Октября 2001 (2001-10-26)

Настоящие признания торифила

автор: Irin Carmon

штатный автор Гарвард Кримзон

Я готовилась сдавать материал, когда это случилось. В плейере пела финская подростковая поп-сенсация, о которой мне нужно было написать до конца недели что-нибудь положительное. Мысли были заняты тем, чтобы не перепутать фотографии Лил Ким, Лил Бау-Уау и Лил Троя. Редактор Вилидж Войс, в которой я стажировалась летом, разговаривал с кем-то по телефону.

Тут он прикрыл трубку ладонью и позвал: «Эй, Айрин, хочешь поговорить с ней?»

«С кем?» рассеянно спросила я, снимая один наушник.

«С Тори Эймос. Нам предлагают взять у неё интервью». Я вдруг поняла, что он разговаривал с пресс-агентом Атлантик Рекордз, которому я посоветовала ему позвонить. Мне нужен был промо-диск нового альбома Тори для написания рецензии.

Лет пять назад я, наверное, разрыдалась от одной мысли о том, что буду разговаривать с ней, с богиней девичьего пантеона.

«А что», ответила я, «почему бы и нет?»

Девушки и некоторые юноши с определёнными культурными пристрастиями могут ещё вспомнить, каково это было, когда бесстрашные исполнители вроде Тори вслух выражали их мысли.

«Как-то раз, лет десять тому назад, одна девушка восхищалась страстными и изобретательными женщинами, которые были умеренными революционерами и в то же время говорили о важных для неё вещах», вспоминала я в своей обзорной статье пару недель спустя.

Я хорошо всё помнила. Семь лет назад моя сестра, идущая в исследовании подростковой жизни на два года впереди меня, засунула наушники мне в уши и сказала слушать. Она хотела, чтобы я рассказала ей, о чём, как мне кажется, эта песня. Мне было 11 лет и я так и не смогла сказать слово «изнасилование». Тот альбом был альбомом Тори Little Earthquakes, а песня - Me and a Gun, спетый а капелла рассказ Тори об её изнасиловании под дулом пистолета. Когда я училась в седьмом классе, мы с сестрой считали дни до нашего первого концерта Тори – на который нас, конечно же, сопровождала мама – и познакомились с преданными поклонниками Тори, которых она как-то назвала «ушки на ножках». Заметнее всех были юные белые девушки, перекрасившие волосы в огненно-рыжий цвет, как у Тори, и на спинах у них были крылья ангелочков. Они толпились в проходах и шёпотом подпевали каждой песне. Это был далеко не единственный вид торифилов – но я хотела стать именно такой.

К концу старшей школы я, тем не менее, успокоилась настолько, что мне доверили написать отзыв об альбоме Тори 2001 года Strange Little Girls для Вилидж Войс. До того я писала для них однообразные статьи о женщинах, вдохновлённые, в основном, моим общеизвестным интересом к феминизму. По счастливому стечению обстоятельств, мне уже поручили написать статью про Тори, когда Атлантик Рекордз объявили, что новый альбом будет коллекцией каверов на песни, написанные авторами вроде Эминема и Тома Уэйтса и такими группами, как Слейер и Депеш Мод, и на нём Тори исследует скрытый в песнях женский голос.

Месяц спустя, перед самым началом распродаж и всего за день до трагедии в Южном Манхэттене, я сидела в конференц-зале нью-йоркского офиса Атлантик, изводя саму себя. Я ждала уже полчаса, мрачно думая о том, что вот сейчас войдёт хмурый пресс-агент и скажет мне, что возникла какая-то ошибка и что мне вовсе не собирались предавлять час на интервью с Тори.

Однако ничего подобного не произошло. Вошла Тори, миниатюрная и рыжеволосая, улыбнулась и пожала мне руку. К счастью, я позабыла, что раньше брала интервью только у знакомых мне людей, причём далеко не знаменитых, и совсем не нервничала.

Тори посмотрела на меня своими большими зелёными глазами и спросила: «Можно я вам первая задам вопрос?» Я нерешительно кивнула, не совсем понимая, к чему она ведёт. «Вот вы пишете для Вилидж Войс. Вы студент?» Понятно, она хотела узнать, как я, ещё почти подросток, оказалась на одном с ней диване, с диктофоном в руке. Я послушно рассказала, что только что поступила в Гарвард, проработав последние месяцы учёбы в школе и последующее лето музыкальным обозоревателем в Войс. Тори разразилась восторгами.

«Да вы просто новая Элизабет Вурлитцер», воскликнула она, исковеркав фамилию Элизабет Л. Вуртцель, очень молодой журналистки, написавшей «Нацию прозака». Задав мне ещё несколько вопросов, Тори широко улыбнулась и сказала: «Всё, я готова. Расскажу всё, только задавайте вопросы».

Я заранее приготовила список вопросов, но после утомительной поездки на поезде и получасового ожидания я знала их все наизусть, так что мне даже не пришлось открывать блокнот. Я начала с вопроса об альбоме, о тех связях, которые я заметила между её работами, о материнстве, о поклонниках.

Обычно Тори изображают как легкомысленную, чрезмерно женственную и увлекающуюся мистикой, обладающую склонностью создавать абсолютно не поддающуюся анализу музыку – и я этому образу не очень доверяла. От него попахивало искусственность. Оказалось, что Тори, по крайней мере, действительно умеет сложно подать простые вещи. На самый простой вопрос она могла отвечать загадочно, пересыпая метафорами и рассказывая о песнях так, будто это живые существа.

«Эти женщины – умелые предательницы, они умеют играть в шахматы с большими мальчиками», объявила она, имея в виду не каких-либо настоящих людей, а свои каверы. «Они втираются в доверие. Они уже устали. Наёмницы ли они? В каком-то смысле да, но они работают без крови».

Двадцать лет разницы в возрасте оказались скорее соединяющим нас мостиком, нежели разделяющей пропастью. Рождение дочери смягчило Тори и расширило её горизонт. Мы разговаривали в основном о старении и женственности.

«[Если бы] я захотела снова стать 18-летней», сказала она честно, «мне было бы страшно в 18 лет услышать от 38-летней женщины, что ей не нравится её возраст. Потому что тогда зачем мне жить? Понимаете, неужели оно настолько ужасно? Неужели?»

Патти, пресс-агент, пригласившая меня к Тори, заглянула и попросила Тори на пару слов. Когда Тори вернулась, она уселась на диван и сказала: «Где мы остановились? Потому что мы говорили о том, о чём обычно меня в интервью не спрашивают».

Я напомнила ей: о женщинах и старении. Она задумчиво покачала головой. «Когда ты молодая, у тебя ещё нет мудрости», сказала она. «Но это не конец света. У тебя есть то, чего нет у более взрослых женщин, о чём мы только вспоминаем. Но всё равно у нас этого нет, и нам нужно ценить это. Зато мы обладаем тем, чего нет у вас, молодых. Только подумай, насколько это важно».

Через час Патти тихо вошла и присела рядом, учтиво намекая, что пора заканчивать интервью. Я выключила диктофон. Тори повернулась к ней и сказала: «Патти, вот ты знаешь про эту девушку? Ей всего 18, а она пишет для Вилидж Войс и поступила в Гарвард. Внеси Айрин в список, выдай ей пропуск за кулисы после бостонского концерта».

Я ушам своим не поверила. Мои подростковые мечты вдруг сбудутся? Но Тори ещё не договорила.

«И друзей приводите, Айрин. О да, если сможете, принесите мне книги, которые вас тронули – я их хочу почитать и, так сказать, понять, где вы».

Она встала. «И я хочу почитать, что вы будете писать через десять лет. Я хочу читать то, что вы уже пишете! Наверное, это так волнительно – начинать работу и колледж одновременно», она нагнулась ко мне и деликатно поцеловала в обе щёки. «Удачи вам во всём. Всё будет супер. Да, будут и плохие дни – уж поверьте, и у меня были – но они просто…учат ценить хорошие дни!»

15 октября сцена зала Wang Center была завешена чёрным полотном, на заднике висела чёрная занавесь с рваными дырами, подсвеченная сзади. Откуда-то из-за сцены Тори неясно начитывала ‘97 Bonnie and Clyde Эминема. Учитывая, что в интервью Тори постоянно указывала на то, что в оригинале песни сама женщина не видна, намёк был ясен – в зале присутствовала не Тори. Во время каждого проигрыша зал охватывало напряжение, но Тори так и не появилась на сцене до конца песни.

Вспыхнули прожекторы, и Тори в белом костюме, в пиджаке с плечиками, выбежала на сцену, села за рояль, и пальцы её взлетели над клавишами. Два последних тура она выступала с группой, чьё неистовство было совсем не похоже на сольные, но не менее истовые выступления, ставшие маркой Тори. Турне Strange Little Tour [Странный маленький тур] ознаменовал возвращение к «девушке-за-роялем». Поддерживая это настроение, Тори сыграла всего три песни со своего нового альбома, к восторгу зала остановившись в основном на ранних песнях и нескольких редких, всеми любимых, би-сайдах.

Каждая песня начиналась неясно, Тори что-то напевала под первые смутно знакомые аккорды, и зал взрывался радостными криками, когда наконец становилось понятно, что за песню выбрала Тори. Она была в лучшей своей форме: без группы, излучающая волшебство в полную силу, создавая атмосферу интимности даже в этом большом зале, стирая границы между личным и общественным.

После второго выхода на бис, Тори покидает сцену в буре аплодисментов и выкриков. Я и моя подруга Алисия Менендес, держа в руках спецпропуска, подходим к служебному входу, где уже выстроилась очередь из избранных. Джоель, охранник Тори, проверяет все пропуски.

«Где ваш пропуск?» спрашивает Джоель парня перед нами. Тот растерянно пожимает плечами, явно надеясь проскочить без него. Джоель качает головой.

«До свидания», отрезает он. «Я давно работаю, не обманешь».

После того, как в толпе остались только действительно приглашённые Тори люди, нас по лестницам и коридорам провели в полупустую комнату. Ещё один охранник проверил нас по списку и затем сообщил, что нас скоро позовут.

Оказалось, что большинство собравшихся получили пропуски с помощью Интернет-аукциона, вся прибыль с которого шла непосредственно в RAINN, основанную Тори национальную службу поддержки для жертв изнасилования, агрессии и инцеста. Я спросила соседа, мужчину средних лет, сколько он заплатил за пропуск.

Он прикинул в уме и ответил: «В районе тысячи долларов». Я спросила, как долго он уже слушает Тори Эймос. «Начиная с Bliss», сказал он, имея в виду вышедший в 1999 году сингл. «А ты?»

«Начиная с Under the Pink», ответила я. Я слушала Тори с 1994 года. Я нервно наблюдала за приближающимся к нам охранником со списком в руках. Неужели мы следующие?

«Айрин Кармон?» спросил он. Алисия и я медленно встали и вместе с прочими представителями прессы выстроились в коридоре перед дверью Тори.

Тори ждала нас внутри, уставшая, но отважно улыбающаяся. Она меня узнала через пару секунд и воскликнула: «Привет! Давно тебя не видела! Как ты?» Я представила Алисию, и мы немного обсудили концерт, а потом я дала ей книги, о которых она попросила. Мы принесли новый альбом Марианны Новотны (Marianne Nowottny), молодой независимой художницы, вдохновлённой творчеством Тори, Cunt Инги Мусчио (Inga Muscio), Dreaming in Cuba Кристины Гарсия (эту принесла Алисия) и книгу по мифологии и археологии материнства, сочетающей изучение архетипов в исследованием материнства. Тори приняла всё с радостью, сфотографировалась с нами и крепко обняла.

Я старалась сохранять беспристрастность в своём отзыве, но после поняла, что не так важна объективность, как умение честно и ясно обо всём рассказать. И моя долгая история любви к Тори скорее помогала мне в этом, нежели мешала. Сказать по правде, я прошла полный круг: от восторженной поклонницы до журналиста с диктофоном и обратно.

The Times-Picayune [буквально: Таймс за пять центов]

Дата добавления: 2015-11-14