Серебро ахматовой, цветаевой, Мандельштама и Гумилева

Строки о серебряном веке в «Поэме без героя», 401-402 по изданию «Библиотеки поэта» под ред. В. М. Жирмунского (Ахматова 1976; 366), находятся в Главе третьей Части пер­вой, там, где поэтесса вызывает тень Петербурга, каким он был в 1913 году, накануне того, как настал «не календарный — На­стоящий двадцатый век» (425-426). В этой главе стихи 393-426, согласно ахматовской сценической ремарке, предше­ствующей им (как предваряют ремарки все главы этой по су­ществу драматической поэмы-сценария), бормочет, «не то вспоминая, не то пророчествуя», тот, кого назвала она «див­ный maitre», — ленинградский ветер.

В первый раз слова о серебряном веке были опубликованы еще в сталинское время, до катастрофы 1946 года, в короткий период, когда Ахматову печатали, — как часть стихотворного отрывка в«Ленинградском Альманахе» (1945, стр. 211), вклю­чавшего в себя строки «Поэмы без героя» 268-285, 393-402 и 415-420 вподборке, озаглавленной «Шаг времени». Сам отрывок назывался «Тысяча девятьсот тринадцатый»:

Все равно подходит расплата.

Видишь там, за вьюгой крупчатой

Театральные арапчата

Затевают опять возню.

А вокруг старый город Питер,

(Что народу бока повытер,

Как тогда народ говорил),

В гривах, всбруях, в мучных обозах,

В размалеванных чайных розах

И под тучей вороньих крыл.

Но летит, улыбаясь, мнимо,

Осиянно, непостижимо

Над Мариинской сценой прима

И острит запоздавший сноб.

Звук оркестра как с того света, -

Не предчувствием ли рассвета

По рядам пробежал озноб.

Были святки кострами согреты

И валились с мостов кареты.

И весь траурный город плыл

По неведомому назначенью,

По Неве или против теченья, -

Только прочь от своих могил.

На Галерной темнела арка,

В Летнем тонко пела флюгарка,

И серебряный месяц ярко

Над серебряным веком стыл.

И всегда, в духоте морозной,

Предвоенной, блудной и грозной,

Потаенный носился гул.

Но тогда он был слышен глухо.

Он почти не касался слуха

И в сугробах невских тонул.

Примечание к словам «серебряный век» в издании Жирмун­ского чрезвычайно лаконично: «Серебряным веком русской поэ­зии называли начало XX в. в отличие от „золотого века" пуш­кинской эпохи» (Ахматова 1976: 516). Р. Д. Тименчик в своем незаменимом издании «Поэмы без героя» (Ахматова 1989), где дан богатый выбор удобно систематизированного поэтического, мемуарного и критического материала, относящегося к источ­никам, фону и рецепции поэмы, привел под рубрикой «Послед­ний год» отрывок из эссе Владимира Вейдле «Три России», уви­девшего свет в 65 номере парижских «Современных Записок» в 1937 г. и позже вошедшего в его книгу «Задача России» (Вейдле 1956: 71-108). Именно эту выдержку из Вейдле, с выраже­нием признательности Р. Д. Тименчику, упоминает Б. М Гаспаров (В. Gasparov 1992: 16) как пример употребления термина «серебряный век», предшествовавший тому, что в «Поэме без ге­роя». Литературный критик и второстепенный стихотворец, в статье «О любви к стихам» трогательно сетовавший на «слиш­ком резкое первое слово» в стихе Баратынского «Глупцы нечужды вдохновенья», Владимир Вейдле (1895-1979) прославился некоторым влиянием как изящный, хоть и поверхностный эссеист, и его подход к России как к гениальной неудачнице неизменно производит впечатление на молодых читателей, которые не знакомы с вдохновлявшими его идеями но первоисточникам (свои заимствования он признавал не всегда, как свидетельствует, между прочим, и приводимый Р. Д. Тименчиком абзац). - Вот что и 1937 г. Вейдле писал о серебряном веке: «Самое поразительное в новейшей истории России, это, что оказался возможным тот серебряный век русской культуры, который предшествовал ее революционному крушению. Правда длился этот век недолго, всего лет двадцать, и был исключительно и всецело создан теми образованными и творческими русскими людьми, которые не принадлежали ни к интеллигенции в точном смысле слова, ни к бюрократии, так что не только народ о нем ничего не знал, нои бюрократия с интеллигенцией частью его не замечали, частью же относились к нему с нескрываемой враждой. Правда и то, что сияние его — как и подобает серебряным векам — было визвестной мере отраженным: его мысль и его вкус обращались к прошлому и дальнему; его архитектура была ретроспективной и на всем его искусстве лежал налет стилизации, любования чужим; его поэзия (и вообще литература), несмотря на внешнюю новизну, жила наследием предыдущего столетия; он не столько творил, сколько воскрешал и открывал. Но онвоскресил Петербург, воскресил древнерусскую икону, вернул чувственность слову и мелодию стиху, вновь пережил все, чем некогда жила Россия, и заново для нее открыл всю духовную и художественную жизнь Запада. Конеч­но, без собственного творчества все это обойтись не могло, и как бы мы строго ни судили то, что было создано за эти двадцать лет, нам придется их признать одной из вершин русской культуры. Эти годы видели долгожданное пробуждение творческих сил православной церкви, небывалый расцвет русского историче­ского сознания, дотоле неизвестное общее, почти, лихорадочное оживление в области философии, науки, литературы, музыки, живописи, театра. То, чем эти годы жили, что они дали, в духов­ном мире не умрет; только для России, теперь, всего этого, как будто и не бывало. Это могло быть преддверием рассвета и ста­ло предвестием конца (Вейдле 1956:97-98; Ахматова 1989: 90).

В этих жалобах Вейдле звучит отклик, отчасти полемиче­ский, на концепцию русского духовного ренессанса в начале XX века, как была сформулирована она у Бердяева в 1928 и 1935 гг., но употребляя термин «серебряный век», Вейдле вторит уже не Бердяеву, а фразеологии, которую в русской эмигрантской печати ввел Н. А. Оцуп, чей опус, озаглавлен­ный «Серебряный век» (1933), будет обсуждаться в следую­щей главе.

Какое-то отношение к ахматовской трактовке серебряного иска в «Поэме без героя» имеет у Вейдле лишь заключение процитированного абзаца. Подобно Вейдле, Ахматова призна­ет, что начало обернулось концом, но, в отличие от Вейдле, она видит в конце и начало. В этом и заключается историче­ский смысл подтекста, заданного эпиграфом из «Ист Кокера» в «Четырех Квартетах» Т. С. Элиота, который Ахматова вы­ставила перед второй частью поэмы:

Дата добавления: 2015-07-16