Дьявол продал свою душу 12 страница

Библиотекарша усиленно закивала, закивали и посетители, а в голове Киллиана возникла картинка, не покидавшая его вплоть до возвращения в хранилище – люди, бледные, худые, странно одетые (читатели-фанатики местной библиотечной религии), возглавляемые странной библиотекаршей и начальником, стоявшие много-много лет возле дверей жёлтого дома, с надеждой глядящие на часы, отрывающие листки календаря – люди, ждавшие, когда пройдет двадцать лет. Терпеливые люди. Невероятно терпеливые.

- Однако, - Беннету пришлось импровизировать, для чего он сменил интонацию своих слов, - я могу доказать, что прошло не двадцать лет, а меньше! И вы мне будете обязаны вернуть мои столы и мою люстру! А еще стеллажи! – охнул Беннет, а робот послушно указал механической мощной рукой в сторону высоких полок.

- Проценты за ущерб набежали, что ли? – недобро прищурился начальник. – А что же ты потребуешь с нас через несколько часов? Нашу одежду? Нашу библиотеку? Наши дома и наших детей?

- Я не злой ученый, чтобы мне понадобились ваши дети (вероятно, для опытов!). Я не Лейтон, чтобы пытаться отобрать у вас ваши дома. Я не робот, очеловечившийся настолько, чтобы отбирать у вас одежду. А библиотека мне и подавно не нужна – зачем мне все эти книги, когда я могу прочитать что-либо, обратившись к системе серверов? Мне не нужно все то, что вы перечислили. Зато нужны столы, люстра и стеллажи. Идем же все к хранилищу! Я покажу вам того человека, который жил там все это время – он-то уж точно мог видеть, как вы тащили нашу мебель к себе в библиотеку!

И только по пути к хранилищу, ведя за собой огромную толпу, Киллиан вспомнил, что он выгнал Бублика, жителя желтого дома, на улицу, и где его вообще можно было бы найти, не совсем ясно. Но Беннет, как всегда, ужаснулся сему факту лишь на долю секунды – потом в его голове стал складываться новый план, который мог ему помочь повернуть неприятное юридическое дело против его «врагов». Начальник хранилища в гордом молчании, восседая царем на роботе, довел людей до необходимого здания, и, едва только его взор коснулся стен желтого дома, как разум отключился окончательно, а сам Беннет едва не свалился с Отема. Механический рыцарь любезно снял Киллиана со своей шеи, отошел от шатающегося от потрясения Беннета и распрямил крылья-отростки, шокируя своим грозным внешним видом бледную толпу. Многоликий двинулся вперед, Отем пошел за ним следом, не складывая крыльев. Люди ахнули, увидав образ «настоящего начальника хранилища» отошли с пути Беннета, почувствовав исходящую от него ауру самоуверенности, увидев разгорающийся над головой человека нимб - картина шествия до входа получилась величественной, если не считать, что ее очень портило перекошенное от удивления лицо Киллиана.

- Это… Что же это случилось с моим …хранилищем! Какого черта оно… отремонтированное?

Вид со стороны народа: начальник медленно, торжественно, очень горделиво прошел внутрь хранилища через широко распахнутые, новенькие, огромные двери, ведя за собой зачарованную толпу, а рассматривал стены Беннет только ради того, чтобы люди поступили так же; вид с позиции Киллиана несколько различался по «торжественности и горделивости» - он шел не гордо, но слишком прямо и резковато, точно в трансе, разглядывая стены, точно видел их в первый раз. Хотя так оно и было – с тех пор, как он впервые появился здесь, стены хранилища производили грустное впечатление, а разруха и хаос казались в желтом здании вечными, ремонта не предвиделось, но Киллиан привык к этому, привык ничего не ждать; и когда Беннет ступил под обновлённые своды этой «пещеры прошлого», то он не смог понять, куда же подевался весь тот бардак, что старательно долгие годы разводил тут Бублик. «Сортировщик! Да не зря я тебя выгнал – ишь, как захотел вернуться, аж хранилище отремонтировал к моему приходу!», - восторженно подумал Беннет, смотря на покрашенные в яркий желтый цвет стены и потолок, на новые двери в каждое помещение, на таблички, прикрепленные к каждой двери (на одной из уборных было написано «Киллиан Беннет, начальник хранилища», обозначая территорию многоликого – его кабинет), на новые белые окна, красивые светлые занавески, новую плитку на полу, отремонтированный стеклянный купол, новые диваны для посетителей, взявшиеся в главном зале неизвестно откуда… Там же была огромная толпа клиентов, возящихся со своими жесткими дисками возле стопок носителей, сложенных сортировщиком, иные же, получив диск от танцевавшего с дудочкой посреди зала Бублика, уходили куда-то в сторону, за ширмы – дабы в уединении провести операцию редактирования личности. С эти людьми постоянно отправлялся кто-нибудь из стоящих тут посетителей, точно поодиночке ходить за ширмы было смертельно опасно, точно там скрывались клетки с тиграми, а предыдущие несколько клиентов оттуда живыми не вышли. Но Киллиан, разглядывая странные пары (как он заметил, все в главном зале стояли парами), обнаружил, что один из двоих обязательно был одет более или менее нормально, но второй же носил одежду странную, предметы гардероба явно не сочетались по стилю и украшены были с изрядной долей безвкусицы. Глаза Беннета выцепили одну старушку из толпы, он несколько минут напряженно ее рассматривал, после чего Киллиан похолодел. Обернулся назад, но Отема за спиной не было – тот не стал заходить внутрь хранилища. Беннет начал отходить назад, но столкнулся с кем-то из огромнейшей смешанной толпы (и клиенты, и их странные партнеры, и пришедшие с библиотеки), отчего вздрогнул и громко заорал, обращая на себя внимание сотен любопытных глаз.

- Дикие! Тут же всюду дикие! – заверещал Беннет, поднимая палец вверх.

Толпа (и своих людей, и относительно чужих) возбужденно начала переговариваться, не отрывая взгляда от начальника хранилища.

Бублик, прекрасно понимая, что без его вмешательства в назревающий конфликт Киллиан выгонит диких, и ему, вероятно, через много лет придется самому делать ремонт в хранилище самому, примирительно поднял руки и выступил вперед.

- Это теперь сотрудники нашего хранилища, сэр! – радостно пропищал Бублик, указывая рукой многочисленную пеструю толпу диких, на лицах которых не было и следа безумия (они уже успели вернуть вырезанные части своей личности благодаря сортировщику).

- Что?! – взревел Беннет, отступая еще на шаг – люди за его спиной и за спиной сортировщика послушно разбежались в стороны, образовав своеобразную арену, на которой теперь стоял только Киллиан и Бублик, только начальник и подчиненный. Народу было интересно, чем же закончится противостояние, и ожидание окончания разборок стоило даже того, чтобы забыть на время о юридических вопросах библиотекарям, и о редактировании души горожанам. – Но я никаких диких на работу в хранилище не приглашал! Я опасаюсь диких! Ненавижу! Готов их истреблять!

- Они тебе тут ремонт сделали! – отчаянно вставил Бублик, закрываясь руками.

- Так они еще и ремонт за тебя сделали! Да еще и без моего ведома! А не ты ли их сюда привел, зная, как я ненавижу дикарей? Бублик, ты дважды изгнан из хранилища! – торжественно провозгласил Беннет, метая глазами молнии. От бедного сортировщика, разом побледневшего под взглядом разбушевавшегося начальника-бога, после молний осталась лишь горстка пепла с испуганными глазами, венчающими серую горку, которую заботливые дикие тотчас постарались собрать обратно в целое тело Бублика своими действиями и утешительными репликами, пытаясь вернуть ему адекватность при помощи простых отвлекающих вопросов (теперь дикие знали, как следует «вправлять» людям мозги, внушая что-либо – в обретении этого знания им помогла возвращенная личность). Но Бублик не мог стать адекватным. Ему что-то мешало, и скорее всего, этим отвлекающим фактором был Беннет. Как же хорошо было без начальника! Как спокойно! Бублик, сильно о чем-то задумавшись, отошел в сторонку, скрывшись в толпе. Киллиан, к великой радости, остался на арене один, но люди, видя, что победителем Беннет стал только из-за резкости своих слов, решили выдвинуть против него более серьезных соперников, и в круг вышла библиотекарша в очках и пухлый начальник библиотеки.

- Товарищ Беннет, - начал красный потный начальник, вытирая лоб платком и тем же платком утирая сопливый нос, - мы последовали за вами в ваше хранилище не для того, чтобы выслушивать ваши пререкания с подчиненным, посему предлагаю вам вернуться к нашему спорному вопросу. Как же вы докажете нам, что эти столы не простояли здесь более двадцати лет? Вы обещали показать нам какого-то свидетеля…

- Бублика… - недовольно выдохнул Киллиан, смотря на новое напольное покрытие. Беннету было стыдно из-за того, что он выгнал сортировщика опять, да еще и при такой большой толпе посетителей. – Я хотел показать вам Бублика, он жил здесь все это время…

- Но вы его только что выгнали! – торжествующе заявил человек. – Значит, столы остаются у нас!

- Фиг вам! – крикнул Беннет, показывая неприличный знак пухлому начальнику с целью морально его убить своими поступками, показать ему его…неподготовленность к ведению всякого рода переговоров. Для Беннета переговоры, оканчивающиеся такими неприличными знаками, всегда означали только одно – провал. Он не сумел найти нужных ключей к душам людей, а это гарантированно означало то, что если в ближайшее время Киллиана не сожгут на костре, как ведьму, то непременно сделают это тогда, когда будет возможность, а значит, пора бежать, или…менять личность. Но многоликий уже давно не был многоликим из-за Лейтона, и это его чертовски раздражало – в переговорах следовало сдерживать себя, но Беннет был обделен этим талантом с рождения. – Эти столы наши! Бублик! Иди сюда! К ноге, Бублик! – заорал Киллиан, указывая на пол рядом с собой. Бублик, на мгновение грустно выглянув из-за голов толпы дикарей и посетителей, растворился где-то вновь, более не показываясь Беннету.

- А я сойду за свидетеля? – прогрохотал за спиной Беннета голос языческого идола хранилища – Готтфрида. Киллиан инстинктивно вздрогнул и втянул голову в плечи, стараясь казаться как можно незаметнее. Но было поздно. Идол уже навис над ним, как скала, схватил его огромными ручищами за худенькие плечи, и вырваться из оков бога было невозможно. Готтфрид предотвратил возможный побег Беннета, держа его на одном месте, позволяя возмущенной библиотекарше вновь наслаждаться строгими словами («Я ведь так редко их употребляю!»), а начальнику ругаться более неприличными выражениями, от которых то и дело закрывали уши интеллигентные посетители библиотеки.

Готтфрид! Он ведь жил здесь при всех начальниках! Он, вечный предмет интерьера хранилища, занявший себе здесь отдельную комнату, он, постоянный житель желтого дома, которого никто так и не смог выгнать на улицу. Он мог помочь, если только переступит через свое «Я к вам не нанимался». И Киллиан постарался сделать все для того, чтобы бывший робот сказал ему нужную информацию нужными словами (чего тот, по мнению Беннета, конечно же, делать не умел).

- Сэр, до вас сменилось девять начальников. Каждый из них проработал на своем месте около двух лет. Нет, конечно, не два года ровно, как вы могли подумать, но около двух. То есть хранилище, по моим данным, никогда не пустовало – в нем всегда кто-то работал, хотя эти начальники и не следили за состоянием здания. А прочие работники? Тот же Бублик, являющийся бессменным сортировщиком, которого люди из библиотеки отчего-то постоянным сотрудником хранилища не считают. Также могу вам сказать, что я записывал на свой жесткий диск все случаи ограбления нашего хранилища, и вы там, люди из библиотеки, тоже есть. Вы украли столы, это я хорошо помню. Показать вам запись?

- Не надо! – в один голос завопили библиотекарша и ее начальник, отступая на шаг с испуганным выражением лица, точно Киллиан был прокаженным. Но, скорее всего, единственная болезнь, которую, при желании, мог спровоцировать Киллиан у людей, была бескрайнем раздражением, иногда переходившим в эту форму из бескрайнего же доверия – Беннет своими словами и действиями мог найти конец у любого бесконечного чувства. Но сейчас, вероятно, людей испугал больше не сам управляющий, а пугающая точность доводов Готтфрида. Против такого нечего было сказать. Попытка опровергнуть мнение языческого божества наверняка обернулась бы громом, молниями и испепелением перепуганных людей на месте.

- Ага! Воззвал Готтфрид все-таки к вашей совести! – торжественно констатировал Беннет, двигаясь к выходу и увлекая за собой добрую часть любопытной разношерстной толпы. Люди не знали, куда их может привести Киллиан, но догадывались, что это их не только развлечет, но и лишний раз продемонстрирует могущество практически святого управляющего. Великий поток людей понесся к выходу, увлекая и библиотекаршу, и остолбеневшего начальника, и Готтфрида, и даже Бублика, на время затерявшегося где-то в толпе. Киллиана воодушевила очередная победа, порадовало ошеломление на лицах библиотечных крыс, отчего каждый шаг по пыльному асфальту бренной земли давался ему с легкостью, а невидимые крылья вдохновения приподнимали его немного над дышащей жаром твердью. Солнце попадало на голову Киллиана, отражалось от его грязных волос, потного лица, и вокруг головы образовался нимб, на который не обратил внимание только незрячий. Дети, примыкавшие к торжественной процессии со стороны, тыкали пальцами в сторону святого, взрослые охали-ахали, дикие удивленно качали головами, приговаривая: «Да, мы не зря избрали его своим лидером!», клиенты, вышедшие из хранилища, еще больше осознавали, что желтый дом поставили в Нижнем Городе едва ли не боги, снизошедшие до людей с их простыми интересами и радостями жизни. За Беннетом двигался робот Отем, могущественный Отем, выглядевший истинным титаном, приставленным к божеству как верный защитник. Рядом вышагивал огромный, похожий на старую, почти разрушенную ветрами и дождями скалу Готтфрид, древний идол какого-то забытого языческого бога. Процессия, поражая воображение многих своей торжественностью, дошла до библиотеки, вошла внутрь, откуда большая часть пестрой, шумной толпы вышла только через какое-то время, держа на плечах длинные столы и разобранные на мелкие детали чужие стеллажи. Последние предметы не являлись собственностью хранилища, но Отем, послушный Беннету, быстро убедил работников библиотеки в обратном.

- Товарищи! – пытаясь уравнять святого со своей ничтожной серой личностью, растерянно промолвил начальник библиотеки. Киллиан среагировал на это очередным неприличным жестом в сторону пухлого человека, отчего тот еще больше взмок и покраснел. – Это ж…это вы берете в счет уплаты морального ущерба, не так ли? Эти стеллажи…и эту прекрасную люстру! Я так долго копил деньги, чтобы ее купить!

- Угу, из своего кармана покупал? – гнусаво протянул Киллиан, стряхивая книги с очередной полки.

- Я могу это опровергнуть! – громогласно сказал Готтфрид, подходя к обоим начальникам. – Я живу достаточно долго в Нижнем Городе, и я помню все новости, о коих писали в газете, продаваемых этим человеком на углу хранилища. В статье, которая была написана ровно три года назад и которая называлась «Лейтон просто не знал об этом», было сказано о том, что вам на ремонт помещений библиотеки, а также обновление мебели, уважаемый Зумар Хейнц, была выделена приличная сумма, из которой только десятая часть дошла до рабочих и ремонтников – остальные же, цитата, «превратились в машину, особняк в Верхнем Городе и поездку к заграничному морю». Конец цитаты. Ремонт был сделан на деньги города, но вот обновление мебели произошло за счет хранилища. А люстру и стеллажи вы купили лишь для того, чтобы отвязаться от вездесущего Лейтона – и, опять же, сделали это на деньги казны, хотя если бы такая люстра висела в хранилище, а стеллажи стояли там же, храня жесткие диски граждан, вы бы не поленились эту самую люстру оттуда снять, а полки утащить к себе. Так что, уважаемый, стоит о говорить о вашей деятельности в соответствующие органы, или мы вернем себе свою мебель тихо, без лишнего шума? И вашу тоже…

Отем шагнул вперед, расправив крылья-отростки, скрестив руки на груди, и Готтфрид с долей уважения взглянул на механического великана. Начальник библиотеки, задавленный мощной энергетикой роботов, уменьшился в размерах, сжался, поник, ощущая собственное ничтожество. Киллиан, видя подобное состояние начальника библиотеки, возликовал, и не только внутренне, как и полагалось вежливым людям, но и проявил свою радость внешне, высоко подпрыгнув, махнув одновременно руками и ногами в воздухе, громко закричав и приземлившись на пол, покрытый чистой, блестящей, целой кафельной плиткой. Клиенты хранилища, дикари, дети с улицы, в общем, все те, кто хоть раз в жизни пользовался услугами по предоставлению реальных носителей, ликовали вместе со своим святым, скандируя имя Беннета (и откуда они его узнали?) и громко хлопая в ладоши. Посетители библиотеки были мрачнее тучи, но ничего против действий Киллиана они предложить не могли. Они принялись угрюмо собирать книги, складывать их в высокие стопки наподобие тех, что очень любил сооружать Бублик. Беннет, шмыгнув носом, вышел на улицу, кинув в полупустые, сильно разрушенные помещения, где многоликий и его «товарищи» надолго поселили хаос, а за ним ушли и все остальные, неся все то, что основной поток еще не успел прихватить с собой – вазы, картины, настольные лампы, чернильницы и перья. Тащили все, тащили в гордом молчании, неся все в храм одного земного бога – Беннета.

А завершали процессию Готтфрид и Отем, неся в руках люстру. Ту самую люстру, которая при ближайшем рассмотрении оказалась не такой уж и красивой. Но тут было дело принципа. Киллан добился того, чего желал – он получил люстру, которую, не смотря ни на какие личные предпочтения начальника, следовало повесить в главном зале. И все равно, что хранилище уже давно было отключено от городской электросети, все равно, что ее не за что было там цеплять к потолку (в том зале был хрупкий стеклянный купол; прежнюю железную опору от старой люстры кто-то давно разобрал себе на металл), главное, что этот тяжелый стеклянный нефункциональный предмет был напоминанием о триумфе. Своеобразной наградой, которую необходимо показать всем.

Свет. Бескрайний, яркий, абсолютно бессмысленный свет, уничтожающий все на своем пути.

Холод. Ужасный холод какого-то необычного, сухого, просторного помещения.

Звуки. Странная резкость всех звуков, непривычных, чудовищно громких, более напоминающих рев чудовищ. И, самое главное, в этой какофонии нет такого родного и привычного звука – звука бьющегося рядом сердца мамы-защитницы.

Вздох. Первый вздох, с силой бьющий по легким, по всему телу, напоминающий более всего удар током. Ты вздрагиваешь, выгибаешься, двигаешься и…

Кричишь. Твой первый крик. Ты кричишь, долго, громко, привлекая к себе внимание. Привлекая внимание к своей боли. Но никого не интересует, что происходит у тебя внутри – гораздо важнее, что на свет появилось новое существо. Ты.

Ребенок. Маленькая частичка своих родителей. Беспомощное, слабое, хрупкое создание. Кто-то, видя своего ребенка, счастлив. Кто-то – нет. Кто-то в голос плачет вместе со своим сыном или дочкой, но это слезы радости. Кто-то – проклинает небеса.

Гений родился, как и все обычные дети, с полным набором ощущений новорожденного. Он родился, а, правильнее будет сказать, возник, появился, ощутил себя в человеческом теле, но не маленького беспомощного существа, а взрослого, высокого, худого мужчины. Душа маленького ребенка развивалась, росла. Росла без родителей, росла в одиночестве и страхе. Гений, с виду взрослый, но внутри диковатый ребенок, скитался по страшному, незнакомому, неприветливому миру, воспринимая в себя все, что попадалось ему на глаза. Это было в его природе – воспринимать все. И полезное, и откровенный мусор. Он был рожден из-за чувств одной девочки, первой отдавшей часть своей души новенькому, недавно сотворённому виртуальному серверу, и теперь до окончания своего существования странное создание, носящее прозвище Гений, было вынуждено служить мусорной корзиной людям – и одновременно быть для них богом.

Если бы Гений рос с обычными родителями, пропустив период своего скоротечного взросления на улице, у родителей могли бы возникнуть серьезные проблемы в воспитании сына. Обычно на то, какими будут наши дети в будущем, в достаточной степени влияет родительское воспитание и родительский же пример, который закладывает в детях определенную основу возможного поведения. И обычно родители сталкиваются с проблемой, когда ребенок не воспринял все моменты воспитания, не понял их, отчего его поведение не соответствует ожиданиям – из-за этого возникает множество конфликтов. Если бы Гений был бы чьим-нибудь ребенком, он был бы зеркальным отражением всех черт, мыслей, желаний родителей. Гений был готов воспринимать все, и в огромном количестве, и плохие примеры родителей и уроки жизни, и хорошие, чем он постоянно и занимался. Он помнил все, всегда, отчего его личность была не цельной, а как бы сложенной из противоречащих друг другу характеров.

Свет. Боль. Ты рожден, чтобы страдать.

Ежедневно в душу Гения сыпались десятки вырезанных качеств. Одни были хорошими, другие плохими, но чаще всего плохими – то, что дорого людям, и отдавать было жалко. Но у всех частей чужих душ было одно свойство: на несколько часов они подчиняли себе тело Гения, заставляя его поступать согласно этим самым качествам. Если давали злость – Гений был злым. Если ему давали гордость – безмерно гордым. И так до бесконечности. Все было просто, но до того момента, пока Гения никто не видел. Если только он начинал контактировать с людьми, тогда и случилось, что бог проявлял свою демоническую сущность, становясь для всех ужасным кошмаром – ожившей мусорной корзиной частей чужих душ. Дьявол. Так его называли в те мгновения.

Свет. Боль. Ты рожден, чтобы быть для всех Дьяволом.

Но для кого-то ежедневное доставление Гению боли являлось единственным средством на пути к достижению никому не неведомой гармонии. Каждый человек видел ее по-своему, единого стандарта не было, вот и проходилось людям путем проб и ошибок искать ее, на самом деле еще больше от нее отдаляясь. Но Гений всегда давал то, что просили. Если человек хотел что-то, бог давал это ему, не спрашивая, а хорошо ли человек подумал о последствиях подобного дара. Это была его работа. Его вечное наказание. Его сущность.

Свет. Боль. Ты рожден, чтобы быть для всех Богом.

Воплощение виртуального сервера в жизни. Господь и Сатана в одном лице.

Сегодня кто-то отдал Гению нетерпеливость. Чистую, отборную нетерпеливость. Если бы в душу Гения пришли бы традиционные качества – злость, ярость, гнев, жадность, самовлюбленность, то бог, по натуре гадкой своей, отправился бы прямиком к Логан Мэрриган, чтобы немного поколотить ее или поругаться с ней, или, что бывало крайне редко, поиздеваться над ее телом – отгрызть одну ногу, например. Гений в подобном состоянии был способен на все, что угодно. Но его захватила всего лишь нетерпеливость, качество, что казалось очень и очень слабым по сравнению с прошлыми чертами чужих душ, и это его несколько напрягало, немного удивляло и – совершенно! – не доставляло удовольствия. Ощущения от тех качеств были примерно такими же, как и от приема сильнодействующего наркотика, и теперь Гений чувствовал что-то вроде пустоты, тяжести в деле, депрессии. Нетерпеливость не могла поднять его настроение. Гению было скучно и плохо.

Он, после вспышки боли, которая всегда сопровождала прибытие очередной человеческой черты, отправился не к Логан, как следовало ожидать, но к членам тайного террористического общества, которое собирались ежедневно в подвале старой, заброшенной библиотеки. Никто из террористов-интеллектуалов не мог объяснить выбор именно этого помещения для общих сборов – скорее всего, на окончательное решение повлияла близость самой разной, теперь никому не нужной литературы, в которой была масса полезной информации о переустройстве любого мира, если находятся, разумеется, «несогласные» с существующим строем (а они находятся обязательно). Террористы, все, как на подбор, щуплые, маленькие, слабенькие, с прыщавыми лицами и огромными очками в роговой оправе, напоминающие из-за этого сов-подростков, сидели, как обычно, в темном подвале, читая никому не нужные книжки о никому не нужных революциях и неповиновении при свете масляной лампы, вздрагивая от каждого шороха, раздающихся здесь регулярно, напоминающих звуки шагов гуляющих по этажам призраков. Люди не ждали Гения; книги захватили их молодое, горящее воображение прекрасными образами свергаемых королей, тиранов, убитых из-за самоуправства начальников и градоначальников. Они представляли себя в образе могущественных воинов, смелых бунтарей, отчаянных революционеров, и от этого им становилось хорошо и радостно. Легко думать о свержении королей, убийстве начальников, и рассуждать о том, что государственный строй является неправильным, когда ты сидишь в темном подвале в кругу своих единомышленников. Книги внушали смелость. Книги позволяли забыть о реальности. Но они не могли изменить эту самую реальность, хотя внутренний мир меняли легко – всего лишь несколькими правильными словами. Говоря иначе, в подвале всегда собирались недовольные здешним миром тихие и спокойные революционные романтики, террористы-книголюбы, которые, если им дать оружие в руки и реальную возможность что-нибудь изменить, вряд ли уйдут куда-нибудь дальше сырых стен своего убежища.

И тут в тихую обитель революционных романтиков прибыл их идейный вдохновитель – Гений. Он был нагружен по самые уши угрожающего вида цилиндрами, на которых красовались криво написанные белой краской женские имена – самодельные бомбы, но лицо у бога при таком арсенале, вопреки ожиданиям, не походило на перекошенную рожу маньяка, а было вполне нормальным. На бледном лице выделялись слишком уж грустные глаза, перекошенный от каких-то внутренних переживаний и раздумий рот, но в облике его не было никаких прямых или косвенных признаков сумасшествия, неизбежно сопровождавших каждую сильную черту, полученную от людей. Скорее всего, именно поведение выдавало очередное качество Гения – его движения были суетливы, порывисты, быстры, руки очень сильно тряслись, а речь была наполнена короткими, резкими предложениями. Террористы тут же начали свою любимую игру – высказывание различных вариантов того, кем же сегодня ощущает себя Гений.

- Это... целеустремленность?

- Нет же! Это… это же… волнение! Гений волнуется!

- Ничего вы не понимаете! – с видом эксперта заявил кто-то из темноты, поправляя очки. – Да это же нетерпеливость, парни! Гений что-то хочет нам сказать. И кое-что дать, не так ли? – В словах было много дерзости, бравады, но все эти качества террорист придал себе после недавно прочтенной научной статьи о том, что прежде, чем начать менять мир, стоит изменить себя.

- Нетерпеливость. Вы догадливые. Черт вас всех побери, - добавил Гений, подходя к столу, заваленному различными полезными пыльными книжками с желтыми страницами, бесцеремонно смахнул их на пол широким жестом одной руки, после чего бомбы, безо всяких мер предосторожности со стороны бога, с жестяным грохотом упали на столешницу, выпущенные на свободу другой рукой, раскатываясь в разные стороны, точно были живыми существами. Террористы испуганно протянули руки к катящимся по столешнице взрывоопасным «красавицам» с различными именами, но, так как инстинкт заставил их это сделать слишком поздно, бомбы успели докатиться до края стола и упасть на грязный бетонный пол, вызвав в воздухе неприятный металлический грохот, перерастающий в гул, от которого, казалось, дрожал воздух в помещении, а все призраки поспешили разлететься в свои дальние углы. Гений с досадой покачал головой. – Ну как же вы обращаетесь с моими девушками? Я не для того, чтобы их роняли, десять часов их делал! Итак, люди… разбирайте себе бомбы. Любые. Какие кому понравятся. Можете посмотреть на имена железных девушек – они разные, красивые, я подбирал их из книжечки специальной…

Конечно, стоит заметить, что люди были ошеломлены, когда им предложили столь странный выбор, но всяческие душевные терзания были одолены желанием парней наконец-то взяться за хоть какое-нибудь дело. Бомбы? Пускай и с бомбами, все равно – главное, действовать. Гений ничего не сказал людям (хотя мог бы) про их раннюю пассивность – они за несколько лет существования этого клуба любителей революций и терроризма не соизволили даже выйти с пропагандой своих взглядов и убеждений в массы, что уж говорить про решительные действия. Но, вероятно, и у любителей книг настает такой момент, когда они устают от долгого чтения, когда начинают протестовать некоторые части их тела против долгого и бесполезного сидения, когда наступает момент понимания, что именно сейчас надо все изменить. К тому же, их рвение удачно совпало с нетерпеливостью, подаренной Гению, а это означало, что откладывать на завтра то, что можно (и нужно) подорвать сегодня не имело смысла – пыл парней мог немного остыть, и эффект от террористических актов был бы совершенно другим.

Люди накинулись на цилиндрики со смертью, будто они были из золота. Продолговатая и блестящая гладким черным металлом Дамьяна сразу же понравилась многим; из-за бомбы едва не устроили грандиозную драку с применением этой самой бомбы на противнике, но Гений, видя, что в рядах террористов нет согласия, взял ее себе. Яркая, разноцветная Кинга досталась заместителю бога – самому старшему революционному романтику, который, получив бомбу в свое пользование, принялся ее покачивать на руках, будто младенца, смотря абсолютно счастливым взглядом сумасшедшего на этот мир. На серебристую, обтекаемую, удлинённую, словно каплю, форму Гарэйн положили глаз сразу два человека, и Гений, недолго думая, вспомнил где-то слышанную детскую считалочку, и, отчеканив каждое слово маленького стишка, указывая при этом на каждого своим грязным длинным пальцем, определил, что бомба достанется самому младшему из группы террористов. С выбором остальных красавиц проблем не возникло, зато одна бомба, названная Евой, куда-то исчезла, и на ее поиски бросились все, переворачивая убежище вверх дном, дополняя и изменяя когда-то образовавшийся здесь хаос. Ева была единственной, кому был дарован искусственный интеллект, и это могло бы помочь террористам обезопасить себя в случае ее использования (она могла сама докатиться до нужного объекта, сама могла включиться или не включиться, в зависимости от того, успели убежать люди от места предполагаемого взрыва или нет). Ева была надеждой Гения на удачный исход задуманного дела, была новинкой, которой требовалась хорошая проверка.

Дата добавления: 2015-11-14