Последняя ночь в городе

Автор: Влада Евангелиjа

Краткая аннотация. Все мужчины Города погибли на войне, и под воротами уже празднуют победу захватчики, готовясь ворваться на рассвете и грабить, насиловать, разрушать. Под покровом темноты женщины берут детей и стариков и бегут к мысу, где их ждет смерть, - потому что честь стоит дороже жизни...

Мы несемся через город, наши вдовьи накидки хлопают на ветру, как крылья огромных птиц. Наши матери и дочери с трудом поспевают за нами, мы крепко сжимаем их ладони в своих. Дети хнычут от страха и холода, трут заспанные глазенки, старухи причитают: “Как же так? Как случилось, что наш прекрасный город должен стать золой и пеплом? Почему ваши мужья не смогли защитить нас?”. Словно не знают, что наши мужья лежат в осенней грязи, их кровь смешивается с дождевой водой и уходит в землю. Головы разбиты о камни, тела разворочены пулями - в этих страшных человеческих обломках не узнать наших сильных и красивых мужчин. Их разорванные криком рты никогда не поцелуют нас, не скажут нежных слов. Никто из нескольких сотен не уцелел, и скоро мы соединимся с ними, как обещали в брачных клятвах. Навсегда вместе.

В ночь, когда пришли за Нилом, я видела сон: словно время повернулось вспять, и на месте нашего города - лишь голые скалы и бушующее море. Больше не было ни замка, ни соборов, ни ратуши, ни мощеных улиц, ни крепостных стен; затихли крики детей и болтовня женщин - только птицы пели траурную песнь в затянутом тучами небе. Меня разбудил крик матери Нила. Я накинула шаль, сунула ступни в сабо и спустилась вниз. Нил стоял между двух офицеров, а его мать скорчилась на полу и рыдала, обнимая колени сына. Увидев меня, она закричала:

- Тесса, скажи им! Скажи!

Мне нечего было сказать. У всех мужчин, которых они увели, были жены, дети и старики-родители.

Несколько дней назад Нил сказал мне:

- Меня скоро заберут.

Я положила голову ему на грудь, обняла еще крепче, словно могла удержать его при себе навсегда.

- Ты можешь сбежать.

Он оттолкнул меня с такой силой, что я чуть не упала с кровати. В его глазах была ярость - другой мужчина ударил бы меня, но только не Нил.

- Думаешь, я трус? Думаешь, я буду прятаться у тебя под юбкой, пока наши парни сражаются?

Я покачала головой.

- Нет, ты не трус. Но что будет с нами, если ты уйдешь? Со мной, с Агнес, с твоей матерью? Что нам делать?

- Ждите меня.

К горлу подкатила горечь. Еще никто не вернулся с фронта. Приходили только извещения о смерти. Завидя почтальона, женщины захлопывали ставни и запирали двери, и ему приходилось класть листки на крыльце, придавливая их камнем, чтобы не улетели. Иногда я видела, как ветер несет их по улице, и боялась, что он швырнет мне дурные вести прямо в лицо.

- Я буду думать о тебе каждую минуту. - Нил взял меня за руку, переплел пальцы с моими. Когда-то, еще до свадьбы, мы лежали с ним на берегу и смотрели на облака. Точнее, я смотрела на облака, а Нил смотрел на меня, и я делала вид, что не замечаю этого, хоть мне было приятно, что я притягиваю его взгляд. Мы прожили вместе пять лет и давно принимали друг друга как должное. Я знала, что вечером Нил придёт с работы, а Нил знал, что, вернувшись домой, застанет там меня. Иногда мы даже не разговаривали: я ставила перед ним тарелки, он ужинал, а потом мы шли в спальню и засыпали, не прикоснувшись друг к другу. В ту ночь перед близкой разлукой мы снова стали пылкими влюбленными. Я должна была запомнить прикосновение больших ладоней Нила - тех самых ладоней, что сжимали мою талию во время танца, обнимали Агнес в моём животе, - его дыхание, его смех. Нам осталось несколько ночей, а потом всё закончилось.

- Позвольте мне попрощаться с женой, - хрипло сказал Нил.

Офицеры переглянулись.

- Прощайся. У вас две минуты.

Нил помог матери подняться, усадил ее за стол, и она осталась там - неподвижная, лицо опущено в ладони. Сделал шаг ко мне, крепко сжал в объятьях и поцеловал в губы, как в нашу первую ночь, когда он перенес меня через порог своего дома.

- Я вернусь, слышишь? Я вас не брошу.

Я вытерла глаза и попыталась улыбнуться.

- Знаю. Я буду ждать тебя.

Он прошептал мне на ухо несколько слов, которые раньше говорил только во мраке спальни. Мне хотелось кричать, что я люблю его, что не позволю ему уйти; вымолить обещание не умирать прежде меня. Но я не могла так унизиться перед офицерами. Один из них окликнул нас.

- Пора.

Когда они увели Нила, я стояла у дверей и вглядывалась в темноту, пока силуэты мужчин не скрылись из вида. Потом вернулась в дом и села рядом со свекровью. Раньше мы постоянно ругались - она считала меня слишком гордой и непокорной и мелко пакостила: кормила Агнес сладостями, которые я запрещала; подсаливала суп в горшке, пока он не становился совсем несъедобным.Теперь наши ссоры казались мелкими и глупыми.Она подняла голову и протянула ко мне дрожащие костлявые руки.

- Дочка… как же мы теперь?

Я обняла ее и стала укачивать, как когда-то укачивала Агнес.

- Он обещал вернуться.

- Он не вернется.

Я знала, что она права и что она не настолько стара и глупа, чтобы поверить утешительной лжи.

- Я позабочусь о вас с Агнес. Я обещала Нилу.

Проводив свекровь до спальни, я поднялась к Агнес. Она спала, но проснулась от скрипа двери, села на кровати, протянула ко мне руки, как только что делала ее бабка. Я погладила дочь по светлым, как у отца, волосам, вьющимся мелким бесом, - как у меня.

- Я тебя разбудила.

- Побудешь со мной?

- Конечно.

Я сбросила сабо и шаль и залезла в кровать, поджав замерзшие ступни. От Агнес исходило тепло, и я боялась прикасаться к ней, пока не согреюсь. Она сама взяла мои ладони и стала дышать на них.

- Споешь мне?

Горло мне сжала судорога, но разве могла я отказать?

- Морячка Мэри

мечтает о северных берегах,

пропавших в море галеонах.

Мэри вечно в пути.

О, приплывешь ли ты обратно?

О, оставишь ли золотые храмы и неведомые земли?

Мэри, я не желаю ждать…

Дыхание Агнес стало тихим и спокойным. Утром она спросит об отце, и у меня впереди целая ночь, чтобы найти нужные слова.

Наша жизнь так и не стала прежней. Я просыпалась среди ночи, тянулась к мужу, но натыкалась на пустую холодную подушку, вспоминала, что Нила забрали, и рыдала до рассвета, натянув на голову одеяло, закусывая его край, чтобы не завыть в голос. Все дни я ходила сонная и злая, срывалась на свекровь и на Агнес, доводила их до слез, а потом сама плакала с ними и просила прощения. Мы бродили по дому, как тени; перестали убираться и готовить еду - когда Агнес просила поесть, я давала ей хлеб или сладости. У меня не было сил встать с кровати. Мне казалось, подушка ещё пахнет Нилом; я прижимала её к лицу и засыпала, держа ее в объятьях. Агнес часто спала со мной - теперь, когда Нил не приходил поцеловать её на ночь и не приходил утром, прежде чем уйти на работу, она подолгу не могла заснуть. Свекровь тоже маялась бессонницей - часто сквозь дрему я слышала шарканье и стоны за дверью.

Мы уже за пределами городских стен: под ногами шелестит желтая пожухлая трава, над головой клубится туман. Среди бегущих я замечаю проститутку по имени Теа. Ее плащ распахнулся на груди, и видно алое кружево на корсете - словно рана на белой коже. С тех пор, как все мужчины ушли на войну, Теа целыми днями сидела на подоконнике дома, где принимала клиентов, в корсете и чулках с подвязками и курила сигары. В другое время женщины города набросились бы на нее и терзали ее пышное белое тело, рвали одежду и волосы, как кровожадные птицы с острыми клювами. В часы войны она стала одной из нас - покинутых и ненужных. Когда-то я ненавидела ее, но теперь, когда она наступает на край собственного плаща и падает на колени, именно я помогаю ей подняться.

Нил думал, я не знаю, что он ходит к Тее. Все мужчины города посещали ее: от пятнадцатилетних сопляков до старцев, делавших это скорее по привычке, чем по нужде. Порой Нил возвращался пьяный, долго возился с замком и засыпал на скамейке в коридоре, так и не сняв сапоги. От него пахло мускусом и крепким вином, а кожа была горячей и липкой. Свекровь просила меня перетащить его в спальню, но я не могла заставить себя прикоснуться к нему, и тогда она пыталась сдвинуть его с места сама, своими хрупкими птичьими руками. Иногда он просыпался и, пошатываясь, брел в спальню. Иногда - продолжал спать на скамейке до самого утра. Раньше я помнила каждую такую ночь. Теперь - всё забыла.

Агнес уже не плачет, бежит, придерживая юбку у колен, как взрослая. Когда началась война, я радовалась, что у меня нет сына, которого могли бы забрать. Теперь я понимаю, что моя радость была напрасной: смерть не щадит никого.

Мы просто хотели жить. Любить мужей, воспитывать детей и молиться Богу. Война забрала всё, остались только проступающий сквозь туман мыс и рокот моря далеко внизу.

Ночью меня разбудил стук в дверь. На пороге стояла мать Нила, кутаясь в шаль.

- Пришли... Они пришли... - прошептала старуха. Дрожащее пламя свечи рисовало тени на ее бледном лице.

- Кто?

- Они пришли... Враги...

Я вцепилась в косяк, чтобы не упасть, - ноги внезапно стали слабыми и мягкими, как у тряпичной куклы. Я смогла только сказать:

- Этого не может быть.

Из-за спины свекрови раздался голос старика-почтальона:

- Да, Тесса. Оборона пала. Все мертвы. Утром здесь будут захватчики. Если не веришь, поднимись на башню. Они у ворот - пьют и ждут рассвета.

Я не поверила. Я надела плащ, спрятала волосы под капюшон и поднялась на башню у ворот. Сердце стучало так сильно, что я удивлялась, как мужчины внизу не слышат грохота в моей груди. Они веселились, пели песни. Потом заговорили о женщинах. Эти мужчины давно оставили своих жен, и каждый мечтал о податливой плоти, гладкой коже, длинных волосах, которые так сладко сжимать в кулаке, наматывать на запястье и вздергивать вверх, чтобы увидеть страх и текущие по щекам слёзы. Я выбежала из башни, понеслась по улице, стуча во все двери. Лица женщин, когда я рассказывала им о захватчиках, становились жесткими и мертвыми. Мы умирали раз за разом: сначала, когда офицеры забрали наших мужчин; потом - когда под стенами нашего города пировали захватчики, предвкушая, как пронесутся по улицам, грабя, разрушая и оскверняя всё вокруг.

Вернувшись домой я велела свекрови одеваться, а сама поднялась в спальню разбудить Агнес. Она спала, подсунув под щеку ладонь; волосы седые от лунного света. Я потрясла ее за плечо.

- Просыпайся, зайчик. Мы пойдем кое-куда.

Агнес открыла глаза - ясные, словно она и не спала.

- К папе?

Я кивнула. Агнес вскочила с кровати и начала одеваться. Сама выбрала нарядное черное платье, в котором ходила в церковь; села на высокий стульчик, чтобы я расчесала ей волосы. До рассвета оставалось несколько часов, и я проводила щеткой по каждой пряди несколько раз, чтобы волосы Агнес стали послушными и блестящими. В спальню вошла свекровь.

- Что мы будем делать?

Агнес опередила меня с ответом.

- Мы идём к папе!

Я улыбнулась и повторила:

- Мы идём к Нилу.

Свекровь тяжело осела на край кровати.

- Значит, это правда?

Я шепнула Агнес, чтобы она подождала в своей комнате. Когда она вышла, я сказала:

- Да, всё правда. Они ворвутся с рассветом. Мы должны уходить.

- Куда нам идти?

- Мы пойдем на мыс. Другого пути нет.

Она качает седой головой.

- Это грех. Мы должны верить.

- Ты можешь остаться. Ты слишком стара, чтобы быть рабыней, - я выкрикиваю эти слова ей в лицо. Мне хочется ударить старую глупую птицу, которая словно не понимает, какая участь ждет тех, кто останется в городе.

- Оставь Агнес. Ей ничего не сделают.

- Нет. Агнес пойдет со мной. А ты - как пожелаешь.

Она снова качает головой, долго вздыхает, сжимает и разжимает пальцы, пытаясь согреться.

- Я пойду с вами. У меня никого не осталось.

Мне хочется сказать ей что-то: что я жалею о наших ссорах, что Нил и Агнес очень любили ее, и я, действительно, была слишком непокорной… Вместо этого я лишь на мгновенье сжимаю ее ладонь. Мы втроем выходим из дома и видим других женщин: в черных плащах, бледные и торжественные, они ведут с собой детей и стариков. Люди ручейками стекаются на главную улицу, и река набирает силу и скорость, поворачивает к тайным выходам из города.

Мы уже не тонем в густой темноте, всё вокруг: небо, море, скалы, наши лица - окрашено в синий цвет. Наверное, на мысе очень холодно, но никто из нас не чувствует ни холода, ни усталости - смерть уже простерла над нами своё покрывало. Ветер развевает наши волосы, мне хочется замереть в этом мгновении между двумя смертями: от рук захватчиков или от прыжка в пропасть между небом и морем. В мгновении, пока я еще жива.

- Кто первый? - спрашивает кто-то.

Я прижимаю к себе Агнес. Она тихо спрашивает меня, где Нил. “Сейчас, милая, сейчас мы пойдем к папе”, - шепчу я.

Теа выходит вперед - огненные волосы освещают ночь, кожа под распахнутым плащом белее луны.

- Я буду первой. Эти псы не получат меня!

Мы расступаемся, осеняя себя и ее крестным знаменем, шепча “Бог с тобой”, и она бежит мимо нас к краю скалы. Раздается пронзительный крик, и она исчезает. Вслед за ней, держа за руки сыновей, бежит Катрина - жена мясника. Я слышу плач за своей спиной - это Беата, ее золовка - ей всего четырнадцать. Ее вопли заглушают последний крик Катрины.

- Я не хочу умирать! - Она рыдает и бьется так, что несколько женщин не могут удержать ее. - Это грех! Мы попадем в ад!

Я бью ее по лицу, низко склоняюсь и шиплю ей на ухо:

- Знаешь, что они сделают с тобой? Они будут насиловать тебя - один за другим, пока ты не потеряешь счет, пока не начнешь истекать кровью и молить о смерти. Если тебе повезет, тебя прирежут, как свинью; если нет - станешь рабыней одного из них, а может быть, полковой шлюхой. Тебя потащат голую за обозом, всю в крови и дерьме, - не отворачивайся, слушай!

Беата зажимает уши и раскачивается из стороны в сторону. Чьи-то руки отстраняют меня. Это мать Беаты. Она обнимает дочь, баюкает ее, гладит по растрепанным волосам. Я слышу, как она шепчет:

- Это ничего, дочка, это ничего… Я не дам им тебя обижать; никто тебя не тронет, здесь только я...

Беата закрывает глаза. Через секунду тишину прорезает ее крик - она вскакивает и кружится на месте, хрипя и зажимая рану в груди. Кровь, льющаяся на камни, тоже синяя, как всё вокруг. Через несколько секунд она падает и замирает. Ее мать роняет нож и, не глядя на нас, бежит к обрыву. Она не кричит.

Я говорю:

- Тот, кто останется последним, должен спуститься вниз - добить раненых.

Вызывается Маргарет. Рядом с ней - высокой и статной - большинство наших женщин кажутся девчонками. У нее забрали мужа и троих сыновей. Она наклоняется, забирает нож и прячет его в рукав.

Пришло моё время. Я прошу Агнес держать мою руку очень крепко и бежать очень быстро. Она кивает и улыбается. Мы бежим сквозь синеву, мимо черных фигур, чьи лица размыты в пятна и полосы; бежим, работая локтями и коленями; в моей руке - ладошка Агнес, впереди нас ждет Нил, и я кричу, словно банши, падая в бесконечную пропасть; кричу, даже когда умираю; кричу до тех пор, пока не остается ничего, кроме крика.

Дата добавления: 2015-11-14