Введение 6 страница. В* груди его скорбь, его лик затмился,

В* груди его скорбь, его лик затмился,

Тоска (проникла) в утробу его,

Он стал подобен идущему дальним путем.

И красота Гильгамеша теперь уже предстает в человеческом освещении:

ИСТОРИЯ СТАНОВЛЕНИЯ И РАЗВИТИЯ ЭСТЕТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ

Он умыл свое тело, все оружие блестело,

Со лба на спину волосы закинул,

С грязным он разлучился, чистым он облачился.

Как только накинул он плащ и стан подпоясал,

Как только венчал себя Гильгамеш тиарой,

На красоту Гильгамеша очи подняла владычица Иштар¹⁸.

Можно согласиться с тем выводом, который сделан в томе 1 "Истории эстетической мысли":

Многообразие жанров, поэтический язык с различными видами повторений, параллелизмов, хоровых рефренов, сравнений и ме­тафор, эмоциональная мотивировка действий героев, оценка со­бытий автором, оригинальная метрическая форма произведений выказывают ту заботу автора о форме своего высказывания, которая делает его истинным художником, а его сочинение — произведением искусства.

Диапазон эмоционального воздействия искусства расширился благодаря широкому применению эффектов трагического и коми­ческого¹⁹.

ДРЕВНИЙ ИРАН

В более поздние по сравнению с египетской и шумерской культу­рой времена каждый из древних народов Востока вносил в импли­цитную эстетику свои представления о красоте и прекрасном, опи­раясь на собственную чувственность, эмоциональную отзывчивость и собственные представления о мире и своем положении и месте в мире, на свои верования, ритуалы, обряды и обычаи, то есть на свою ментальность, в соответствии с которой каждый этнос творил свои неповторимые культуру и искусство, основывающиеся на собствен­ных и неповторимых образных представлениях. Причем становление

¹⁸ Эпос о Гильгамеше / Пер. И.М. Дьяконова. — М., 1985. "Кифишин А. Г. Шумер и Вавилон // История эстетически мысли. Т. 1. —С. 92.

Глава 4

эстетического сознания древних людей, осуществлявшееся в реаль­ных взаимодействиях человека с миром, почти одновременно проис­ходило на всех заселенных людьми на Земле пространствах задолго до того, когда стало складываться философское осмысление мира.

Так, древние иранские племена, заселявшие со второго тысячеле­тия до нашей эры гигантские территории от Гиндукуша до устьев Дона, от Каспия до истоков Тигра и Евфрата и имевшие свою пись­менность и свою зороастрийскую религию, изложенную Заратуштрой в священной книге "Авеста", расширили представления о кра­соте и прекрасном новыми элементами. Эта книга, переведенная на русский язык И. С. Брагинским, относится к письменным памятни­кам универсального типа, поскольку в ней представлены

...нерасчлененные представления философского, религиозного, научного и художественного сознания своей эпохи... В этой свое­образной энциклопедии древнеиранской духовной культуры сохра­нялись следы древнейших представлений мифологии и героико-эпических преданий²⁰.

Эстетику здесь особенно интересуют песнопения "Гаты Заратуштры", в которых отражено становление эстетического сознания древних иранцев. Для них особую роль играет слово, обладающее та­кой силой воздействия, что становится решающей силой деяния. Причем они четко разделяли силу и направленность злого слова на злодеяния, а благого слова — на благодеяния. Именно на этой бла­готворной силе слова и строятся "Гаты Заратуштры", чтобы одолеть силы Зла. Заратуштра, хорошо зная культуру иранцев, был убежден в том, что в триаде "мысль-слово-дело" слово неслучайно занимает центральное место: в нем воплощается духовная сила человека, а дух — животворящ, он обладает магической силой. Гаты организо­ваны по художественным законам поэзии и песнопений: строгий

²⁰ Брагинский И.С. Древний Иран // История эстетической мысли. Т. 1. —С. 98.

ИСТОРИЯ СТАНОВЛЕНИЯ И РАЗВИТИЯ ЭСТЕТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ

метр и структура, особая ритмичность, самостоятельность строф и в то же время крепкие и органичные внутренние связи между ними и элементы рифмоидности, сливающиеся в симметрической гармо­нии, метафоричности и элементах звуковой организованности. Эстетический закон симметрии пронизывал и всю иранскую архи­тектуру, особенно храмовую и дворцовую.

В связи с возникновением имплицитной (скрытой) эстетики в иранской культуре и искусстве особо следует обратить внимание на жанровое многообразие и "Гат Заратуштры" с их особым нравствен­ным накалом, и "Яшт", больше ориентированных на эстетическую проблематику, концентрированно выраженную в гимнах, посвя­щенных богине плодородия и воды Ардвисуре Анахите и богине справедливого воздаяния Ашай, красота животворной силы которых приобретает человеческий облик. Красота обретает более обобщаю­щий и абстрагированный характер:

И вот пришла она, о Заратуштра,

Ардвисура Анахита,

От творца своего Мазды — сюда.

Воистину прекрасны ее руки,

Белые, более мощные, чем бедра коней,

Величием своим она красуется

Прелестная... (V, 7)

Она могучая, светлая, высокая, стройная......устремляется полная силы вперед. (V, 15)

И еще о ней же как о женщине:

Всегда можно увидеть ее,

Ардвисуру Анахиту,

В образе девушки прекрасной,

Сильной, стройной,

Высоко подпоясанной, прямой,

Глава 4

Знатного рода, благородного,

Облаченную в роскошную мантию,

С обильными складками, золотую...

Ожерелье носит благородная

Ардвисура Анахита

На прекрасной шее,

Стягивает она стан свой,

Чтобы груди ее были прекрасной формы,

Чтобы были они привлекательны.

Сверху, на голову, надела

Ардвисура Анахита диадему...

Украшенную лентами, прекрасную,

С выдающимся кольцом, хорошо сделанную²¹.

В зороастризме, а следовательно, и в иранском эстетическом соз­нании, существовали две принципиальные абстракции первонача­ла— "бесконечное время" и "беспредельный свет", причем не бог солнца, а именно Свет, который, как величайшее благо, побеждает величайшее зло — Тьму:

Свет обладает наивысшим разумом, а потому он справедлив, и древнеарийский бог Митра становится божеством справедливо­сти, Правды, выступающим против божеств Лжи (Друдж)...

В сфере художественной культуры свет играл в Древнем Иране роль важной эстетической категории. Дворцовые залы иранских царей были залиты светом в отличие от полутемных египетских дворцов²².

²¹ Там же. — С. 103.

²² Там же. — С. 105.

ИСТОРИЯ СТАНОВЛЕНИЯ И РАЗВИТИЯ ЭСТЕТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ

ПАЛЕСТИНА

Палестина, как и большинство территорий Ближнего Востока, по данным археологических раскопок была заселена еще в каменном веке, а возможно, еще раньше. Тем более что через нее пролегали торговые пути из Египта и от Эгейского моря к шумерам, в Вавилон и вообще в Переднюю Азию. В третьем тысячелетии до нашей эры ее заселяли хананеи, которые создали свою культуру, отразившую влияние египетской, шумерской и вавилонской культур. А во втором тысячелетии до нашей эры территорию Палестины завоевали фили­стимляне (пелиштим), от которых и пошло название этой страны. Позднее, в XV-XIV в. до н.э. ее завоевали хабири, или древнееврей­ское племя ибрим, которые, покорив хананеян, приняли их культу­ру, обогатив и дополнив ее своими мифами, созданными еврейски­ми скотоводческими племенами, когда они еще жили в Месопота­мии, и другими племенами и народами этого региона. Эстетические проблемы этой культуры можно представить по двум письменным источникам религиозного содержания — Библии и Агаде:

Библия как литературный и культурно-исторический памятник древней письменности включает ритуальные и юридические ко­дексы, хроники, мифы, народные песни (победные, свадебные, по­гребальные, сатирические), гимны, эротическую лирику, притчи, басни, загадки. Библия непосредственно связывает нас с мифами и легендами Древнего Египта, Шумера, Вавилона. Соответст­венно и библейская эстетика — органическая, но своеобразная часть древней ближневосточной эстетики²³.

В чем же состоят особенности эстетики Библии и Агады? Прежде всего, вся еврейская мифология описывает многочисленные деяния двух еврейских богов: общесемитского бога Элоаха и этнического бога древних евреев Яхве. Эти два бога, как бы соревнуясь, творят

²³ Беленький М.С. Палестина // История эстетической мысли. — Т. 2. С. 107.

Глава 4

мир и человека до тех пор, пока в X в. до н.э. в Иерусалиме на был построен храм, в котором Яхве занял место главного бога. Когда Иудея потеряла свой суверенитет, еврейская мифология перестала представлять Элоаха, провозгласив Яхве единственным спасителем народа Израиля и центральной фигурой пророческой мифологии, освободившись от "идолопоклоннической чувственности" и превра­тившись в возвышенного бога.

Таким образом, родился особый вид мифотворчества, не отра­жающего художественно прошлое, а устремленного в будущее. При­чем это будущее должны строить своими силами сыны Израилевы, для чего они должны создавать семьи, основанные на прекрасной любви к прекрасным дочерям человеческим, рождать детей и вместе с ними творить прекрасный мир. Об этом повествуется в главе 6 "Бытия".

Очень важным для становления эстетического сознания евреев разделом Библии является не только глава 6 "Бытия", в которой прекрасными представляются половая любовь, деторождение, но и все, что связано с созданием Яхве-Элоахом человека и мира, но и творение, совершенствование человеком предметного мира своей жизни. Здесь представление о прекрасном распространяется на все сотворенное и богом, и человеком. Бог, творя мир, заканчивая каж­дый день, говорил "хорошо", на еврейском — "тоб". Поэтому все то, что хорошо, — прекрасно. А "тоб" — это эстетическая катего­рия, отражающая материализацию духовности и одухотворенность тварного, или сотворенного²⁴. Если задаться вопросом, почему все сотворенное прекрасно, то на первый план выступит гармония мира, которая является результатом материализации духовного на­чала творца, будь он бог или человек, освещающий светом твори­мый мир.

²⁴ Там же. — С. 108.

ИСТОРИЯ СТАНОВЛЕНИЯ И РАЗВИТИЯ ЭСТЕТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ

Здесь продолжается традиция древних египтян и шумеров, а за­тем и вавилонян считать прекрасным свет сам по себе, но добавляет­ся, что свет обнаруживает красоту природы, то есть он есть объек­тивное начало красоты. Более того, в Библии свет предстает как символ человеческого счастья и веселья. И еще эстетические пред­ставления обогащаются в Библии тем, что

Красота (jafe), no Ветхому завету, сродни сиянию (jefi). Красо­та — это "эстетическое понятие, выражающее соразмерность в женской внешности". Иша йафе — это женщина "красивого стана и красивого вида"... Сфера приложения йафе — внутрен­няя целостность и симметрия²⁵.

Нельзя не обратить внимание и на то, что Библия и Агада разли­чают два вида красоты: чувственную и разумную, что только в XIX веке укоренится в эксплицитной эстетике. "Чувственная" кра­сота (hen) — это красота видимого, осязаемого и вкушаемого мира. Это и "благонравная жена", и прекрасная серна, и "приятность на устах", и "приятная наружность".

"Разумная" красота (hadar) — это красота божественного духа, его величие и слава, хвала и честь, блеск и великолепие, его украше­ние²⁶. К разумной красоте Библия относит и возвышенное, с кото­рым имели дело эстетические представления древних иранцев. И снова происходит неизбежное сближение эстетического и этиче­ского, красоты и нравственности: "Мерой мудрости, духовной кра­соты и возвышенного является нравственная чистота, нравственные поступки доброго человека. Идеал такого индивида, по Библии, — человек праведный". А талмудист Гиллель добавил, что "идеал лич­ности выражается не в потустороннем, а в посюстороннем мире, ибо обязанности человека «к ближнему своему» выше и прекраснее обя­занностей человека к богу: «Не удаляйся от общества и не верь себе

²⁵ Там же. — С. 109.

²⁶ Там же. — С. ПО.

Глава 4

по день своей смерти, и не суди ближнего своего, пока ты не оказал­ся в его положении»". "Запомни, — говорил он, — если не я для се­бя, то кто же? Но если я только для себя, так на что же? Если не те­перь (то есть не в этом мире. — М.Б.), так когда же?" (Талмуд. Трак­тат Авот. П, 5 и 1, 14)²⁷.

Чрезвычайно интересным для процесса становления эстетки яв­ляется в иврите то, что "зодчество" и "образ" (tabnith) имеют общий

означает "приводить в порядок, в должный строй, в гармоничный вид предметы внешнего мира...". "«Табнит» — некий воображаемый образ, модель"²⁸. Однако иудеи не ограничились применением об­раза, модели к творчеству только архитектурных сооружений и во­обще каких-либо предметов. Через понятие "целем" (и тень предме­та, и его образ) Библия и Агада обозначили особый подход к образу человека. В нем просматривается "стремление создать идеал красо­ты, нравственной чистоты и мудрости"²⁹, что для становящейся эти­ки означало становление категории эстетического идеала, без кото­рого искусство существовать не может. Напомним, что зыбкие пред­ставления об идеале начинали становление и у древних египтян, и у шумеров, и у персов. У иудеев же начинает формироваться идея эс­тетического идеала.

ИНДИЯ

Становление эстетического сознания в Индии, Китае и вообще на Дальнем «Востоке и в Юго-Восточной Азии, судя по общим про­цессам развития человечества, очевидно, также происходило в очень древние времена. Однако пока археологами не обнаружены в Юго-Восточной Азии какие-либо магические, мифологические, религи­озные и художественные произведения и источники древнейших

²⁷ Там же. — С. 110-111.

²⁸ Там же. — С. 111.

²⁹ Там же. — С. 112.

ИСТОРИЯ СТАНОВЛЕНИЯ И РАЗВИТИЯ ЭСТЕТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ

времен. Поэтому изучение культуры, искусства, то есть становление эстетического сознания в Индии и Китае зафиксировано только в источниках, относящихся к VIII-VI в. до н.э.

В Индии самыми древними источниками считаются упанишады, в которых, можно утверждать, представлены прежде всего религиоз­ные, а затем и мировоззренческие представления, а может быть, и взгляды древних индусов, в которых синтезированы зачатки фило­софских, этических и эстетических представлений и взглядов. Именно синтезированы, а не сплетены, как это представлено в томе 1 "Истории эстетической мысли". Ведь к моменту появления в VIII веке до н.э. первых упанишад в Индии уже "были развиты про­фессиональное музыкальное искусство, пение, танцы, архитектура и изобразительное искусство"³⁰. Думается, уже была и профессио­нальная скульптура, ибо невозможно представить себе любой индуи­стский храм или любое ритуально-религиозное сооружение без высеченных из камня скульптур. Правда, упанишады любые худо­жественные произведения относят к материальным объектам и яв­лениям, что, с их точки зрения, не порицается, но признается прехо­дящим, поскольку не ведет к познанию мира и открытию высшей красоты Брахмана. Для авторов упанишад главное в жизни — не преходящие чувственные наслаждения, а поиски непреходящих истин, приводящих познающих и достигающих их в высшее сос­тояние. Искусства же доставляют обманчивое удовольствие, даже на шаг не приближающее к прозрению истины. Вот эта, говоря по-современному, познавательная, гносеологическая нетерпимость ав­торов упанишад, если отталкиваться от менталитета современных индийцев, входит в кричащее противоречие со всем процессом ста­новления философского, особенно этического и эстетического соз­нания индийцев. В самом деле: возможно ли представить индуист­скую религию, храмовую индуистскую архитектуру без сотен и сотен

³⁰ Борисов А.В. и др. Индия. — Там же. — С. 114.

Глава 4

высеченных из камня эротических скульптур, "прорастающих" просто-таки из главной для чувственности и всей чувственной жизни инду­сов проблемы любви, переполняющей все музыкальные жанры и синтезирующей в себе танцевально-жестикуляционную и мимиче­скую повседневную жизнь в эмоционально сухих познавательных рациональных заключениях? А ведь только к ним в виде "конечной" истины стремится мудрец. Приведем довольно обширный раздел из "Катха упанишады" ("Истории эстетической мысли"), в котором стремящийся к постижению истины Начикетас отказывается от всех соблазнов и благ жизни. Бог Яма говорит Начикетасу:

"Какие не бывают труднодостижимые желания в мире

смертных — проси себе вволю все, что желаешь.

Вот красавицы на колесницах, сопровождаемые

музыкой, — такие недоступны людям.

Пусть, подаренные мною, они служат тебе, Начикетас, —

не спрашивай только о смерти".

[Начикетас сказал:] "Преходящи [эти удовольствия]

у смертного, о Антака, они иссушают силу всех чувств,

Да и жизнь-то вся коротка. Пусть же [остаются] у тебя

Повозки, танцы, пение" (Кат I, 1. 25-26).

Все предметы внешнего мира, в том числе произведения искусст­ва, а также все органы чувств отвлекают человека от узрения истины, поэтому индийский мудрец отказывается от всего этого:»

1. Самосущий проделал [для чувств] отверстия наружу — пото­му [человек] глядит во вне, а не внутрь себя.

[Но] великий мудрец, стремясь к бессмертию, глядел внутрь себя, закрыв глаза.

2. Неразумные следуют внешним желаниям, они попадают в рас­простертые сети смерти.

Мудрые оке, узрев бессмертие, не ищут здесь постоянного среди непостоянных [вещей] (Кат II, 1. 1-2).

ИСТОРИЯ СТАНОВЛЕНИЯ И РАЗВИТИЯ ЭСТЕТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ

Только внутри себя можно узреть истину — бога: "[Лишь] тем мудрецам, которые видят его в самих себе, [суждено] вечное сча­стье, и не иным"(Шв VI, 12)^п.

Из этого и других положений различных (их довольно много) упанишад можно заключить, что все эстетические представления древней Индии строятся при выходе на рациональный уровень на противоположных понятиях, а в повседневном, то есть обыденном сознании индийцев она отражала противоречивость их чувственного положения, особенно в ритуальных и магических ситуациях "белый (светлый)-черный" в описании солнца, рич — это белый свет солн­ца, а саман — синий, очень темный [свет солнца] в "Чхандохья упа-нишады".

Отмеченная оппозиционность в дальнейшем оказала существен­ное влияние на все художественное мышление индийцев*².

В эстетическом сознании индийцев значительное место занимает синестезия чувств, особенно зрения и слуха, в художественном твор­честве и эстетическом восприятии. Однако, судя по "Брихадара-ньяке", довольно сложные нередко противоречивые представления о музыкальном звуке в восприятии и осознании представляют скорее разумные, мысленные, а не чувственные восприятия звука, инстру­мента и исполнителя, хотя в действительном восприятии музыки слушатель нередко закрывает глаза и слышит только звуки, не вос­принимая ни инструмента, ни исполнителя.

В той же "Брихадараньяке" представлено и синестезированное восприятие музыки слушателем, в чувствах и сознании которого му­зыкальные звуки сливаются и с инструментом, и с исполнителем. Это особенно становится понятным в наше время, когда школой Д.Н. Узнадзе основательно разработана проблема психологической

³¹ Там же. — С. 115.

³² Там же. — С. 118.

Глава 4

установки, которая обязательно возникает у всякого слушателя, зрителя и читателя, когда он настраивается на восприятие того или иного художественного произведения, исполняемого выбранным им самим музыкантом или актером на вполне определенном музыкаль­ном инструменте, актера в конкретной роли, читателя произведения конкретного писателя и т.п.

Свето-зрительные ассоциации, подкрепленные внутризримыми образами ярких созерцаний, занимали первое место в символике высших переживаний, поэтически описанных и философски ос­мысленных вупанишадах³³.

Отметим только, что ранние и более поздние упанишады разли­чаются: первые — большей чувственной направленностью, а вто­рые — познавательно-рациональной, мыслительной, но эстетиче­ской направленностью.

В ранних упанишадах с большой силой и красотой выразилось дерзновенное стремление древнего человека к совершенной свобо­де, беспредельному знанию, наивысшему блаженству, стремление к тому, что более всего в жизни было достойно почитания, по­стижения и достижения. И, конечно, для мудрецов, сложивших упанишады, не было ничего прекраснее Брахмана — этого универ­сального идеала, представление о котором ассоциировалось с ве­личием и великолепием самых важных и лучших вещей в жизни древних индийцев, прежде всего со светом и цветами солнца, с его животворными лучами и теплом, с разноцветным пламенем жертвенного огня и с жаром костра, с сиянием месяца и всех не­бесных и земных светочей, с блеском золота и видом драгоценных украшений, а также со звуками орошающего сухую землю дождя, с журчанием реки и т.п.³⁴

Чтобы понять это пространное и в целом противоречивое, на первый взгляд, изречение, следует представить, что для индийцев

³³ Там же. — С. 121.

³⁴ Там же..

ИСТОРИЯ СТАНОВЛЕНИЯ И РАЗВИТИЯ ЭСТЕТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ

крылось и кроется до сих пор за словом "брахман". Это: "гимн восхваления", "сила заклинания", "священное знание", "блаженное освобождение", "целомудрие", "богатство" (выделено нами. — Н.К.). И это богатство представлений, крывшихся в одном, столь значимом для индусов слове, позволило упанишадам провозгласить, что Брах­ман — это все: это универсум, единое начало всего сущего, абсолют; под Брахманом разумеется нечто величайшее и основанное на самом себе, и дающее опору всему прочему в мире и самому миру.

Для мудреца Брахман — "предмет устремлений" (Ке IV, 6), то есть в определенном смысле духовный идеал³⁵. С эстетической точки зрения познание Брахмана возможно только на путях света и красо­ты. Получается, что Брахман для индийцев, особенно для их мудре­цов, означает больше, чем для древних египтян бог солнца Ра, Амон или Атон, ибо Брахман — светоч светочей, образ блаженства, бес­смертия, что сияет, это прекраснейшее и блаженное созерцание, большее, чем счастье людей. Для погружения во все это и чувствова­ния, даже для понимания всего этого не обязательно читать все упанишады, достаточно внимательно вчитаться в великую поэму "Рамаяна", от которой все современные индийцы приходят в не меньший восторг, чем их далекие предки. Достаточно указать на то, что в течение 20 лет в Индии конца XX века еженедельно шли с не­изменным успехом фильмы, поставленные почти по каждому эпизо­ду поэмы "Рамаяна".

И можно быть уверенными, что просмотры этих фильмов рожда­ют в современной! Индии все больше "пурушей" — людей, зани­мающихся углубленным самопознанием, созерцанием собственного внутреннего Я - Атмана, или внутреннего человека, и становящихся духовными личностями. И это высокая культура для масс, возвы­шающая их, а не. массовая культура, низводящая массы к прагмати­ческой и бездуховной жизни.

³⁵ Там же.

Глава 4

КИТАЙ

Процесс становления эстетического сознания китайцев совер­шался почти одновременно со становлением эстетического сознания индийцев. Тот же VI в. до н.э. является, по источникам, исходной точкой начала философского осмысления эстетического сознания народа, хотя можно быть уверенным, что в сознании народа к этому времени уже существовали довольно четкие, если не этические и эс­тетические понятия, то представления, закрепившиеся в чувствах, вкусах, переживаниях, поведении и поступках народа, то есть в его менталитете.

Сразу же следует обратить внимание на одно существенное отли­чие процесса не столько становления (эти процессы, вероятно, у всех этносов и народов протекали, как говорят, по одному сцена­рию), сколько осмысления и понимания сути понятий, возникших вместе со становлением эстетического сознания. Речь идет о том, что у других народов становление эстетического сознания и процесса его осознания и перевода в понятия, в первую очередь, проистекал из взаимодействия человека с природой, а гораздо позже включались и социальные, то есть общественные процессы, чувственные и эмо­циональные переживания людей. В Китае же, судя по сохранившим­ся источникам, с самого начала осмысление чувственности и мыш­ление осуществлялись на изучении закономерностей развития и взаимодействия и природы, и общества, естественно, и человека с природой и обществом. Можно, таким образом, сказать, что станов­ление эстетического сознания китайцев происходило в природно-социальном процессе.

Мир на мифологической стадии развития перед китайцами пред­стал сразу как художественная действительность, в то время как у всех других народов сначала вырабатывалось свое миф-представление об устройстве мира и его сути, а затем начиналось его художественное "освоение". Китаец изначально столкнулся с хаотическим нагро­мождением вещей в мире и был поставлен перед необходимостью

ПО

ИСТОРИЯ СТАНОВЛЕНИЯ И РАЗВИТИЯ ЭСТЕТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ

самостоятельно разбираться в этом нагромождении по образу богов. И начал он с мифов культа плодородия, формированию которого противостоят страшные и ужасные, враждебно настроенные по от­ношению к человеку боги-чудовища и страшилища. В этом хаотиче­ском мире идет жесткая враждебная и непримиримая борьба за гла­венство. Чувство поклонения и страха, восхищения и ужаса не могло не возникнуть у китайцев от таких богов, но эта же ситуация преодо­ления страха и ужаса вынуждала их вырабатывать в себе силы и сме­лость противоборства силам, несущим гибель. Жизнь-то настоя­тельно требовала ее защиты. Потому просто должен был появиться человек-герой, противостоящий этой губительной силе и побеж­дающий ее:

Хтоническая богиня Нюйва побеждает Черного дракона — оли­цетворение водной стихии, приносящей немало бед человеку; Охотник расправляется с множеством чудищ — носителей хао­са, среди которых Змей Сю, Смерчь, Огромный вепрь и другие божества первого поколения богов³⁶.

Невозможно припомнить такой жуткой хаотической мифологии о строении мира еще у какого-либо народа.

Но кажется, что именно социально-природный характер станов­ления китайского эстетического сознания потребовал такой художе­ственной мифологии: расправившись с ужасными богами-чудови­щами, богиня Нюйва

...чинит поврежденный во время схватки титанов небосвод и вы­ступает в качестве демиурга в мифе о сотворении мира; Охот­ник поражает из своего лука девять из десяти взошедших на не­босвод Солнц-Воронов и тем спасает мир от гибели; Желтый предок (Хуанди) одолевает бога войны Чию и утверждает мир на

³⁶ Померанцева Л.Е. Китай // История эстетической мысли. — Т. 1. С. 130.

Глава 4

земле. В итоге всего развития космический хаос и вражда оказы­ваются побежденными и на земле воцаряются мир и порядок, по­нимаемые мифом как благо и красота³¹.

Этот новый миф об упорядоченном мире теперь может сосредо­точить свое внимание на человеке. Теперь новые или побежденные боги должны будут помогать человеку. Гунь по воле Верховного бога помогает людям в борьбе с потопом. Боги учат человека земледелию, стрельбе из лука, календарному счету. Боги и полубоги, многому научив людей, поднимаются все выше в небо. Происходит отделение земли от неба. И теперь на земле человек может обходиться без богов, ощущая свои силы и возможности справиться со своими земными проблемами. Все это происходило в Китае в период разложения ро­дового строя и рождения государства или перехода к государству.

Теперь понадобилось создавать эпос о том, как божественные предки устраивали жизнь того или иного племени: Юй осушает зем­лю, Владычествующий над просом засевает поля; они проводят до­роги, то есть наводят на земле порядок, устраняя хаос, который ра­нее устроили жестокие и коварные боги. Теперь начинается на земле своя борьба уже между племенами и царствами во главе с царями-воинами, о которых рассказывают эпические песни. Вот пример эпической песни о подвиге царя Просвещенного (Вэньвана), ка­рающего появившихся на границе варваров, в чем боги помогают ему мудрым советом:

Царь поднимается грозный и в гневе и в славе, — Царь Просвещенный отряды свои собирает, Чтоб подавить этой рати пришедшей дерзанье, Благо для Чжоу еще укрепить, приумножив...³⁸.

³⁷ Там же.

³⁸ Там же. — С. 137.

ИСТОРИЯ СТАНОВЛЕНИЯ И РАЗВИТИЯ ЭСТЕТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ

Для осознанного осмысления существенных изменений в мифо­логии, в эпической поэзии и песнях на помощь приходит филосо­фия, которая не может оторваться от земных дел человека» особенно от его взаимодействий с природой, с обществом и уже сформиро­вавшимся государством. Здесь обнаруживается еще одно отличие процессов становления философии и эстетического сознания ки­тайцев от таких же процессов у других народов. Для китайцев приро­да признается совершенством, а человек и все человечество, взаимо­действуя с природой, нуждаются в совершенствовании и должны самосовершенствоваться. Теперь проблема совершенствования че­ловека и человечества становится основной и главной проблемой философии. Естественно, что при решении этой своей земной зада­чи философия не может обойтись без этики и эстетики, которые по­стоянно нацеливают ее на утверждение на земле порядка и в конеч­ном счете — красоты.

Дата добавления: 2015-07-17