Третье письмо Ане

- А почему же писателям не удается строить личные отношения?

- А мы всегда можем придумать отношения получше. И придуманные удовлетворяют нас гораздо больше, чем реальные.

Джон Фаулз «Дэниел Мартин»

Письмо

Здравствуй, Аня!

Здравствуй, властительница души моей! Перечитал я вчера первые два своих письма тебе и лишний раз убедился, что сколько замечательные люди ни тратили на меня времени и сил, а остался я неисправимым засранцем. Сентиментальный воздыхатель, блин, зануда. Как от такого было не уйти... Хоть бы куража какого припустил! Когда работаю, – там да, бывает кураж и игра: «Замрите ангелы, смотрите, – я играю; моих грехов разбор оставьте до поры и насладитесь красотой игры!»[20] А в обычной жизни – ну полный пердомонокль! Не пронял меня еще Joker, не научил смеяться над собой, над всей этой смутой, которая жизнью зовется. Ну да и ладно: буду серьезен и уперт всем Joker’ам назло!

Сегодня днем на семинаре (я пока в Саратове) был такой случай. Вызвалась одна женщина лет сорока. Худая, бледная, и все такое: жизнь, говорит, кончена, мол, ни на что не надеюсь, один «депресняк». Муж бросил пять лет назад, и с тех пор она с мужиками не общается – боится их и не верит никому. Вижу, тут внешне – заниженная самооценка, а внутри – потребность, чтобы как маленькую девочку похвалили и оценили. Ну там во все эти психоаналитические игры я не полез, а сказал ей прямо:

- Выбери, Ира, в группе такого мужчину, перед которым ты бы больше всего комплексовала.

Выбрала: плечистый и крепкий красавец Ян. Попросил я его встать на стул повыше, а Ире говорю:

- Ты теперь вокруг него ходи, воздевай руки и пой следующий гимн: «О великий носитель Хуя»! (Дело нехитрое – я сразу просек, что вокруг этого вся петрушка).

Тут и вся группа засмущалась, а сама Ира сидит в полуобморочном состоянии и чуть языком своим не подавилась:

- Да я, да как же, да я и вообще-то не могу ничего сказать, а тут еще слова такие...

- Да, именно такие, и не промямлить их нужно, а спеть, как гимн. А слово Хуй еще Венедикт Ерофеев[xiv] вычеркнул из списка нецензурных слов и сказал, что писать его следует именно с большой буквы[21]. Может Ерофеев для тебя и не авторитет, но без того, что я тебе предлагаю, ты никуда из своей депрессии не вылезешь!

Группа постепенно оживилась, Иру подбадривают. Где-то полчаса бились, пока она с чувством (так что сам Станиславский закричал бы «верю!») не пропела эту фразу, воздевая руки и бегая вокруг довольного таким ходом дела Яна. Разрумянилась, похорошела – видно, что часть запретов слетела. Но это только полдела.

- Теперь, – говорю, – ты сама залезай на стул, а вокруг тебя будут все мужчины ходить и кой-чего в твой адрес восклицать.

Не знаю, кто тут что подумал, но замысел мой был лихим. Собрал я мужиков и тихонько сказал им, что они петь будут. И вот, ходит хоровод уже вокруг Иры и поет ей:

- О великая Властительница Хуя!

Прикинь, – она все поняла про себя. И остальные в группе тоже просекли, что к чему. Короче, красивый поворот восприятия! – это я сам собой доволен. Правда, «в остальном я фальшив, и фальшив до мозга костей» [22], как говорил Тригорин...

Расскажу, что было дальше в деле моего просвещения и знакомства с Joker’ом. До-олго еще рассказывать, восемь лет и жизнь меня утюжила (это только сознательно, а так – с самого рождения, как и любого из нас), и Кирилл объяснял, но я так и не взял в толк, что же это такое – Joker. Он – как Дао[23]: сразу и то, и это, и в то же время – и не то, и не это. Как неуловимый Джо из анекдота – которого никто не ловит. А зря, что никто не ловит! Ведь именно Joker, со всеми сложностями, смутой и безумием, которые он вносит в судьбу и от чего так хочется убежать и укрыться, может привести к тому, что (Кто!!!) есть «Путь, Истина и Жизнь» [24]...

В сентябре девяносто пятого года мы вновь повстречались с Кириллом. Встретились на Литейном и он завел меня в кафе, в котором мы потом частенько общались. Символическое очень кафе – «Арлекино». На стенах маски, фотографии клоунов и шутов всех времен и народов... Меню, правда, не сильно отличается от обычного хорошего кафе или ресторана...

- Что это у тебя, Кирилл, за привычка, – общаться в кафе?

- За едой усваивается лучше. А что до хорошего вина, так от него и Господь не отказывался...

Ну, гулять, так гулять. Деньжат у меня никогда особенно много не было, но на этих встречах с Кириллом я отрывался. В тот раз заказал себе шашлык из осетрины. Взяли на двоих бутылку хорошего итальянского вина... Кирилл выложил на столик стопку из нескольких книг.

- Ты уже понял и начал переживать на своей шкуре, что обнажение каждого нового конфликта и противоречия, которые ранее были вытеснены, приводит, мягко говоря, к некоторому усложнению жизни. А именно: теперь тебе приходится принимать во внимание все больший круг жизненных обстоятельств. Сложнее становится жить, а?

- Ну уж не легче, это точно.

- Но зато мы имеем здесь явный плюс: твоя жизнь становится все более и более уникальной. Тебе это надо?

- И хочется, и колется...

- Отлично. Еще одно противоречие. Вот как по этому поводу метафорически выразился сам Гермес Трисмегист[xv], – в руках у Кирилла оказалась какая-то сильно потрепанная книжка:

- «И человек, оказавшись в демиургической сфере, узнав в огне создания демиурга [25], он возжелал и сам стать демиургом, и получил на это согласие своего отца, и заключил он в себя всякую энергию семи планет-правителей. Те же, в свою очередь, возлюбили его, и каждый передал ему часть собственной природы. Познав же их сущности, причастившись их природы, возжелал он расторгнуть облачение их кругов и взглянул он сквозь небесную гармонию, и явил он низшей природе прекрасную форму Бога. Природа же, узрев красоту форм Бога, улыбнулась от нескончаемой любви человека, воспроизведя вид наипрекраснейшей формы в воде и тень на земле. И человек, увидев подобную самому себе форму, нашедшую свое место на земле и в воде, радостно приветствовал ее, и возжелал поселиться в ней, и поселился в неразумной форме. А природа, получив его – предмет своей любви, вся объяла его, и смешалась с ним, ибо любовь была взаимной. И потому, в отличие от всех живых существ, населявших землю, человек двойственен. Телом он смертен, а как сущностный человек – бессмертен. Ибо, будучи бессмертным и обладая властью над всем, он претерпевает то же, что и смертные, будучи подвластен року» [26].

- Уникальность и двойственность... То есть страданий нам никак не обойти?

- Давай определимся, что такое страдание?

- Ну, как, – это мучения, боль, страх...

- В принципе верно, – Кирилл разлил по третьей рюмке, – но не совсем. Достоевский, например определял страдание, как видение лучшего, при невозможности его достичь.

- Мне нравится это определение. В нем содержится намек на то, что боль может быть, а может и не быть страданием. Если ты сравниваешь ее с чем-то лучшим, то тогда и страдаешь. А если просто проживаешь, как элемент своей судьбы, ни с чем не сравнивая и не претендуя на лучшее, – такое состояние можно назвать принятием своей боли, – то это уже и не страдание.

- Вино определенно придает красноречия. Красиво излагаешь! И не только красиво, но и в точку попал. Действительно, мы можем увеличивать накал драматизма жизни, но это будет именно драма, а не трагедия, – накал, а не страдание. Еще в шестнадцатом веке об этом писал Монтень[xvi]: «Людей, как гласит одно древнегреческое изречение, мучают не самые вещи, а представления, которые они создали о них... Ведь если страдания и впрямь порождаются в нас нашим рассудком, то, казалось бы, в нашей власти вовсе пренебречь ими или обратить их во благо... Если то, что мы называем злом и мучением, не есть само по себе ни зло, ни мучение, и только наше воображение наделяет его подобной окраской, то никто иной, как мы сами, можем изменить ее на другую. Располагая свободой выбора, не испытывая никакого давления со стороны, мы, тем не менее, проявляем необычайное безумие, отдавая предпочтение самой тягостной для нас доле и наделяя болезнь, нищету и позор горьким, отвратительным привкусом, тогда как мы могли бы сделать этот привкус приятным. Ведь судьба предоставляет нам только суровый материал. И нам самим предоставляется придать ему форму. Давайте посмотрим, можно ли доказать, что то, что мы зовем злом, не является само по себе таковым, или, по крайней мере, чем бы оно ни являлось, что от нас самих зависит придать ему другой привкус и другой облик. Ибо все, в конце концов, сводится к этому [27]». Но для этого одного только действия Joker’а недостаточно. Он будоражит, вскрывает вытесненные противоречия и тем самым призывает тебя самого – существо свободной воли, либо страдать от этого, либо взяться за работу. Если выражаться академическим слогом, то обнаженные противоречия можно и нужно интегрировать[28]. И тем самым как раз перевести страдание в уникальность и накал жизни. Но, ты понимаешь, – на халяву все равно не проскочишь! Платить придется.

- Чем?

- Непрерывным бдением и волевым усилием. Перед тобой открывается богатство жизненных сюжетов во все большей их сложности и накале. Если упустишь – будешь страдать. Удержишь – внесешь, скажем так, в копилку общечеловеческого опыта и культуры значительный вклад.

- Ишь – тоже кудряво говоришь. Но мне-то что за дело до какой-то общечеловеческой копилки? А если я хочу счастливо и гармонично жить, наслаждаться жизнью?

- Вряд ли получится. Слишком уж нагрешили мы, от Адама начиная. Но это не есть плохо. Бог дал человеку свободу воли. Человек ей воспользовался. В результате возникла сложная структура взаимодействия с Богом: сюда входят сюжеты ослушания, конфликта и бунта, рождения героя, наказания, покаяния, послушания[29]. Не будь всего этого, – не было бы культуры и индивидуальности. Так что сложностью и необходимостью трудиться и «в поте лица своего есть хлеб» [30] мы платим за свою индивидуальность и уникальность. Вот прочти-ка эти строки из «Добротолюбия» – святого Антония[xvii], – подвинул ко мне огромный том в красной обложке с тиснеными золотом буквами, – вот этот абзац:

«Изводя на подвиг кающегося, Дух Божий, призвавший его к покаянию, подает ему и свои утешения, учит не возвращаться вспять и не прилепляться ни к чему из вещей мира сего. Для этого он открывает очи души и дает ей узреть красоту чистоты, достигаемой трудами покаяния, и через то вызревает в ней рвение к совершенному очищению себя вместе с телом, чтобы стали они одно по чистоте. Ибо в этом цель обучительного руководства Духа Святого, чтобы очистить их совершенно и возвести их в то первобытное состояние, в котором находились они до падения [31]».

- Скажи, а Дух Святой и Joker, – это не одно и то же?

- Не совсем грамотный вопрос. Здесь разные системы координат.

Я не понял, что это значит, но промолчал. Молчал и Кирилл. Воспользовавшись паузой, я принялся за осетрину. Сознание глубины «попадалова» на миг разверзлось какой-то пропастью перед моим внутренним взором, – по спине побежали мурашки и я даже перестал жевать, – но это длилось лишь несколько секунд. Я молча доел, затем решился спросить:

- И что же, мы обречены либо сидеть в заднице, либо все время карабкаться из нее наверх?

Кирилл усмехнулся:

- Один из вариантов ответа на этот вопрос – да!

- А есть варианты?

- Конечно. Если бы логика нашей жизни была бы по-Аристотелевски линейна, было бы скучно. Вариантов много, только за один раз ты все не поймешь. К тому же жизнь еще не начала тебя как следует трепать, чтобы мы обсуждали иные формы ответа. Могу сказать лишь то, что путь к уникальности есть то, что у Юнга называется индивидуация. Люди исхитрились находить многие пути, как выйти из того исходного противоречия, которое мы с тобой пока муссируем с разных сторон. Один из вариантов – стирание индивидуальности и, в результате, обеднение жизни. Этим приходится расплачиваться людям, сделавшим такой выбор[xviii]. Вот что на этот счет пишет Владимир Шмаков[xix], – русский герметист начала двадцатого века, – на этот раз Кирилл сам зачитал абзац из еще одной книги, – «В самой индивидуальной монаде [32], поскольку она проявляет сознание в мире бытия, происходит раскол, и принцип индивидуальности выливается в принцип Великого Бинера [33] духа человеческого – порождения в нем двух типов души, дополняющих друг друга. Поскольку человек живет истинной жизнью личности, то есть ощущает свою индивидуальность, поскольку в его духе происходит этот раскол; то чем больше человек убеждается в этом разделении в самых недрах существа своего, тем больше приближается он к своей конечной цели. Вместе с тем каждый из этих двух типов души человека по отдельности есть нонсенс, и дополняя отрицанием друг друга, они друг друга утверждают. Соединение их в одно – это потеря личности, потеря индивидуальности, возврат в Целое для сна без грез и сознания. Высшая степень раздробленности – это высший расцвет начала индивидуальности, это высший рост сознания, это слияние с Целым, оставаясь самим собой.» [34]

- Что же, – выбирать или сон без грез и сознания, или слияние с Целым, оставаясь самим собой?

- Да у тебя-то выбора уже нет. Ты же с Joker’ом знаком...

- Но почему? Я же не выбирал?

- Не знаю почему. Вернее, объяснить это в рамках линейной логики невозможно. Считай, что попал ты, дружище... Ну что, еще по рюмочке?

Я подумал, что сейчас должны лихорадочно завертеться мысли, начнут возникать все новые вопросы... Нет. Просто сидел, разглядывая какую-то клоунскую маску да потягивая кисловатое вино. Официантка принесла чай.

- Я бы к сказанному добавил еще немного, – произнес Кирилл, – Давай подытожим. Что получается? Проходя через обнажение все новых противоречий и научаясь принимать их, ты расширяешь свое сознание на все новые и новые обстоятельства, которые раньше были за бортом сознания. То есть, ты всякий раз будешь как бы рождаться во все более и более объемный мир. Но вместе с тем, интеграция каждого противоречия и конфликта порождает ресурс – то есть силу для того, чтобы быть готовым к обнажению следующего слоя противоречий, – более глубоких и, иногда, более болезненных. Глаза открываются все шире, но у тебя уже есть силы, чтобы не закрывать их больше, а видеть возвышенно и любить то, от чего раньше хотелось сбежать и забыться...

- Любить? Это новый поворот...

- Да, да, – именно любить. Вот мы и подошли к самому главному. Пока это не осилишь всем своим нутром, дальше ходу нет. Вот, посмотри, что сказано об этом у Лосева[xx]: «Когда Платон [xxi] захотел очертить предмет своей эстетики, он назвал его не больше не меньше как любовью. Платон считал, что только любовь к прекрасному открывает глаза на это прекрасное, и что только понимаемое как любовь к знанию есть знание подлинное. В своем знании знающий как бы вступает в брак с тем, что он знает. И от этого брака возникает прекраснейшее потомство, которое именуется у людей науками и искусствами. Любящий всегда гениален, так как он открывает в предмете своей любви то, что скрыто от всякого нелюбящего. Обыватель над ним смеется, но это свидетельствует только о бездарности обывателя. Творец в любой области, в личных отношениях, в науке, искусстве, общественной деятельности – всегда есть любящий. Только ему открыты новые идеи, которые он хочет воплотить в жизни и которые чужды нелюбящему» [35].

- У меня такое чувство, что я что-то схватываю, но не до конца. Поясни еще раз, как говорится, для дурака.

- Попробую, конечно, пояснить. Но не забывай, что для того, чтобы действительно понять это, тебе придется неоднократно прожить, прочувствовать все это на себе. Итак: душа нормального человека, – это я говорил еще на лекции на Психфаке, – из-за преобладания в психике механизмов вытеснения и всевозможных психологических защит, приучена «спать». Joker тормошит, пробуждает душу, не дает ей спать дальше. Душе приходится просыпаться и работать. Тут появляется понятие «работа души». Работа души есть и средство и цель. Научить свою душу все время работать и не спать, постоянно предъявляя ей для работы новый материал, – вот, на мой взгляд, достойная человека задача.

- А что же, все-таки, значит «работа души»?

- Работа души состоит в том, чтобы несмотря на болезненность обнажающегося противоречия или конфликта, не дать ему вытесниться опять, а сохранить его в сознании и выработать по отношению к нему определенную позицию. То есть, первоначально на тебя обрушивается конфликт, неразрешимость которого вызывает безнадежность и безысходность. Тебе нужно вопреки этим чувствам занять к конфликту новую позицию. Мне кажется, что в большинстве случаев такой позицией, которая позволяет действительно принять, что реальность такова, как она есть, независимо от твоих предубеждений, является любовь. Более того, она дает силы не только принять реальность, но и преобразить ее там, где это возможно. Ну да со всем этим ты не раз столкнешься, и не раз отступишь, и не раз опустишь руки, прежде чем душа твоя, наевшись дерьма, начнет работать.

- Может быть, моя душа сразу начнет работать?

- Флаг тебе в руки и дай Бог, чтобы это оказалось так... А сейчас, будь любезен, прочитай еще одно место из Юнга и на этом сегодня закончим.

Подвинул ко мне еще одну книгу и пальцем показал, где читать. Сам отошел, – в туалет, наверное...

«Получение Камня - символический ритуал, проводящийся в лаборатории. Его цель - создание вещественной формы той истины, небесного бальзама или жизненного принципа, тождественного образу Божию. Психологически это была репрезентация процесса индивидуации посредством химических веществ и реакций, или же того, что мы сегодня называем активным воображением. Этот метод применялся спонтанно самой природой. И ему же может научить пациента врач. Как правило, это происходит, когда анализ устанавливает такие противоположности, что объединение или синтез личности становится жесткой необходимостью. Такая ситуация возникает, если анализ психических содержаний состояний пациента и его снов вносит компенсаторные образы из бессознательного и воздействует на разум с такой силой, что конфликт между сознательной и бессознательной личностями становится открытым и угрожающим»[36]. Затем Юнг пишет о том, что в случае, когда внутренний конфликт осознается лишь частично, разрешить его довольно-таки просто. Бессознательные мотивы опять подавляются, но само бессознательное в какой-то мере удовлетворено, а пациент должен делать теперь сознательное усилие, чтобы жить в согласии со своими принципами. Пациент, конечно, при этом может многое понимать, стремиться к смирению и даже немного негодовать, но в конце концов он переходит на сторону разума. Но вот если пациент видит свою Тень настолько полно, насколько возможно, то это приводит уже к неконтролируемому конфликту, где сталкиваются одинаково сильные «да» и «нет». В этом случае, пишет Юнг, не обойтись уже без некоего посредника – «третьего начала», в котором противоположности могут объединиться. И это третье начало может иметь только иррациональную сущность[37]. Так, в качестве третьего начала мы можем использовать символы природы – например водопад, который соединяет «верх» и «низ». В неразрешенном конфликте человека участвуют сны и фантазии, которые иллюстрируют напряжение и природу противоположностей, и таким образом готовят предпосылки для их объединения. А сам процесс объединения можно и нужно запустить сознательно. Для этого выбирается фантазия или некий природный образ, на котором следует концентрироваться и наблюдать, как он будет меняться. А он будет меняться, так как концентрация оживит его. Так объединяются бессознательное и сознание, подобно тому, как «верх» и «низ» объединяются водопадом. Цепь идей, порождаемая фантазией будет развиваться и приобретать драматический характер. Если просто развлекаться этим, реального прогресса не будет. Все, что происходит на сцене, остается подготовительным процессом. Разыгрывающийся спектакль не желает быть просто беспристрастно наблюдаемым зрелищем. Он хочет вынудить зрителя к участию. Если наблюдатель понимает, что на внутренней сцене разыгрывается его собственная драма, он не останется равнодушным к ее сюжету и развязке. Когда один за другим начнут появляться актеры и усложняться фабула, он заметит, что она родственна ситуации, сложившейся в его сознании, что к нему обращается бессознательное, именно оно вызывает все эти иллюзорные образы. Поэтому он сам, или побуждаемый консультантом, почувствует необходимость принять участие в игре и вместо того, чтобы просто сидеть в театре, действительно сделает его своим вторым "я". В результате в нас не остается ничего, что вызвало бы какое-то отрицание, и сознание всегда будет оказываться в положении наблюдателя. Далее Юнг пишет: «Этот процесс соглашения с Другим в нас стоит многого, потому что таким образом мы приходим к знанию тех сторон своей природы, которые мы никому не позволяем открывать нам, а самостоятельно никогда для себя бы не открыли. Только такой болезненный путь дает возможность постичь сложную структуру своей собственной души» [38].

- Очень похоже на механизм того, что я делал на Магическом Театре.

- Да, но там ты работал с другими людьми. Это много легче, чем трудиться над собой. Может быть, ты когда-нибудь создашь и свой внутренний Магический Театр… Пойдем, уже поздно.

- Еще один вопрос. Joker это и есть то, что называют Философским Камнем?

- Опять дурацкий вопрос. То ты спрашиваешь, не Дух ли это Святой, теперь, – не Камень ли… Joker – это Joker. А вот осознание Joker’а может привести человека к тому, что в Алхимии называют ляписом-Христом, или же Камнем.[39]

Мы вышли на Фонтанку и шагали к Невскому. Моросил мелкий сентябрьский дождик. На душе было легко, вино согревало и бодрило, так что все эти намеки Кирилла на борения, тернии и драмы, казались чем-то нереальным, не имеющим отношения ко мне, – ну, по крайней мере, чем-то уж очень отдаленным. На Невском Кирилл пошел к метро, а я поймал такси, чтобы усилить возникшее благостное, какое-то уютное чувство, проехавшись на скорости по ночному Питеру через мосты и набережные…

Не буду тебе, Анюта, сейчас писать, как я жил в период до следующей встречи с Кириллом, – это тема отдельного рассказа. Могу сказать только, что и до сих пор звучат иногда в моих ушах слова его: «со всем этим ты не раз столкнешься, и не раз отступишь, и не раз опустишь руки, прежде чем душа твоя, наевшись дерьма, начнет работать», хоть поначалу я и не верил тому, что подобное может относиться ко мне, так же, как и Симон – Петр не поверил Иисусу, когда тот сказал ему: «истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде, чем пропоет петух, трижды отречешься от меня» [40] (глубокая аналогия, а?). И до сих пор это правда, хотя Joker терзает и изводит меня порой так, что хочется волком выть... Так что не могу я пока сказать «...я был слеп, а теперь вижу» [41]...

Следующая встреча с Кириллом произошла уже зимой, в декабре, то есть месяца через четыре. В небольшой уютной кафешке на улице Марата. Помню, что не шиковал, – взял только кофе да кусок торта. Все время, пока мы сидели в кафе, там играла музыка, – исключительно «Битлы». Неожиданно Кирилл спросил меня:

- Макс, а как у тебя с личной жизнью?

До этого он не проявлял видимого интереса к событиям моей жизни, – то ли событийная канва его не интересовала, а важна была лишь система ценностей и идеология, то ли он и так все знал…

- Да как тебе сказать… То так, то эдак…

- То есть, больше, чем на одну ночь не получается?

- В основном так, хотя и это редко…

- Что ж, почему-то я ожидал от тебя такого ответа… Мы еще вернемся к этой теме, а сейчас скажи, слышал ли ты про академика Ухтомского[xxii]?

- Конечно! Во-первых, мы проходили его учение о доминанте по «физиологии высшей нервной деятельности» – был у нас такой предмет, а во-вторых, это самый любимый автор моего приятеля Вовки Миронова, который учился со мной в одной группе. Он писал реферат по Ухтомскому, – давал мне читать, – и, можно сказать, что он почти помешан на его учении. Вовка считает учение о доминанте самым гениальным, до чего додумалось человечество. Он говорит, что это учение применимо не только к физиологии. Оно применимо и к поведению, и к мышлению человека, и к социальным процессам и к планетарным… Более того, Вова считает, что с помощью этого учения можно не только объяснять процессы, но и влиять на них.

- Верно считает, только сложно все это и опять же нелинейно. Невозможно построить даже на учении Ухтомского простую систему, воспользовавшись которой, можно было бы действительно что-то серьезно менять. Но, если подойти к этому нелинейно и не в лоб... Но я сейчас не об этом хотел поговорить. Ухтомский был не только физиологом, как про него принято считать, но и очень глубоким мыслителем, философом и подвижником. У меня сегодня с собой только одна книга – это духовные дневники Ухтомского. Дело в том, что он пишет фактически о том же, о чем мы с тобою говорили, – о Joker’е, только делает один очень важный акцент. Посмотри-ка вот эту страничку… Я прочитал: «Одной основной мелодией заполнена моя жизнь. Мне представляется тревожным, опасным и вредным для человека то состояние, когда сбываются мысли. Эта болезненная мелодия мучительно объясняет, почему в моих глазах так исключительно драгоценно человеческое лицо и влияние на человека другого лица. Когда у человека все сбывается по его мыслям, это ведет его к самоудовлетворению, покою и глухоте относительно голосов, которые рядом с ним. Самоудовлетворенный и довольный своими мыслями человек солипсичен [42]. Этим он довел себя до конца. Хорош человек тогда, когда он в борении, и прежде всего в борении с самим собою, когда он в творчестве готов принять реальность, всегда новую, вопреки своим излюбленным теориям и покою. Но где наименее выдуманная мною самим, наиболее безусловная, наиболее конкретная и непрестанно новая реальность, как не в живом человеческом лице вне меня? Что же более нового, непрестанно меняющегося, чем человеческое лицо рядом и около меня? Поставить доминанту на человеческое лицо, то есть на реальнейшую из реальностей, то, что дано мне и тебе сейчас, в ближайшем встречном человеке, это значит уметь заранее приветствовать и принимать все то новое, постоянно вновь заявляющее о себе бытие другого, независимо от моих ожиданий и теорий о нем. Категория лица должна быть принята в качестве вполне самостоятельного, исключительного фактора опыта и жизни наравне с такими категориями, как причина, бытие, единство, множество, цель. И человеческая деятельность, и культура, исторический подвиг являются поистине "звенящей медью и бряцающим кимвалом", пока человек не внес в свой обиход категорию лица, пока доминанта его не поставлена решительно на лицо вне его. Любимое человеческое лицо лучше всего символизирует то, что представляет для человеческого мышления и поведения истина, предчувствуемая, но не дающаяся в руки, влекущая за собой все далее вперед. Она всегда нова и всегда впереди.» [43]

- Тут фактически обоснована заповедь «Возлюби ближнего своего».

- Да, Макс, ты прав. Ну, а применительно к твоей жизни – кого?

- Как кого? Любого, с кем я общаюсь.

- Не буду спорить. Вопрос только в том, способен ли ты этого любого полюбить… И способен ли ты сейчас полюбить хоть кого-то? Хоть одного человека?

- Честно? Не знаю… Еще когда женат был, не мог себе ответить на этот вопрос. И потом, когда семейную терапию проходил…

- Ладно, посмотри еще вот этот фрагмент: «Людям ужасно хочется устроить себе истину так, чтобы на ней можно было покоиться, чтобы она была удобна и портативна. А она, живая, прекрасная, самобытная Жизнь, часто мучительная и неожиданная, все уходящая вперед от жадных человеческих вожделений и увлекающая человека за собою. Не для наслаждения и покоя человеческого она дана и существует, а для того, чтобы увлечь человека за собою и оторвать его от привычной и покойной обстановки к тому, что выше и впереди. Не ее приходится стаскивать вниз до себя, а себя предстоит дотянуть и поднять до нее. Это все равно как любимое человеческое лицо, которое дано тебе в жизни, самобытное и обязывающее. Человек хочет принять это лицо по-своему, успокоительно и портативно для своих небольших сил и своей ленивой инертности. Но достоин лица, которое любит, лишь тот и тогда, кто забыл себя и свое понимание, свой покой и инертность, и когда идет за любимым и силится принять его таким, каков он есть во всей своей живой самобытности.» [44]

- Ухтомский отмечает, – продолжал Кирилл, – что это исключительно трудно, что это труднейшая, но и необходимейшая из задач человечества. Далее Ухтомский вводит понятия Двойника и Собеседника. Собственно, проблему Двойника ставил еще Достоевский. Ухтомский объяснил ее с помощью своего учения о доминанте[45]. Наши доминанты стоят между нашими мыслями и действительностью. Мы можем воспринимать лишь то и тех, к чему и к кому подготовлены наши доминанты, то есть, наше поведение. Человек видит в мире и в людях лишь самого себя. С кем бы мы ни говорили, мы говорим со своим Двойником и избавиться от него, – значит освободиться от своего замкнутости на себя.

- Невозможная задача…

- Ну почему? Невероятно сложная, – согласен. И Ухтомский дает ключ к этой задаче – культивировать и воспитывать доминанты и поведение, поставив центр тяготения вне себя, так, чтобы быть готовым в любой момент предпочесть самобытные черты и интересы другого всем своим интересам и мнениям об этом другом человеке. Как говорил святой Авва Исаак Сирин: «В одно мгновение совершается спасение или гибель человека» [46]. Через несколько столетий Ухтомский добавляет: «Все дело в том, чтобы ежеминутно быть в бдительном подвиге перед лицом Собеседника...» [47]

- Вот еще одно место, и довольно на сегодня: «С того момента, как человек решится однажды вынести свою установку (свою доминанту) на Собеседника, в ней, помимо себя, происходит что угодно, но не покой. Начинается все растущий труд над собой ради другого. То есть все больший уход от себя в жизнь для ближнего. Награда, и притом, ничем не заменимая, в том, что изобилию жизни и дела конца уже нет. Не останавливаясь на себе, на излюбленных доктринах, успокаивающих мыслях, всегда предпочитая себе и своим доктринам реальных людей, твердо понимая, что истина для человека - не подушка для усталой головы, а обязывающая и влекущая за собой объективная правда, не зависящая от нас, как возлюбленное, влекущее за собой лицо. Каждая человеческая истина, каждая теория есть только временная доминанта, направленная на свой разрешающий акт, на проверку в ближайшей реальности. Она оказывается ложной, если это окажется в дальнейшей непосредственной проверке, и уже во всяком случае, она ложь, поскольку утверждает себя как окончательная и последняя, ибо тем самым она исключает дальнейший ход действительности в истории, всегда самоцветной и новой, как драгоценный камень. В погоне за истиной, как за своей возлюбленной, человек подобен пловцу с Делоса, описанному в древней легенде. Вот он плывет изо всех сил к острову, который виднеется вдали. Наконец как будто доплывает, и уже чувствует песок под ногами. И в тот момент, когда он готов уже выйти на вожделенный берег, остров опять уходит от него на прежнее расстояние, опять требует труда, опять влечет за собою. Опять труд, опять движение вперед. И дорого то, что так дорого дается. Пускай возлюбленная все время впереди.» [48]

- И заметь, Ухтомский не случайно пишет слово «возлюбленная»! Не друг, не абстрактный Собеседник, а именно возлюбленная... Так как у тебя с личной жизнью, Макс?

- Задачу понял…

- Понял или нет – жизнь покажет. Тут дело на годы… Ну что же, на сегодня я больше не имею, что сказать…

Вот, Анюта. Ни хрена я тогда задачу не понял. Я стал искать себе «удобного Собеседника», что есть не что иное, как Двойник. И в тебе искал… А возлюбленную… Было, мне кажется, два года в моей жизни… Может быть, и сейчас? Надеюсь, что сейчас…

Ну я и расписался! Четыре часа утра, а мне еще семинар вести. Но не зря я писал… Спасибо тебе, Аня, что ты есть!

Максим

(9.08.03)

Дата добавления: 2015-07-20