Примечание к части

спасибо всем вам, мои дорогие читатели, люблю вас!

Часть 10.

Карета мягко покачивалась на рессорах, создавая тот ненавязчивый ритм, который очень быстро приводит разум человека к состоянию погружения в себя. Джерард расслабленно сидел, оперевшись спиной о мягкие подушки сидения и немного развязно раскинув колени в стороны, и не отводил взгляда от окна, за которым в сумраке ночи проплывали, точно выплетенные из чёрного траурного кружева, вершины деревьев. Мысли его кипели, накатывая одна на другую, но на лице это никак не отражалось - сейчас он более всего производил впечатление рассеянного, романтичного и чувственного мужчины.

Завязки его блузы давно были растянуты, в вырезе белыми масляными мазками светилась кожа, обтягивающая тонкие ключицы. Одна рука, локтем упиравшаяся в мягкую подставочку на дверце, придерживала голову за подбородок, и его ухоженные пальцы, мерцавшие в полутьме камнями колец, блуждали по скуле, иногда касаясь губ, ненавязчиво проходя по ним и снова оставляя в покое. Он совершал эти действия заученно, не отдавая себе отчёта — многие, бесчисленные годы использования самых действенных уловок, жестов, лучших поз и взглядов, выставляющих его в крайне желанном и вожделенном свете, сделали своё дело.

Всё это прикипело, наросло на его сущность сверху, точно вторая кожа, и не требовало никаких усилий или контроля со стороны сознания. Ни один человек на свете, кроме самого Уэя, не мог бы догадаться о механической природе его движений, никто и никогда бы не рассмотрел в глубине его глаз и души совсем другую озабоченность, нет. Он казался совершенно искренним в своей соблазнительности, и его внешность сейчас не обманывала. Порой Джерарду становилось тошно от себя, когда он вдруг замечал, что снова неосознанно встряхивает волосами «так, как это следует делать, чтобы чуть замерло дыхание» или «грациозно, гибко» поворачивает шею, слегка приопустив голову, чтобы взгляд получился «пробирающий, с поволокой».

Он мог бы написать книгу и классифицировать все приёмы, начиная от самых милых и безобидных и заканчивая в конце списка теми, что вытряхивали из людей душу, переворачивая всё внутри, заставляя все их мысли крутиться вокруг его таинственной и желанной персоны.

Он много чего мог бы сделать важного и интересного, но сейчас думал совершенно не об этом. Перед его внутренним взором стоял его мальчик, Фрэнк: сначала — в шикарном оформлении бельэтажной ложи Королевского Театра, красивый, манящий, восторженный... Такой не похожий на себя обычного, в повседневной одежде, занятого делами поместья, книгами или бухгалтерскими расчётами. А затем — чуть встрёпанный, шокированный, зажатый в тесноте закутка, скрытый тяжёлой портьерой и, кажется... готовый наброситься на Джерарда, настолько нестерпимо горели желанием его глаза.

Впервые мужчина испугался. Нет, не своего ученика. Он испугался быть опалённым. Быть зажженным этим огнём, ведь до сих пор Фрэнк любил очень преданно, глубоко, но при этом — совершенно ненавязчиво. Его чувства — как запах свежевыпеченных круассанов Маргарет по утрам. Без него начало нового дня поместья было совершенно невозможным, нереальным, странным. Этот аромат воспринимался как должное, но при этом не вызывал бури чувств — сдержанное «спасибо», поцелуй в щёку и пожелание хорошего дня, - вот и всё, чем платишь за него. Но убери его, замени чем-то другим — и утро будет сломано. Плохое настроение, незадавшийся день, ошибки и тугая работа обычно ясной головы.

Джерард не представлял сейчас своё наставничество без этой тихой любви Фрэнка. Она согревала его и часто создавала настроение, когда хотелось невинно «пошалить», беззлобно задеть мальчика, влюбившегося так не к месту. Мужчина более чем понимал его, он сам был таким же. И так же ясно понимал, что это чувство надо перерасти. Перешагнуть, оставить в прошлом в виде приятного, полезного, но совершенно чуждого будущему багажа. Перерасти, как он перерос свою влюблённость в Королеву.

Именно поэтому он, дорожа Фрэнком до беспамятства, совершенно точно отдавал себе отчёт, что между ними ничего не будет. Он не пойдёт навстречу чувствам этого мальчишки. Сделай он хоть небольшую, крохотную ошибку в их отношениях — и это будет полнейший провал. Провал их карьер, провал его как наставника, невозможность влиять на что-либо в это смутное время. Даже сейчас, когда ничего нет меж ними, Фрэнку будет тяжело расставаться, когда придёт время, но это хотя бы кажется возможным. А стоит сердцу мужчины открыться навстречу, как их жизнь превратится в одну большую трагедию и боль, достаточно вспомнить хотя бы о том, какими путями пользуется Джерард для достижения своих целей...

Джерард грустно усмехается своим мыслям, и от этого становится ещё более таинственным и чарующим для своего спутника, сидящего напротив.

Сегодня этот пожар в глазах Фрэнка... Боже, он заставил его отшатнуться! И бояться, бояться за сохранность своих сердечных бастионов, потому что сила и страсть, неожиданно нашедшиеся внутри юноши, ошеломили.

«О чём вообще думает этот мальчишка?! Точнее, где находится разум этой взбалмошной рыжеволосой мегеры, по ошибке судьбы назначенной ему в подруги? Ехать в Париж сейчас, когда на улицы стекается всё больше и больше недовольного, озлобленного народа... Так опрометчиво, так небезопасно!

И Фрэнк... Он видел нас вместе с де Муллье в ложе... Он вспылил, хотя прекрасно знал, чем я занимаюсь. Мальчишка! Совершенно не контролирует своих эмоций, всё прописано на лице... Но это... даже приятно в какой-то мере, давно я не вызывал своим поведением таких ярких, а что более важно — подлинных проявлений чувств... Надо будет поработать с ним в этом направлении, пора учиться сохранять «хорошую мину при плохой игре» и держать себя в руках».

- Вы прекрасно задумчивы сегодня, месье Джерард. Чем занята ваша драгоценная голова сейчас? - подал голос из полумрака кареты его спутник.

Мужчина мысленно встрепенулся, осознавая вдруг, что всё это время думал лишь об одном человеке, а совсем не о том, как он собирается проворачивать свой спонтанный план во владении де Муллье. Но внешне он лишь легко ухмыльнулся, переводя взгляд из-под полуопущенных ресниц от окна в полумрак, туда, где, предположительно, должно находиться лицо собеседника. Помолчав немного, с облегчением осознавая, что вторая рука бессознательно вычерчивала тонкими пальцами знаки на колене мужчины напротив, он поблагодарил вошедшие в рефлекс привычки и сказал:

- «Дон Жуан», мой друг... Эта опера оказалась действительно великолепной. Как давно я не слышал настолько качественного исполнения и столь трагичного произведения. Я слишком вдохновлён сейчас, месье Камиль, прошу, не принимайте близко к сердцу мою молчаливую задумчивость.

Он легко пробежал пальцами чуть дальше, касаясь внутренней стороны бедра, отчего мужчина напротив вздрогнул всем телом. В карете было довольно тесно, поэтому колени пассажиров были переплетены и в некоторых местах тесно прижаты друг к другу. При большом желании Джерард мог бы дотянуться и до паха мужчины, но он не собирался начинать этих игр, не добравшись до спальни. Личная комната секретаря революционной партии — вот была самая главная цель сегодняшней поездки. Джерард находился в уверенности, что его спонтанное появление в покоях де Муллье обязательно принесёт должные плоды. Никто не прячет слишком даже самые важные документы, если пребывает в уверенности, что кто-либо посторонний не окажется в их спальне.

- Вы прекрасны в своей задумчивости, месье Джерард, - выдохнул, наконец, его спутник. - Я мог бы наблюдать за вами вечность, мне даже жаль немного, что мы так скоро приедем.

- Вот как? - удивлённо вскинул бровь Уэй, снова возвращаясь к разглядыванию темноты за окном. - Я думал, ваше поместье несколько дальше.

- Мы едем довольно давно, просто вы, будучи погруженным в свои мысли, не заметили этого.

Джерард улыбнулся. Сколько он мог бы думать о Фрэнке, если бы время было неограниченно? Нет, нет, нет... Надо заканчивать с этими мыслями. Жар желания, взметнувшийся в тёмно-ореховых глазах, всё-таки обжёг его. Обжёг самый краешек, хлёсткой плетью черкнув по поверхности сердца и низу живота... Нет, этому не бывать. Он сможет контролировать себя. Или просто поговорит с Фрэнком серьёзно, по душам. В свете последних событий, сейчас совсем нет времени на это, но если придётся...

- Вы прекрасный компаньон, месье Камиль. Давно ни с кем рядом мне не размышлялось об искусстве так спокойно и приятно.

- Мне лестно это слышать, mon cher... Знали бы вы, как я горю желанием поскорее оказаться внутри своих покоев, - жарко произнёс мужчина, накрывая блуждающую по его колену руку своей и сдавливая тонкие пальцы.

О, Джерард предполагал. Камиль де Муллье, всего два года назад бывший никем, одной из пешек в свите короля Иосэфа, за последний год рьяно и быстро поднялся по должностной лестнице и сейчас стоял лишь немного ниже основных руководителей и вдохновителей революционной партии. И весь этот год, случайно встречаясь с Джерардом в Париже, он проедал в нём дыру глазами, он горел, и Уэй не мог не отметить этого. Но на тот момент де Муллье был совершенно бесполезен ему, поэтому удостаивался лишь снисходительных приветственных кивков и ничего не значащих улыбок.

Всё изменилось буквально на днях, после того, как его Королева попросила поразмышлять о том, как незаметно подобраться к управляющей верхушке революционеров. Секретарь, владеющий бумагами, стал лучшей кандидатурой для того, чтобы начать искать информацию, и им так кстати оказался вздыхающий по Джерарду месье Камиль.

Он был почти сорокалетним мужчиной с явными гомосексуальными наклонностями. Жил один в отписанном ему королём небольшом поместье недалеко от Парижа и держал только слуг и нескольких собак. Он был довольно симпатичным мужчиной, голубоглазым брюнетом с копной красивых волос, рассыпанных по плечам, и портила его лишь некоторая обрюзглость и полнота тела, вызванная, возможно, постоянной сидячей работой. Он не был отвратителен, в отличие от некоторых других «клиентов» Джерарда, поэтому играть с ним было довольно интересно.

- Вы снова лишь молчите и загадочно улыбаетесь, - продолжил жарко шептать мужчина. — Знали бы вы, как распаляет меня ваше многозначительное молчание... Скажите, правда ли, что вы вхожи в круг общения королевы и будто бы даже были её любовником?

Джерард позволил себе звонко рассмеяться, вытягивая руку из-под сжимающей её ладони де Муллье и игриво заправляя выбившуюся прядь волос цвета воронова крыла за ухо.

- Не хотел бы огорчать вас, но кажется, кто-то пожелал ввести вас в заблуждение. Не верьте ни единому слову из тех, где фигурирую я и королева. Мы даже никогда не были представлены друг другу лично, но отчего-то про меня любят придумывать очень лестные небылицы.

Джерард изо всех сил поддерживал лёгкость и ироничность в голосе, хотя внутри трепетал — его служба и связь с королевой были невозможной компрометирующей тайной. Для высшего света он всегда оставался непонятным выскочкой, «чьим-то протеже» и так же «чьим-то удачливым любовником и вымогателем», а порой, за глаза, даже «бесстыдной куртизанкой, понятным местом пробивающей себе путь в высший свет общества». Джерард только посмеивался, все подобные домыслы лишь добавляли его персоне таинственного и будоражащего воображение статуса. Всё это играло на руку, пока и на шаг не приближалось к реальному положению дел. И вот он — как гром среди ясного неба — первый вопрос о нём и королеве. Странно...

- Мы почти приехали, mon cher... Я просто не могу поверить, что вы, наконец, обратили внимание на мою огромную в вас заинтересованность. Знайтете, я сейчас далеко не последний человек как при дворе, так и в системе руководства революционной партии. Вам будет очень полезным иметь меня в своих друзьях, - мужчина мерзко хохотнул, отчего Джерард внутренне скривился. Так пошло намекать сейчас на своё положение и выгоду от их общения... Уэю никогда не нравилось, когда с ним общались подобным образом. Но менять что-то на данный момент не было возможности — время утекало песком сквозь некрепко сдвинутые пальцы.

Карета качнулась, останавливаясь у тёмного здания небольшой усадьбы, и Джерард, мысленно пожелав себе удачи, обхватил ладонь месье Камиля и томно прошептал, продолжая игру:

- Прошу вас, скорее, я не меньше вашего сгораю от нетерпения...

****

Джерард быстро, цепко перебирал в пальцах краешки толстых папок, обнаружившихся в запертом секретере за ширмой возле большой кровати с балдахином. Он какое-то время потратил на то, чтобы аккуратно, без следов вскрыть замок универсальной миниатюрной отмычкой, выполненной в виде булавки для лацкана сюртука.

О, сколько всего интересного было там! Счета, счета, счета, королевские векселя, личная переписка между секретарём и руководителями партии... Да что там говорить, одних королевских, подписанных венценосной особой векселей хватило бы для того, чтобы полностью скомпрометировать короля и развязать Её Величеству королеве Мариэтте руки. Но Джерард не был готов пойти на то, чтобы выкрасть эти бумаги. Это дурно пахло для него лично и тех людей, за которых он отвечал по долгу хозяина. После подобного опрометчивого хода его лошадь могла неожиданно понести и скинуть карету с обрыва или, того проще, он мог случайно выпить у кого-то на приёме вина, которое — вот незадача — оказалось бы отравленным. Про вариант с пожаром в поместье или чем-то подобным он предпочитал не думать.

Революционеры были очень, чрезвычайно опасны и не стыдились самых грязных путей для достижения своих высоких целей. Нет, Джерард ни за что не пошёл бы на раскрытие своего инкогнито сейчас. Информация, фамилии и хотя бы самые краткие биографические сводки, заметки об увлечениях руководящих лиц этой организации — на данный момент этого будет более чем достаточно.

Пальцы наткнулись на тонкую бордовую папку, даже на ощупь отличавшуюся от остальных — она была более гладкая, будто бы атласная сверху. На ней значилось только одно слово: «Верхушка». Джерард довольно улыбнулся и потянул было за тесьму, как мужчина на кровати, спящий до этого блаженным утомлённым сном, громко всхрапнул. Уэй замер, стараясь не дышать, и медленно выглянул из-за ширмы. «Слава Богу, спит». Мужчина сделал всё возможное, чтобы Камиль де Мулье, страдающий неврастенией от нерастраченного сладострастия, был полностью опустошён сегодня. Кто бы мог подумать, что он будет умолять Джерарда о том, чтобы тот взял его. Оказывается, именно это было его тайной и давней мечтой, а никак не доминирующая позиция, как предполагал Уэй. Он был более чем удивлён и даже немного обескуражен — на самом деле быть сверху было много сложнее для мужчины в эмоциональном плане. Тут было невозможно имитировать — приходилось распалять себя, добиваясь настоящих чувств и эмоций.

Джерард шумно выдохнул, предпочитая не вспоминать сейчас о том, какие картины вставали в его голове в тот момент, стоило ему закрыть глаза и начать фантазировать, чтобы поддерживать должный уровень возбуждения. Не думать вновь о его Ангеле, встреченном на балу — о последнем человеке, с которым он спал, нет, с которым именно занимался любовью — отдаваясь страсти до дна души. Происходящее в это время с его телом явно доставляло множество удовольствия месье Камилю, который кричал диким лесным котом, а Джерард предпочитал не открывать глаз, полностью отдаваясь сладким воспоминаниям той ночи... Сейчас казалось, что с того момента прошли года, такой давно забытой она ощущалась.

Каким же было его неподдельное удивление, когда при очередном акте отпущенное на волю сознание неожиданно вместо его Ангела стало навязчиво подсовывать в его фантазии-воспоминания образ Фрэнка... Это было неправильно, запретно, но настолько сильно возбуждало, что Джерард вёл себя совершенно неистово, сводя своим поведением де Муллье с ума. Он не мог остановиться и перестать представлять своего ученика, жарко распятого под ним, хотя знал, что не должно думать подобным образом о том, с кем он поклялся не иметь никаких отношений, кроме как компаньонских.

Джерард довёл несчастного де Муллье, явно не ожидавшего подобной страсти при первой встрече, до полубессознательного состояния, и тот уснул крепким и совершенно счастливым сном, даже не удосужившись привести себя в порядок. Поскорее загнав остатки будоражащих воображение образов глубже в подсознание, Уэй занялся своей прямой целью — поиском места, где могли бы храниться бумаги с секретной информацией. И вот, спустя час, в его руках оказалась заветная бордовая папка. Ещё раз оценив ситуацию и поняв, что распластанный под балдахином мужчина совершенно точно не проснётся ближайшие несколько часов, он решил переместиться за письменный стол, на котором стоял канделябр на пять свечей, которые уже почти прогорели.

Он потратил ещё около получаса, внимательно изучая и просматривая каждый лист, практически впечатывая всё прочитанное в сознание. У Джерарда была очень хорошая, почти феноменальная память, и он не сомневался, что не упустит ни единого слова. Сначала он был очень доволен узнанным, и даже какое-то смутное подобие плана замаячило в голове. Но, дойдя глазами до последнего листа, он выглядел явно озадаченным. Всё оказывалось не так просто, как вырисовывалось сначала. Требовалось больше, много больше размышлять над этим, и это означало, что пора было ехать домой.

Найдя на столешнице чистый пергамент и перо, он обмакнул последнее в чернильницу и начертал несколько размашистых строк своему уставшему любовнику. Не в правилах Джерарда было исчезать без единого слова, поэтому, превознеся все возможные несуществующие достоинства и поблагодарив Камиля де Муллье за ночь, он, перевязав письмо своей надушенной лентой для волос, оставил его на кровати рядом с подушкой.

Раньше мужчине было противно смотреть на тех, с кем он проводил время в постели. За редкими приятными исключениями, которые порой случались, конечно. Но время шло, и вот он смотрит на недавнего любовника, не испытывая совершенно ничего — ни брезгливости, ни ненависти — только пустоту и безразличие.

Кто бы знал, как он устал от всего... Устал от интриг и косых взглядов, от злых слов в спину, от вечной неослабевающей ответственности. Он многого достиг и мог влиять на очень важные процессы внутри страны, манипулируя некоторыми людьми. Он стремился к этому с юности и будто бы достиг всего, о чём мечтал. Поэтому сейчас задумываться о верности своих мечтаний и сомневаться в них оказалось довольно-таки болезненно.

Стараясь освободить голову от каких-либо мыслей, Джерард Артур Уэй не спеша оделся и вышел из покоев. Будучи опытным любовником, никогда не задерживающимся до утра, он заранее договаривался о том, что хозяйский экипаж будет ждать его у дверей столько, сколько потребуется. Не такая большая плата за более чем приятную ночь.

Бесшумно спустившись по лестнице и не встретив никого на своём пути, он открыл массивную входную дверь и оказался на крайне свежем ночном воздухе. Хотя стоял конец непривычно тёплого марта, сейчас воздух был довольно прохладен, и Джерард, зябко поёжившись и спрятав тонкие кисти в манжетах сюртука, быстрым шагом направился к темнеющей рядом карете.

Уже покачиваясь в теплоте её тонких, обитых велюром стен, он снова возвращался мыслями к недозволенным фантазиям и неистовому взгляду Фрэнка в опере. Ощущая странное, тянущее чувство внутри, он в который раз пришёл к выводу, что слишком устал. Следует отвлечься хоть немного и сделать что-нибудь для себя. Например, съездить к Шарлотте. Как раз очередной бал намечался через несколько дней. Он надеялся, что его Ангел будет там и вылечит от глупых запретных фантазий. Что сможет затмить собой образ ученика, так ярко впечатавшийся в сознание.

Глубоко и устало вздохнув, мужчина прислонился головой к тёмной занавеске, закрывающей окно, и позволил себе задремать.

Часть 11.

Весенний, такой свежий и прохладный воздух ворвался в лёгкие, когда Фрэнк вышел из Оперы, всё так же сопровождая баронессу под руку с противоположной от Люциана стороны. Их увлекала за собой гомонящая, взбудораженная прекрасной постановкой «Дон Жуана» толпа, и юноша мысленно ликовал - небольшая давка стоила того, ведь даже посмотреть на этих людей, проснувшихся, увлеченно говорящих, было довольно приятно.

Не все разговоры велись о только что закончившейся опере. Кто-то выяснял дальнейшие планы, кто-то приглашал провести остаток вечера в салоне, мужчины сзади даже шептались о походе в бордель, но это, скорее, были исключения.

Опера поразила. Всё-таки австрийские музыканты знали толк в своём деле и показывали высший класс. И это касалось не только восхитительной музыки Моцарта и напряженного сюжета - всё было на совершенно высоком уровне! Декорации, поражающие своей красочностью, реальностью и атмосферой, невероятные костюмы, игра солистов… - ничто из этого не оставило юношу равнодушным. Опера перевернула что-то внутри Фрэнка, он до сих пор не мог унять учащённое сердцебиение и пребывал в ярко-приподнятом состоянии духа. С мягко изогнутых губ не сходила улыбка, и он то и дело перекидывался светящимися счастьем взглядами с Люцианом, ловя те из-за медных волос высокой причёски Шарлотты. Друг выглядел настолько же довольным и проникшимся, как и сам Фрэнк.

- Похоже, это наша карета, мальчики? - кивнула баронесса на подъехавший к порядком затоптанной ковровой дорожке экипаж. - Поторопимся.

Внутри юноша устроился напротив Шарлотты, которая тут же приняла более расслабленную позу, склоняя голову на плечо Люциана. Внутри было темно, свет проникал из-за занавесок очень скудно, поэтому угадывались лишь очертания силуэтов, да редкие всполохи снаружи выхватывали из темноты то губы, то кисть руки, то глаза в обрамлении ресниц.

На какой-то момент времени Фрэнк будто бы выпал из реальности, увлечённый своим приподнятым состоянием и сумраком кареты в странное место внутри сознания. Ему невозможно остро захотелось, чтобы сейчас напротив него в этой неверной полутьме сидел Джерард, и он бы говорил, говорил с ним, не переставая, обо всём, что почувствовал и подумал сегодня, спрашивал бы что-то, обсуждал, а возможно, даже спорил. Джерард бы улыбался своими четко очерченными, словно острые контуры лесной земляники, губами и снисходительно, немного лениво смотрел на него.

А может, они бы наоборот молчали, перекидываясь взглядами, которые были бы красноречивее любых слов, и редкий свет, проникающий из-за кружева ткани на окошке, подсвечивал бы хоть изредка его яркие, чуть подведённые чёрным, манящие, даже сейчас соблазняющие глаза.

Но Джерарда тут не было, он ушёл со своим спутником чуть раньше окончания последнего действия, вызвав во Фрэнке бурю негодующих и гневных эмоций.

Фрэнк выпал из своих мыслей, когда на камне колесо подскочило и экипаж резко подпрыгнул, от чего юноша больно ударился коленом о колено Люциана. Только сейчас он заметил, что они ехали по улице, отчасти заполненной народом с факелами, и этот свет дал хорошо разглядеть напряжённое лицо баронессы, неотрывно обращенное в сторону окна. Люди что-то громко и нестройно выкрикивали, и липкий стыдный ужас поднялся к горлу с самого низа желудка, окутал гортань, с трудом позволяя произносить слова…

- Мадемуазель Шарлотта, - чуть сипя начал Фрэнк, но вскоре совладал с оскоминой и заговорил спокойнее, - я видел Джерарда в Опере и в антракте немного говорил с ним. Он передавал вам самые тёплые и лучшие пожелания и сказал, что с нетерпением ждёт встречи и разговора с вами, - юноша не удержался, чтобы не отпустить лёгкую шпильку этой уверенно сжимающей ладонь его друга женщине.

Уголки её губ слегка приподнялись, и она кивнула, как бы принимая вызов и предполагая продолжение речи.

- А ещё он очень просил ехать окольными путями, а не через центр Парижа, как обычно. Сказал, что сейчас очень неспокойно и люди крайне нервно реагируют на одинокие господские кареты, это может оказаться опасным. Простите, я задумался и не сказал об этом раньше.

Женщина, не медля, пару раз громко стукнула в окошечко над головой, которое чуть погодя открылось, показывая нижнюю часть лица их кучера.

- Стефан, сворачивай в ближайший пустой переулок и двигайся в сторону Сены, - чётко проговорила она. - Поедем по набережной. И остерегайся скоплений народа.

- Так будет намного дольше, мадемуазель…

- Я понимаю, Стефан. Выполняй.

Окошечко закрылось, и через некоторое время экипаж лихо свернул в пустой и тёмный переулок, направляясь к набережной. Там всегда дул пронзительный, резкий ветер, разносящий запахи выкинутых на берег водорослей и иногда - тухловатой воды, куда стекали все придорожные канавы. Было прекрасно, что он не чувствовался внутри кареты. А главное - здесь почти не встречалось пешеходов.

Сейчас, укрытая тёмной вуалью позднего вечера, раскрашенная редкими огнями уличных светильников, изящно перетянутая изогнутыми мостами, Сена была чудесна и таинственна. Чёрные воды умело притворялись чистыми и бездонными, и смотреть на это великолепие, покачиваясь на мягком сидении, чуть отодвинув в сторону занавеску, было невероятно увлекательно.

Почти везде вокруг висела тишина, лениво покачиваясь от порывов ветра, и редкие прохожие, если и попадались, были без факелов и не кричали.

Они проехали мимо острова Сен-Луи и Сите, где Фрэнк благоговейно затаил дыхание при виде чёрных готических росчерков собора Нотр-Дам на фоне темнеющего неба. Пересекли Сену по мосту Нёф и, как показалось Фрэнку, взяли курс на выезд из Парижа в сторону пригородов.

Шарлотта о чём-то перешёптывалась с Люцианом, и юноша не решался отвлекать их разговорами, продолжая разглядывать проплывающие мимо достопримечательности. Он не очень хорошо ориентировался в столице, потому что редко бывал тут, и смотреть в окно было довольно интересно. Мешало лишь мерное покачивание и лёгкое утомление, пришедшее на смену эмоциональному возбуждению. Не в силах совладать с тяжелеющими веками, Фрэнк задремал, а потом и вовсе сладко, крепко заснул, уронив голову на грудь.

- Фрэнки, мы приехали, просыпайся, - тихий голос Люциана над ухом и настойчивое сжимание ладони привели юношу в чувство, и он открыл глаза. Зевнув и приняв достойную позу, огляделся. Карета стояла перед поместьем Уэя, совсем рядом с парадным крыльцом. Под крышей, которая состояла из надстроенного балкона и декоративных лестниц, изогнуто спускающихся вниз по обеим его сторонам, висел фонарь с толстой свечой внутри. Он горел всю ночь - в этом доме всегда ждали возвращения своих обитателей.

Шарлотта улыбалась, глядя на него, и это было видно даже при таком скудном освещении.

- Благодарю вас за то, что подарили мне настолько великолепный вечер, мадемуазель, - Фрэнк взял в ладонь кисть женщины и, наклонившись, легко коснулся её губами. - Это было волшебно, и австрийский оперный театр достоин всяческих похвал.

- Я очень рада, что ты решился ехать с нами, Фрэнк.

- Доброй ночи, - он чуть кивнул баронессе и открыл дверцу экипажа.

- Шарлотта, позвольте, я выйду ненадолго. Я не заставлю вас ждать, - Люциан что-то нащупал под своим сидением и, стараясь не показывать, что заметил удивление женщины, выскользнул в ночь вслед за Фрэнком.

Юноша уже подошёл к двери, когда друг окликнул его.

- Люциан? - удивился Фрэнк и невольно посмотрел на карету с распахнутой дверцей, стоящую в десятке шагов.

- Зайдём внутрь, Фрэнки? У меня есть кое-что для тебя.

Пожав плечами, юноша открыл тяжёлую дверь. Было не заперто, а это означало, что Поль ещё не спал, наверняка читая очередную книгу на кухне. На ночь поместье запиралось, и приходилось пользоваться либо чёрным входом с хитрой системой открывания, известной только обитателям дома, либо идти откапывать запасной массивный ключ, спрятанный в вазоне с цветами неподалёку.

Они прошли в холл, и Люциан, не думавший идти дальше, потянул Фрэнка за край полы фрака.

- Я недавно объезжал бордели на предмет поиска новых лиц для балов удовольствий Шарлотты, - начал говорить он обернувшемуся другу. - Долгая история, периодически нам приходится прощаться с кем-то и приглашать новых юношей и девушек. Это очень хорошая подработка, и обычно все с радостью соглашаются участвовать в костюмированных балах с продолжением.

- Ты мне об этом хотел рассказать сейчас, Люциан? - удивлённо улыбнулся заинтересованный Фрэнк.

Друг смутился и, подумав, достал из-под полы накинутого на плечи плаща длинный мешочек чёрного бархата и протянул его Фрэнку. На ощупь внутри была твёрдая коробочка, а сам подарок оказался довольно увесистым, хоть на вид размером был едва больше ладони и намного её уже.

- Что это?

- Подарок, - открыто улыбнулся Люциан, чуть тряхнув светлыми кудрями. Глаза его смотрели так прямо и немного грустно, но подобный взгляд совершенно обычен для друга. - Я увидел это у одной из девушек, с которой мы теперь работаем. Не смог удержаться, почему-то сразу вспомнил о тебе.

- Это её вещь? - ужаснулся Фрэнк, которому совершенно не нравилась даже мысль пользоваться чем-то чужим.

- Нет, что ты, - возмутился друг, тут же ухмыляясь одними губами, не вовлекая в улыбку выражения глаз. - Она просто рассказала немного и объяснила, у кого можно достать подобное. Почему-то раньше мне даже в голову не приходило, что что-то такое можно запросто купить в Париже, просто зайдя в нужную лавку, - Люциан усмехнулся. - Только открывай, когда останешься один у себя, хорошо? Я пойду, - он коснулся пальцев Фрэнка и, тихо развернувшись, направился к двери.

- Доброй ночи, друг мой, - сказал ему в спину Фрэнк.

Тот обернулся у самого выхода и тепло, душевно улыбнулся:

- Доброй, Фрэнки. Спасибо тебе за компанию. Это было чудесно.

Когда дверь за другом закрылась и была заперта на ключ, юноша, горя любопытством, побежал вверх по лестнице. Ему не терпелось узнать, что же подарил ему Люциан, это было так интересно и интригующе! Пробравшись в свою комнату, чуть мрачную и помпезную сейчас, в этом тусклом освещении, Фрэнк подошёл к единственному подсвечнику и развязал тесьму, стягивающую горловину мешочка. Вытащив коробочку, которая также оказалась чёрной, с шершавой картонной поверхностью, он открыл крышку.

Множество самых разных ярких эмоций пронеслись у него на лице. Непонимание, удивление, шок - сменялись на нём резко и быстро. Без слов закрыв коробку, он, раскинув руки, рухнул спиной на мягкую перину кровати, хотя и терпеть не мог делать этого, находясь в одежде «на выход». Отдышавшись и не выпуская подарок из ладони, он позволил себе негромко рассмеяться.

****

Джерард вышел к завтраку, опоздав совсем немного. Видимо, он вернулся ночью не слишком поздно, потому что выглядел необычайно живым и, кажется, выспавшимся. Одетый чуть небрежно, но при этом во всё чистое и благоухающее свежестью, он сам был как будто бы только что из пенной ванны. Фрэнк не удивился бы этому, за наставником водилась странная любовь к долгим водным процедурам с утра. Хотя юноша не разделял этой привязанности - ему куда приятнее было расслабляться перед сном, чем разнеживать тело с самого утра.

- Доброго утра, мой мальчик, - сказал он, войдя в малую столовую. Фрэнк уже пил кофе и перекусывал сыром и свежевыпеченным, таким хрустящим и пахучим батоном с маслом.

- Доброе утро, Джерард. Выглядите необычайно свежо, - с лёгкой тенью ревности в голосе произнёс юноша.

Наставник только улыбнулся в ответ, присаживаясь на стул с противоположной стороны круглого стола.

- Где Маргарет и Поль?

- Что-то срочно понадобилось сделать в саду, они позавтракали раньше и вышли на улицу. Маргарет просила передать, что есть ещё буженина. Подать?

Ненадолго Джерард задумался, но потом, осмотрев стол, на котором красовалась фарфоровая тарелка с нарезанными сырами, тарелочка с маслом да плетёная корзина с круассанами и батоном, всё же кивнул.

- Видимо, я проголодался, так что позавтракаем плотно. Нас ждут великие дела, Фрэнки, - и он обезоруживающе-широко улыбнулся.

Юноша чуть не подавился батоном, но встал и подошёл к небольшому люку в полу, чтобы спуститься в погреб за обещанной бужениной. Она лежала совсем рядом, обмотанная бумагой и чистым льняным полотенцем.

- Как вы добрались вчера? - продолжил беседу наставник, пока Фрэнк длинным ножом нарезал ломти красивого нежирного мяса. - Всё было в порядке, никаких происшествий?

- Да, мы вовремя пустили экипаж в объезд. Я видел людей с факелами, они что-то кричали, и это выглядело пугающе, - Фрэнк отложил нож и понёс блюдо с мясом к столу. - Между прочим, я до сих пор сержусь на вас за то, что вы ничего не говорили мне о ситуации в Париже. То, что я почти не выезжаю из пригорода, не означает, что я не имею право знать. Это же обычная политическая грамотность, неприятно чувствовать себя дураком…

Тон юноши был чуть обиженным, и он сел, смотря на Джерарда с лёгким укором, от чего тот тоже посерьёзнел и только махнул рукой в ответ, как бы прекращая эту тему.

- Если ты думаешь, что хоть что-то узнал, мой мальчик, то очень ошибаешься. Это лишь самая поверхность айсберга. Проблема много, много глубже. Она в самой основе нынешней монархии во Франции. Сломленная испытаниями королева, честолюбивый самодур-король, странное, нелогичное распределение казны. Беспорядки и недовольство людей - это именно то, чего стоило ожидать. Только вот к чему подобное халатное отношение приведёт - даже я боюсь загадывать. Надеюсь, как-то уладится, и мы должны этому поспособствовать.

- Я не ослышался? Вы сказали - мы? Значит ли это, что вы собираетесь ввести меня в дела? - живо заинтересовался Фрэнк, не ожидавший такого быстрого развития событий. Ведь по сути, Джерард ещё не учил его ничему особенному…

- Ты всё верно понимаешь, Фрэнки. Более того, совершенно недавно мне попала в руки очень важная информация, - и тут юноша, холодея от ужаса, осознал, что по его ноге, медленно поднимаясь от лодыжки к колену, скользит… нога наставника, лишённая туфли?! - Именно она заставила меня пересмотреть свои планы на твоё медленное обучение. Придётся всё схватывать на лету, но ты же способный мальчик?

Лицо Джерарда абсолютно не имело ничего общего с происходящим сейчас под столом. Между тем его ступня ненавязчиво поглаживала колено юноши, и тот ненадолго прикрыл глаза, нервно сглатывая.

Хозяин поместья сидел с совершенно обычным видом и усердно намазывал масло на круассан. Фрэнк не знал, что ему делать, и что вообще происходит. Он замер, он еле держал себя в руках, чтобы не пойти мелкой дрожью, потому что нога Джерарда медленно, но совершенно неостановимо продвигалась дальше, по внутренней стороне бедра, к самой промежности.

- Налей мне кофе, Фрэнки, - обыденно попросил наставник, выводя юношу из состояния прострации. И в момент, когда тот занёс кофейник над высокой чашечкой, мягко впечатал пальцы ноги в порядком уже возбуждённый от всей этой неоднозначной ситуации пах Фрэнка.

Рука дёрнулась, кофе хлестнул мимо чашки, и некрасивое тёмно-коричневое пятно стало медленно расползаться по чистой льняной скатерти цвета сливок.

- Дьявол! - Фрэнк выругался и вскочил, отставив кофейник. Стул за ним с неприятным скрежетом проехал по деревянному полу и затих.

- Всё в порядке, мой мальчик? - с искренней тревогой и настороженностью поинтересовался Джерард, вопросительно глядя в глаза.

«Что происходит? - недоумевал Фрэнк, чувствуя себя неловко под таким честным и совершенно не понимающим проблемы взглядом каре-зелёных глаз. - Что это сейчас было?!»

- Д-да, всё в порядке… Рука дёрнулась, простите, - и он развернулся к тумбам сзади, чтобы найти хоть что-то, чем промокнуть пятно. А ещё, оказавшись спиной к наставнику, он неуловимым движением поправил своё достоинство, вызывающе топорщущееся в бриджах, чтобы не так бросалось в глаза. «О Господи, как же неловко!» - думал он, найдя несколько салфеток и полотенце, суетливо промакивая скатерть, совершенно не замечая, с каким неотрывно-изучающим видом наблюдает за его действиями мужчина.

- Фрэнк… - он не сразу услышал обращение по имени, но потом замер и поднял взгляд на хозяина. Тот выглядел предельно серьёзным и спокойным, и холодный тон мужчины очень хорошо помог произнесённым словам уложиться в голове: - Это был первый урок, мой мальчик. Ты сам видишь, что слишком импульсивен и все твои эмоции сразу отражаются на всём - поведении, действиях, словах, тоне, на всём твоём виде. Это очень и очень плохо в нашем деле, это будет сильно мешать. Хотя лично мне, - и он сладко ухмыльнулся, говоря это, - нравится эта твоя черта. Пожалуйста, старайся как можно лучше контролировать своё лицо, движения и эмоции, иначе рискуешь попасть в неловкую ситуацию и мгновенно потерять господствующее и влияющее в ней положение.

Фрэнк слушал его с широко распахнутыми глазами. Он был пунцовый от осознания того, что говорит наставник. Как же тот провёл его!

- А с другой стороны, - невозмутимо продолжал Джерард, надкусывая бутерброд с бужениной и говоря с набитым ртом, как деревенский трудяга, - подумай об обратной стороне этой ситуации. Уверенно делая что-то неожиданное, но с явным эротическим подтекстом, при этом выглядя невозмутимо, ты вводишь объект в заблуждение, лишаешь его ориентиров, он теряет связь с реальностью и начинает метаться, не зная, как ему себя вести. Становится уязвимым. Открывает слабости. А в итоге, всегда можно свести всё к тому, чтобы выглядеть непричастным: «О чём вы? Вам показалось…» - если вдруг потребуется уйти от ответственности.

Фрэнк уже успокоился и вернулся на своё место, продолжая задумчиво пить кофе и откусывать от батона с маслом и сыром. Краснота и смущение неторопливо сходили с его лица, ушей и шеи. Мужчина был прав в каждом слове, нельзя так ярко реагировать даже на что-то неожиданное, сейчас ему было даже стыдно за свою детскую и наивную реакцию…

- Так всё в порядке, Фрэнки? - снова спросил Джерард, мягко улыбаясь юноше.

- Да, я всё понял, кажется… Я постараюсь как можно быстрее решить свою проблему, простите меня.

- Ничего, мой мальчик, - услышал он в ответ и поднял потупленный взгляд, просто упиваясь такой нежной и заботливой улыбкой наставника. - Это было довольно мило, правда.

Совершенно сконфуженный, Фрэнк подумал, что нужно как можно скорее заканчивать с завтраком и заняться делами по дому. Тяжелыми, требующими физической силы и выносливости делами, иначе ему будет не отвлечься и потребуется срочно уединяться где-то, чтобы справиться с еще одолевающим низ живота напряжением.

А Джерард продолжал завтракать неторопливо, даже напоказ, растягивая и получая удовольствие от каждого кусочка пищи, а ещё больше - от явно нервничающего и возбуждённого мальчика, его мальчика… Он еще не отдавал себе отчёта, но уже любовался и упивался им, хоть это и не отражалось никак на его прекрасном в своём невозмутимом спокойствии лице.

Как же он просмотрел тот момент, когда Фрэнк стал таким желанным, момент, когда он так вытянулся и возмужал? Это волновало и слегка кружило голову. Особенно - всей невозможностью и запретностью их отношений. Табу, нарушение которого ввергнет в пучину боли и проблем, и их будет невозможно решить. Но так, как сейчас, невинно играть с ним… О, сколько удовольствия он получил от этого! Отчасти Джерард не торопился заканчивать завтрак ещё и потому, что сам успел проникнуться ситуацией и не хотел вставать прежде, чем Фрэнк выйдет из кухни.

А на краю сознания мужчину терзала подлая, неприятная мысль… Справится ли такой чистый и искренний Фрэнк с отведённой ему ролью? Потянет ли тот план, который начал неспешно вызревать в его без сомнения гениальной голове?

Часть 12.

Весь день Фрэнк старательно исполнял свой утренний план - работал до ломоты в мышцах, до седьмого пота, до мозолей на ладонях прямо под местом, где пальцы соединяются с кистью.

Маргарет посильно помогала ему в этом, сразу увидев нездоровый энтузиазм юноши, который, хоть и не боялся тяжёлой физической и просто выматывающей работы, но сам никогда слишком не стремился к ней. В итоге ему было предложено убрать на улице кучи веток, оставшихся от подрезки розовых кустов, затем он усердно носил воду в дом через чёрную дверь на кухню и наполнял ею огромную деревянную бочку, больше похожую на заснувшего сказочного пузатого гиганта из тех книжек, что читала ему Маргарет давно, в детстве.

После этого Фрэнк почувствовал себя достаточно усталым и отвлёкшимся, чтобы посчитать долг перед женщиной и поместьем выполненным, но не тут-то было. Румяная толстушка, сама ушедшая в дела с головой, не собиралась отпускать его так просто. В конце концов, юноше пришлось подвигать мебель в нескольких комнатах, пока раззадорившаяся уборкой женщина вытирала пыль на полу под ними, и несколько раз залезать на стремянку, чтобы специальным тканевым веничком пройти по хрустальным люстрам, сбивая с них пыль. Когда, в очередной раз забираясь наверх, он почувствовал головокружение и нарастающую темноту в глазах, Фрэнк понял - хватит.

- Маргарет, я больше не могу, - простонал он, вернувшись вниз и буквально обнимая деревянную лестницу с ножками, приваливаясь к ней всем телом.

Женщина заливисто рассмеялась, упирая полные, но при этом очень гармонично смотревшиеся на её теле руки в бока с заткнутой за пояс юбкой, и стала рассматривать обессиленного юношу.

- Сегодня ты побил все рекорды, несносный мальчишка! Я ожидала этих слов ещё час назад, но ты был упёрт в своём желании деятельности, как никогда.

Фрэнк усмехнулся с закрытыми глазами, не выпуская из захвата такую обманчиво-надёжную древесину стремянки. Ему казалось, что он и шага не сделает сейчас без её опоры. Его домашняя рубаха вымокла вдоль позвоночника по спине и красовалась тёмными полукружиями пятен трудового пота под руками. Шея лоснилась, а несколько прядей тёмно-каштановых волос прилипли ко лбу. К слову, Маргарет выглядела не многим лучше, но она хотя бы не тягала тяжести. У Фрэнка ко всему уже начинали ныть мышцы, и лучшее, что можно было придумать сейчас, чтобы облегчить свои ощущения - это принять тёплую, пенную ванну.

Наверное, женщина прочитала его мысли.

- Отлепляйся от стремянки, пылкий покоритель деревянных лестниц, и марш в свою комнату за чистым бельём. Я приготовлю тебе воду, ты славно потрудился сегодня. Только не вздумай лежать долго - я тоже собираюсь искупаться.

Блаженно улыбнувшись от предвкушения тёплых пенных объятий воды, Фрэнк, шатаясь, пошёл к себе, по пути убрав стремянку в незаметное место за портьерой.

****

Как же это приятно! Чтобы почувствовать блаженство от принятия ванны, чтобы ощутить его не только телом, но и всей душой - именно для этого стоит сначала как следует потрудиться.

Фрэнк лежал в белых облаках душистой розовой пены, раскинув руки на фаянсовых бортиках и отбросив голову назад. Впитывая горячие, ласкающие тело прикосновения воды, юноша чувствовал, как натруженные мышцы расслабляются, размякают, как всё меньше и меньше хочется двигаться в такой комфортной среде.

Глубоко вдохнув, он сполз вниз и оказался полностью под водой. Сейчас он ощущал себя этаким маленьким мальчиком, совершенным ребенком, чей труд неожиданно оценили по достоинству и в награду разрешили полакомиться каким-нибудь редким вареньем, что обычно стояло в банке на самой верхней полке шкафа и, хоть и показывало постоянно свой стеклянный бок, было совершенно недоступным.

Внезапно в голове возникла чрезвычайно наглая и прекрасная в своей простоте идея. Вынырнув и отфыркавшись, Фрэнк восстановил дыхание и ухватился за неё, развивая, обдумывая, поворачивая варианты исполнения и так, и этак...

Не зря говорят, что в период сомнений и душевных терзаний, каких-либо раздумий очень полезно поработать руками, а не предаваться унынию - физический труд приводит человека в порядок, а мысли идут своим чередом, зачастую приводя к верному решению. На самом деле так и вышло. Весь день юноша, не прерываясь, размышлял над словами наставника. Над тем, что его реакции слишком импульсивны и открыты, что нужно учиться держать себя в руках. Это было так правильно, и не менее от этого обидно: Фрэнк не ожидал, что учить его будут стандартными методами и не за партой, но к таким подлым приёмам оказался попросту не готов.

И сейчас, разворачиваясь во всей красе, перед ним вырисовывался план, как продемонстрировать умение владеть собой и одновременно с тем преподнести ответную шпильку Джерарду. В его затее не было злости или жажды мести. Просто хотелось сделать что-то такое, что выведет, наконец, этого мужчину из так хорошо удававшегося ему спокойствия и безразличия, заставит его хоть как-то отреагировать на происходящее. Всё теперь зависело только от исполнения задумки и артистичности Фрэнка.

Улыбнувшись, юноша ещё раз прокрутил перед внутренним взором все детали спонтанно придуманного представления и вспомнил о том, что Маргарет просила не засиживаться. Вода после него была ещё вполне сносная и тёплая, а мыться друг после друга или после хозяина в поместье было в совершенной норме вещей - не господа какие-нибудь. Быстро вспенив волосы и ополоснув их, он выбрался из ванной, вытерся полотенцем и надел чистые, принесённые из комнаты вещи. Осталось найти Маргарет и попросить её об услуге.

Что может быть странного в том, что он просто намекнёт испечь на завтрак круассаны с заварным кремом?

Случайно поймав в коридоре спешившую наверх, в ванную, раскрасневшуюся женщину, юноша договорился о завтраке. Затем, приведя себя в порядок, с удивлением обнаружил, как за окном стремительно темнеет, а тяжёлые гардины густо-лилового цвета только ускоряют приход очередного весеннего вечера. Сегодня на солнце было очень тепло, и он работал днём в саду в одной рубашке и накинутой по совету Маргарет - «береги спину с юности, Франсуа, а то будешь как Поль - в пятьдесят семь ни на что не годной развалиной» - стёганой жилетке. Он прошёлся по анфиладе переходящих друг в друга комнат, приоткрывая в каждой окна, чтобы весенний воздух, уже слегка остывший к вечеру, начал неспешно проникать внутрь помещений.

До ужина оставалось около получаса, и юноша решил немного почитать - под подушкой его постели были припрятаны рукописные листы с творчеством маркиза Де Сада. Стоит ли говорить, в чьей библиотеке было найдено сие творчество? Люциан сказал, что баронесса не будет против, более того - даже вряд ли заметит, что кто-то брал их читать. И засмущавшийся Фрэнк пообещал вернуть запрещённую и очень редкую литературу на место как можно скорее. Ему было интересно, чьи это строки и почерк - иногда он даже позволял себе фантазировать, что читает оригинал, хотя, конечно, это было не так.

- Франсуа, скорее спускайся ужинать! - приглушённо донеслось снизу от лестницы. Видимо, Маргарет прокричала это очень громко, так как даже прикрытая дверь его спальни не стала помехой её мощному, когда это требовалось, голосу. Юноша зачитался и опять потерял счёт времени. Выходя из комнаты, он оглядел себя в большое, в полный рост, настенное зеркало и, решив, что его вид вполне сносен, спустился в малую столовую.

Все уже были тут, и даже Джерард, выглядевший чрезвычайно усталым, сидел за столом, поставив на него локти и сплетя тонкие кисти в замке. Он периодически потирал глаза подушечками больших пальцев, и Фрэнк сразу понял, что он не отрывался от работы с самого утра.

Ещё занимаясь уборкой с Маргарет, они изредка проходили мимо его кабинета, сознательно и не сговариваясь стараясь двигаться как можно тише. Хозяин периодически метался из своей спальни в библиотеку и обратно, и в проёме приоткрытой двери кабинета было видно, как он, сосредоточенный и окруженный различными бумагами и сломанными гусиными перьями, что-то вычерчивает на листах. Он выглядел напряжённо размышляющим, и иногда до них доносились отрывистые слова ругательств, тихо и в сердцах сказанных на итальянском. Джерард явно разрабатывал какой-то план, перед очередной крупной авантюрой он всегда несколько дней проводил именно так - раздумывая, черкая какие-то таблицы и выводя возможные варианты комбинаций, комкая один лист и кидая его в угол комнаты, а потом с горящими глазами принимаясь за другой.

Фрэнк однажды видел, как наставник, тихо ругаясь, ползал на коленях в довольно большой куче скомканных листов, разворачивал их, снова комкал, видимо, никак не мог найти нужный и выброшенный по ошибке. И именно такого хозяина было лучше не трогать: и чтобы не раздражать уставшего мужчину ещё больше, и чтобы, не дай Бог, не спугнуть какую-нибудь гениальную идею, вдруг собравшуюся посетить его черноволосую голову.

- Фрэнки, ты приготовил отчёт по поместью? - совершенно неожиданно спросил Джерард в конце ужина.

«Господи, отчёт!!!», - внутренне взвыл Фрэнк, в свете многих последних событий совершенно потерявшийся во времени. Он искренне надеялся, что внешне остался достаточно невозмутимым, он хотя бы не подавился чаем - и это уже немало значило.

Три пары глаз устремились на него, одна - выжидающе, и ещё две - сочувствующе. Хозяин сейчас был подобен королевской кобре. Пока ты не делаешь резких движений и не выводишь её из зыбкого, ненадёжного транса - всё в порядке. Но стоит хоть как-то потревожить существо - и сложно предположить, чем это может закончиться. Хотя Фрэнк искренне верил, что вряд ли чем-то хорошим.

Поэтому он легко улыбнулся одними кончиками губ (внутренне его уже била дрожь, потому что он никогда - никогда прежде! - не врал своему наставнику, глядя в глаза с таким невинным видом) и уверенно, очень мягким голосом произнёс:

- Ещё вчера вечером закончил, - и, мысленно перекрестившись и решив идти ва-банк, кинулся в омут с головой: - ознакомитесь сейчас?

Удовлетворённо хмыкнув, мужчина взял ещё одно овсяное печенье и захрустел им.

- Нет, не сегодня. Я слишком устал, а завтра после обеда снова еду в Париж - мне до безумия не хватает некоторой информации, - раздосадованно вздохнул он. - Возможно, мне придётся ночевать во дворце, - «Или где похуже», - не удержался от противной мысли Фрэнк, - но я вернусь как можно быстрее - нет времени медлить. Уже очень скоро я введу тебя в курс дела, и тебе так же нужно будет усиленно поработать, для начала - головой. Поэтому постарайся, чтобы к этому моменту не было никаких посторонних дел, я послушаю твой отчёт сразу же, как вернусь из столицы, будь готов.

Он смотрел на него так серьёзно и испытующе, что юноша был уже на грани лёгкой истерики. «Неужели понял? Неужели я чем-то выдал себя? Или же всё в порядке?». Но вот взгляд болотных глаз как-то обмяк, перестал быть таким острым и пробивающим до самой души, и Фрэнк едва заметно выдохнул, мысленно поздравив себя с первой удачной ложью. Сколько их ещё впереди?

Он согласно кивнул в ответ наставнику, про себя возблагодарив Господа и своего Ангела-хранителя. Он держался, как мог, но уже чувствовал, как предательский румянец, запоздалая плата за обман глаза-в-глаза, начинает медленно подниматься к щекам и ушам. Впереди его ждало несколько бессонных ночей корпения над цифрами, но не сегодня, нет, не сегодня - он слишком много работал и просто мечтал уже оказаться в своей постели…

Постаравшись избежать суетливости, Фрэнк поблагодарил за ужин и пожелал всем доброй ночи. Маргарет отказалась от его помощи в уборке стола, отправив отдыхать. Он с радостью последовал этому совету и поднялся к себе. Едва за ним закрылась дверь, и он оказался в своей комнате, юноша привалился к такой твёрдой и надёжной поверхности, чтобы немного унять дыхание и сердцебиение.

Прав учитель, во всём прав. Пока что его так просто вывести из равновесия, а врать он совершенно не умеет. Надо быть строже к себе, надо стать холоднее и отстранённее - ведь у него это как-то получается? Может, спросить об этом? Возможно, есть какие-то тайные уловки, о которых он по неопытности не знает? Но это всё потом… Сейчас - просто отдохнуть и по возможности - ни о чём не думать.

С упоением зарывшись в перину и скомканную простынь, слегка пахнущую лавандой, он снова вытащил из-под подушки де Сада и продолжил читать, с азартом перескакивая со строчки на строчку.

Очнулся от чтения он только ближе к полуночи. Часы на камине тикали почти неслышно, практически не разбавляя тишину и ночную сонливость, опустившуюся на поместье. Маргарет и Поль вставали очень рано, чуть позже семи утра, Джерард тоже наверняка слишком устал, чтобы по привычке бодрствовать после полуночи. Отложив листы и по-кошачьи потянувшись, Фрэнк решил, что самое время приступить к исполнению своего плана. Для этого следовало спуститься на кухню и устроить всё так, как нужно ему.

Он стал неторопливо и задумчиво раздеваться, перебирая, как турецкие чётки, что видел у баронессы, каждую часть плана. Проверял ещё раз всё, что он придумал, размышлял, так ли хорошо и естественно это будет выглядеть, как ему показалось сначала. Он не понял, почему вдруг посмотрел в сторону большого, в полный рост, зеркала на стене. Тёмная рама словно открывала дверь в другой мир - мир робких движущихся бликов от свечей, мир сумрака и белой матовой кожи, мир развязно выпущенной рубахи, острых ключиц, свисающих на лоб прядей волос и обнажённых ног, запутавшихся в спущенных до пола штанах и белье…

На секунду - всего на секунду! - у него перехватило дыхание. Фрэнк подумал о том, что раньше не разглядывал себя обнажённого в зеркале. Видел мельком, но никогда - в таком антураже, ночью, и никогда от этого не сбивалось дыхание… Правая рука помимо воли подцепила край рубахи и, скользя по коже живота, тут же покрывающегося гусиной кожей, потянула её наверх, оголяя тёмные волосы паха, пупок, двигающийся в такт участившемуся дыханию, чуть выступающие под кожей рёбра… Рвано выдохнув и ощутив, как напряглись, будто стянулись в маленькие узелки нервных окончаний его соски, он схватил их пальцами обеих рук, не переставая разглядывать в зеркале реакций своего тела. Было странно наблюдать за тем, как со стороны выглядит накатывающее возбуждение, но определённо - это заводило ещё больше. Он поглаживал коричневатые бусины сосков, пропуская их между пальцами, как обычно любил делать Джерард…

«Господи, Джерард…» - пронеслось в его голове, и он совершенно потерялся в лавине накативших на его возбуждённое сознание образов и воспоминаний. Все их последние встречи, полные недосказанности и неоднозначности - в ванной, в опере, на кухне… Но даже не это заставляло его плоть дёргаться, наливаясь сильнее. Сама двойственность их отношений, сам мужчина, каким он был с ним на балах и каким - в роли хозяина поместья, сама ситуация, в которой Фрэнк был властителем положения просто потому, что обладал большей информацией - именно это кружило голову сильнее вина, заставляя сердце колотиться внутри как обезумевшее, загнанное в силки животное.

Медленно отходя назад, к тумбе у кровати, он смотрел в зеркало, на то, как его собственные руки бледными змеями скользили по еле видному в сумраке телу. Рубаха уже давно лежала внизу, рядом с бриджами и панталонами, и только ощутив это обнажение кожей всего тела, юноша вдруг невыразимо ярко почувствовал своё одиночество сейчас - одиночество широких плеч, живота, невинность шеи и губ, тоску бёдер и невыносимую муку паха. С его губ сорвался тихий стон…

Конечно, он знал, что делать в подобных ситуациях, но хотелось совершенно не этого. Больше всего он мечтал ворваться сейчас в такую близкую и настолько же недоступную комнату наставника, отправляя всё к чертям, перекрикивая вопли разума. Повиснуть у него на шее, зацеловывая желанные, высохшие от постоянных задумчивых покусываний губы, упиваться его шоком и непониманием… Но нет, это было бы самое последнее, что он мог сделать. Даже страшно предположить, как Джерард отреагирует на что-то подобное. Это было именно той границей, которую было невозможно переступить. Табу…

Упершись бёдрами в прикроватную тумбу, он, вздохнув, решился. Иначе - зачем вообще оставлять у себя такой нескромный подарок? Нащупав пальцами выдвижной ящичек, он вытянул его наружу и достал из самого дальнего угла чёрную картонную коробочку. Открыл крышку и нервно отбросил её чуть дальше. Под мерцающим светом свечей в канделябре матово поблёскивал будто ещё спящий в чёрном бархате внутренней обивки розовый цилиндр. Это была невероятно тонкая работа - выточенный из цельного камня очень нежного цвета, испещрённого вкраплениями и прожилками, своими формами предмет определённо напоминал фаллос. Возможно, камень был ониксом, но это было совершенно неважно сейчас - у Фрэнка пересохло горло и участилось и без того сбившееся дыхание. Так бывает, когда вдруг решаешься на что-то запретное, даже грязное, на то, чего никогда не делал раньше - под покровом ночи, когда никто не видит и не слышит, когда нет свидетелей. Решаешься на что-то такое, о чём будешь знать только ты…

«Холодный… Господи, да он просто ледяной!» - взяв предмет в руки, он посмотрел сквозь него на свет. Полупрозрачный, мягко светящийся розовато-белым оттенком, он заставлял Фрэнка вспоминать одному ему известные картины и нервно покусывать губы.

«Дьявол, нет… Нет, надо переодеться в ночную рубашку и пойти на кухню. Сделать то, что запланировал. Возьми себя в руки, Фрэнки!»

Тело слушалось с неохотой, и в тот момент, когда он всё-таки спустился вниз, на ощупь, пряча в складках рубашки холодящую пальцы вещицу, Фрэнк возблагодарил небо, потому что все спали, и вокруг висела тишина, едва тикающая настенными часами. На печи стоял ещё тёплый чайник, и, на миг забыв о своей первоначальной цели и вдохновившись новой безумной идеей, юноша поднял крышечку, зачем-то заглядывая внутрь.

- Фрэнки, это ты? Не спится? - голос Джерарда в мгновение вытряхнул из него всю душу, заставив сердце подпрыгнуть к горлу. Им овладела паника, и, не представляя, куда спрятать свой бесстыдный подарок, он не придумал ничего лучше, чем опустить его внутрь чайника. В конце концов, именно для этого он и открывал крышку…

Раздался явный булькающий звук, особенно странный в этой тишине, когда каменный фаллос опустился на дно железного чайника. Сглотнув и вернув крышку на место, Фрэнк медленно развернулся. Джерард стоял в длинном ночном халате в проёме двери, и его силуэт угадывался очень смутно.

- Я спустился попить, простите, если разбудил вас… - «Как можно спокойнее, Фрэнки, не поддавайся истерике, он ничего не видел - тут так темно, хоть глаз выколи».

- Ты не помешал, я просто проверял входную дверь - навязчивые мысли последнее время…

- Я понимаю. Доброй ночи, Джерард.

- Спокойных снов, - мужчина развернулся и исчез в темноте, раздались только едва слышные шаги по лестнице.

Простояв ещё некоторое время не двигаясь, Фрэнк взял себя в руки и быстро, потому что глаза уже привыкли к темноте, приготовил кухню к завтрашнему показательному выступлению: спрятал лишние бумажные салфетки, оставив только одну, и убрал подальше все кухонные полотенца, кроме единственного, висевшего на крючке у раковины. Ещё раз подумав, - не забыл ли чего? - он уверенно взял чайник и, стараясь не шуметь, поднялся к себе. Несмотря ни на что, юноша был точно не из тех, кто останавливается на полпути от задуманного, не из тех, кто поддаётся слабоволию и страху. Он решил, что попробует это сегодня ночью - и он сделает это.

Закрыв дверь и провернув ключ в замочной скважине, Фрэнк поставил чайник на прикроватную тумбу. Настроение было слегка нарушено, но не настолько, чтобы отказываться от своей затеи. В голове снова начала стучать навязчивая мысль: как же это нехорошо, как же это развратно - удовлетворять себя не только рукой, но ещё и странным, чужим предметом…

Стянув с себя рубашку и снова почувствовав, как не до конца ушедшее возбуждение начинает возвращаться только от того, что он предвкушает, юноша лёг на кровать впервые так, чтобы повёрнутыми к зеркалу глазами видеть себя…

Видеть, как его руки начинают медленно двигаться по торсу, заставляя извиваться от накатывающего волнами желания отдаваться…

Видеть, как подрагивает, неожиданно резко напрягаясь, его плоть и представлять, что мог бы делать сейчас Джерард своим горячим умелым ртом с ней…

Фрэнк тихо, закусив с силой губу, застонал. Заполняющие сознание тени прошлых ощущений были так свежи и ярки! Хотя юноше и казалось порой, что с той ночи прошли уже месяцы - слишком много всего произошло за последние дни…

Понимая, что уже совершенно готов и ждать дальше нет сил - всё равно никто не придёт к нему на помощь - он приподнялся и, открыв крышку чайника, вытащил под свет свечей тёплый, скользкий и невозможно реалистично выглядящий сейчас каменный фаллос.

Сухо сглотнув, он как-то робко слизал несколько капель воды, стекающих по нему, и, приложив к груди, неторопливо повёл к соску.

Зеркало немо отражало для него эту невозможно развратную картину, и Фрэнк вдруг подумал - что, если бы Джерард видел его сейчас? Если запретить ему прикасаться - и разрешить только смотреть, как бы он вёл себя? Как бы светились его глаза, как нервно язык облизывал бы пересохшие губы, когда он - вот так, как сейчас - медленно вёл бы тёплым каменным фаллосом по резко ходящим вверх-вниз рёбрам, по своему прилипшему к позвоночнику животу… Как реагировал бы на бесстыдно подтянуые к ягодицам ступни и разведённые в стороны колени? Он был так развратен сейчас, что залился краской, представляя, как наставник смотрит на него, стоя рядом с зеркалом, скрестив руки на груди так, чтобы кистью одной из них блуждать по подбородку, в результате нервно запуская один из пальцев в приоткрытый от возбуждения рот.

«Смотрите, смотрите на меня, - думал юноша, мягко толкаясь краем влажного, скользкого фаллоса, привыкая и стараясь расслабиться. - Вы - причина того, какой я сейчас. Вы - причина моего сумасшествия и желания. Так смотрите же, не отворачиваясь, на то, что я делаю, думая о вас…»

- А-а-ах!.. - вскрикнул Фрэнк, когда, наконец, в него неожиданно скользнула тёплая твёрдость камня. Это было до того необычно и странно, что он даже растерялся. Схватившись одной рукой за основание вещицы и начиная легко двигать ей, пальцами другой руки он, с явным выдохом блаженства, обвил свою вздыбившуюся и ждущую ласки плоть.

Джерард из его фантазии откинул голову назад, уперев её в стену, и наблюдал за этим из-под приопущенных ресниц, не переставая посасывать палец. Было видно, как тяжело и глубоко он дышит, как трепетно ходят его острые, чуть вздёрнутые ноздри, вдыхая терпкий запах, волнами расходящийся сейчас от юноши. Фрэнк не переставал двигать рукой по всей длине, наблюдая за этой развратной картиной в зеркало, чувствуя, как что-то начинает отзываться у него внутри на короткие толчки.

Не выдерживая накатывающих ощущений, он сдавленно, не выпуская нижнюю губу из захвата острых зубов, простонал. «Смотрите, смотрите, что вы делаете со мной, - набатом пульсирующей крови стучало у него в голове, - смотрите на меня - я совсем сошёл с ума от любви…»

Он как-то дёрнулся, особенно удачно пройдясь рукой по плоти, как вдруг внутри живота, откликаясь на трение, что-то невыносимо сладко запульсировало, приводя юношу в состояние шока… Он замер, широко распахнув глаза и прекратив какое бы то ни было движение, просто неверяще прислушиваясь к ощущениям своего тела.

Так сладко ему не было ещё никогда.

Снова двинув рукой, протянутой между ног в том же направлении, он вдруг резко выгнулся от прошедшей по всему телу острой, приятной судороги.

- Господи, да что же это?.. - прошептал Фрэнк, невидящими глазами уставившись в тёмный балдахин над кроватью…

Приподняв бёдра, оторвав от простыни ягодицы, подаваясь ими вверх, он начал неторопливо, а потом всё увереннее и сильнее вгонять в себя фаллос, поражаясь незнакомым, крайне сильным ощущениям разрастающегося внутри него порохового взрыва. Вторая рука уже давно комкала простыни, и ему совершенно не хотелось портить эти чистые, крайне яркие, как танец на лезвии ножа, отклики тела чем-то ещё. Юноша прикрыл веки...

... Джерард не сдержался. Фрэнк знал, что тот не сдержится, это был просто вопрос времени. Входя в хрупкое тело грубо, сильно, крепко удерживая на весу только за ягодицы, он двигался внутри, доводя его до полуобморочного состояния от накатывающих невиданной силы и сладости ощущений - от каждого толчка, от каждого скольжения по тому странному, волшебному месту внутри него...

- Вам нравится? - хрипел юноша, лишаясь хоть какой-то связи с реальностью, - нравится делать это так развратно? Слышите эти звуки? О Господи, только не останавливайтесь, ещё, Джерард, ещё! О, боги...

Дата добавления: 2015-11-13