3 страница

Грязнулей дети называли Кертиса Экерса, который жил на Ривервью-роуд. Весь город носил к нему старую рухлядь, и он брался за починку – разумеется, за разумную плату. Среди парней он был знаменит тем, что у него во дворе стоял большой цилиндрический резервуар для воды. Спрыгнуть с вершины резервуара – это был очередной этап доказательства «крутости» для гленских мальчишек. Я не был исключением. Как, наверное, и Джош.

Выйдя из подвала, я задержался в доме ещё на пару минут – заменил батареи в фонаре новыми из шкафчика (вряд ли в тот момент я понимал, как важно это для меня будет в будущем) и укрыл спящую мать пледом. Она что-то забормотала во сне и затрясла головой. Стул пронзительно скрипнул...

Решив срезать путь до дома Холлоуэй, я ушёл через задний двор. Это было глупостью, оправданной разве что тем, что я долго отсутствовал и подзабыл кое-какие особенности местной топографии. Я понял свою ошибку, как только увидел перед собой ограду городского кладбища, через которое мне нужно было пройти.

Будь сейчас обычный погожий летний день, ничего особо жуткого в прогулке через кладбище не было бы. Наш дом стоял рядом с кладбищем, и место было мне знакомо с младенчества. Но в такой тёмный день...

Кладбище «Розовые Высоты».

Это был целый лабиринт из могил, фамильных склепов и памятников. По нему не знающий проходов человек мог бы блуждать часами. В своё время в муниципалитете шли яростные споры о том, стоит ли открыть часть кладбища для посещения туристами. Сторонники этой идеи прикрывались тем, что большое и архитектурно замысловатое кладбище, как «Розовые Высоты», может рассматриваться как общегородская достопримечательность, где можно подробно ознакомиться с историей Глена и людей, его основавших. Более дурацкой затеи я в жизни не слышал. В конце концов городской совет пришёл к такому же мнению, и мэр Бартлетт собственноручно издал указ о запрете сделать кладбище объектом экскурсий.

Я зашёл в кладбище с заднего входа, так что путь мой пролегал среди самых ничем не примечательных захоронений – Дэвенпортов, Ридов и Норвудов. Узкая дорожка делала крутые повороты. Ветер, который с утра заметно набрал силу, наигрывал странные, тревожные звуки в щелях и углублениях многочисленных надгробий. По обе стороны дорожки попадались низкие скамеечки, чтобы пришедшие могли посидеть в скорби по ушедшим родственникам. К счастью, никого из моего славного рода поблизости не было – не то место, не тот ранг. Для Шепардов был отведён целый склеп возле центрального входа в «Розовые Высоты». Все мои предки, начиная с прапрапрадеда Исаака, покоились за его стенами. Родители несколько раз заставляли нас с Джошем посетить склеп. Ничего интересного – только тяжёлый, спёртый воздух, в котором мерещился трупный запах, и ужас от осознания того, что сам ты тоже когда-то ляжешь в этот стройный ряд. На плите старательно выведут твоё имя: АЛЕКС ШЕПАРД. Или ДЖОШУА ШЕПАРД. И не будет тебе никакой радости, что на плите будет красивая торжественная эпитафия, замыкающая твоё существование.

Эпитафии были и на здешних могилах. Я остановился, чтобы прочитать одну из них, которая запала в душу с последнего посещения:

ОЛИВЕР ХОЛЛ

Умер 6 ноября 1875 в возрасте 62 года.

Мы смеялись над ним – ибо он отличался от всех.

Он смеялся над всеми – ибо мы были неотличимы.

Больше никогда не смеяться нам вместе.

Жуткий, но вместе с тем притягательный смысл строк на мраморе заставил меня поежиться, будто от холода. Хотя почему «будто»? Тут и впрямь было холодно – неизвестно почему, но температура в «Розовых Высотах» была заметно ниже, чем на улицах. Хотя в тесном пространстве должно быть наоборот.

Миновав пару памятников-статуй с печально поникшими головами, я попал в общий «безымянный» склеп – пожалуй, самое страшное место на кладбище. Норвудов и Ридов здесь не было. Не было имён вообще – только замурованные гробы без надписей, громоздящиеся друг на друге. Стена из мертвецов уходила вертикально вверх. Её вершину скрывал туман. Ни дат, ни скупых слов эпитафии. Из-за чего умерли эти люди? Когда? Кем они были при жизни? Уверен, что кое-кто в Глене знает ответы на эти вопросы... знает, но не говорит. Может быть, бедняг скосила эпидемия, подобная той, что бушевала в округе два столетия назад? Но ведь трупы чумных должны были кремировать, а не хоронить в склепах. Или, может, большой пожар? Нет, Глен не знал пожаров. Такую страницу истории не скрыть – она всё равно осталась бы обугленными домами и косыми кварталами... Тогда что? Что?..

Не уверен, что мне очень хотелось бы узнать это, если даже мне вознамерились рассказать.

Вот такой весёлый городок у нас. Мечта свихнувшегося историка.

Я наскоро прошёл через пугающую стену трупов. Ещё десять минут блужданий в тумане по стране мёртвых, и я выйду на улицу.

Как оказалось, «Розовые Высоты» были сегодня не совсем страной мёртвых. Был тут кое-то живой, кроме меня. Я понял это, услышав глухие звуки, с которыми острие лопаты вгрызалось в мягкую кладбищенскую землю. Источник звука находился где-то недалеко слева. Кто-то роет могилу?

Я стал приглядываться на ходу. Звуки доносились с регулярностью хорошего часового механизма – человек работал не покладая рук. Сквозь туман была видна только высокая стальная ограда с орнаментом. Я нахмурился. Постойте-ка... разве не там находится фамильный склеп семьи Бартлетт? Той самой семьи, чей представитель является мэром города с незапамятных времён?

Мэр... умер?

Это отчасти объяснило бы, почему в Глене всё настолько траурно. Так и должно быть, когда в мир иной отходит человек, который заправлял делами города добрые тридцать лет. Сэма Бартлетта переизбирали на пост всегда единогласно. Не помню, что у него были серьёзные конкуренты. Да и с делами муниципалитета он справлялся вполне неплохо. В моё последнее лето в Глене тут был шикарный праздник в честь ста пятидесятилетия основания города. Сэм Бартлетт был во главе праздничного торжественного шествия, нёс большой красивый герб. Глядя на него, всего светящегося, крепкого, волевого и пышущего здоровьем, нельзя было усомниться в том, что он ещё долго будет стоять у руля. И вот... Тихий звук лопаты продолжал беспощадно повторяться из-за клубящейся пелены.

Вконец расстроенный, я прошёл ещё сотню шагов. И остановился, не веря своим глазам.

Обширный участок кладбищенской земли просел, ушёл вниз на четыре фута. Дорожка, по которой я шёл, обрывалась у края. Слава Богу, ни один гроб не подвернулся на пути раскола земли – иначе зрелище вышло бы совсем неаппетитное. У края провалившегося участка торчало штырём нелепое надгробие, больше смахивающее на фонтан. Туман выползал из образовавшегося котлована и растекался, как пар из горячего чана.

И как это понимать? Вряд ли в Глене есть подземные катакомбы, как под Римом, чтобы земля проваливалась в них.

Воображение нарисовало исполинский гроб для великана, который истлевал, пока люди тысячи, десятки тысяч раз проходились по ней. В одно прекрасное утро ветхая крышка не выдержала, и...

Я огляделся по сторонам в надежде найти обходной путь. Куда там – везде высокая ограда. Осевшая область, наверное, имела в ширину около тридцати футов. Не хотелось спускаться туда, но мне нужно было идти дальше. Я сел и спрыгнул вниз с таким чувством, будто залезаю в собственную могилу.

Внизу туман был густым до такой степени, что его, наверное, можно было резать ножом. Даже надгробие-фонтан, и тот вырисовывался едва заметно. Я успел пройти два шага, прежде чем осознал, что за мной наблюдают. Как только я это понял, туман исторг глухое рычание, от которого меня прошиб холодный пот. Я ни с чем не спутал бы его. Дикарь.

Не может быть. Дикарь сдох. Сдох давно.

Но это был он – я ощущал это кожей. Дикарь, а не иной пёс, сейчас смотрел на меня из-за холодных клуб тумана. И я вновь стал девятилетним мальчиком, перепуганным до смерти. В какую сторону я шёл? Зачем?.. Как найти мне спасение от наметивших меня в мишень острых клыков?

Дикарь прорычал снова с лёгкой хрипотцой. Я знал эту хрипотцу. Она выдавало в Дикаре крайнюю озлобленность. На этот раз рычание исходило сзади. Я обернулся. Мгла.

– Это не можешь быть ты, – сказал я туману. Голос дрожал. Дышать вдруг стало тяжело. В голове замелькала и пропала череда образов – вот большой пёс срывается с цепи, бросается на девятилетнего Алекса, валит на землю и вгрызается в икры, вот я в больнице с капельницей в руке, вот отец, который с мрачной решимостью загоняет ядовитую пулю в пневматическое ружье.

А вот и сам Дикарь. Туман торжественно расступился, делая ему проход. Он крался, пригибаясь к земле. Я был внизу, он – наверху, и это давало псу дополнительное преимущество. Глаза светились жёлтым огнём. Тело краснело голым кровоточащим мясом. Кто-то содрал всю шкуру с пса, но Дикарю это, видимо, не повредило.

Кругом по-прежнему стояла тишина, призванная не нарушать покой мёртвых. Даже лопата, разрывающая могилы, и та стихла.

Глава 3

В яме. – Фонарь как спаситель, продолжение. – Рисунок на склепе. – Монстры. – Главная улица. – Неожиданная встреча. – Пропавшие люди. – Рация.

Цепь, которая держала Дикаря на привязи, выглядела надёжной – казалось, толстые звенья не погнуть и за сто лет стараний. Но отец не учёл целеустремлённость своего питомца. Долгими ночами Дикарь грыз одно из звеньев, расположенное внутри конуры. Никто не видел, как звено постепенно теряло хромированный блеск и опасно согнулось. В тот день, когда Дикарь смог, наконец, заполучить свою долгожданную (и, надо сказать, заслуженную) свободу, на заднем дворике оказался я. Потом родители сказали, что я избежал смерти чудом – отец собирался на работу, но задержался, чтобы заделать дыру в лодке. Если бы его не было дома... Нога стрельнула трескучей болью в лодыжке.

Тринадцать лет прошло с того случая, и всё повторялось. Правда, на этот раз я едва ли мог надеяться на помощь отца. И Дикарь превратился в существо явно не из мира сего.

Снова негромкое рычание. Я попятился назад, поднимая руки перед собой:

– Спокойнее... Спокойнее...

Дикарь не даст мне времени вскарабкаться вверх по отвесному краю обрыва. Я это хорошо понимал, но мысль о верном армейском ноже вспыхнула в оцепеневшем разуме слишком поздно – когда пёс без шкуры оттолкнулся от земли мощными лапами и воспарил в стремительном прыжке. Я не успел даже закричать, зато сумел немного уклониться. Дикарь врезался мне в плечо всем весом и сбил на землю. Я услышал, как челюсти клацнули рядом с моим ухом. Пёс дышал тяжело. С каждым выдохом он источал в воздух какую-то невидимую отраву, от которой звенела голова.

Лёжа на спине, я смог вытащить нож из кармана, но он не был раскрыт. Тем временем Дикарь отбежал в сторону на пару шагов и вновь развернулся ко мне. Я поднялся на четвереньки, оказавшись к нему боком, и тут пёс снова накинулся на меня. От сильного толчка в бок я перевернулся обратно на спину, раскидав руки, и оказался в совсем уж беззащитном положении – Дикарь навис надо мной, упёршись лапами в грудь, с раскрытой пастью, из которой капала горячая слюна вперемешку с кровью. Кровь шла из всего тела пса безостановочно – я мог видеть совсем близко, как тёмные капли собираются на голых мускулах, потом срываются вниз, мне на лицо. Вдоль мускул шли зелёные вены, которые набухали и исчезали. Кошмарное зрелище, но в тот момент я не способен был оценить всю его жуть – ждал, когда Дикарь вцепится мне в горло и возьмёт реванш за то, что произошло тринадцать лет назад.

Я думаю, в действительно прошли считанные доли секунды, хотя это время показалось мне часом. Дикарь вскинул голову – явный признак того, что сейчас с размаху вонзит клыки мне в шею. И тут ни с того ни с сего зажёгся фонарик, который умудрился удержаться на куртке. Может быть, пёс задел его лапой. Факт, что сноп искрящегося, пронзительно-белого света вдруг осветил морду пса, и он замер, как человек, хлебнувший кипяток вместо прохладной воды. В этом свете Дикарь сам тоже заискрился, словно был покрыт алмазной пылью. Через секунду он с завыванием бросился в сторону, оставив меня. Это был не простой испуг животного перед ярким светом. Уверен, ощущения от алмазной блёстки, которая вдруг покрыла его бескожее тело, были для Дикаря вполне физическими и вряд ли приятными. Но эти умозаключения пришли позже – в тот момент я только перекатился набок и поднялся на ноги. Мышцы одеревенели: видимо, они уже решили, что больше не понадобятся хозяину. Дикарь вертелся волчком в центре котлована – красный комок, растворяющийся в бульоне тумана. Но его судорожный танец замедлялся – долго шок от света не продержится. И Дикарь снова будет атаковать меня с удвоенной яростью...

На негнущихся ногах я шёл к краю обрыва. Поднявшись, я окажусь в безопасности. Дикарь не сможет прыгнуть так высоко. Хотя, чёрт его знает, теперь он не совсем обычный пёс... Я продолжал идти, проклиная предавшие меня мышцы. И даже не удосужился раскрыть нож, в рукоятку который пальцы правой руки вцепились мёртвой хваткой.

Три шага до края. Два. Один... Луч фонаря осветил вертикальную землистую стену и бурые комки у её подножия. Я опёрся ладонями о твёрдую поверхность наверху и начал взбираться. Долго взбирался, хотя в обычном состоянии на это ушла бы пара-тройка секунд. Опередил Дикаря на толщину волоска – момент, когда я убрал ноги из котлована, и миг его отчаянного броска вверх почти совпали. Мгновением позже – и он уже стаскивал бы меня вниз, в большую могильную яму, крепко захватив клыками мою голень. Вместо этого пёс сомкнул челюсти в воздухе и с разбегу ударился головой в стену из земли. Выглядело это как-то даже комично, но я смеяться не стал. Слишком рискованно было находиться возле котлована – я не знал, на что способны псы со снятой шкурой. Поэтому заковылял дальше, чувствуя, как потихоньку ноги опять начинают меня слушаться. Такого паралича не бывало со мной даже на войне, в самых напряжённых ситуациях. За спиной раздался громкий злобный лай вкупе с горестным завыванием зверя-охотника, который упустил лакомую дичь.

После того, что случилось, видеть ряды могил, которые минуту назад вгоняли в уныние, было приятно и спокойно. По крайней мере, никто из мертвецов не собирался вставать из гроба. Честно говоря, я и такому бы не удивился. Если мёртвый пёс сумел вернуться, почему бы и людям этого не сделать?..

Наступала реакция, знакомая любому бойцу – по мере того, как расслаблялись мускулы и уходила неестественная чёткость изображения перед глазами, наваливались усталость и апатия. Я отошёл от котлована на сотню-другую шагов и подошёл к парадному входу в кладбище. Нужно было посидеть, отдохнуть, привести в порядок мешающиеся мысли.

Я свернул с тропинки и кулем плюхнулся на очередную скамейку. Туман окружил меня, укутал, как пелёнка обволакивает младенца. Через эту серую ткань просвечивал только нелепый рисунок на стене близрасположенного склепа – три красных круга, вписанные в большой круг. Казалось, рисунок фосфоресцировал, излучая багровое сияние, но это, наверное, была иллюзия из-за тумана. Юные уличные художники могли бы найти другую стену для своих творений, всё-таки кладбище – таинство смерти и всё-такое...

Я закрыл глаза. В темноте под веками вспыхнули и погасли три круга. Обдумаем ситуацию.

Итак, во-первых. Джош пропал. Я знал об этом из своих снов.

Во-вторых. С Гленом за моё отсутствие произошло – или ещё продолжает происходить – что-то странное, и это видно невооружённым глазом. Весь этот проклятый туман, пустота, да хоть даже внезапно умерший мэр... Судья Холлоуэй, должно быть, это и имела в виду под «переменами не к лучшему».

В-третьих. Тут завелись монстры.

Монстры!..

Монстров не бывает. Как не бывает Санта-Клауса, Зубной Феи и Микки-Мауса. Это издержки счастливых времён детства, когда ты знаешь о мире недостаточно, чтобы понять, как всё устроено. Легко вообразить Бугимена, который покарает тебя за непослушание и за то, что ты не чистил зубы перед сном. Совершенно естественно, что под кроватью может таиться существо с мохнатыми лапами, которое только и мечтает, чтобы утащить тебя в темноту. Тени от вяза на полу – конечно, щупальца, как же иначе! Мёртвый пёс, который когда-то дал тебе не очень приятный опыт общения с острыми зубами, может выбраться из могилы и вернуться. И какое значение имеет то, что отец усыпил его ядовитой инъекцией, потом потащил тело в охотничью комнату, и ты больше пса никогда не видел? Для детского ума даже расщепление твоего личного монстра на отдельные атомы ничего не означает. Он может вернуться! Он может! Как ему не мочь, если Санта-Клаус непостижимым образом за одну ночь умудряется залезть во все дымоходы мира?

Но я-то уже не ребёнок. И маму нельзя обвинить в том, что ей слишком мало лет... скорее, наоборот. А ведь она тоже видела тварь в подвале и даже пыталась с нею бороться.

Но откуда пришли эти монстры? Не могли же они просто из воздуха материализоваться. Биологический эксперимент? Радиация внезапно открывшихся плутониевых залежей? И почему власти ничего не предпринимают? Если верить всевозможным фильмам о зомби, которые показывали у нас в кинотеатре «Ритц» по уик-эндам, через пару дней после нашествия здесь должна была появиться куча незваных гостей – полиция штата, федералы, знаменитые люди в белых халатах и противогазах... армия США, в конце концов. Впрочем, один солдат сюда уже прибыл. Мне удалось даже растянуть сухие губы в усмешке.

А может, город уже эвакуировался, а тут остались только самые упёртые фанатики «семейных уз»? Нет, едва ли. В таком случае мне не дали бы так просто въехать в город. Оцепление, карантин, боевые действия... Не сходится.

Я сидел ещё минут пятнадцать, честно пытаясь что-то выцепить в круговерти фактов, построить ясную картину. Может, я слишком тупой, но ничего путного не вырисовывалось. В одном я был уверен – то, что случилось с Джошем, как-то связано с аномалией, которая захватила здешние места. Не очень обнадеживающая мысль... но, по крайней мере, задаёт направление для поисков. Нужно взять первого встречного за воротник – будь то хоть отец собственной персоной – и на этот раз не отставать, пока они не расскажут всё, что знают.

Ладно, вздохнул я, пора идти дальше. Самочувствие вроде восстановилось, и хотя время от времени в момент опускания век во тьме вырисовывался Дикарь с содранной шкурой, это уже не пробирало до такой степени. На всякий случай я решил постоянно держать нож раскрытым в руке. Так надёжнее.

Теперь нужно скорее выбираться из кладбища... Чего доброго, а то вдруг действительно мертвецы восстанут, и делай с этим, что хочешь.

До парадного входа «Розовых Высот» я добрался без особых приключений, но был один примечательный факт. Проходя мимо фамильных склепов семей Холлоуэй и Фитч, которые примыкали друг к другу, я увидел на земле между ними что-то красное и бесформенное. Наверное, стоило просто прибавить шаг и идти дальше, но я не смог удержаться от любопытства и подошёл поближе. По земле был размазан небольшой зверёк. Будто асфальтным катком прошлись. Сохранились только лапки с острыми коготками и половина головы. Глаз на этой половине злобно смотрел на небо. Увидев такую выразительную картину, я предпочёл убраться и забыть это.

Я вышел на Главную улицу почти в самом центре города. Старейший городской квартал, он был построен в числе первых, поэтому зданий и заведений по обе стороны улицы хватало. В основном это были всякого рода закусочные и лавочки для туристов. Насколько я мог различить сквозь туман, на большинстве дверей висела большая табличка «ЗАКРЫТО». Попадались и таблички «НА ПРОДАЖУ», но гораздо реже – не так много оптимистов, которые полагают, что здесь кто-то что-то будет перекупать.

Пусто... Похоже, покуда я Глене, это слово будет главным в моём лексиконе.

Но пустота может быть обманчива – этот урок нам первым делом вбивали в голову на учениях. Я был начеку, чтобы очередной сородич Дикаря не застал меня врасплох. Делал каждый шаг осторожно, вертел головой, вслушивался в шорохи и шумы. Не будь тумана, всё было бы гораздо проще. Но при известном внимании и при таких условиях можно было кое-что различить.

Например, размеренный треск, который доносился с правой стороны улицы. Я замедлил шаг. Иногда трещать начинало очень часто, потом наступал перерыв на целые полминуты. Сырой воздух искажал звук, но всё-таки он показался мне знакомым. И безопасным. Нечто из мира освещённых люминесцентными лампами офисов, бумажных клеев и бело-серых принтеров.

Так... что там у нас дальше по улице? Полицейский участок, разве не так? Рассчитывать встретить отца на работе не стоит. А треск доносится с левой стороны улицы, где, если мне не изменяет память, стояла ветхая доска городских объявлений – «утерян документ...», «мэр постановил...», «разыскивается болонка...» и прочее. Точно. Я вспомнил, какой агрегат издавал подобный треск, и зашагал спокойнее.

И всё-таки оказался не готов к тому, что увижу.

– Элли?

Негромкое восклицание имело катастрофические последствия. Девушка стояла на невысоком табурете, чтобы дотянуться до верхней части доски, где ещё оставались свободные места. Удерживать одной рукой кипу листовок, в то же время другой рукой нажимая кнопку кнопочного пистолета, который с сухим треском пришпиливал очередную листовку к доске, было проблематично. Мой голос заставил её стремительно оглянуться, и хрупкое равновесие сооружения моментально нарушилось. Девушка беспомощно взмахнула рукой с листовками – они разлетелись, как осенние листья, – и стул ушёл у неё из-под ног. Я стоял слишком далеко, чтобы чем-то помочь. К счастью, приземлилась она достаточно удачно, успела сгруппироваться и упала на колени. Должно быть, ей было больно, но могло быть хуже – в иной раз можно и нос об асфальт расквасить.

– Ах, чёрт! – процедила Элли сквозь зубы, потирая ушибленное место.

– Как была неуклюжей, так и осталась, – дружески заметил я. – Ничего серьёзного, надеюсь?

Она вскинула голову так быстро, что я испугался за её шейные позвонки. В серых глазах был испуг, который быстро сменился сначала удивлением, потом неподдельной радостью.

– Алекс? – недоверчиво спросила она.

Должно было последовать уже набившее оскомину продолжение: «Что ты тут делаешь?», но всё-таки Элли была другая. Она не стала тратить время на вопросы – просто встала, забыв про ушиб, и бросилась меня обнимать. Она была действительно рада меня видеть, и это было чертовски приятно после не очень-то тёплых разговоров с мамой и Макартуром. На некоторое время мы просто стояли, заключая друг друга в объятия – ни дать ни взять невеста, дождавшаяся ушедшего на войну жениха.

– Боже мой, Алекс! – воскликнула Элли, когда мы отпустили друг друга. Глаза её сияли бы золотом, будь тут хоть немного солнечного света. – Не могу поверить, что ты здесь, рядом со мной!

Теперь, когда она была совсем близко, и пыл первой радости несколько утих, я мог разглядеть её внимательнее. Элли прибавила в росте – это было заметно, но всё равно оставалась на полголовы ниже меня. Светлые волосы она собрала в тугой узел за затылком, но несколько непослушных прядей выбились и упали на щёки. Помнится, в то лето, когда я уехал, она была ослепительной блондинкой, но теперь радикальный настрой, похоже, прошёл. Одета Элли была по погоде – поверх розовой блузки спортивная курточка.

Да, она изменилась. Но в отличие от всего остального в этом городе – в лучшую сторону. Я поймал себя на том, что губы норовят растянуться в неконтролируемой, совершенно дурацкой улыбке.

– Привет, Элли, – сказал я. – Твоя мать сказала мне, чтобы я встретился с тобой. Я как раз шёл к вам домой.

Элли энергично замотала головой:

– Господи, это ты! Как здорово видеть тебя тут! А я уж не думала, что ты когда-либо вернёшься в Глен...

На последних словах голос потускнел, и я поспешил перевести разговор на другие рельсы:

– Да, но, как видишь, я всё-таки вернулся... А ты тут совсем одна, да?

Однако Элли было так легко не сбить с мысли. Она посмотрела на меня с укором:

– Алекс, я была уверена, что больше никогда тебя не увижу. Ты исчез так внезапно, даже ничего мне не сказал...

Мне было неудобно перед ней, но особой вины я не чувствовал. В любом случае, мой внезапный отъезд из Глена был событием из разряда тех, где всё идёт лавинообразно, одно за другим, и от тебя мало что зависит...

Голову кольнуло острой болью, которая появилась и исчезла – будто раскалённой иголкой ткнули. Я поморщился. Наверное, Элли приняло это за гримасу неудовольствия.

– Так получилось, – просто сказал я. – Вообще, я и сейчас тут ненадолго, так сказать, проездом... Как найду своего брата, так и уеду... Ты, наверное, знаешь, что Джош пропал? Может, видела его?

Элли отвернулась от меня к доске, где она только что расклеивала объявления. Сначала я подумал, что она надулась за то, что я упорно не желаю говорить на тему моего отъезда, не собираюсь хоть как-то извиниться. А потом понял, что сморозил глупость, сообщив, что в ближайшее время меня в Глене снова не станет. Но даже при этом вздох Элли был слишком уж тяжким, а тон, с которым она произнесла следующие слова, был замогильно бесцветным:

– Нет, Алекс. Я не видела твоего брата.

И добавила, совсем тихо:

– Извини.

Я проследил за её взглядом.

– Боже мой! – вырвалось у меня.

Удивиться было чему. Я-то полагал, что Элли развешивает информационные или рекламные листовки. Но где это видано, чтобы вся доска объявлений сплошь была занята листовками?.. И с каждого листа смотрит чьё-то лицо – черно-белое или цветное, хмурое или радостное, мужское или женское. Многие лица я знал – Глен был маленьким городом, чтобы не знать хотя бы половину жителей.

«ПОТЕРЯЛСЯ», «ПРОПАЛ», «ПОМОГИТЕ НАЙТИ», «ИСЧЕЗЛА»...

Если верить листовкам, добрые три четверти населения Глена пропали без вести. Исчезли. Испарились.

Я машинально поискал взглядом своего брата среди калейдоскопа лиц. Но не нашёл. К добру это или к худу, я не знал.

– Что за... чертовщина... здесь происходит? – выдавил я из себя.

– Не знаю, Алекс, – грустно ответила Элли. – Похоже, никто не знает. Но мне известно одно – каждый день эта проклятая стопка становится всё более тяжёлой.

Я представил, как она днями напролёт ходит по полупустому городу, развешивая листовки, от которых вряд ли много толку. Вспомнил тварь в воде и Дикаря и похолодел. Неужели она ни разу не видела... таких созданий? Или же это только мне так «повезло»?

– Даже не знаю, что тут можно сказать, – я продолжал зачарованно смотреть на застывшие лица. – Слушай, Элли, когда ты развешивала эти...

– А если бы ты и знал, что сказать? – горько спросила Элли. – Смог бы сделать что-нибудь, чтобы остановить это?

Вспышка её радости, связанная с моим появлением, угасла. Я увидел, в каком состоянии находилась Элли до того, как я оторвал её от занятия. Она смотрела на меня – вроде бы спокойно, голос не дрожал, и глаза были сухими, но чувствовалось, что Элли на грани. Что ж, в этом её нельзя было винить. Я несколько часов пробыл в Глене, и то приблизился к пределу.

– Я должен найти Джоша, – твёрдо сказал я. – Это причина, по которой я вернулся в Глен. Не знаю, что с ним случилось, но ему требуется моя помощь. Найду брата, вытащу его из неприятностей, в чём бы они ни заключались, потом уеду. Надеюсь, ты сделаешь то же самое.

– Да со всем этим городом большие неприятности, – устало сказала Элли. – Посмотри вокруг, Алекс. Я тоже не жалую эту дыру, но когда что-то непонятное, невидимое начинает забирать людей, подбирается к твоему дому... это совсем другое дело. Я не хочу, чтобы с Шепардс Гленом происходило такое.

От моего внимания не укрылось, что она использовала полное название города и сделала особый акцент на слове «Шепардс». Действительно, если носителю фамилии основателя наплевать на судьбу города, то город обречён на бесславный конец.

– Я должен найти брата, – упрямо повторил я. Элли вздохнула и начала подбирать разлетевшиеся листовки. Такого конца долгожданной встречи никто из нас явно не ожидал. Повисла тягучая пауза, в которой любое слово было бы нелепым и несвоевременным. Я молчал, пытаясь за туманом разглядеть очертания полицейского участка. Остался ли там хотя бы один человек, который защитил бы жителей?

– Алекс, подожди, – видимо, Элли решила, что я уже ухожу. Я обернулся. Она собрала все листовки, подобрала пистолет и теперь протягивала мне какой-то маленький чёрный коробок.

– Что это?

– Мне дал его помощник шерифа Уилер. Помнишь его?

Я кивнул. Ну а как не помнить такую колоритную персону, как помощник шерифа. Он был одним из малочисленных приезжих – прибыл в Глен за два года до моего отъезда. Я уж был уверен, что он уехал куда подальше. В нашем маленьком мирке царили устои давно минувших лет, и единственный чернокожий житель Глена должен был ощущать это как никто другой.

– Возьми это, – сказала Элли. Я принял коробок, который в ближайшем рассмотрении оказался рацией типа «уоки-токи». Выглядела рация довольно допотопно.

– Для чего мне рация?

– Будем на связи. Если я что-то увижу или услышу, то сразу дам тебе знать, и наоборот. Ну же, Алекс, помнишь, как в детстве мы мечтали украсть «уоки-токи» твоего отца? Мечты сбываются.

Мы рассмеялись вместе – не столько над шуткой, сколько от облегчения из-за того, что льдистая трещинка, пробежавшая между нами, исчезла. Я картинно отдал честь и включил рацию. Элли взяла из кармана свою рацию и поднесла ко рту. Динамик устройства в моей руке хрипло заговорил:

Дата добавления: 2015-11-14