. Об абсолютной защите здесь, как и вообще в горной войне, конечно, не может быть и речи; решительное сражение оттягивается к моменту спуска

Ф. ЭНГЕЛЬС__________________________________ 608

противника на равнину. Но это несомненно обеспечивает выигрыш времени, что может иметь решающее значение для сосредоточения сил к генеральному сражению и особенно важно для такой вытянутой в длину и бедной железными дорогами страны, как Италия, по сравнению с такой компактной, покрытой великолепной стратегической железнодорожной сетью страной как Франция; и это время было бы несомненно потеряно, если Франция уже владела бы Савойей до войны. Но Италия никогда не будет одна воевать с Францией; если же она будет иметь союзника, то представляется возможным, что обе армии в Савойе уже будут равны по силам. Вследствие этого борьба за обладание Альпийским хребтом примет затяжной характер; в худшем случае итальянцы сумеют некоторое время продержаться на северных склонах хребта, а с его потерей станут оспаривать у французов его южные склоны, так как хозяин горного хребта только тот, кто владеет обоими его склонами и может через него перейти. Представляется, однако, весьма сомнительным, хватит ли у нападающей сто­роны сил и решимости преследовать обороняющегося на равнине.

Кампании 1792—1795 гг. в Савойе представляют пример такой затяжной горной войны, когда военные действия с той и с другой стороны носили вялый, нерешительный и неуве­ренный характер.

21 сентября 1792 года генерал Монтескье вторгся в Савойю. 10000 сардинцев, которые ее защищали, были, согласно излюбленному способу того времени, настолько сильно растяну­ты в цепь постов, что они нигде не могли сосредоточить достаточные для сопротивления си­лы. Шамбери и Монмелиан были заняты, и французы быстро продвинулись по долинам вплоть до подошвы главного Альпийского хребта. Самый гребень остался всецело в руках сардинцев, которые 15 августа 1793 г., после нескольких небольших стычек, перешли под командой генерала Гордона в наступление против французов, ослабленных выделением от­рядов для осады Лиона, и вытеснили их из долины Арка и Изера обратно к Монмелиану. Здесь разбитые колонны французов соединились со своими резервами. Из-под Лиона вер­нулся Келлерман, который тотчас же (11 сентября) перешел в наступление и снова, без большого труда, отбросил сардинцев к альпийским проходам; однако этим и его силы были исчерпаны, и он должен был остановиться у подножия гор. Но в 1794 г. альпийская армия была доведена до 75000 человек, против которых пьемонтцы могли выставить всего 40000 человек и, может быть, свободный резерв из 10000 австрийцев. Несмотря на это, первые ата­ки французов

САВОЙЯ НИТТТТА И РЕЙН. — II_________________________ 609

как на Малом Бернаре, так и на Монсени, оказались безуспешными, пока, наконец, ими не были взяты 23 апреля Сен-Бернар, а 14 мая Монсени, и пока, таким образом, весь гребень не перешел в их руки.

Итак, понадобились три кампании, чтобы на этой стороне вырвать у пьемонтцев доступ в Италию. Если в современных условиях представляется невозможным, чтобы военные дейст­вия на таком ограниченном пространстве велись так безрезультатно на протяжении несколь­ких кампаний, то, при известном равновесии сил, французам будет трудно не только форси­ровать альпийские проходы, но и остаться достаточно сильными, чтобы без промедления спуститься на равнину. Ничего больше Савойя не может дать Италии, но и этого уже доста­точно.

Предположим теперь обратное, что Савойя соединяется с Францией. Что тогда будет с Италией? Северный склон Альпийского хребта в руках у французов, итальянцы могут еще защищать только южный склон, и с высокого хребта можно господствовать над его фортами и над занимаемыми ими позициями, или, во всяком случае, наблюдать за ними и в большин­стве случаев даже обойти их на довольно близком расстоянии. Горная оборона сводится к последнему, незначительному и к тому же чреватому наибольшими потерями акту. Возмож­ность вести разведку, которую предоставляет горная война в Савойе, совершенно отпадает. Но этого мало. До тех пор, пока нужно было завоевывать Савойю, Франция при известных обстоятельствах могла этим довольствоваться, принудив таким путем Италию к пассивной обороне. Известный результат уже был бы достигнут, войска, вероятно, можно было лучше использовать в другом месте; в интересах Франции было не связывать на этом театре войны слишком много сил. Наоборот, когда Савойя окончательно становится французской провин­цией, выгодно вести наступательную оборону по французскому образцу. Пассивная оборона может на протяжении кампании стоить столько же человеческих жертв, сколько наступление в Италию; войск для наступления потребовалось бы не намного больше, но зато открывались совершенно иные перспективы!

На следующий день после аннексии французские офицеры генерального штаба поднимут­ся в долины Арка и Изера, обследуют боковые долины, взберутся на горные хребты, рас­спросят лучших альпийских проводников, измерят расстояния, произведут топографические съемки подъемов и тщательно все запишут; и все это не в порядке случайной прихоти тури­ста, но по определенному, возможно, уже теперь готовому

Дата добавления: 2015-07-20