Е. Г. Герасимова, депутат Государственной думы. 3 страница

– Сегодня будем лохов делать, – грозно объявил Киря. – Ты, Икс‑бой, пойдешь с нами, посмотришь, как мужчины работают.

– Это как? – поинтересовался Икс‑бой.

– Там увидишь, – пообещал Светик. – А где, Киря, куда поедем?

– В центр.

– Киря, мне надо с тобой поговорить, – сказал Икс‑бой, улучив момент, когда этого никто не слышал.

– Некогда! Работать надо. Лохи ждут.

– Пачками по городу бродят, – добавил Светик, – и друг у друга спрашивают: а где же это Светик бродит, лопатники уж больно отяжелели…

Небо в этот день было свинцовое, лица у прохожих – серые, настроение у Икс‑боя – такое же. На «работу» добирались молча.

Оба Малых, Пухлый и Шрам с Пожарником отправились по своим обычным маршрутам, на вокзалы. А Киря, Светик и Икс‑бой спустились на станцию «Китай‑город».

На эскалаторе Светик засунул себе в рот сразу две жвачки «стиморол».

– Светик, ты левша или правша? – спросил вдруг Икс‑бой.

– Чего?!

– Тебя спрашивают, – рявкнул Киря, – левша ты или правша?!

– А… Не знаю.

– Ну а какой рукой ты пишешь? – не унимался Икс‑бой.

– А я не пишу, – хохотнул Светик. – Кому мне, блин, писать?!

Киря тоже засмеялся.

– Ну а здороваешься какой рукой? – не унимался Икс‑бой. – Ложку где держишь? В левой или в правой?

Светик почесал затылок, поочередно поднял обе руки, как будто что‑то отправляя себе в рот.

– Это… кажись, правой. Ну и что с того?

Икс‑бой объяснил причину своего интереса:

– Я слышал, по телевизору говорили, что жевательная резинка может взбодрить человека, если он левша, и успокоить, если он правша. Она поддерживает работоспособность двигательных систем мозга человека. Видел, как хоккеисты жуют, когда на лед выходят? Как звери! Только жевание помогает до работы, а не во время – ведь жвачка отвлекает твое внимание.

– Понял? – сказал Киря. – Так что пожевал, поддержал работоспособность этих самых систем, а теперь – выплевывай давай. А то еще все нам провалишь.

– Если ты такой умный, то, может, знаешь, почему жвачку жуешь‑жуешь, а она все сладкая? А?! – Светик был очень доволен собой. По его мнению, это был совершенно неразрешимый вопрос. Вроде тех, почему вода мокрая и небо голубое.

– Ну это очень просто, – скучным голосом сказал Икс‑бой. – В жвачке содержится такая штука, подсластитель называется. Он очень медленно растворяется в слюне. Вот и все.

Светик хмуро молчал. Спустились с эскалатора. Прошли немного вперед.

– Кто это? – спросил Светик, поднявшись на цыпочки и прилепив жвачку прямо на нос памятнику в тупике коридора.

В углу сидел приличного вида бомж. В смысле не особо грязный и вонючий. У него на шее висела картонка, на которой было написано: «Действовать надо осознанно, тогда каждое ваше действие не является простым продолжением предыдущих, тогда вы свободны, тогда – ВЫ действуете». Рядом лежала засаленная кепка, а в ней жалкая мелочь. Заметно было, что бомж всерьез обдумывает возможность изъятия жвачки с носа памятника.

– Ну тут же написано! – отчего‑то разозлился Киря. – Читать умеешь? Ногин. Памятник Ногину!

– Я слышал, – добавил Икс‑бой, – раньше и эта станция так называлась – площадь Ногина.

– Кто такой этот Ногин? – снова спросил Светик.

– Нарком, – ответил Икс‑бой, научившийся читать по Советскому энциклопедическому словарю.

– А что, раньше наркоманам памятники ставили? – изумился Светик.

– Все‑таки ты непроходимая дубина, – с чувством сказал Киря. – Нарком – это… ну это вроде… банкира… Верно я говорю, Икс‑бой?

– Ну почти, – уклончиво ответил тот.

– Ну а все же? – наехал и на него Киря. – Ты небось и сам не знаешь?

– Знаю. Ногин торговлей и промышленностью во всей стране заведовал. Лет сто назад.

– Большой человек, – оценил Светик. – Вроде как сейчас Березовский. Жаль только, что нам такие в метро не попадаются.

Но тут как раз Киря ткнул его локтем в бок: со стороны «Третьяковской» подошел поезд, и из него вывалила толпа пассажиров. Как знать, может, там и была парочка березовских. И Киря со Светиком живо двинулись им навстречу – спустились по лестнице на перрон.

– А кстати, в Сингапуре, – крикнул Икс‑бой вдогонку Светику, заметив, что тот потихоньку от Кири отправил в рот новую жвачку, – жвачку вообще запрещено жевать!

Икс‑бой, оставшийся стоять возле «наркома», видел, как они медленно продирались сквозь толпу: шерстяная шапочка Светика время от времени всплывала как поплавок. Кири же, который был выше его почти на голову, вообще не было видно.

Вдруг на перроне раздался истошный вопль:

– Держи, держи мерзавца!!! – Из толпы выскочила дородная тетка с сумкой в каждой руке и понеслась куда‑то в сторону.

Икс‑бой присмотрелся. Так это же она за Светиком бежала?!

И в эту секунду кто‑то взял его за локоть. Он вздрогнул и вырвался.

– Цыц! – сказал Киря. Он уже был здесь. – Пошли отсюда. Светик выпутается.

– А как же…

– Схема отработана, не боись.

И они снова поднялись по эскалатору, теперь можно было трескать законно заработанные хот‑доги и бурито, запивая фантой и спрайтом – справа, еще до стеклянных дверей работала приличная забегаловка – фастфуд.

Оказалось, что еще до погони Светик успел передать Кире вытащенный у тетки бумажник, это действительно был отработанный маневр.

– Киря, мы можем наконец поговорить? – спросил Икс‑бой, хрустя жареной картошкой (елки‑палки, как же вкусно!!!).

– Когда я ем, я глух и нем, – объявил Киря и действительно придерживался этого сомнительного правила.

А вот Руслан, то есть, простите, Икс‑бой, наоборот, всю свою недолгую сознательную жизнь слышал от старших, что хорошая застольная беседа очень помогает пищеварительному процессу. Как это взрослые говорят? Оказывает благотворное влияние, вот. Впрочем, дудки, он теперь и сам взрослый, и сам себе хозяин, так что их дурацкие правила ему не указ. Да и вообще дело не в них. Дело совсем в другом, дело в том, что ему нужна Кирина помощь. И срочно. Правда, разговор‑то был не шуточный, так что, возможно, Киря и прав, сам того не зная. Или он догадывается. Что‑то подозревает? Да не может быть… нет, не может такого быть!

Денис Грязнов

Денис уже подъезжал к офису, когда на мобильный позвонила Пухова.

– Денис Андреевич, ну как, есть какие‑нибудь подвижки?

– Подвижки, конечно, есть, но… – Денис попытался вкратце рассказать о направлениях, в которых они двигались, и результатах, которых достигли, но Пухова рассеянно перебила его посреди фразы:

– Сегодня вечером я встречаюсь с депутатом…

– И? Я могу чем‑то помочь?

– Нет. Наверное, нет…

Она замолчала, и было непонятно: это все, что она хотела сказать, или не все? Она просто не может сформулировать просьбу, требование, вопрос, или ей просто понадобилось с кем‑то поговорить, и никого, кроме Дениса, под рукой не оказалось. Видеть бы сейчас ее лицо, понять, о чем она думает.

Пауза затягивалась сверх всякой меры. Денис подумал было, что она отключилась, но, затаив свое, отчетливо услышал в трубке ее дыхание.

Наконец она кашлянула и, очнувшись от каких‑то своих мыслей, сказала:

– Сегодня утром мне позвонил помощник депутата Екатерины Герасимовой и назначил встречу. Вы знаете, кто такая Герасимова?

– Слышал.

– Да, я тоже слышала. Она пытается бороться за таких, как мой Владик… Я не знаю, что она может мне сказать, но я пойду.

– И правильно, – попытался подбодрить Денис. Какая‑то Пухова была ну слишком растерянная.

– Да‑да, пойду. Тем более что это неофициальный разговор: меня пригласили на дачу…

Денис, грешным делом, подумал: может, Пухова хочет попросить у него снабдить ее «жучком», чтобы записать разговор с депутатом. А иначе зачем она позвонила? Она ведь не обязана перед ним отчитываться, куда идет и с кем встречается.

– Она, наверное, станет говорить о Владике, его смерти, причинах… Они любят доискиваться до причин… – продолжала тем временем Пухова, так же рассеянно, делая большие паузы между словами. – Как вы думаете, Денис, Герасимова чувствует себя виноватой?

– Может, да, а может, нет.

На самом деле, почему, собственно, она должна чувствовать вину? Если бы это было так, ей бы впору уже прилюдно пустить себе пулю в лоб. Поскольку и таким, как Влад, счет уже пошел на десятки, а пострадавших от скинхедов по стране уже не одна сотня. Но Герасимова, в конце концов, не вселенский диктатор, не может она своей властью запретить пацанам забивать свои головы всяким бредом, а если бы и могла… И вообще вина – чувство сугубо субъективное, и рассуждать о том, чувствует кто‑то вину или плевать ему на все с высокой вышки, можно до бесконечности, но какова вероятность, что в этих рассуждениях окажется хоть доля истины? Денис подыскивал слова покороче и помягче, потому что Пухова явно ждала от него ответа, но, в конце концов, она сама ответила за него:

– Да, я тоже думаю, что она чувствует вину. Но Владика уже ведь не вернуть, а Руслан… Может быть, она согласится помочь в поисках Руслана?

Ну вот оно, наконец‑то! Вот она, причина рассеянности и растерянности. Перед несчастной матерью забрезжила пусть пока призрачная, но перспектива подключить к поискам сына целую государственную машину, и, скорее всего, абсолютно бесплатно. А за услуги «Глории» Пухова расплачивается чужими деньгами.

– Вы хотите, чтобы я подготовил вам полный отчет о проделанной работе, и на этом мы с вами расстаемся? – спросил Денис.

– Нет‑нет, что вы, Денис, я ничего такого не имела в виду… Но может быть, вы и правы, ведь, если Герасимова возьмется за это… Она очень влиятельный человек. В вашем профессионализме я нисколько не сомневаюсь, но…

– Я понял. Позвоните мне, когда закончится встреча, хорошо?

– Конечно. Конечно, я позвоню. Только это может быть поздно, встреча назначена на семь.

– Ничего, звоните на мобильный, я ложусь поздно.

– Хорошо.

– Ну вот и договорились. А отчет я подготовлю. На всякий случай.

Сыщики

13 ноября

Сева уныло рисовал на клочке бумажки звездочки и кружочки. А Щербак, наоборот, сиял как самовар:

– Шеф. Ну как психологи? Заодно и подлечился?

– Психологи не помогли, – ответил Денис, – а у вас, я смотрю, хорошая новость и плохая.

– У Севы плохая, а у меня не то чтобы хорошая, но интересная.

– У меня не плохая, а никакая, – буркнул Сева. – Нету этих пацанов, которые Влада с поля боя выносили. Не то что в Москве – в стране нету. Обоих мудрые родители отправили учиться за границу от греха подальше. Одного, значит, на родину мирового скинхедизма – в Англию, другого – вообще в Германию.

– А остальные? – спросил Денис.

– Что остальные? Ну, предположим, выясню я, где у них логово или где они по вечерам пиво пьют, не разговаривать же мне со всеми одновременно? Даже если до драки не дойдет, все равно ничего не узнаем. Тут личностный подход нужен… Короче, может, позвонишь этому оперу, Лисицыну, пусть хоть несколько фамилий даст? Допрашивали же они кого‑то, кто именно тогда и именно с Владом в погроме участвовал. Иначе я до весны буду подходы искать. Или Шульгину позвони. Мы же не знаем толком, как там, в «Милосердии», Руслана искали. Может, они не только листовки напечатали, но и по контактам Влада прошлись…

– Погоди звонить, – оборвал Щербак, – послушай вначале, что я нарыл. Зачитываю, сохраняя авторскую орфографию и пунктуацию:

«Здравствуйте тот, к кому это письмо попадет в руки. Я не знаю какое у вас звание, поэтому, товарищ милиционер, помогите пожалуйста! Мой брат стал бандитом и его банду надо ликвидировать. Еще недавно мой брат был просто супер, авторитет для всего нашего двора, учился лучше всех в классе, а в прошлом году еще выиграл олимпиаду по химии и всегда может дать хороший совет, хотя ему тринадцать, а во дворе есть и постарше. Когда он был молодой то тоже хулиганил, но никогда не подбрасывал стекла под машину, и никогда не катался уцепившись на поезде и никогда не кидал в электрички камнями. А потом он начал ходить в тренажерный зал, и больше не хулиганит, а если даст хорошенько, то мало не покажется. В общем, каждый мог позавидовать, что у меня есть такой брат. А теперь мне из‑за него страшно. Вы или кто‑то другой следователь расследовал ограбление Булочной возле метро Тимирязевская и наверное никого не нашли, а это сделала банда в которой теперь мой брат. Только его не надо арестовывать, пожалуйста, потому что он ничего не делал, а просто стоял на улице и смотрел чтобы никто не позвал милицию и они ничего не грабили, а только разбили витрину и побили одного мужчину, который был негр. Когда мой брат попросил у мамы деньги для того, чтобы подстричся, я ничего такого вначале не подумал, а потом увидел, что он постригся не просто так, а налысо. Мама не поняла в чем дело и стала задавать ему разные вопросы. А я сразу заподозревал, что мой брат вступает в какую‑то банду. А когда я тоже его спросил, он сказал, что это не мое дело, а раньше никогда со мной так не разговаривал. А потом я узнал через своих друзей, что он перестал ходить в школу, а мама ничего не знала и думала, что все нормально. Я наверно должен был сразу пойти и сказать все в милиции, но я думал, что он не может стать настоящим бандитом потому что он на самом деле хороший и добрый. А тех, кто с побритыми головами я видел в метро и по телевизору, по телевизору их называют фашистами, а все наши во дворе тоже хотят чтобы у них были такие суперские куртки и военные ботинки. И мой брат купил себе такие ботинки, а мама давала ему деньги только на завтраки и на постричься и больше ему никто денег не давал и у него у самого тоже денег не было. А про ботинки и потом куртку оранжевого цвета мама не должна была узнать, брат прятал это все в своем школьном рюкзаке. А когда мама узнала, он разозлился и перестал приходить домой спать ночью. А еще раньше, я тоже не пошел в школу, а пошел за братом, а он вначале поехал на автобусе, а потом на метро. В автобусе он меня не увидел, а в метро я боялся его потерять и сел в тот же вагон, а он заметил меня, накрутил уши и отправил домой. А потом я еще раз за ним поехал только больше в тот вагон не садился и увидел как он с еще одиннадцатими такими же лысыми пошел гулять, сразу как выйти из метро Профсоюзная. Они ходили и увидели там одного узкоглазого и начали его бить, только мой брат меньше всех бил, а потом они его отпустили, а я убежал, потому что боялся, что они меня увидят. Я хотел уговорить брата уйти из бандитов потому что он никакой не фашист и кроме него и мамы у меня никого нету, только я не знал как и ходил за ним чтобы он сразу когда они кого‑нибудь еще побьют, когда ему будет противно от крови сразу поговорить. И тогда я увидел один раз как он один и разговаривает с каким‑то мужиком, а потом когда они поговорили мужик достал деньги из кармана, а брат их взял. Там было 200 долларов. Я потом проверил у него в кармане пока он не успел их перепрятать, там правда было два раза по сто долларов. Арестуйте, пожалуйста этого мужика, я точно знаю это он уговорил моего брата стать бандитом, потому что мой брат раньше не ненавидел негров и японцев, у него любимые боксеры негры и он слушал Гарилас, а они тоже узкоглазые. А моего брата не надо арестовывать, он просто из‑за денег согласился, а не потому что стал фашистом, у нашей семьи денег мало, потому что папа у нас подлец, а мама не разрешает моему брату работать и продавать газеты или мыть машины, а он только хотел чтобы тоже деньги зарабатывать. Если вы пообещаете не арестовывать моего брата, я скажу, что его банда называется «штурмовые бригады», а этот мужик давал моему брату деньги около метро Пушкинская».

– Во как! – Николай сложил листок и бережно пригладил его рукой. – Писал, понятно, Руслан, и что речь о Владе идет, тоже понятно. А теперь скажите мне, други, за какие такие заслуги мужики у метро «Пушкинская» раздают начинающим скинам по двести баксов?

– Наркотики? – предположил Сева. – Или, может, заказные драки. Пишут, что можно скинхедам за несколько сотен заказать погром, если надо, например, конкурентам насолить. Или митинг, может, заказной, пикетировали же скины «Макдоналдсы», например…

Николай не согласился:

– За заказные драки и заказные митинги рядовому скинхеду никто платить не станет, а за неполных два месяца, что Влад пробыл в скинах, вряд ли он успел выдвинуться на руководящие должности.

– Могли за вербовку новых членов в банду платить, – продолжал размышлять Сева. – Или наркотики все‑таки? На какие шиши, кстати, эти штурмовые бригады вообще существуют?

– Эй, шеф, скажи что‑нибудь? – попросил Щербак. – Я‑то думаю, что нам надо все свои усилия теперь на этом мужике у «Пушкинской» сосредоточить. Чем бы там Влад деньги ни зарабатывал, а Руслан, скорее всего, именно этого мужика мочить собирается… я так думаю, а ты что думаешь?

– Я думаю, садитесь‑ка вы писать отчеты о проделанной работе, – ответил Денис. – Потому что Пухова, возможно, уже завтра откажется от наших услуг.

– Вот так всегда! – возмутился Николай. – На самом интересном месте. Мы, можно сказать, пацана уже нашли, а лавры теперь другим достанутся…

– Хочешь, езжай на «Пушкинскую», если Руслан стоит там с табличкой «Ищу мужика, который давал моему брату деньги», тащи его сюда, – предложил Денис. – Только отчет вначале напиши все‑таки.

– А ты все‑таки спроси у дядюшки или у Лисицына: письмо это фигурирует в деле? – пробубнил обиженно Щербак. – Может, этого мужика уже без нас нашли и все про него выяснили?

Денис позвонил и дядюшке, и Лисицыну, и Шульгину. По каждому из начатых направлений действительно нужно было поставить хотя бы временную точку.

Лисицын о письме Руслана ничего не знал, в деле о погроме оно точно не фигурировало, и никакой денежный мужик не разрабатывался. Дядюшка тоже, естественно, ни о каком письме слыхом не слыхивал, но разумно заметил, что если письмо было отослано и получено, то оно должно было быть где‑то зарегистрировано – это обязательная практика. Только если пришло оно не в МУР и не в секретариат МВД, а в какой‑нибудь райотдел милиции, то на поиски регистрационной записи могут уйти дни, если не недели.

С Шульгиным разговор не получился. Денис с большим трудом смог дозвониться ему только на мобильный и едва успел спросить, не отрабатывались ли сотрудниками фонда контакты Руслана с бритоголовыми друзьями Влада, как Шульгин, сославшись на звонок по другой линии, отключился. Но версия его заинтересовала, и он пообещал все узнать и перезвонить.

Ресторан «Ямайка»

13 ноября

При входе в ресторан «Ямайка» стояли швейцар Максимилианыч (хорошо под шестьдесят) и сержант милиции Шура (едва ли за тридцать), курили и беседовали за жизнь. В ресторане вечером намечался банкет в честь выпускников университета Лумумбы. Но пока что было еще рано, первые гости намечались через час‑полтора, никак не раньше, так что можно было расслабиться.

Шура и Максимилианыч комфортно рассуждали о национальной политике.

– Это что, – говорил Максимилианыч. – Вот при Усатом были времена…

– При Сталине, что ли?

– Ну. Не перебивай старших. Тогда всех умели к ногтю прижать. Чуть что – японский шпион! Чуть что – прихвостень империализма!

– Я что‑то не пойму, вы одобряете или нет? – горячился Шура.

– Не перебивай старших. Дело не во мне. Дело в том, что каждый знал свое место. Вот мыслимое ли дело – банкет для иностранцев в центре Москвы?! А вдруг – враги?! А мы им – все условия?! Считаешь, это правильно? Считаешь, это по‑государственному?

В соседнем доме располагался супермаркет «Седьмой континент». В какой‑то момент к супермаркету подъехал, шурша шинами, металлического цвета «мерседес», и со стороны водителя из него в умопомрачительно‑белом костюме вылез черный как вакса негр, небрежно хлопнул дверцей и зашел в супермаркет. Через тонированные стекла было не разглядеть, сидит ли в «мерседесе» кто‑нибудь еще. Минут через пятнадцать афроамериканец с ленивым выражением лица вышел из супермаркета. Его сопровождал молодой человек, в руках он нес три больших пакета. Молодой человек загрузил их в багажник автомобиля и получил щедрые чаевые, а негр сел за руль и уехал. Наблюдавшие эту сцену со стороны ресторана «Ямайка» переглянулись и надолго замолчали. Милиционер даже потушил сигарету. Наконец через некоторое время, оправившись от шока, швейцар поднял палец в небо:

– Ну и спрашивается в задаче: кто же теперь после этого негр? – Милиционер Шура хотел было что‑то сказать, но не успел, потому что Максимилианыч сурово закончил свою нехитрую мысль: – И не перебивай старших.

Скоро появились первые гости. Впрочем, это были не студенты, а их преподаватели – две дамы бальзаковского возраста. Они разделись, сходили попудрить носики, осмотрелись и решительно направились к фуршету, где взяли себе по бокалу мартини.

– Съездила я тут на выходные в Брюссель, – поделилась одна, – навестить старого приятеля. Ну, оказалось, наш пострел везде успел: он уже и подготовился заранее – снял номер в каком‑то там отеле. Вот уж не знаю, где он его откопал. Первое впечатление – половичок в номере прибит к полу. Как, не слабо?

– Не слабо, – подтвердила подруга с рыжими волосами, приканчивая свой мартини и берясь за следующий бокал.

– Дальше – круче, как говорит мой сынуля. Вешалки в шкафу прикручены проволокой, чтоб не сперли. Не слабо?

– Не слабо, – подтвердила подруга, приканчивая и следующий бокал.

– Душ – вообще ужас, в наших общагах и то лучше, а этот на концлагерный из фильма Спилберга похож. Ну что ж делать, живем один раз. Мы выпили, естественно…

– Естественно, – подтвердила рыжая подруга.

– … И стали устраиваться на ночь. Тут оказалось, что одеяло не соответствует пододеяльнику. Оно раза в три больше! У моего приятеля сдали нервы, и он позвонил портье. И что ты думаешь?

– Что? – поинтересовалась подруга, шаря взглядом в поисках чего‑нибудь жидкого.

– Белье моментально заменили, но теперь все оказалось наоборот, пододеяльником можно было обмотаться раз пять. Короче, в итоге мы спали в одежде. Наутро проснулись – никакие вообще. Что в такой ситуации может спасти? Хороший кофе. Спустились к завтраку. Завтрак по‑бельгийски – тема отдельной диссертации. Или отдельного фильма Спилберга. Сидим, плюемся, на весь зал по‑русски обсуждаем свою несчастную убогую жизнь и проклятые вопросы русской интеллигенции. «Что делать?» Водку пить. «Кто виноват?» Да все. Злые как сволочи. Ну выпиваем, между прочим.

– Само собой, – подтвердила рыжая. Жидкое нашлось.

– Надо же как‑то скрасить положение. И представь, привлекли внимание темнокожего парня, который, с одной стороны, был что‑то вроде метрдотеля, с другой – почему‑то сидел за кассой. Он торчал прямо за нашими спинами, и мне кажется, главным образом, следил за тем, чтобы мы, не дай бог, не украли вилку или кольцо для салфеток. Ты же понимаешь, эти русские – они такие бандиты! Тогда мы пересели к этому гаду лицом, чтобы он рискнул так таращиться нам в глаза. Натурально пересаживаемся, взяли тарелки, стулья и демонстративно меняем позицию. Так что ты думаешь? Оказывается, у него касса была на колесиках. Он вместе с ней тоже повернулся и опять оказался у нас за спиной!

Подруга от смеха, а может, и от выпитого молча упала на удачно подвернувшийся стул.

Через полчаса банкет стартовал.

Вокруг трех столов, составленных буквой «п», сидели человек шестьдесят – темнокожие студенты и их русские преподаватели. Преподавателей было почти столько же, они чувствовали себя вполне комфортно в такой компании (заметно было, что не в первый раз) и сидели через одного – так что со стороны зрелище было вполне симметричное: позитив, негатив, позитив, негатив… Так думал Белов, наблюдая застолье со своего поста – он должен был дежурить возле входа в главный зал. Два месяца назад Белов нанялся в «Ямайку» охранником и не пожалел об этом. Во‑первых, сносная зарплата, во‑вторых, халявная жратва, и в‑третьих… в‑третьих, сегодня его работа должна была принести эти, как их… дивиденды, да! Что такое дивиденды, Белов не знал, но так сказал Лидер, и Белов небезосновательно надеялся, что дивиденды – это нечто материально увесистое, а не медаль «За боевые заслуги».

За столом провозглашались тосты за непрекращающееся сотрудничество, африканцы щеголяли чудовищным русским произношением, а Белов все ждал, когда заполнится последнее вакантное место, на которое должна была сесть некая Нвамбо Нконо, ни больше ни меньше – дочка министра внутренних дел Камеруна. Когда она появится, Белов даст условленный знак, попросту говоря, позвонит по мобильному телефону Жадову. Жадов по указанию Лидера руководил всей операцией. А поскольку Жадов всегда и везде сопровождал Лидера, то у Белова теплилась надежда, что он (Лидер) тоже появится здесь сегодня лично, и тогда у него (Белова) будет отличная возможность проявить себя на глазах у начальства. Только бы этот тонкошеий Боголюбов ничего не испортил, вечно путается под ногами… Интересно, зачем Лидеру нужно, чтобы появилась эта дочка министра? Может, он хочет взять ее в заложницы и потребовать выкуп? А что, Лидер – человек практичный, он из тех, кто всегда ясно знает, чего хочет и что для этого нужно делать. А может, он просто хочет устроить громкий скандал? И чтобы был этот, как его… диссонанс? Нет, резонанс? Чтобы нас услышали? Чтобы о нас заговорили?

Застолье тем временем удавалось на славу.

– Выключите радио, – попросила рыжая преподавательница, протягивая изящную ручку к бутылке вермута, – мешает общаться.

Вместо этого темнокожий верзила, подмигнув своей подружке, включил радио погромче. И вовремя.

«В эфире радиостанция «Серебряный дождь»! Продолжаем нашу программу по заявкам. Выпускники экономического факультета университета имени Патриса Лумубы просят для своих любимых педагогов поставить звук бормашины…»

Раздался громовой хохот. Смеялись все, кроме двух выпускников, которые так ничего и не понимали по‑русски. Что, впрочем, не помешало им закончить престижный вуз. Рыжая преподавательница смеялась так, что упала на пол вместе со стулом и бутылкой вермута.

Время, однако, шло, а дочка министра все не появлялась. Спустя пятьдесят минут после начала застолья, когда уже раздавались нетерпеливые предложения отодвинуть столы и пуститься в пляс, у Белова зазвонил мобильный телефон. Конечно, он не звонил, в целях предосторожности звонок был установлен на вибровызов, и Белов почувствовал, как трубка потерлась об его мускулистую ляжку. Он предупредил метрдотеля, что идет в туалет, и уже там, запершись в дальней кабинке, ответил на вызов. Это был нетерпеливый Жадов. Белов объяснил, что африканка все еще не появилась, и когда будет – понять невозможно, на что Жадов сказал, что ждать они больше не станут, и дал отбой. Что это значило, Белов не понял, выходя из туалета, он гадал, гадал, впрочем недолго, потому что, едва он появился в зале, там раздался визг. Оказывается, секундой раньше в окно влетел кирпич. Это и было начало штурма.

Икс‑бой

Вечером, после того как дневные доходы были подсчитаны и соответствующим образом распределены, Пухлый вытащил из своих бездонных карманов пакетик жевательного мармелада. Угостил всех и принялся считать, сколько мармеладинок у него осталось:

– Пять, шесть, семь, восемь…

– Пухлый, ты поехал, что ли? – засмеялся Светик. – Чего ты начал считать с пяти, а как же один, два, три, четыре?

– А я их уже съел, – объяснил Пухлый, засовывая, впрочем, в рот и все оставшиеся. Так, на всякий случай.

Икс‑бой подобрался поближе к Кире, который уже завалился на свой любимый начальственный диван.

– Ну чего тебе? – недовольно сказал Киря.

На самом деле ему было интересно, о чем весь день Икс‑бой хотел с ним побазарить, но Киря специально затягивал этот момент, чтобы тот помаялся. В принципе он догадывался. Мягкотелый Икс‑бой, наверно, хотел к мамочке домой и пытался как‑то сгладить свой уход. Сейчас начнутся всякие сопли типа «ну ты только не обижайся, просто у меня очень больная бабушка, и ей некому носить пирожки». Тьфу‑ты… Хотя, если честно, будет жаль, когда Икс‑бой слиняет. Потому что таких потрясных историй им на ночь глядя больше никто рассказывать не будет, это уж точно… Разве что купить сюда телевизор. И видеомагнитофон… А что?

Киря осмотрел свои владения. Можно все обустроить очень даже не слабо. И денежек в заначке у них должно хватить на такие приобретения. А кассеты можно просто тырить на Митинском рынке. Или меняться с кем‑нибудь… Но с другой стороны, если вдруг какая ментовская облава?! Кто знает, как надолго они тут обосновались? Пока спокойно, тихо, а вдруг что случится и драпать придется? Тогда что, магнитофон под левую руку, телик под правую – так, что ли? Далеко не уйдешь. Нет, идея хороша, но пока что непригодна.

– Так чего тебе? – повторил Киря.

– Я хочу… понимаешь, мне надо достать оружие.

Вот так‑так. Киря чуть не присвистнул. Потом решил, что все же не нужно привлекать внимание остальных. Они занимались своими делами и этого разговора слышать не могли, но все же. Ближе остальных находился Светик, но и он сидел спиной и что‑то там колдовал с карточной колодой.

Дата добавления: 2015-07-25