11 страница

Интересно...

Я стал давить сильнее. Панель с вырезанным знаком сместилась, уходя в сторону. За ней обнаружился... нет, не тайник, не секретный проход, а всего лишь ещё одна панель, на этот раз точно недвижимая. Начертанного знака на ней не было. Зато обнаружилась большая замочная скважина.

Ай да основатели. Хитроумное вы здание воздвигли...

Я достал ключ из кармана. Он пришёлся впору к отверстию, но с поворотом возникли проблемы – кажется, этим замком не пользовались очень давно, если вообще когда-либо пользовались. Но двухминутные мучения увенчались успехом: ключ со щелчком повернулся. Одновременно под зданием раздался громкий скрежет.

Доски пола между двумя рядами кресел начали подниматься. Шарниры, которых никто и не думал смазывать, издавали душераздирающие звуки, но исправно выполняли свою работу, поднимая тяжёлые доски. Из чёрного проёма, который образовался на полу, вырвалось серое облако пыли.

А вот это уже секретный проход.

Чувствуя себя как во сне, я сошёл с трибуны. Под досками обнаружился тёмный наклонный коридор, который вёл вниз. Стены были каменными. В зале для собраний запахло сухой землёй и многолетней затхлостью. Пыль была до того едкой, что я несколько раз чихнул. Три основателя безучастно смотрели на меня со стен. Тёмный коридор звал меня к себе.

Во мне шевельнулся склизкий страх. Я понял, что близко, слишком близко подошёл к разгадке тайны – к той сокровенной черте, после которой уже нет возврата назад. И первый же шаг во тьму коридора лишит меня возможности убежать, забыть обо всём, как о плохой фантазии.

Да, но разве у меня есть выбор? Я вспомнил о Джоше, Джоуи, Элли... о Скарлет. Я не знал, кто из них жив, а кто ушёл навсегда, но хоть кого-то же я мог спасти? А для этого нужно было идти вперёд – только вперёд, какая бы непроглядная тьма меня там не ожидала.

Я коснулся кнопки фонарика на груди. Свет с готовностью зажёгся. Хорошо, что лампа не сломалась во время полётов-кувырков-падений с куклой. На стенах коридора пыль висела плотной шалью. Вперёд...

Каждый шаг отдавался гулким эхом, заставляя сыпаться пыль с потолка. Коридор оказался не таким длинным – вскоре я дошёл до места, где он разворачивался, как подземные стоянки в крупных городах, уходя глубже под землю. Сколько труда тут затрачено... Тайный проход строили точно не один день. Я с тоской посмотрел назад, на прямоугольник естественного света, который проникал в подземелье через поднятые доски пола, и продолжил спуск.

Тьма сгущалась, обретая физический вес, который давил на шею. Меня стали одолевать острые приступы клаустрофобии: верх вдруг менялся местами с низом, а стены коридора шли волнами. Не позволяя себе думать ни о чём, я шёл вперёд. Наверное, я уже футов на двенадцать-пятнадцать ушёл под землю. Здешний воздух был таким застоявшимся, что во рту после вдоха оставался противный горький вкус. Слои пыли, свисающие с потолка, забивались за воротник куртки.

В конце концов коридор перестал крениться вниз, превратившись в очень узкий проход, предназначенный для одного человека не очень плотного телосложения. Я не был упитанным, как-никак сразу после армии, но и то мне пришлось повернуться боком, чтобы втиснуться в проход. Страх достиг почти панического уровня: мне казалось, что я застрял в зубах большого монстра, которому ничего не стоит лениво сомкнуть челюсти. Я закрыл глаза, считая про себя числа. Не помогало. Когда, наконец, я вышел из тисков прохода, облегчению не было предела.

Но куда это я попал?

Помещение было достаточно обширным, но пустым. Наверное, так выглядят бомбоубежища. Каменные стены покрылись морщинами маленьких трещин. У той стены я увидел маленькую дверь, которая почти сливалась со стеной. Я подошёл к ней, зачем-то ступая на цыпочках, но не нашёл ручки. Только большая замочная скважина, причём разительно отличающаяся от той, которую я обнаружил на трибуне. Медный ключ сюда даже не пролезет...

И всё-таки форма замочной скважины мне показалась смутно знакомой. Наморщив лоб, я напряжённо размышлял несколько секунд, но размытые воспоминания не спешили обретать ясность.

Значит, тупик? Я испытал разочарование. Если не эта дверь, то что? Ведь тут больше ничего и нет...

Впрочем, с этим я поторопился. Сделав несколько шагов вдоль стены, я увидел в луче фонаря невысокую чугунную подставку, вмурованную в стену, и на ней – тонкую книгу, которая лежала раскрытой. Страницы были жёлтыми, как песок. Я побоялся коснуться их – тогда книга рассыпалась бы на куски. Наклонившись над подставкой, я стал читать строки, написанные витиеватыми готическими буквами:

Законы и обычаи должны выполняться беспрекословно ради сотворения совершенного Пути. Да будут презренны те, кто будут их нарушать, забудут об их великом значении. То, что даровали нам предки, должно быть передано нашим потомкам без искажений и извращений.

И тем было сказано: истинный Владыка Мечей должен блюсти мир и спокойствие, пользуясь пожалованной ему мощью, до конца дней своих, пока не утихнет его последнее дыхание.

Во имя Господа, да будет так.

Ничего не понятно. Я перечитал страницу ещё раз, но смысл яснее не стал.

Как оказалось, книга была не одна. В четырёх углах подземного помещения были четыре подставки из чугуна, и на каждой лежало по книге. Видимо, издание было одно и то же, но было открыто на разных страницах.

Чтобы остановить неизбежное растление и разрушение нравов, должен быть найден тот единственный, кто имеет право претворять в жизнь кару для тех, кто сошёл с Пути. Он должен в совершенстве знать и понимать все законы и обычаи, и делать своё дело без тени сомнений и предвзятости.

Не отказываясь от ответственности за использование своей власти, Страж Закона приносит во всеуслышание присягу перед всеми теми, кто следует Пути, и клянется быть верным заветам Книги.

Во имя Господа, да будет так.

Третья и четвёртая книги сохранились хуже: их страницы не просто стали жёлтыми, но и почернели так, что текст стало не разобрать; переплёт отслоился. Мне удалось только на одной из них с огромным трудом прочитать последнюю строку:

Во имя Господа, да будет так.

«Во имя Господа»...

Как бы то ни было, прочитанное мне очень не понравилось. Такой белиберде место в записках клинических сумасшедших, а не... где?

В тайной комнате под зданием совета моего родного города.

Что всё это означает, чёрт побери?

Если бы тут был хотя бы один человек. Если бы имелся кто-то, кого можно взять за ворот рубашки и трясти, пока он не поведает всю правду...

Но здесь был только я.

Больше подставок и книг в помещении не осталось, но я продолжал машинально идти вдоль стены, погружённый в невесёлые размышления. И едва не прошёл мимо ниши в стене, на дверце которой был нанесён очередной знак.

Три круга. Вокруг них – один большой круг. Напоминает нарисованную рожицу с глумливо приоткрытым ртом и вытаращенными глазами.

И этот знак я где-то уже видел, и не раз...

Я открыл дверцу ниши. Ниша оказалась не запертой и совсем не глубокой. В ней было место только для одного предмета. И этим предметом оказался большой нож. На гладкой рукоятке с круглым наконечником были начертаны крючковатые узоры. Секунду я просто смотрел на кругляшок рукоятки, ни о чём не думая.

Потом я вспомнил. Воспоминание обрушилось на меня каскадом, как жаркие лучи летнего солнца, когда выходишь из тени.

– Похоже, мне пора домой, – глухо сказал я и протянул руку, чтобы взять нож.

Глава 10

Стакан воды. – Нарушенные запреты. – Фотокарточка на столе. – Песня ветра. – Дом с призраками. – Всё становится на свои места. – «Ты ничего не знаешь о Сайлент Хилле!». – Незваные гости.

Я вошёл в дом на цыпочках, бесшумно закрыв за собой дверь. Как оказалось, меры были напрасными: за моё отсутствие мама проснулась. Я догадался об этом из-за того, что голова её больше не лежала на груди. Во всём остальном она никак не переменила своего положения, даже плед не убрала. За окном сгущались сумерки. Она безотрывно смотрела в темнеющее стекло, как гипнотизируемый глядит на качающийся маятник.

– Мама? Всё хорошо?

– Ах, это ты, Алекс... – голос был неестественно ровным. – Да... я просто немного поспала... который час?

Я взглянул на стенные часы в прихожей. Стрелки матово блестели, указывая шесть минут третьего.

– Вечер, – неопределённо сказал я. – Тебе, может, чего-нибудь принести?

Мама долго молчала. Я уже подумал, что ей ничего не надо, и тут она сказала:

– В горле пересохло...

– Сейчас, я принесу воды.

В кухне было неуютно, над испорченной пищей по-прежнему кружили мухи. Их назойливое жужжание мешало думать. Я взял чистый стакан и налил туда холодную воду из бака у раковины. Пузырьки воздуха, образованные мощной струёй, быстро лопались и исчезали.

Как всегда, когда я оказывался в родных стенах, мной начала овладевать странная апатия. Должно быть, состояние мамы как-то передаётся мне, всё-таки родственные души... Гулкая тишина комнат, серый закатный отсвет, знакомый интерьер – всё разъедало ум, окрашивая воспоминания в чёрно-белый цвет. Я чуть не забыл, зачем вообще вернулся домой. Захотелось присесть там, у окна, рядом с матерью и вместе с ней смотреть на игру тумана в вечернем воздухе, находя в этих клубах знакомые фигуры...

– Вот, – сказал я, вернувшись. – Выпей, мама.

Она взяла стакан, и белые руки выглядели такими худыми, что мне не захотелось отпускать стакан: казалось, мама не сумеет удержать тяжёлый фарфор, и стакан разобьётся о пол. Она поднесла стакан к губам и стала пить – без жажды и желания, как механическое устройство. Глаза были полуприкрыты; на виске пульсировала тоненькая синяя вена.

– Мама... – я не знал, что сказать, но молчать далее тоже было бы нелепо. – Я всё ещё не нашёл Джоша. Я искал его, но...

– А отца? – спросила она, возвращая мне стакан.

Смысл слов дошёл до меня не сразу. До этого у меня и в мыслях не было цели найти отца – уж увольте.

– Его тоже нет, – ответил я, выдержав паузу. – Ты думаешь, он сейчас вместе с Джошем?

– Не знаю... – уголки губ дёрнулись. Она сложила руки на груди и посмотрела на меня, полуобернувшись на кресле. Посмотрела очень внимательно, будто увидела в первый раз, а до того воспринимала меня лишь как нелепый мираж. Я отвёл взгляд, не выдержав её пристального взора. Время шло, а мама всё смотрела и смотрела, и в глазах стали набухать слезинки. Тут я не выдержал:

– В чём дело, мама? Ты что-то знаешь? Если так, то почему бы...

– Уходи, Алекс.

Я моргнул:

– Ухо... Что ты сказала?

– Уходи. Уезжай из Глена, пока ещё не стемнело. Тебе здесь ничего не исправить. И мне не исправить. Никто в этом городе не поможет нам... А так ты сможешь хотя бы спастись сам.

В кои-то веки в голосе прорезалась какая-то решительность. Но её было явно недостаточно, чтобы убедить меня. Я присел на корточки около неё, взял за руку:

– Я не уйду, пока не отыщу Джоша. И ты это знаешь. Как ты можешь советовать мне убежать? Ведь он твой сын.

По лицу матери пробежала судорога. Слёзы начали катиться вниз по щекам, но она упрямо повторила:

– Уходи. Пока светло, есть шанс... Они придут, когда стемнеет.

– Кто? Кто – они? Расскажи, мам! – я стиснул сгоряча её руку так сильно, что ей стало больно. Придя в себя, я разжал пальцы и порывисто встал:

– Если ты говоришь о монстрах... не бойся. Я научился с ними справляться. Я не дам им войти в дом.

– Алекс... – умоляюще начала она.

– Я же сказал, что не уйду! – я повысил голос. – Я найду Джоша, что бы ты мне ни наговорила! Плевать мне на этот чёртов город! Плевать на тварей! Плевать на то, что тут творится, но я найду брата, понятно?

– Алекс, послушай...

Но я не желал слушать её. Слова матери били прямо в мозг, минуя уши, раскалённым молотком. Её слабый, полный безнадёги голос поднимал во мне солёную волну отчаяния. Я не хотел этого, поэтому убежал, чтобы не слышать – убежал вниз, в подвал, где валялось на полу тело убитого монстра, и тьма была до того густой, что растягивалась под моим напором, как резина. Мама продолжала что-то бормотать наверху, и я с таким остервенением захлопнул дверь, что с потолка на меня посыпалась штукатурка. Я был снова один в темноте – и тишина захлопнула вокруг меня свой капкан.

Несколько секунд я стоял, вдыхая и выдыхая. Во мгле вспыхивали и гасли зелёные вспышки.

«Они придут, когда стемнеет».

Щелкнула кнопка фонарика. Первым делом я направил луч туда, где лежал монстр. Да, вот он – конечности неуклюже раскиданы, пасть разинута, чешуя матово блестит. Мёртв, как пень.

Я подошёл к закрытой двери, которая вела в охотничью комнату. Помнится, в детстве желание проникнуть в тайное помещение и увидеть разделанные кровавые тушки было настолько велико, что как-то раз в отсутствие отца я вооружился куском проволоки и битый час ковырялся в замке. В кинофильмах у крутых парней это получалось хорошо – в отличие от меня. Однако я не сдавался и всё пытался взломать замок, пока за спиной не скрипнули дверные петли и голос отца не прогрохотал:

«Вот мерзкий мальчишка! Смотри, что вытворяет!».

Подзатыльник был довольно ощутимым; я на десять-двадцать секунд потерял способность соображать и двигаться, лишь тупо смотрел на замысловатый орнамент замка, который двоился перед глазами. Наверное, поэтому этот орнамент так хорошо врезался в память: без злосчастного подзатыльника я вряд ли вспомнил бы рисунок десять лет спустя.

Узоры.

Я достал из внутреннего кармана куртки нож, найденный под землёй в городской зале. Сомнений не осталось: орнамент на замке и на рукояти ножа был одним и тем же. Те же закорючки, дуги и изгибы.

Ну-ка, попробуем...

Лезвие казалось слишком длинным для замка. Я ждал, что вот-вот оно наткнётся на преграду, рассыпав мою хлипкую теорию, как карточный домик. Но оно пролезло в замочную скважину полностью. Рукоять плотно прижалась к замку, более того – в таком положении узоры на ноже и на замке дополняли друг друга, составляя единую картину.

Это был не нож... не совсем нож. Я держал в руке ключ к запретной комнате. Стоит только чуть нажать, повернуть рукоять – и я буду там.

«А ну вон отсюда, негодник! Сколько раз я тебе говорил, сюда нельзя!».

Освежеванные, истекающие кровью туши, висящие на крюках...

«Ещё раз приблизишься сюда хоть на три фута – сильно пожалеешь!».

Я повернул нож.

В лицо ударил странный запах: запах дерева и пыли, забвения и затерянности, темноты и тишины, перемешанный с еле уловимым запахом смерти. Луч фонаря скакнул вперёд, выхватывая большой деревянный стол, похожий на верстак. Капли крови, въевшиеся в дерево, выглядели чёрными. Их нельзя было вывести и оттереть, они остались на столе навечно, стали его частью, как коллекция ножей, тесаков и ножовок. И там, возле стола, высился отец сумрачной обвинительной тенью. Он смотрел на меня, и я пришёл в ужас: в очередной раз он поймал меня, как в детстве, и теперь меня ждёт подзатыльник, а то и ремень.

Движение руки было машинальным – луч покорно сместился, и я увидел, что это не отец, а всего-то манекен-болван из папье-маше. Раньше их много валялось в подвале, невесть откуда взявшихся, потом мы с отцом перенесли почти всё на чердак дома. Значит, один манекен здесь остался: судя по засохшим каплям крови, отец вешал на него клеенчатый передник, в котором он свежевал добычу.

Я сипло выдохнул воздух и сделал шаг вперёд, осматриваясь. Вот толстый деревянный настил. На нём следы от удара топором и вездесущая кровь – отец орудовал топором, разрубал кости. Топор стоял тут же, прислонённый к стене. Лезвие было начищено до блеска. Медная лохань... какие-то сморщённые шкуры... и дробовик.

Я знал, что дробовик хранится здесь, но тем не менее был удивлён. Грозное оружие было для меня чем-то священным и божественным с младенчества, и я не ожидал увидеть его так просто подвешенным на крюке на стене. Рядом висел патронташ. На прикладе и лезвии пыли не было – получается, отец недавно брал дробовик?

Я снял оружие со стены, осознавая всё кощунство этого действия. Но сейчас дробовик отца мог сослужить хорошую службу. К чёрту тени прошлого. Пора заканчивать с детством и его цепкими пальцами, тянущими назад. Оно и так слишком долго меня не отпускает...

Я набил всё свободное место в карманах патронами и втолкал в оба ствола дробовика по одному патрону. Всё, теперь у меня есть чем встретить тех гостей, о которых говорила мама. Просто так забрать меня с собой не получится.

Боевые мысли приподняли настроение. Я лихо цокнул обувью, снова пытаясь подражать строевой подготовке. Вот – я на запретной территории и мне за это ничего не стало. Никто не даст мне подзатыльников. Никто не имеет права приказывать мне выметаться вон, и никому...

Поток торжествующих дум прервался, когда я увидел предмет, лежащий на окровавленном столе. Раньше я его не заметил. Может, его там просто не было. Чёрт побери, да ведь точно не было, если на меня не напал приступ слепоты...

Фотокарточка. Белый прямоугольник, лежащий лицевой стороной вниз. «Поляроид», мгновенная проявка. Помнится, родители Джошу на десятилетие подарили аппарат, и на радостях он две недели щелкал всё, что видел. Мне тоже досталась порция ярких вспышек в самые неподходящие моменты. Потом, слава Богу, кончился запас плёнок.

Нет, я всё-таки был уверен, что минуту назад стол был пуст.

Темнота сомкнулась, как тиски, и мир тотчас сузился до размеров участка, освещаемого фонарём. Приподнятый настрой как рукой сняло. Я не мог отвести взгляд от фотокарточки, которая, казалось, излучала январскую стужу.

«Тебя там не было, я клянусь!».

Я боялся этой материализовавшейся из ниоткуда напасти. Но вместе с тем не мог не взглянуть, что запечатлено на карточке – и сделал на одеревеневших ногах первый шаг. Манекен, за которым я мог наблюдать боковым зрением, выпал из хорошо освещённого участка и вновь обрёл человеческие черты, открыл глаза, разомкнул губы: «Не бойся, приятель, просто возьми...».

Я наклонился, поднял карточку. Она не была горячей или холодной, зато острый край полоснул меня по подушечке указательного пальца. Тонкий порез быстро стал алым. Я несколько секунд смотрел на него, затем решительно перевернул фотокарточку.

На снимке был Алекс Шепард собственной персоной. В армейской куртке, которая успела изрядно помяться, с растрепанными грязными волосами. На нагрудном кармане сиял маленький фонарик. Выражение лица мне не понравилось. Приоткрытый рот, выпученные глаза, набухший кадык – всё свидетельствовало о том, что человек на снимке находится в смятении. А может, в предельном ужасе.

Под фотографией было чёрным фломастером накарябано два слова.

Привет, Алекс.

Почерк Джоша. Эта корявая буква «А». На открытках, которые он рисовал и дарил мне на день рождения, буква выглядела так же.

Фотокарточка внезапно стала тяжёлой. Она непременно выпала бы из ослабевших пальцев, если бы я вовремя не догадался поддержать её другой рукой. Резкий свет фонаря стирал полутени на изображении, и без того безжалостно удалённые вспышкой. В итоге я выглядел как самый настоящий мертвец. Я вообще мог быть уже мёртв на снимке – лежу на полу, и лицо сохранило невыразимый страх, который охватил меня в последние секунды жизни...

Но нет. Вглядевшись в снимок, я испытал облегчение. Я всё-таки стоял на ногах, а не валялся мёртвым. Вспышка мутно осветила то, что находилось у меня за плечами – толстые деревянные балки и приложенные к ним деревянные доски, которые образуют косой потолок. Я узнал место. Такой потолок в нашем доме был только на чердаке.

– Что это значит? – прошептал я. Во рту стало очень сухо. – Что это такое?

Я почему-то взглянул на манекен, словно он мог мне что-то ответить. Безликий болван хранил безмолвие. Зато у меня за спиной, возле лестницы подвала чьи-то ножки резво зацокали по ступенькам.

– Джош!..

Я не запомнил, как оказался возле лестницы. Дверь подвала наверху была приоткрыта, в щель пробивался вечерний свет. Я помнил, что крепко захлопнул дверь, спускаясь в подвал. Кто-то действительно вышел только что из подвала, играл со мной в кошки-мышки.

Но что же получается? Джош прячется здесь, в собственном доме, щелкает меня тайком своим «Поляроидом», а все остальные водят меня за нос, утверждая, будто он исчез без вести? Хорош розыгрыш!

Какое-то недолгое время я готов был в это поверить. Мне хотелось поверить в розыгрыш, пусть жестокий, но всё-таки розыгрыш – главное, чтобы брат был в благополучии, и тогда я смогу послать всех шутников туда, куда они заслуживают, и уехать. Куда-нибудь... очень далеко. Говорят, орегонские хвойные леса просто чудо для здоровья.

Я взбежал вверх по лестнице и открыл дверь настежь. Мама сидела у окна и рассеянно крутила пустую чашку в руках. В доме стало уже очень темно: если бы она сидела в другом месте, я бы её просто не различил.

– Кто здесь был? – спросил я, не узнавая собственный голос.

Мама обернулась и недоумённо покачала головой.

– Кто только что вышел из подвала?! – я почти срывался на крик.

– Никого не было. Алекс, что произ...

– Он был здесь, верно?

– Кто?

Мне захотелось грохнуть кулаком по стене и завыть от исступления; завыть, словно волк на луну. Мне стоило большого труда сдержаться. Кричать не имело смысла. Может, мама и правда не видела того, кто прошёл, особенно учитывая её апатичное состояние. Тот мог действовать тихо – на цыпочках прокрасться к выходу... или по лестнице наверх.

Наверх. Он ушёл наверх.

Не знаю, откуда взялась эта уверенность. Может, я подсознательно ощутил остаточное движение воздуха у лестницы. Может, вспомнил косой потолок на фотоснимке. Но только я понял: тот, кто играет в прятки, не вышел из дома. Он убежал наверх, на второй этаж, а оттуда на чердак.

Второй этаж выглядел так же безмятежно, как раньше... усыплял бдительность. Я пробежал через коридор и распахнул дверь в каморку со старым диваном. Отец любил лежать здесь после обеда, читать книги – романы Фенимора Купера или пособия по охоте. Теперь напротив дивана стоял большой старый телевизор, который раньше находился в комнате родителей. Он был включён, экран мягко светился, показывая чёрно-белые полосы, сменяющие друг друга. За полосами смутно угадывалась картина. Видимо, ветер снова раскачал шест на крыше, где висит антенна...

Лестница на чердак находилась в углу каморки, слева от телевизора. Я остановился у её подножия. Ветер шумел над крышей, вызывая к жизни тревожные скрипучие звуки: здесь они были хорошо слышны. Под такой напев я любил засыпать поздно вечером на своей кровати.

Кто бы ни дразнит меня, теперь ему не уйти. Из чердака нет иного выхода, кроме как через эту лестницу. Он в ловушке. Я улыбнулся и стал подниматься по ступенькам.

Под крышей было пыльно. Едва я открыл дверь, сразу защекотало в носу. Окаменевшие от времени прочные балки были затянуты паутиной и толстой шалью из пыли. В жёлтом сиянии электричества затанцевали миллионы крохотных частичек. Я прикрыл нос ладонью, чтобы не чихнуть.

С тёмных углов на меня уставились люди без рук и лиц. Манекены. И зачем мы их так расставили, как взвод солдат? Свалили бы в кучу лицами вниз. Болваны из папье-маше в свете, смешанном с тьмой, выглядели удручающе. Я отвернулся от них и пошёл на другую сторону чердака, спотыкаясь о всякий хлам и кипы старых газетных подшивок. Один раз, потеряв внимательность, больно стукнулся головой о потолок и выругался, но не прекратил поиски. Но всё было тщетно. Чердак пустовал: куда ни глянь, лишь рассыпанные куски фанеры. И манекены, чёрт бы их побрал. Зачем их у нас так много?

Значит, снова тупик? Меня провели в очередной раз?.. Я наклонил голову, напрягая слух. Ветер пел свою нескончаемую песню, и чем темнее на улице становилось, тем сильнее он играл на ветхом дереве. Будто кто-то ходит там, на крыше, хмуро глядя в сплошной туман, и неспешно напевает под носом песню, знакомую только ему...

Песню?

Я выпрямился. Причём тут песня? Ветер не может издавать такие звуки – сколько я здесь жил, никогда не слышал. Но сейчас я отчётливо различал чей-то почти неслышный голос, который что-то говорил. Слишком неразборчиво – поэтому речь казалась песней, имеющей ритм. Слова доносились не сверху, а из-за чердачной стены.

Я на цыпочках подкрался к стене, возле которой стоял пустой шкаф со сломанными полками. С каждым шагом голос становился ещё более тихим. Я почти распознал два голоса, на которые распадался этот шёпот. Это был разговор. Один голос – густой и твёрдый, другой – слабый и писклявый. Когда я подошёл к стене, они замолкли совсем. А шкаф был немного, на самую малость, сдвинут, открывая зазор между задней стенкой и стеной чердака. В зазоре проглядывались ржавые дверные петли.

Надо же, с удивлением подумал я. Без малого два десятка лет безвылазно обитал в этом доме, а сколько всего интересного не знал! Видимо, архитекторы питали слабость к средневековым постройкам с тайными ходами и скелетами за стенами. Я мог бы поспорить на всё своё состояние: тот, кто проектировал дом Шепард, явно приложил руку строительству здания городского совета.

Отодвинуть шкаф труда не составило, так как он был пуст. Дверь была самая обычная, даже без замка. Похоже, она не задумывалась как тайная – так, удобный уголочек, чтобы скидывать туда ставшие ненужными вещи.

Отец без причины ничего не делал. Если он решил скрыть дверь от посторонних любопытных глаз (читай, от меня и Джоша), значит, у него были на то основания.

И эти основания стали очевидными, едва я переступил порог.

Здесь был широкий стол с выдвижным ящиком, который использовали для рисования чертежей в докомпьютерную эпоху. Было большое полотнище с гербом города, развешанное на стене. Были стоячие вешалки, картонные коробки с тетрадями и книгами. А ещё были медали. Они висели на ленточках, угрюмо сверкая в свете фонарика. На одну из вешалок была нацеплена военная фуражка отца. На столе лежала армейская фляжка старого образца.

Значит, вот где отец хранил свои самые сокровенные воспоминания...

Моя рука сама собой сомкнулась на армейских жетонах, которые висели у меня на шее. Я стал выискивать взглядом, где жетоны отца. Не найдя их, я подошёл к столу и выдвинул ящик. Жетонов не было, только какие-то листы бумаги. Я разочарованно покачал головой. Велико было желание увидеть воочию награды отца с той, давней и всеми проклинаемой войны, пощупать их в своих пальцах, сравнить свои жетоны с ними – жетоны, заработанные мной на войне новой, но не менее проклинаемой. Я почувствовал обиду на отца за то, что он лишил меня даже такого удовольствия, припрятав чёртовы жетоны. А в детстве он доставал их по любому поводу, чтобы потрясти ими перед моим носом...

Впрочем, в секретной комнате отца отсутствовали не только жетоны. Старой отцовской военной формы я тоже не увидел. Вешалки были пусты, фуражка смотрелась сиротливо в своём одиночестве. Даже ботинок не осталось.

Доски на крыше пронзительно скрипнули под особенно сильным порывом ветра, и я панически обернулся. Не этот ли миг я видел несколько минут назад на снимке – самого себя с искажённым от страха лицом, на фоне косого потолка?.. Я даже приготовился зажмуриться, чтобы вспышка фотоаппарата не ослепила меня. Но вспышки не было. Я стоял один на чердаке – если не брать в расчёт манекены.

Те голоса, взрослый и детский...

Призраки? Как та женщина в номере «Гранд-отеля»?

Кравен-авеню. Жилище семьи Шепард. Дом с призраками. Призрак стоял у меня за спиной в подвале. Призрак приоткрыл дверь подвала. Призрак бежал на чердак, призрак заманил меня в тайную отцовскую комнату.

Нет, это уж слишком. Я стал потирать запястьем запульсировавшие острой болью виски. Монстрами в подвале нас судьба уже наградила, не хватало для полного счастья ещё и призраков в своём собственном доме.

– Ничего не понимаю, – пожаловался я щиту с перекрещенными мечами. С правой стороны полотнище было разорвано, и щит выглядел достаточно плачевно.

Свербящая боль в голове не проходила; наоборот, она становилась сильнее с каждой секундой. Я стиснул зубы и наклонился вперёд, упёршись руками в поверхность стола. Так стоял три-четыре минуты, пока боль не затупилась. Бумаги в выдвинутом ящике стола мозолили глаза. Какой-то официальный документ на нескольких листах – видимо, приказ об увольнении отца в запас. Широкая карта города, неумело скатанная в трубу (и что она тут делает?). И один листок, вырванный из блокнота. Отец что-то на нём писал своим прямым высоким почерком. У него была привычка набрасывать план действий на таких блокнотных листках, прежде чем взяться за какое-либо дело. Листок заинтересовал меня, и я взял его, когда боль более-менее отпустила.

Я совершил ошибку. Все знают это. Они винят во всём меня – и правильно. Я поклялся защищать этот город, но так и не смог справиться с долгом. Улицы пустеют на наших глазах. То, чего мы всегда боялись и старались предотвратить – проклятие из прошлых лет – накрывает город чёрной тенью.

Орден вернулся, он объявил нам войну. Они безнаказанно похищают и убивают наших людей, свободно разгуливают по городу. Большинство наших, кто остался в живых, уже переметнулись. Они промыли им мозг, присоединили к своему хищному стаду.

Дата добавления: 2015-11-14