Болезнь — Исцеление — Готовящаяся обитель в Вальдокко

У меня было много обязанностей в тюрьмах, в больнице Коттоленго, в Доме призрения, в Оратории и в школах, поэтому заниматься составлением книжечек, крайне мне необходимых, приходилось по ночам. По этой причине моё здоровье, само по себе слабое, ухудшилось настолько, что врачи советовали мне отказаться от всех обязанностей. Богослов Борель, очень любивший меня, ради моего блага отправил меня погостить некоторое время у настоятеля в Сасси. Я отдыхал на неделе, а в воскресенье отправлялся трудиться в Ораторий. Но это было ещё не всё. Юноши толпами приходили навестить меня, к ним присоединились местные ребята. То есть меня беспокоили ещё больше, чем в Турине, а я сам доставлял огромное беспокойство моим маленьким друзьям.

В Сасси едва ли не ежедневно прибегали не только те, кто посещал Ораторий, но и ученики Братьев Христианских школ. Произошёл, например, такой случай. Для учеников школ св. Варвары монашествующие названной конгрегации проводили духовные упражнения. Поскольку многие ребята обычно исповедовались мне, по окончании упражнений они отрядом двинулись искать меня в Оратории, а не найдя меня там, отправились в Сасси, что в четырёх километрах от Турина. Погода была дождливая; они, не зная дороги, бродили по лугам, полям и виноградникам в поисках дона Боско. Наконец они туда добрались, было их примерно четыреста: все ослаблены дорогой и голодом, вспотевшие, забрызганные, вернее, покрытые грязью – и просили принять у них исповедь. «Мы, — говорили они, — закончили упражнения, хотим стать хорошими, все хотим приступить к исповеди за всю жизнь, с позволения наших наставников пришли сюда». Им было велено немедленно возвращаться в коллегию для успокоения встревоженных наставников и родственников, но они решительно утверждали, что хотят исповедаться.

Мы — коммунальный учитель, настоятель, викарий и я — исповедали, скольких смогли; но тут требовалось, по крайней мере, полтора десятка исповедников.

Да и как утолить или, лучше сказать, успокоить аппетит такого множества? Тогдашний добрый настоятель, ныне богослов Аббондиоли, отдал путникам всё, что было у него из съестного: хлеб, поленту, фасоль, рис, картофель, сыр, фрукты – всё розданное пошло в дело.

Как же были растеряны проповедники, наставники, приглашённые гости, когда пришли на закрытие упражнений, на мессу с общим причащением и не обнаружили в коллегии ни одного ученика! Вышло полное замешательство, и были предприняты действенные меры для того, чтобы подобное больше не повторилось.

Вернувшись домой, я в измождении слёг. Болезнь оказалась бронхитом, ему сопутствовали кашель и весьма жестокое воспаление. Восемь дней я был между жизнью и смертью. Я получил Святое Напутствие, елеопомазание. Мне казалось, что в ту минуту я был готов к смерти; мне было жаль покидать моих ребят, но я был доволен, что дни мои сочтены после того, как Ораторий твёрдо стал на ноги.

Новость о том, что я тяжело болен, вызвала всеобщее живейшее сожаление, и это ещё слабо сказано. Ежеминутно толпы плачущих ребят стучали в дверь и спрашивали о моём недуге. Чем больше распространялись вести, тем больше мною интересовались. Я слышал их беседы со слугой и умилялся. Впоследствии я узнал, на что подвигала ребят любовь ко мне. Они добровольно молились, постились, посещали мессы, причащались. По очереди проводили дни и ночи в молитве перед образом Девы Марии — Утешительницы. Поутру зажигали особые светильники, и всегда до позднего вечера во множестве молились и умоляли всемилостивую Богоматерь сохранить их бедного дона Боско.

Многие дали обет ежедневно полностью прочитывать Розарий в течение месяца, другие обязались на год, а кое-кто — на всю жизнь. Не было недостатка и в тех, кто обещал поститься на хлебе и воде месяцами, годами и даже всю жизнь. Мне известно, что многие подмастерья-каменщики неделями питались хлебом и водой, причем c утра до вечера не замедляли своих тяжёлых трудов. Более того, как только у них появлялось немного свободного времени, они поспешно отправлялись провести его перед Пресвятыми Дарами.

Бог им внял. Наступил вечер субботы, и думали, что та ночь окажется последней в моей жизни; так говорили врачи, собравшиеся на консилиум; я тоже был в этом убежден, чувствуя себя совершенно обессиленным постоянными кровопотерями. Поздней ночью я почувствовал, что меня клонит в сон. Заснул, а по пробуждении мне уже ничто не угрожало. Осматривая меня утром, доктор Ботта и доктор Кафассо сказали, что за полученную милость мне следует отправиться поблагодарить Богоматерь Утешения.

Мои ребята не могли поверить, пока не увидят меня, а увидели они меня и вправду вскоре: опираясь на трость, я отправился в Ораторий; легко представить, но не описать, как все были растроганы. Спели Te Deum. Тысяча восклицаний, непередаваемое воодушевление.

Одной из первых моих забот стала замена на что-то исполнимое обетов и обещаний, принесённых многими без должного размышления, когда моей жизни угрожала опасность.

Болезнь пришлась на начало июля 1846 года, именно тогда я должен был покинуть Дом призрения и куда-нибудь переехать.

Я отправился к семье, домой в Мориальдо, на несколько месяцев поправить здоровье. Я бы продлил своё пребывание в родных местах, однако отряды ребят начали навещать меня, поэтому я более не мог наслаждаться ни отдыхом, ни спокойствием. Все мне советовали хотя бы несколько лет провести не в Турине, а в малоизвестной местности, чтобы попытаться восстановить прежнее здоровье. Это мнение разделяли дон Кафассо и архиепископ. Но такая перспектива слишком сильно меня огорчила, поэтому мне было позволено вернуться в Ораторий при условии, что два года я не буду ни принимать исповедей, ни читать проповедей. Я не подчинился. Вернувшись в Ораторий, я начал трудиться, как прежде, и за 27 лет мне ни разу не потребовались ни врач, ни лекарства. Это убедило меня в том, что отнюдь не работа наносит ущерб телесному здоровью.

Дата добавления: 2015-07-20