Часть 1. Ремиссия. 10 страница

Неоднократно слышал о том, что учёные выявили наличие в человеческом организме так называемого "природного алкоголя", количество которого якобы и служит фактором, определяющим предрасположенность человека к алкоголизму: когда в организме не хватает изначально этого самого "природного алкоголя", человек возмещает его недостаток извне. Не знаю, правомерно ли говорить о чём-либо похожем в отношении наркопотребителей, как не знаю я и того, какими факторами всё-таки определяется степень интереса, подспудного влечения человека к психоактивным веществам (или же уровень страха, естественного внутреннего отторжения оных). Но берусь утверждать следующее: уровень этот у всех людей разный, и зачастую он мало зависит от воспитания, привычного окружения, в котором человек общается, социального статуса, уровня образования и прочих благо- и неблагоприобретённых характеристик.

Разумеется, социальная среда не может не влиять на человека: чем больше он встречает на своём жизненном пути торчков, тем при прочих равных условиях больше у него шансов и самому... Но это при прочих равных условиях, а условия не равны. Человек может на каждом шагу сталкиваться с наркоманами, он может даже слышать время от времени их байки, про то, как же пиздато бывает на приходе (хотя, по правде говоря, никто просто так не будет рассказывать про прелести кайфа: раз говорят, значит, сам спросил, а раз спросил, значит, тебе это интересно), но страх, отторжение здоровым трезвым разумом этой поганой холеры в большинстве случаев не даст человеку сделать этого. Сейчас уже даже малые дети в курсе, что наркотики - это нехорошо. Но у некоторых людей чувство страха и отвращения к наркотикам просто развито меньше (или интерес к ним развит больше), а свинья грязь найдёт.

Скажу больше: можно попробовать тот же героин, тот же винт, даже и не один раз попробовать, побаловаться, поиграться им, и не подсесть. Есть такие примеры (немногочисленные, правда, на фоне огромного числа севших-таки на систему) - всё это были (и сейчас остаются) исключительно люди состоятельные, очень самовлюблённые, под завязку занятые по жизни каким-либо делом.

Из этого можно было бы сделать вывод, что система - удел неудачников, аутсайдеров и никчемностей, которым нечего терять, если бы не множество знакомых мне людей, у которых по моему скромному разумению в жизни не хватало разве что звёзд с неба, и которые променяли всё на граммы и миллилитры. Ну да ладно, это уже тема для другого разговора. Честно говоря, я не рискну разводить тут какие-нибудь гипотезы - нет для того оснований. Мы речь вели о другом - о склонности...

"Но ведь можно воспитать у ребёнка отвращение к наркотикам, - скажете вы, - всё зависит от воспитания и круга общения". Не знаю даже, что вам на это ответить. Я знаком с десятками наркоманов всех мастей. Среди них наблюдается поразительная социальная пестрота. Кого только нет. Олег и Денис Р., как уже было сказано выше, выросли в интеллигентных благополучных семьях, как и Инна, Аня З., как и ещё ряд моих знакомых нарков. И торчат они точно так же, как мои бывшие школьные знакомые, известные хулиганы-чертоганы Миша "Заяц", Саша "Лось" и т.п. Никаких закономерностей.

Таким образом, наркомания (как и алкоголизм или, например, болезненная тяга к азартным играм) в моём понимании - это не столько болезнь или социальный порок, сколько особая философская, мировоззренческая категория. Это стиль жизни.

Жизнь тем временем всё шла и шла, а стиля в ней становилось всё меньше. "Хватит, наигрался, пора бы уже и завязывать, - думал я, - быть того не может, чтобы не было никакой возможности завязать. Тяжело, но надо." В ещё большей степени на эту мысль наводило то, что мой организм стал время от времени указывать мне на медленно, но неуклонно тикающий наркостаж. Меня стало подташнивать на приходе, что многие (правда, далеко не все) считают признаком сформировавшихся винтовых хроников, а главное - начались отходняки. Винтовая абстиненция. Без догона на следующий день - не жизнь, а надо иногда и в университет ездить на другой конец Москвы. А тут не то что ехать учиться, с дивана слезать - и то в падлу.

Цикл был стабилен: созвон по поводу будущей мутки - мандраж - закупка - варка - ширка - приход - стимуляция - отходняк - догон - долгий сон - неделя отдыха - и опять всё сначала. Тёмно-зелёный фон подъездных стен. Холодные пыльные серые бетонные ступени. Иссине-красный шлейф контроля. Привычная, еле заметная ноющая боль в месте вмазки. В зубах красная пипка гаража. Язык заботливо облизывает свежепроделанную дырку, рукав торопливо опускается. Спина прислонена к стене. Голова висит на ниточке шеи, скрывая внутри головной мозг, сотрясаемый залпами башенных орудий. Одна нога вытянута поперёк ступени, другая согнута в колене и поджата к туловищу.

Всё это уже было. Всё это будет всегда?

Нет. Нужно хотя бы попробовать завязать.

Противно гудит подъезжающий лифт, и его звук говорит о том, что дверь через пару мгновений откроется на том этаже, где вершится Приход. Этой пары мгновений хватает, чтобы принять более пристойную позу, придать взгляду "человека из ниоткуда" должную яркость и контрастность. Стоящий рядом Олег отворачивается и начинает нарочито пристально изучать пепельное осеннее небо в замацаном подъездном окошке. Дверь лифта открывается. До омерзения трезвый взгляд женщины средних лет, работающей там-то там-то, замужней, матери двоих детей и т.д. и т.п. Взгляд, полный подозрительности, осуждения, отвращения к тебе. Ну что ты на меня так смотришь? Чем я хуже тебя? Да, я наркоман. У меня сегодня нет свободной хаты, и я вмазался у тебя на лестничной клетке. Нечего так на меня смотреть, как будто я у тебя что-то украл. Я всего лишь живу так, как считаю нужным.

На стене одного из московских наркодиспансеров, рядом с окошком регистратуры, шариковой ручкой, мелким корявым почерком был написан глубокий и ёмкий афоризм: "Жизнь сложная штука, и каждый её живёт, как может".

"Цикл" очень похоже на "цирк". Когда я был ребёнком, я очень любил бывать в цирке. Когда я стал чуть повзрослее, я стал задумываться над тем, над чем не задумывался в беззаботную пору детства. Я стал понимать, что клоуны смеются не потому, что они очень весёлые люди, а потому, что это их работа. А животные ходят на задних лапах "и в обруч горящий летят" лишь потому, что их долго и нудно приучают к этому методом кнута и пряника. Романтика по-детски незамутнённого восприятия умерла с приходом этого понимания, и я разлюбил цирк.

Нужно хотя бы попробовать завязать.

Но мозг, избалованный первитиновыми карнавалами, не желал так просто подвергать себя посту. Необходима была очередная отмазка, руководствуясь которой можно было бы на неопределённый срок отложить принятие окончательного решения об отказе от винтопотребления. Она была вскоре рождена на свет и была столь же нелепа, как и все остальные.

Я сказал себе: перед тем как раз и навсегда расстаться с винтом (не больше не меньше), нужно последний раз замутить, но не просто так. Это должна быть идеальная мутка. Если уж это будет последний раз, то он должен быть таким, чтобы и чертям в аду было жарко. Раствор должен быть великолепен, количество его должно быть - сколько душе угодно, коллектив должен быть дружным и ненапряжным, атмосфера - доброй и праздничной. Конечно же, происходить всё это должно на хате, причём на такой, где можно было бы зависнуть на пару суток, не меньше. Ну а после такой мутки можно и завязывать.

Ежу понятно, что такой мутки можно ждать всю свою жизнь, да так и не дождаться. Что это миф, и такого стечения обстоятельств в природе почти никогда не бывает. То раствор хуёвый, то его мало, то все вокруг срутся промеж собой как собаки, то хаты нет, то ещё чего-нибудь. Всегда есть масса причин, почему та или иная мутка не дотягивает до идеальной. Однако миф был создан, и позволял унять требования рассудка "прекратить безобразие" и спокойно продолжать употребление в течение ещё пары месяцев.

Той осенью в моём образе жизни появилось ещё одно нововведение. Немалую лепту в мой худосочный бюджет вносила продажа книг в букинистический магазин в Главном здании МГУ и уличным книжным барыгам на Кузнецком мосту, как быстрый и абсолютно простой способ пусть небольшого, но столь необходимого заработка. Изрядно потрепав семейную библиотеку своей квартиры и просто-напросто опустошив библиотеку бабушки своими частыми набегами (до сих пор немного стыжусь этого), я понял однажды, что если я и дальше такими темпами буду дербанить библио, то неминуемо буду жестоко запален и лишусь в родительском доме всех гражданских прав. Выход был найден быстро.

Не помню точно, когда именно мне в голову пришла эта идея, но рано или поздно я должен был к этому прийти. Посещая многие книжные магазины, я про себя давно отметил, насколько несложно было бы вынести оттуда книги, если бы я захотел. Вынес три-четыре понтовых книги - вот уже и сотка в кармане. Однажды денег не было, они были как всегда насущно необходимы, а взять их было неоткуда. Я раздумывал недолго. При умелом поведении шансы быть пропаленными - минимальны. Если и пропалят - невелика беда. Мелкая кража. Из-за такой ничтожной хуйни вряд ли посадят.

Начал я с ближайшего к своему дому книжного. Всё прошло как по маслу, легче даже, чем я думал. Дальше - больше. Сформировав постепенно стабильную сеть магазинов, которые я регулярно посещал, я сделал подрезку книг своим основным источником дохода. Сначала я тащил по одной-две книги, потом - по пять, по семь, по десять за раз. Сначала я это делал лишь в минуты крайней нужды в деньгах (чаще всего денег требовала очередная мутка, однако не всегда - иногда это были и разные прочие расходы), потом я стал проделывать это постоянно. Сначала я стремался и тряс коленками при малейшем шорохе, при мимолётном взгляде продавца. С опытом пришли снаровка и уверенность в своих силах. Пару раз меня, правда, ловили за руку - откупался деньгами или просто канючил "больше так не буду" и отпускался "на первый раз".

Ещё продуктивнее работа пошла позже, когда ко мне присоединился Олег. Вдвоём мы были способны за день подрезать по пятнадцать - двадцать книг и окупить таким образом мутку целиком. Снимали книги по очереди - один закрывал поле зрения продавца, другой пиздил книгу либо в сумку, либо просто под одежду. Ещё позднее сформировалась суперпрофессиональная добычливая бригада книжных бомбил, состоящая из Олега и Ани И. Эти двое и вовсе отличались потрясающей наглостью, количеством и размерами спизженных фолиантов.

Итак, незаметно и почти безболезненно для собственного достоинства я приобрёл новый социальный статус. Помимо наркопотребителя, я стал ещё и вором. Ну что ж, всё логично. Эти два порока неотделимы один от другого. Торчок не может не красть, так или иначе, раньше или позже, он приходит к этому. У любого нарка, в сущности, психология мелкого уголовника. Неспособному к системному труду, к добропорядочному нудному добыванию денег посредством честной работы - ничего ему не остаётся, кроме регулярного разнообразного мелкого жульничества, кидалова, подрезок. Ну какой из нарка работник? Нет, ну есть, конечно, и такие, кто работает и умудряется при этом трескаться, но таких немного, и их работа или совсем ненапряжна и легко совместима с торчаловом (ночной сторож в детском садике), либо они мутят нечасто и нерегулярно, так сказать, "по большим праздникам". Даже будучи физически способным время от времени работать, торч, в силу самого своего образа жизни, образа мышления, как правило просто психологически неспособен заставить себя сколь-либо долго трудиться, т.к. наркозависимость отбивает у человека малейшую охоту к дисциплинарному подчинению людям и обстоятельствам, не связанным непосредственно с процессом замута вещества. Прежде вполне трудоспособные, усидчивые и целеустремлённые становятся разпиздяями и похуистами во всём, кроме пробивки очередной дозы. Наркоманы работают, ещё как - худеют, переживают, ночей не спят, только работа их специфична и эффективность оной измеряется не деньгами, а натуральными показателями.

По такой жизни угрызения совести от того, что что-то спиздил (если они и есть), быстро пожирает один единственный довод: "Я краду, чтоб торчать, а торчу, потому, что не могу не торчать; следовательно, я не могу не красть, т.к. зависим от наркотика, и ничего тут не попишешь".

Олег той осенью пришёл практически к идеальной формуле состава участников мутки. К концессии всё реже стали присоединяться Денис Р. и в особенности Серый. Последний - по причине своей несносной сварливости и привычки выёбываться и засирать всем мозги в процессе мутки и варки. Его почтенный наркоопыт давал о себе знать в виде безумнейшего мандража, в следствие которого у него в процессе закупки и варки срывало нервы, и старый джанкер Сергей начинал истерически орать, портя всем и без того нелучшее настроение. Да у Дэна с Серым и так хватало дел в героиновой системе - винт был в их жизни неким параллельным и неосновным факультативом, лишним способом перекумариться. Олег давно уже стал вполне самодостаточным и довольно популярным варщиком (несмотря на то, что качество его крайне кустарной продукции всегда существенно уступало произведениям старых опытных варщиков, типа Гриши, что Олег впоследствии и сам признавал). Серый по большому счёту давно ему не был нужен.

Таким образом, состав нашей "группы здоровья" образца Осень-98 был таким: Олег, А., автор этих строк + Инна, Аня З. и Аня И. То есть три старых товарища, "ребята с нашего двора", один из которых варил, другие двое помогали деньгами, хатами, собственным участием в закупке и изготовлении, ну и девушки, конечно, наличие которых при мутке никогда не повредит. Все были нужны, все были при деле, никто никого не напрягал.

Вмазываться сам я тогда ещё не умел, и поэтому по утрам, когда бестелесный и в то же время такой навязчивый октябрьский туман пеленал своей липкой небылью моё сознание, измождённое ночным бдением и жаждущее догона, я встречался с Олегом, и мой извечный проводник по первитиновым джунглям пробивал на моей руке очередную дырку со вчера плохо работающим баяном с остатками, смывками, смывками со смывок.

В одной руке я держу пакет с тетрадями для университетских занятий, которые сегодня, к сожалению, я так и не смогу посетить. В другой руке - бутылка пива. Мы втроём сидим на лавочке в углу детской площадки, со всех сторон окружённой привычным фоном железобетонных панелей, окон, балконов.

Кажется, даосские мудрецы полагали, что у каждого места в мире есть своя душа. Во мне всегда жило внутреннее чувство, некая убеждённость в том, что чем старше дом, чем больше наслоилось на его стенах, подъездах, чердаках и подвалах незримых глазу частичек человеческих судеб, тем он "живее", тем больше в нём той самой души. Но нет души в стандартных новеньких бетонных коробках, которые немыми и безразличными истуканами окружают меня этой невесёлой осенью.

За окно снова вылили ночь, И по улицам шагает бездомный дождь, Старый знакомый. Праздники как будни, весёлый плач. Я смотрю, как осень надевает свой плащ И уходит из дома. Я бежал вслед за ней, догоняя свой миф, Просил новых слов, просил новых рифм, Но она прошла мимо. Осень как долгий пустой разговор. Осень как старый усталый актёр Без грима.

Вокруг мокро и холодно, моросит мелкий нудный дождик, качели-карусели пусты - дети сидят по домам в такую непогодь. Весь мир вымок и почернел, зябко подрагивая от недоброго осеннего ветра. Лавочка отсырела до степени гнилостной мягкости. Разговор ленив и неповоротлив.

- Надо завязывать, - высказываю я не слишком свежую идею, - винт перестал быть праздником, он превратился в будни.

- Надо, надо, - с безразличным отсутствующим видом подпёздывает Олег, чему-то ласково улыбаясь.

Похоже, из всех нас троих проблема затянувшегося наркоопыта и необходимости его прекращения заботит только меня одного. А. развивает и перекраивает время от времени теорию за теорией, копаясь в тягучем чреве психоанализа, а воз и ныне там. Жажду прихода не засунешь ни в какие теоретические рамки, она упорно вылезает на свет божий, с завидной периодичностью напоминая, что пора втереться. Нельзя же взять и выкинуть кусок своей памяти.

Мне рассказывали про некого мужика, который, прогнав себе по вене за раз лошадиную дозу винта, якобы полностью потерял память. Полнейшая ретроградная амнезия. Заново учился ходить, говорить, есть ложкой... Вот он, наверное, мог себе позволить после этого легко завязать с винтом. Да и то...

Олег. Олегу всё до пизды. Его никто и никогда не сможет убедить в том, что винтиться вредно для здоровья, для всех без исключения причиндалов, имеющихся в организме, а прежде всего для мозгов, что винт отбирает силы, время, деньги и т.п. Олег в это не верит. Он верит в винт, только в него. А человек, которому невозможно доказать, что он болен, никогда не вылечится.

А, собственно, есть ли болезнь? На первый взгляд, глупый вопрос. Болезненная неизбывная тяга к первитину налицо. Но если спросить себя откровенно: а почему это я, в конце концов, должен завязывать? Я винчусь максимум раз в неделю, а порою и того реже. У меня не бывает многосуточных марафонов, как у старых винтовых хроников. У меня ничего не болит, я здоров, как сто свиней. Ну, разве что, похудел немного, пара вен сгорела, да ещё щитовидная железа болит по утрам, если раствор был йодистым. "Винтиться раз в месяц не вреднее, чем регулярно бухать," - говаривал мне Олег (у меня бы ни за что не получилось всю жизнь вот так, раз в месяц, это утопия).Со всем этим говном можно жить годами и десятилетиями, не подыхая. Отходняк, спору нет, вещь неприятная, так ты догонись - и нет проблем. Мешает учёбе? Ну ясный хуй, что не помогает. Но не настолько, чтобы это было серьёзной проблемой. И экзамены нормально сдаю, и курсовые пишу. Всё как прежде, как и до... Деньги? Не смешите меня! Частота употребления и стоимость самого препарата не столь велики, чтобы опустошить мой бюджет. Находятся деньги и на винт, и на футбол, и на пиво, и на компакт-диски. А если что, так родители помогают. С последними, кстати, тоже никаких проблем. Не то что не палят, а даже и ухом не ведут. Так почему я должен завязывать?

Да нипочему не должен. Но перспектива торчать всю жизнь почему-то пугает. В конце концов надо будет когда-то где-то работать. Не всю же жизнь сидеть на шее у ма и па. Затем когда-нибудь надо бы и семьёю обзавестись. Всё же как-то незавидно одному всю жизнь кантоваться. Работа, жена, дети... Все эти атрибуты по-настоящему взрослой жизни трудно сочетаемы с регулярными мутками, варками, отходняками и догонами.

Мне стало жалко не себя, не своего здоровья и своей жизни как факта физического существования, а обидно стало от понимания того, что я мог бы ещё много сделать интересного в этом мире. Написать стихов, прозы, посмотреть хороших фильмов, съездить в Тибет, вырастить ребёнка... Да мало ли всякого интересного в этом огромном разноцветном мире, того, чего я ещё не видел, не сделал, не успел. Глупо, а главное - скучно посвящать свою жизнь варке и употреблению винта. А ведь так оно и будет... Будут и марафоны, и специализированные клиники и все прочие прелести опытного системщика. Уж если завязывать, то лучше это делать сейчас, когда стаж ещё невелик. Потом это сделать будет всё сложнее и сложнее.

Почему это я, интересно, не задумывался обо всём об этом, когда только начинал винтиться, а сейчас, поторчав полгодика, стал вдруг таким вдумчивым и благонамеренным? Наверное, потому что игра кончилась, канул в лету период наркоромантики, когда всё казалось новым, принципиально новым. Жизнь торчка стала показывать свою однообразность.

Той осенью я начал понимать, что нет ничего нового под луной, что мир наркомана по своим механизмам на самом деле ничем не отличается от обычного трезвого мироустройства, и статус торчка никак не освобождает человека от глупых условностей этого мира. Я понял, что нет вовсе никакого деления на трезвый мир и мир торчалова - всё едино, всё функционирует, подчиняясь одним и тем же законам. Погоня за достижением цели, достижение её, краткий миг наслаждения плодами изнурительной погони. Но плоды иссякают и неизбежно возобновление погони для достижения новой цели. Вечная тщетная погоня за фантомом счастья - погоня за деньгами, славой, властью, обладанием, обладанием тем, другим, третьим... Все люди зависимы, все мутят, всех ломает и мандражит. И наркоманы в этом смысле не лучше и не хуже остальных людей. Только энергетика, яркость, концентрированность всех страстей у них во много раз больше. А если ярче и пламеннее страсть, то тяжелее и плата за неё. Наркоман за год проживает лет пять жизни трезвого человека, потому что жизнь торчка сжата, скручена в тугую спираль дикой боли и дикой радости.

Да потому-то вы все, уважаемые, и держите наркоманов за прокажённых, за представителей низшей расы. Потому, что они - смердящий концентрат суеты сует, потная грязная изнанка вашего мира, они - яркий и до боли выразительный вариант зависимости человека от степени утоления своего низменного кайфа, они - двадцатилетние старики - являют собой нелицеприятный лик старости, гнилостности вашего мира, застрявшего в тупике, истинный лик вас всех. Вы ненавидите наркоманов потому, что у них на морде написано всё то, что прячете вы всю жизнь под семью замками в самом дальнем подвале своей души.

И именно поэтому надо завязывать с винтом. Я не нашёл в нём того, чего искал. Он не дал мне нового мира, не позволил быть творцом своего нового мира. Бог не живёт в прокопченной склянке из-под марганцовки. Но завяжу я как-нибудь потом, после проведения идеальной мутки. Погоня за призраком супермутки по всем правилам должна была продолжаться годами. Но судьбе было угодно иначе.

30 октября 1998 года. Окаменевшая от холода земля, шрамированная отпечатками ботинок, ждёт снега. А я, как обычно, жду Олега. Жду, чтобы он пришёл, достал из своей засраной походной сумки, десятикратно политой кислотой и бензином, покрытой пятнами фосфора и йода, заветный желтоватый баян с запаянным носиком. Этот герой должен был прибыть ко мне ещё вчера, но по каким-то причинам (видимо, очень веским) он остался "трясти бутылочку" у Серого. Когда человек не ходит за винтом, винт может прийти за ним, но отнюдь не скоро и, как правило, в херовом виде. Ну что ж, это логично: хлеб за брюхом не ходит.

Я мечусь по квартире, не зная, куда себя деть. Книги не читаются, музыка не слушается, телевизор не смотрится, еда не жрётся. Когда же этот сучонок приедет?! В засмотренном до дыр окне топчут асфальт прохожие всех сортов, ублюдки всеразличнейших мастей. Но главного, долгожданного ублюдка нет. Нет его, ёбаный в рот.

И вот, наконец, когда я в десятый уже раз за сегодняшний день сажусь срать, раздаётся звонок. Срака торопливо проглатывает обратно в себя нависшую уже было над толчком продолговатую порцию говна и, направляемая ватными потными ногами, бежит открывать дверь. Это он приехал!

А чего приехал? Чего привёз? Страсть как интересно.

- Паш, привёз я его, привёз. Ну, правда, мало... Ну, бля, ты знаешь Серого, я и это то с трудом выцепил. Тащи воду - бавить будем, он мог подкиснуть. Инсулинок нет? Баян я те свой могу дать, вчерашний...

- Чё вчера не приехал?

- Да я чего-то Серого не мог вытащить из сортира: как вмазался, так заперся там и ну давай дрочить! Ты же знаешь, таймер в башке ломается, сидишь - те кажется, что прошло полчаса, а на самом деле за окном уже светает... Давай лезвие... Ну нож давай! Так...

В пятикубовой машине с привычно запаянной дыркой плещется на вид чуть больше куба желтоватого ширева.

- Здесь ещё мой догон, - заявляет Олег, сразу отметая дерзкие надежды на то, что всё это мне.

Игла инсулинки вставляется в дыру пятикубовика и высасывает для вашего покорного слуги что-то типа семи точек.

- Помоги втереться.

- Куда тебе? Так... В левый? Попал... Отпускай.

Я ждал этого мига целые сутки. Сутки почти без сна, с натянутыми как струны нервами, блядские сутки упорного наблюдения у окна, сутки срача, подкашивающихся ног, ожидания, ожидания, ожидания. И ради чего? Прихода нет!! О появлении каких-то мизерных доз эфедрина в моём организме свидетельствует лишь слегка участившееся сердцебиение и стимуляция, которую можно заметить, лишь если очень захотеть. И это всё! Ради такой пиздятины я трачу нервы, сижу как мудак дома и жду!

Олег, как обычно скроив удивлённое ебало и сославшись на то, что плохо сварилось, Сергей зажал много себе, да и раствор мог испортиться за ночь и половину дня.

- Паш, ну ладно, давай я тебе ещё точки три поставлю.

- Да пошли они на хуй, эти три точки. Пошло оно вообще всё на хуй.

В голосе уже нет злости. Только апатия, какая-то особенно липкая, свинцовая усталость. Слова ворочаются плавно, лениво, как клочья ваты сиротливого октябрьского тумана. Олег уходит.

В чём его, собственно. можно обвинить? Да ни в чём. Если он меня кинул (в чем, честно говоря, мало сомнений), то я уже никак не смог бы это проверить. Да и не изменится ничего от этого. Олег - мой старый друг, но это не имеет значения перед лицом того факта, что Олег - наркоман. Везя мне дозу через всю Москву (поступок, на который мало кто из винтовых пойдёт ради кого бы то ни было), он не мог при этом меня не кинуть. Видимо, что-то он мне и вправду привёз - догон себе отбирал из того же баяна, что и меня ставил... А окажись я на его месте? Кинул бы я Олега? Конечно, да. На сколько-нибудь да обязательно бы кинул, вопрос только в том, много ли бы я ему оставил. Будучи наркоманом, нельзя поступить иначе, иначе поступить просто не получится - руки сами, не спрашивая разрешения у головы, зажмут, подрежут, отольют, отсыплют дозу, полдозы, хоть сколько-нибудь... И тут уж не до дружбы. Как говорится, жизнь диктует нам свои законы. Жизнь наркомана весьма непроста, все её грани обострены, все законы просты и жестоки. Они неумолимы потому, что ты просто не способен их нарушить - законы эти встроены, вшиты в твой мозг, став неотъемлемой частью твоего организма.

Никогда не верь наркоману. Это вечная, абсолютная истина. Даже если он твой лучший друг, твой сын, брат, сват и т.п. Никогда не давай ему взаймы. Пустив его к себе в гости, гляди в оба, чтобы он ничего не спиздил. И уж тем более бессмысленно просить его привезти тебе дозу и рассчитывать на то, что эта доза не будет как минимум располовинена. Хорошие, большие и смачные дозняки получают те и только те, что стоит вокруг ещё тёплого фурика, занеся над ним дрожащие свои грабли с дрожащими в них баянками.

Всё это понятно. Но почему навалилось на меня такое всепоглощающее безразличие, апатия, усталость, отвращение ко всему на свете, к самой жизни?... Наверное, потому, что лишний раз меня потыкали носом в тот факт, что приход - это моё всё, что весь остальной мир - это ничего больше, как приложение к приходу, и нет большей трагедии, чем облом прихода, его отсутствие. Почему?

Почему я должен жить нуждами этого ёбаного жадного божества, которого я сам воздвиг на трон? Почему я должен забивать на все свои дела и лететь на другой конец города, туда, где мутят? Почему я должен не спать ночей, считать копейки, бегать стремглав в дежурную аптеку, палиться, стрематься, жечь вены, валяться, мутно постанывая на отходняках, общаться с барыгами, торчками, пиздюками, д а н а х у я м н е э т о н а д о? Неужели я не могу вот так просто принять решение не винтиться и следовать ему? Что со мной будет? Я не сдохну, не сойду с ума, не стану инвалидом. Да я сделаю это, чего бы это мне ни стоило.

Конечно, это будет нелегко. Вот и сейчас, когда я представляю себе, что я никогда больше не винтанусь, становится внутри пусто и щемяще тоскливо. Ведь хороший винт - это... Это такой кайфище! Почему бы ещё не вмазаться хорошим один последний раз? Очень уж тяжко завязывать на такой минорной ноте. Да ещё зима впереди. Зима - это белый целлофановый кокон безнадёжной, непобедимой стужи, бесполезняка, депрессий... Как я доживу до весны без быстрого?

Всё!! Хватит!! В жопу все эти жалкие тупые отмазки, отмазки слабака, руками и ногами цепляющегося за драгоценненький свой кайф. Я устал, я просто заебался, я наелся по горло этой сраной наркоманской романтики, этих "новых горизонтов" и "других измерений". Я должен это сделать. Если себя жалеть, не завяжешь никогда. Себя не надо жалеть, себя надо любить.

Я буду писать стихи, ходить в кино и на выставки, слушать музыку, читать книжки. Буду спокойно и степенно учиться, не срываясь на мутки. Найду себе работу и буду на ней работать. Найду себе нормальную трезвую девушку и буду с ней гулять по тенистым аллеям. Я напишу книгу, съезжу в Тибет, выращу ребёнка. Я останусь самим собой, таким, какой я есть, только в моей жизни не будет больше фракций, фуриков, быдла, пороха, отходняков, догонов, не будет Лубянки и Птички, не будет кодлы безумных ширяльщиков, не будет заморочек, палева, одинокой ночной паранойи. Жизнь без винта.

Конечно, поначалу меня будет плющить, морочить, я только и буду думать днём и ночью о том, как хорошо было бы вмазаться. Но ведь время лечит, время будет работать на меня. Главное продержаться первую неделю, первый месяц, два месяца, дожить без винта до весны.

Конечно же, я доживу до весны. Она выплеснет целое небо тепла. Но зимой будут лишь черно-белые сны И воздух, как из литого стекла. И пожить не успел, а как будто бы стар. Я многое нес, но не донес ничего. К двадцати годам от людей устал, Но гораздо больше - от себя самого. Но я еще буду ходить среди их лиц и зонтов, Вдыхать в себя запах листьев и шелест шагов. И они не будут знать, откуда я к ним пришел, Из каких загадочных темных миров. А я буду просто сидеть и молчать, Вспоминая свое житие-бытие, Интересное лишь тем, что оно мое... А потом я улягусь и буду спать. И зима мне покажет черно-белые сны, Покажет город больничных тонов, Разложит снег по своим местам, Нарядит елку на Новый год. Ну конечно же, я доживу до весны.....

Дата добавления: 2015-07-25