Первый выпуск, Берлин, Франц Дункер, 1859 1 страница

I

Немцы давно уже доказали, что во всех областях науки они равны остальным цивилизо­ванным нациям, а в большей части этих областей даже превосходят их. Только среди кори­феев одной науки — политической экономии — не было ни одного немецкого имени. При­чина этого понятна. Политическая экономия есть теоретический анализ современного бур­жуазного общества и предполагает поэтому развитые буржуазные отношения, отношения, которые в Германии в течение столетий, со времени войн Реформации и Крестьянской вой­ны, а особенно со времени Тридцатилетней войны, не могли возникнуть. Отделение Голлан-

дии от империи298 оттеснило Германию от мировой торговли и с самого же начала свело ее промышленное развитие к самым ничтожным размерам; и в то время как немцы с таким тру­дом и так медленно оправлялись от опустошений гражданских войн, в то время как они рас­трачивали всю свою гражданскую энергию, которая никогда не была особенно велика, в бес­плодной борьбе против таможенных границ и сумасбродных торговых правил, которым ка­ждый мелкий князек и имперский барон подчинял промышленность своих подданных, в то время как имперские города приходили в упадок в условиях мелочной цеховщины и патри­цианской спеси — в это время Голландия, Англия и Франция завоевывали первые места в мировой торговле, основывали колонию за колонией и развивали мануфактурную промыш­ленность до высшего расцвета, пока, наконец, Англия благодаря пару, который впервые придал ценность ее залежам угля и железа, не стала во главе современного буржуазного раз­вития. Но пока приходилось вести борьбу против до смешного застарелых пережитков сред­невековья,

Ф. ЭНГЕЛЬС__________________________________ 490

сковывавших до 1830 г. материальное буржуазное развитие Германии, до тех пор была не­возможна немецкая политическая экономия. Только с основанием Таможенного союза нем­цы достигли такого положения, при котором они вообще смогли лишь понять политическую экономию. С этого времени действительно начался импорт английской и французской поли­тической экономии на потребу немецкой буржуазии. Вскоре ученая братия и бюрократия ов­ладели импортированным материалом и обработали его таким способом, который не делает особой чести «немецкому духу». Пестрая компания пописывающих аферистов, купцов, школьных наставников и бюрократов создала тогда немецкую экономическую литературу, которая по своей пошлости, поверхностности, отсутствию мысли, многословию и плагиату сродни только немецкому роману. В среде людей практического направления образовалась сначала школа протекционистов-промышленников, авторитет которой, Лист, все еще являет­ся самым лучшим из того, что произвела немецкая буржуазная экономическая литература, хотя все его прославленное произведение списано у француза Ферье, теоретического родо­начальника континентальной системы. В противовес этому направлению в 40-х годах воз­никла школа свободной торговли из купцов прибалтийских провинций, которые с детски-наивной, но не бескорыстной доверчивостью перепевали доводы английских фритредеров. Наконец, среди школьных наставников и бюрократов, которые взяли на себя теоретическую разработку науки, имелись худосочные и некритические собиратели фактов, вроде г-на Pay, умничавшие спекулятивные философы, переводившие положения иностранных авторов на язык непонятого ими Гегеля, вроде г-на Штейна, или впадавшие в беллетристику крохоборы в области «истории культуры», вроде г-на Риля. Из всего этого, в конце концов, получилась

камералистика, какая-то каша из всякой всячины, политая эклектически-экономическим соусом, — то, что требуется знать к государственному экзамену на должность правительст­венного чиновника.

В то время как буржуазия, школьные наставники и бюрократия в Германии еще бились над тем, чтобы заучить наизусть и хоть сколько-нибудь понять начала англо-французской политической экономии, относясь к ним как к непререкаемым догмам, появилась немецкая пролетарская партия. Все содержание ее теории возникло на основе изучения политической экономии; с момента ее выступления берет свое начало также и научная, самостоятельная немецкая политическая экономия. Эта немецкая политическая экономия базируется в сущ­ности

_________________ КАРЛ. МАРКС. «К КРИТИКЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ». — I_____________ 491

на материалистическом понимании истории, основные черты которого кратко изложены в предисловии к разбираемому произведению*. Это предисловие в основной своей части было уже напечатано в «Das Volk», поэтому мы п отсылаем туда читателя. Не для одной только политической экономии, а для всех исторических наук (а исторические науки суть те, кото­рые не являются науками о природе) явилось революционизирующим открытием то положе­ние, что «способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политиче­ский и духовный процессы жизни вообще», что все общественные и государственные отно­шения, все религиозные и правовые системы, все теоретические воззрения, появляющиеся в истории, могут быть поняты только тогда, когда поняты материальные условия жизни каж­дой соответствующей эпохи и когда из этих материальных условий выводится все остальное. «Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание». Это положение настолько просто, что оно должно было бы быть само собой разумеющимся для всякого, кто не завяз в идеалистическом обмане. Из него вытекают, одна­ко, в высшей степени революционные выводы не только для теории, но и для практики: «На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества прихо­дят в противоречие с существующими производственными отношениями, или — что являет­ся только юридическим выражением последних — с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отноше­ния превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке... Буржуазные производственные отношения являются последней антагонистиче­ской формой общественного процесса производства, антагонистической не в смысле инди­видуального антагонизма, а в смысле антагонизма, вырастающего из общественных условий жизни индивидуумов; но развиваюшиеся в недрах буржуазного общества производительные силы создают вместо с тем материальные условия для разрешения этого антагонизма»**. Та­ким образом, при дальнейшем развитии нашего материалистического тезиса и при его при­менении к современности нам сразу открывается перспектива великой, величайшей револю­ции всех времен.

Положение, что сознание людей зависит от их бытия, а не наоборот, кажется простым; однако при ближайшем рассмотрении

См. настоящий том, стр. 5—9. Рвд. ** См. настоящий том, стр. 7—8. Ред.

Ф. ЭНГЕЛЬС__________________________________ 492

немедленно обнаруживается, что это положение уже в своих первых выводах наносит смер­тельный удар всякому, даже самому скрытому идеализму. Этим положением отрицаются все унаследованные и привычные воззрения на все историческое. Весь традиционный способ политического мышления рушится; патриотическое прекраснодушие с возмущением восста­ет против столь нечестивого воззрения. Новое мировоззрение неизбежно наталкивается по­этому на сопротивление не только со стороны представителей буржуазии, но и со стороны массы французских социалистов, которые желают перевернуть мир при помощи магической формулы: liberty égalité^ fraternite*. Но особенно великий гнев возбудила эта теория в среде немецких вульгарно-демократических крикунов. И тем не менее они с большим рвением пы­тались плагиаторски использовать новые идеи, правда, обнаружив при этом редкое непони­мание их.

Развитие материалистического понимания хотя бы на одном единственном историческом примере представляло собой научную работу, требовавшую многолетних спокойных заня­тий, ибо ясно, что одними фразами туг ничего не сделаешь, что только при помощи большо­го, критически проверенного, в совершенстве усвоенного исторического материала можно разрешить такую задачу. Февральская же революция бросила нашу партию на политическую арену и тем самым сделала для нее невозможным преследование чисто научных целей. Тем не менее основное воззрение проходит красной питью через все литературные произведения партии. В них повсюду, в каждом отдельном случае, показывается, каким образом политиче­ское действие всякий раз возникало вследствие прямых материальных побудительных при­чин, а не вследствие сопровождающих их фраз, каким образом, наоборот, политические и юридические фразы точно так же порождаются материальными побудительными причина­ми, как и политическое действие и его результаты.

После поражения революции 1848—1849 гг. наступил момент, когда становилось все бо­лее и более невозможным воздействовать на Германию из-за границы; тогда наша партия предоставила поле эмигрантских склок вульгарной демократии, ибо склоки остались единст­венно возможным действием. И в то время как вульгарная демократия с удовольствием за­нималась этими склоками, сегодня затевая потасовку, чтобы завтра начать братание, а после­завтра снова стирать свое грязное белье перед

— свобода, равенство, братство. Ред.

_________________ КАРЛ. МАРКС. «К КРИТИКЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ». — I_____________ 493

всем миром, в то время как эта вульгарная демократия выклянчивала себе деньги по всей Америке, чтобы тотчас после этого учинить новый скандал по поводу дележа нескольких добытых талеров, — наша партия была рада тому, что снова обрела некоторое спокойствие для научных занятий. Ее огромное преимущество состояло в том, что она имела в качестве теоретической основы новое научное мировоззрение, разработка которого доставила ей вполне достаточно занятий. Уже по одному этому она не могла так низко пасть, как «великие мужи» эмиграции.

Первым плодом этих исследований является лежащая перед нами книга.

Ф. ЭНГЕЛЬС__________________________________ 494

II

В сочинении, подобном тому, которое лежит перед нами, не может быть и речи о простой критике отдельных, оторванных друг от друга положений политической экономии, об обо­собленном рассмотрении тех или других спорных экономических вопросов. Напротив, это сочинение с самого начала построено на систематическом охвате всего комплекса экономи­ческих наук, на связном изложении законов буржуазного производства и буржуазного обме­на. А так как экономисты являются не чем иным, как толкователями и апологетами этих за­конов, то это изложение является в то же время критикой всей экономической литературы.

Со времени смерти Гегеля вряд ли была сделана хотя бы одна попытка развить какую-нибудь науку в ее собственной, внутренней связи. Официальная гегелевская школа усвоила себе из диалектики учителя только манипуляции простейшими приемами, которые она при­меняла всюду и везде, и к тому же часто до смешного неуклюже. Все наследие Гегеля огра­ничивалось для этой школы простым шаблоном, при помощи которого строилась любая те­ма, и списком слов и оборотов, годных только для того, чтобы вовремя вставлять их там, где не хватало мыслей и положительных знаний. Таким образом, получилось, как сказал один боннский профессор, что эти гегельянцы смыслили кое-что в «ничем», а писать могли обо «всем». Так это, конечно, и было. Однако у этих господ, несмотря на все их самомнение, на­столько сильно было сознание собственной слабости, что они старались держаться по воз­можности дальше от больших задач; старая, рутинная наука удерживала свои позиции бла­годаря превосходству в положительных знаниях. И только когда Фейербах объявил несо­стоятельной умозрительную идею, гегельянство постепенно угасло, и стало казаться, что в науке снова началось царство старой метафизики с ее неподвижными категориями.

________________ КАРЛ. МАРКС. «К КРИТИКЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ». — II_____________ 495

Это явление имело свою естественную причину. После режима гегелевских диад охов³⁰⁰, приведшего к господству пустой фразы, естественно наступила эпоха, в которой положи­тельное содержание науки снова возобладало над ее формальной стороной. В это время Гер­мания набросилась с совершенно исключительной энергией на естественные науки, что со­ответствовало ее мощному буржуазному развитию со времени 1848 года; и по мере того как стали входить в моду эти науки, в которых спекулятивное направление никогда не играло сколько-нибудь значительной роли, снова распространилась также и старая метафизическая манера мышления, вплоть до самой крайней вольфовской пошлости. Гегель был забыт, раз­вился новый естественно-научный материализм, который теоретически почти ничем не от­личается от материализма XVIII века и имеет перед последним большей частью только то преимущество, что располагает более богатым, естественно-научным, в особенности хими­ческим и физиологическим материалом. Крайне плоское воспроизведение этого ограничен­ного филистерского способа мышления докантовского периода мы находим у Бюхнера и Фогта; и даже Молешотт, который клянется Фейербахом, каждую минуту забавнейшим об­разом запутывается в самых простых категориях. Неповоротливый тяжеловоз обыденного буржуазного рассудка, конечно, останавливается в замешательство перед рвом, отделяющим сущность от явления, причину от следствия. Но когда собираются на охоту с гончими по чрезвычайно пересеченной местности абстрактного мышления, тогда как раз нельзя садиться на тяжеловоза.

Таким образом, тут надо было решать другой вопрос, который не имеет отношения к по­литической экономии как таковой. Какой метод научного исследования следует избрать? С одной стороны, имелась гегелевская диалектика в совершенно абстрактном, «спекулятив­ном» виде, в каком ее оставил после себя Гегель; с другой стороны, имелся обычный, ныне снова ставший модным, по преимуществу вольфовски-метафизический Метод, следуя кото­рому буржуазные экономисты и писали свои бессвязные толстые книги. Этот последний на­столько был теоретически разгромлен Кантом и в особенности Гегелем, что только косность и отсутствие другого простого метода могли сделать возможным его дальнейшее практиче­ское существование. С другой стороны, гегелевский метод в данной его форме был абсолют­но непригоден. Он был по существу идеалистическим, а тут требовалось развитие такого ми­ровоззрения, которое было бы более материалистическим, чем все прежние. Он исходил из чистого мышления, а здесь надо было исходить из самых упрямых

Ф. ЭНГЕЛЬС__________________________________ 496

фактов. Метод, который, по собственному признанию Гегеля, «от ничего через ничто при-

301 г ^г

шел к ничему»301, был в этом виде здесь совершенно неуместен. Тем не менее из всего на­личного логического материала он был единственным, который можно было по крайней ме­ре использовать. Этот метод не подвергался критике, он не был опровергнут, никто из про­тивников великого диалектика не смог пробить брешь в гордом здании этого метода; он был забыт потому, что гегелевская школа не знала, что с ним делать. Поэтому надо было прежде всего подвергнуть гегелевский метод основательной критике.

Гегелевский способ мышления отличался от способа мышления всех других философов огромным историческим чутьем, которое лежало в его основе. Хотя форма была крайне аб­страктна и идеалистична, все же развитие его мыслей всегда шло параллельно развитию все­мирной истории, и последнее, собственно, должно было служить только подтверждением первого. Если при этом истинное отношение было перевернуто и поставлено на голову, то все же реальное содержание повсюду проникало в философию, тем более, что Гегель в отли­чие от своих учеников не делал добродетели из невежества, а был одним из образованней­ших людей всех времен. Он первый пытался показать развитие, внутреннюю связь истории, и каким бы странным ни казалось нам теперь многое в его философии истории, все же гран­диозность основных его взглядов даже и в настоящее время еще поразительна, особенно ес­ли сравнить с ним его предшественников или тех, кто после него отваживался пускаться в общие размышления об истории. В «Феноменологии», в «Эстетике», в «Истории филосо­фии»302 — повсюду красной нитью проходит это великолепное понимание истории, и по­всюду материал рассматривается исторически, в определенной, хотя и абстрактно извращен­ной, связи с историей.

Это составившее эпоху понимание истории было прямой теоретической предпосылкой нового материалистического воззрения, и уже благодаря этому была дана исходная точка также для логического метода. Если эта забытая диалектика, даже с точки зрения «чистого мышления», привела к таким результатам, если она к тому же, как бы играючи, покончила со всей прежней логикой и метафизикой, то, значит, в ней во всяком случае было что-то боль­шее, чем просто софистика и схоластические изощрения. Но критика этого метода была не­легкой задачей; вся официальная философия боялась и теперь еще боится взяться за нее.

Маркс был и остается единственным человеком, который мог взять на себя труд высвобо­дить из гегелевской логики то ядро,

________________ КАРЛ. МАРКС. «К КРИТИКЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ». — II_____________ 497

которое заключает в себе действительные открытия Гегеля в этой области, и восстановить диалектический метод, освобожденный от его идеалистических оболочек, в том простом ви­де, в котором он и становится единственно правильной формой развития мысли. Выработку метода, который лежит в основе марксовой критики политической экономии, мы считаем результатом, который по своему значению едва ли уступает основному материалистическо­му воззрению.

Критику политической экономии, даже согласно выработанному методу, можно было проводить двояким образом: исторически или логически. Так как в истории, как и в ее лите­ратурном отражении, развитие в общем и целом происходит также от простейших отноше­ний к более сложным, то историческое развитие политико-экономической литературы дава­ло естественную руководящую нить, которой могла придерживаться критика; при этом эко­номические категории в общем и целом появлялись бы в той же последовательности, как и в логическом развитии. Эта форма на первый взгляд имеет преимущество большей ясности, так как тут прослеживается действительное развитие, но на самом деле она была бы в луч­шем случае только более популярной. История часто идет скачками и зигзагами, и если бы обязательно было следовать за ней повсюду, то пришлось бы не только поднять много мате­риала незначительной важности, но и часто прерывать ход мыслей. К тому же нельзя писать историю политической экономии без истории буржуазного общества, а это сделало бы рабо­ту бесконечной, так как отсутствует всякая подготовительная работа. Таким образом, един­ственно подходящим был логический метод исследования. Но этот метод в сущности являет­ся не чем иным, как тем же историческим методом, только освобожденным от исторической формы и от мешающих случайностей. С чего начинает история, с того же должен начинаться и ход мыслей, и его дальнейшее движение будет представлять собой не что иное, как отра­жение исторического процесса в абстрактной и теоретически последовательной форме; от­ражение исправленное, но исправленное соответственно законам, которые дает сам действи­тельный исторический процесс, причем каждый момент может рассматриваться в той точке его развития, где процесс достигает полной зрелости, своей классической формы.

При этом методе мы исходим из первого и наиболее простого отношения, которое исто­рически, фактически находится перед нами, следовательно, в данном случае из первого эко­номического отношения, которое мы находим. Это отношение мы анализируем. Уже самый факт, что это есть отношение, означает,

Ф. ЭНГЕЛЬС__________________________________ 498

что в нем есть две стороны, которые относятся друг к другу. Каждую из этих сторон мы рассматриваем отдельно; из этого вытекает характер их отношения друг к другу, их взаимо­действие. При этом обнаруживаются противоречия, которые требуют разрешения. Но так как мы здесь рассматриваем не абстрактный процесс мышления, который происходит только в наших головах, а действительный процесс, некогда совершавшийся или все еще совершаю­щийся, то и противоречия эти развиваются на практике и, вероятно, нашли свое разрешение. Мы проследим, каким образом они разрешались, и найдем, что это было достигнуто уста­новлением нового отношения, две противоположные стороны которого нам надо будет раз­вить и т. д.

Политическая экономия начинает с товара, с того момента, когда продукты обменивают­ся друг на друга отдельными людьми или первобытными общинами. Продукт, вступающий в обмен, является товаром. Но он является товаром только потому, что в этой вещи, в этом продукте, завязывается отношение между двумя лицами, или общинами, отношение между производителем и потребителем, которые здесь уже более не соединены в одном и том же лице. Здесь мы сразу имеем перед собой пример своеобразного явления, которое проходит через всю политическую экономию и порождает в головах буржуазных экономистов ужас­ную путаницу: политическая экономия имеет дело не с вещами, а с отношениями между людьми и в конечном счете между классами, но эти отношения всегда связаны с вещами и проявляются как вещи. Эта связь, о которой в отдельных случаях лишь догадывался тот или другой экономист, впервые была раскрыта Марксом во всем ее значении для всей политиче­ской экономии, и благодаря этому труднейшие вопросы он сделал такими простыми и ясны­ми, что понять их смогут теперь даже буржуазные экономисты.

Если мы рассматриваем товар с его различных сторон и к тому же товар в его вполне раз­витой форме, а не в том состоянии, когда он еще с трудом развивается в первобытной мено­вой торговле между двумя первобытными общинами, то он нам представляется с двух точек зрения: потребительной стоимости и меновой стоимости. И тут мы тотчас вступаем в об­ласть экономических споров. Кто хочет иметь яркий пример того, что немецкий диалектиче­ский метод на своей теперешней ступени развития по меньшей мере настолько же превосхо­дит старый, пошло-болтливый метафизический метод, насколько железные дороги превос­ходят транспортные средства средневековья, тот пусть прочтет у Адама Смита или у какого-либо другого официального экономиста с именем, какие мучения причиняет

________________ КАРЛ. МАРКС. «К КРИТИКЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ». — II_____________ 499

этим господам меновая стоимость и потребительная стоимость, как трудно им четко отде­лить одну от другой и понять каждую в ее своеобразной определенности, а затем сопоставит все это с ясным, простым изложением данного вопроса у Маркса.

После того как проанализированы потребительная и меновая стоимости, товар предстает как непосредственное единство обеих, в том виде, как он вступает в процесс обмена. Какие противоречия тут возникают, читатель может найти на стр. 20—21*. Заметим только, что эти противоречия имеют не только абстрактный, теоретический интерес, но одновременно отра­жают и те трудности, которые проистекают из природы непосредственного менового отно­шения, из простой меновой торговли, отражают те невозможности, на которые неизбежно наталкивается эта первая грубая форма обмена. Разрешение этих невозможностей заключа­ется в том, что свойство представлять меновую стоимость всех других товаров переносится на специальный товар — деньги. Деньги или простое обращение рассматриваются затем во второй главе, а именно: 1) деньги как мера стоимостей, причем тут же стоимость, измеряе­мая в деньгах, цена, получает свое более близкое определение, 2) как средство обращения и 3) как единство обоих определений, как реальные деньги, как представитель всего матери­ального буржуазного богатства. Этим заканчивается изложение первого выпуска, переход же денег в капитал оставляется для второго выпуска.

Мы видим, что при этом методе логическое развитие вовсе не обязано держаться только в чисто абстрактной области. Наоборот, оно нуждается в исторических иллюстрациях, в по­стоянном соприкосновении с действительностью. Поэтому здесь и приводятся в большом разнообразии эти примеры как в виде указаний на действительный исторический ход вещей на разных ступенях общественного развития, так и в виде указаний на экономическую лите­ратуру, имеющих целью проследить с самого начала процесс выработки ясных определений экономических отношений. Критика отдельных, более или менее односторонних или запу­танных воззрений в основном дана уже в самом логическом развитии и может быть изложена кратко.

В третьей статье мы перейдем к экономическому содержанию самой книги.

Написано Ф. Энгельсом 3 — 15 августа 1859 г. Печатается по тексту газеты

Напечатано в газете «Das Volk» №№ 14 и 16, Перевод с немецкого

б и 20 августа 1859 г.

См. настоящий том, стр. 29—31. Ред.

К.МАРКС БРИТАНСКАЯ ТОРГОВЛЯ

Британское министерство торговли только что опубликовало отчет об экспорте за первые шесть месяцев нынешнего года, тогда как его таблица объявленной стоимости импорта охва­тывает только пять месяцев, по 31 мая включительно³⁰³. Сравнивая соответствующие перио­ды 1858 и 1859 гг., мы находим, что, за некоторыми небольшими, не заслуживающими упо­минания исключениями, британский импорт из Соединенных Штатов вообще уменьшился, по крайней мере по стоимости, тогда кар; британский экспорт в эту страну возрос, как по ко­личеству, так и по стоимости. Для иллюстрации этого факта мы приводим из официального отчета следующие таблицы:

Британский экспорт в Соединенные Штаты за шесть месяцев, по 30 июня включительно

Статьи экспорта	Количество	Объявленная стоимость в ф. ст.
Бумажные ткани в ярдах........... Скобяной и ножовый товар в центнерах*..................... Льняные ткани в ярдах............... Чугун в болванках, в тоннах..........................................	60 150 771 35 349 17 379 691 22 745	110 360 198 78 432 31 170 751 39 370	1031724 242 914 515 416 68 640	1 924 951 534 101 961 956 111319

Английский центнер составляет 1/₂0 так называемой большой тонны (1016 кг), или 50,8 кг. Ред.

БРИТАНСКАЯ ТОРГОВЛЯ

Продолжение

Статьи экспорта	Количество	Объявленная стоимость в ф. ст.
Железные полосы, болты и прутья............................. Кованое железо............................ Листовое железо и гвозди, в центнерах................................... Свинец, в тоннах.......................... Масло (растительное), в галлонах...................................... Шелковые изделия, в фунтах.......................................... Шерстяные сукна, в кусках.... Шерстяные ткани разные, в ярдах............................................. Камвольные ткани, в кусках........................................... Фаянс и фарфор............................ Галантерея и головные уборы............................................... Белая жесть в листах..................	21463 9 153 5293 1214 411769 47 101 76311 13 897 331 185 129	56026 19368 15 522 1980 930 784 134 470 81686 30 893 901	175 944 113436 28 709 27 754 50950 51277 273 409 562 749 229 981 168 927 456 364 397 027	457 384 238 903 77 840 44 626 111 103 144 413 421 006 1 188 859 758 914 279 407 861 921 607 011

Британский импорт из Соединенных Штатов за пять месяцев, по 31 мая включительно

Статьи импорта 1858

Пшеница................................................................... 371 452 ф. ст.

Пшеничная и кукурузная мука.......................... 693 847»»

Хлопок (сырец)................................................... 11631 523»»

7 013 ф. ст.

14 666»»

10 486 418»»

Отчет о британском экспорте показывает вообще увеличение не только в сравнении с 1858, но и с 1857 г., как видно из следующей таблицы:

Британский экспорт за шесть месяцев, по 30 июня включительно Объявленная стоимость

1857 60 826 881 ф. ст.

1858 53 467 804 ф. ст.

1859 63 003 159 ф. ст.

К. МАРКС

При более близком рассмотрении, однако, становится очевидным, что общее повышение стоимости экспорта 1859 г. сравнительно с 1857 г. является результатом расширения торгов­ли с Индией и что, более того, произошло бы уменьшение общей суммы британской экс­портной торговли 1859 г., по сравнению с 1857 г., больше чем на 2000000 ф. ст., если бы Ин­дия с избытком не восполнила этот дефицит. Следовательно, на мировом рынке еще не со­всем исчезли следы кризиса 1857 года. Наиболее важной и удивительной чертой отчета ми­нистерства торговли, без сомнения, является быстрое развитие британской экспортной тор­говли с Ост-Индией. Сначала проиллюстрируем этот факт официальными цифровыми дан­ными:

Дата добавления: 2015-07-20