Преодоление страха действовать

Несколько лет назад мы с другом пошли бегать трусцой в Марин Каунти, к северу от Сан-Франциско. Было отличное ясное воскресное утро, и я предвкушал эту шестимильную пробежку вокруг водохранилища. Когда мы добрались до этого самого водохранилища, то увидели, что дорога перекрыта для автомобильного движения цепью, натянутой между двумя столбиками. Мой друг Стив, который любит приключения, перепрыгнул через эту цепь. И я, подражая ему, попытался сделать то же самое.

Я не рассчитал, что мои ноги уже слегка утратили свои кондиции, пока мы две мили шли до водоема. Я понял это внезапно, уже в полете, когда мои пальцы на ноге поймали одно из звеньев, и я споткнулся. Я скорее был удивлен, чем почувствовал боль; мое слегка ободранное колено не могло помешать мне продолжить пробежку, но с этого дня у меня появилось некоторое опасение по поводу прыжков через изгороди.

Теперь перенесемся на шесть месяцев вперед. В один прекрасный день я бегу по сан-францисскому Марин, и вдруг мне приходит мысль, что, наверное, классно будет пробежать через яхт-клуб до конца мыса, который называется Маячный (Lighthouse Point). Я перехожу на маршрут, который ведет меня мимо рядов яхт и моторных лодок. Асфальт заканчивается, дорога становится грязной. И там, зловеще натянутая поперек тропы, висит незатейливая цепь.

Первым моим инстинктивным порывом было эту цепь перепрыгнуть. Висит высоко, но это далеко не мой предел. И все же, за мгновение до того, как я приблизился к цепи, память о прежней неудаче путает все мои карты. Я иду на попятный и обегаю цепочку. На обратном пути делаю то же самое.

Той ночью я мучился от того, что отказался от прыжка. Это очень похоже на мои прошлые битвы с заиканием. Хотя я, бывало, много раз отступал в последний момент и начинал свои предложения с «э-э…» или «хм», я всегда подходил к каждой речевой ситуации с позиции «на этот раз я собираюсь сказать слово без всяких уловок и замен».

И вот я снова с другой проблемой, но все с теми же знакомыми чувствами. Я знаю, что собираюсь сделать: бежать снова, и знаю, что должен перепрыгнуть через эту цепь.

Начинаются опасения. Представляю, как спотыкаюсь и получаю растяжение в колене, либо хуже того. Вижу себя с вывихнутой ногой у Lighthouse Point, рядом нет никого, кто помог бы вернуться. Может даже заработаю воспаление легких в сыром вечернем воздухе и умру. (Мои фантазии выдают мелодрамы и почище этой). Сколько бы я не уговаривал себя не прыгать через заграждение, настойчивое требование не оставляет меня в покое. Я должен перепрыгнуть!

За многие годы я кое-что понял о том, как работает мой разум, и заметил, что в отношении меня от вытворяет один знакомый номер. Была книга пластического хирурга по имени Максвелл Малц (Maxwell Maltz), которая впервые помогла мне выявить этот фокус и в то же время дала мне мой первый полезный инструмент против ступоров. В своей книге Психокибернетика (Psycho-Cibernetics, ее до сих пор издают, и ее стоит почитать) Малц сравнивает работу ума с современным компьютером.

Малц говорит, что самая мощная часть ума, подсознание, это безликий компьютер для решения задач, назначение которого - решать любые проблемы, которые ставит сознание. Сознание это «программист». Оно определяет проблему и доводит ее до подсознания. «Язык» программирования, которым пользуется сознание, это «ментальные образы».

Чтобы продемонстрировать свою точку зрения, Малц описывает инструктора по гольфу, который обучает гольфу в очень своеобразной манере. На первом своем занятии этот инструктор усадил бы ученика в удобное кресло. Затем он показал бы своему ученику, как должен выглядеть удар в гольфе. Он бы демонстрировал это снова и снова, пока ученик не получит четкую картину всего движения. Потом он сказал бы: «практикуй это движение мысленно каждый вечер по 10 минут в течение месяца, потом приходи на второе занятие. Прости сиди удобно и воображай картину того, как тебе надо ударить по мячу».

И всегда на втором занятии, когда ученик уже участвует в настоящем раунде гольфа, он выполнял бы удары середины 90-х годов, для начинающего это достижение просто необыкновенное.

Почему это работает?

Малц объясняет, что воображаемый опыт, по сути, ничем не отличается от реального. Отличие только в интенсивности. В принципе, тело и ум могут обучаться воображением так же эффективно, как и посредством физического участия.

Все спортсмены, достигшие какого-то уровня мастерства, скажут вам, что правильное мысленное представление важно для правильного исполнения. Джек Никлаус говорит, что никогда не выполняет удар по мячу для гольфа, не представив сначала в точности, как хочет провести этот удар. Действительно, вы смотрели когда-нибудь на прыгуна в высоту экстра-класса перед тем, как он начинает разбег к планке? Иногда вы можете захватить его в тот момент, когда он на мгновение закрывает глаза. В этот момент он представляет то, что он хочет от своего тела; по сути, он дает указания своему телу. Он создает яркую, четкую картину… картину, полную эмоций… это программа, которую он предлагает для решения своему подсознательному «компьютеру». Он знает, что без правильной картины он никогда не получит от своего тела выполнения того, что он от него хочет.

Все это было прямо противоположно тому, что я делал перед цепью ограждения. Мои опасения создавали негативные образы, нечто, что я не хотел бы видеть случившимся. А еще, чем больше я думал о прыжке через цепь, тем больше я создавал этих самых негативных образов… буквальным образом программируя свою неудачу.

Почему я делал это?

Почему мне так сложно было остановиться?

НАШЕ ГЕНЕТИЧЕСКОЕ ПРОГРАММИРОВАНИЕ

Чтобы найти ответ, нам придется вернуться во времена, когда по Земле бродили первобытные люди. Подобно другим животным, человек был запрограммирован природой на важнейшую задачу: выживание. Все его инстинкты, так же, как и телесные функции, были подчинены обеспечению выживания в этой суровой среде обитания. Сегодня, хотя цивилизация радикально преобразила наш мир, наши тела еще по-прежнему запрограммированы на простейшую задачу выживания.

Если мы заражены вирусом, антитела спешат уничтожить его.

Если мы порезались, и у нас течет кровь, тромбоциты останавливают кровотечение.

Если мы подверглись атаке, тело вырабатывает адреналин и другую химию, чтобы дать нам дополнительную энергию для того же выбора, что был и у первобытного человека: бей или делай ноги.

Несмотря на наличие десятков тысяч лет, которые отделяют нас от тех доисторических времен, наши разум и тело продолжают управляться теми же базовыми эволюционными функциями.

Давайте еще раз взглянем на доисторического человека. Он жил в опасные времена. Если бы он не обращал внимания на подстерегающие его опасности, он не мог бы не оказаться мясом к обеду множества плотоядных любителей поживиться.

Следовательно, его сознание, как и сознание всех животных, было спроектировано так, чтобы защитить от опасности посредством создания ментальных образов любой возможной угрозы. Например, если он обитал в местности, где водятся тигры, его разум создавал бы визуальные образы угрожающих тигров. Эти картины держали бы его в постоянной тревоге и не допускали бы фатальных провалов во внимании. Поскольку если бы таких тревожных картинок у него не было, он мог быть захвачен врасплох… и съеден!

Наши умы так и продолжают работать тем же самым образом. Когда мы прогуливаемся ночью по пустынной городской улице, большинство из нас помнят об опасности быть ограбленными, иначе нас бы сильно удивляли и обчищали, хорошо, если только кошельки, а не что-нибудь похуже.

Подобным же образом, если дерево на заднем дворе наклоняется слишком сильно над домом, наши опасения создают воображаемую картину сломанной крыши, которая побуждает нас принять меры до того, как дерево упадет. Как вы можете видеть, наш ум работает с таким расчетом, чтобы обеспечить наше выживание.

Но эволюция не предусматривала современного общества, она не предвидела и новых разнообразных видов опасности, которые относятся не к нашему физическому выживанию, а к выживанию нашего эго в ситуации социума. Многие из этих страхов вращаются вокруг задач, которые мы должны выполнять. Как другие подумают о нас? Примут ли они нас? Или мы умрем от нехватки любви и признания? Если мы действительно представляем наши поступки в терминах жизни или смерти, наше тело/разум будет реагировать так, будто мы встретились с физической угрозой. Оно построит в нашем сознании образ опасности, и мы будем иметь с ним дело.

Что можно привести в качестве примера таких образов? Вот несколько распространенных:

- представляете кого-то, ошибшись именем;

- попадаете не в ту ноту, когда подбираете мелодию на пианино;

- цепляетесь ногой, когда перепрыгиваете через препятствие;

- ставите пятно на ковре;

- ловите ступор на слове «Биг», когда заказываете БигМак.

Все это тоже примеры страха сделать что-то.

Сейчас прыжок на 2 м 15 см уже не является вопросом жизни и смерти в буквальном смысле. Но предположим, что от этого прыжка зависит ваша стипендия или ваше признание на государственном уровне!

Игра на фортепиано для ваших школьных одноклассников или доклад шефу не должны быть для вас травмоопасными. Но может оказаться, что вам не обойтись без одобрения ваших одноклассников или вашего шефа.

Так уж устроены наши мозги: выжить, это значит выжить. Все опасности воспринимаются как потенциально представляющие угрозу для жизни. И способ, который генетически заложен для устранения угроз, это проецирование их на уровень сознания, чтобы мы могли быть к ним готовы.

Что же происходит, если мы угрозу игнорируем?

Наше тело и разум запрограммированы таким образом, чтобы чувствовать себя уязвимыми и незащищенными. Другими словами, нам становится очень и очень дискомфортно, если мы принимаем решение не обращать внимания на приближающуюся опасность.

Это имеет смысл, если мы имеем дело с физической опасностью. (Угроза: идет динозавр. Картинка: динозавр ест нас на обед. Решение: завалить этими камнями вход в пещеру, чтобы можно было спрятаться внутри и пересидеть в безопасности). Но когда мы оказываемся перед страхом что-то сделать (а при заикании как-раз такой страх), процесс, спасительный для тела, на самом деле работает против нас.

Чтобы лучше понять это, вернемся к исходному примеру, когда мне нужно было перепрыгнуть через цепь.

Воспринятая угроза состояла в том, что если я прыгнул бы через цепь и зацепился ногой, то споткнулся бы и упал. Мое сознание прочло это просто как «ОПАСНОСТЬ! Приготовься. Подготовь себя». Моя генетическая программа заставила мозг выдать картинку этой опасности в мое сознание, чтоб я мог себя защитить.

Но погодите! Мое сознание для подсознания также выступает в качестве программиста. Когда я ухватился за яркие мысленные картины того, как я цепляюсь за цепь, мое подсознание было поднято по тревоге.

«Ого! - сказал мой подсознательный компьютер. – Это задача новая, интересная, требующая решения. Давайте-ка рассмотрим подробнее, что же это такое на «экране».

А что было на экране? Картина того, как я спотыкаюсь о цепь.

«Так, - сказало подсознание. – Если проблема в этом, то давайте-ка найдем для Джона самый лучший способ зацепиться ногой и упасть».

Звучит безумно?

И вовсе нет.

Помните, что перед вашим подсознанием нет задачи быть разумным. Оно просто решает ту проблему, которая перед ним стоит. Оно не делает различий между «умной» задачей и бестолковой задачей. Все задачи оно старается разрешить с равным усердием и решимостью.

ВЫХОД ИЗ ЗОНЫ КОМФОРТА

«Хорошо, - говорите вы. – Наверное, это легко решаемо. Все, что мне нужно сделать, это представить то, что я хочу, и позволить подсознанию решить эту задачу».

Все не так просто.

Наши тело и ум имеют способ заставить нас обратить внимание на опасность. Попробуйте не заметить большого черного паука, который ползет к вам по полу. Как вы себя чувствуете? Уязвимым, незащищенным, неконтролирующим ситуацию, и все потому, что вы ничего не делаете по отношению к опасности. Большинство из нас предпочитают бояться, но быть готовыми, а не верить в благие намерения тарантула. Вот как мы запрограммированы реагировать. Мы вынуждены обращать свое внимание на все, что нам угрожает.

Именно поэтому, пока я с этим боролся, мне было очень нелегко отвлечься от картины, когда я падаю, цепляясь за цепь.

Тогда почему же я не зацепился, когда, наконец, одолел эту цепь?

Спасибо Максвеллу Малцу и его книге… и еще годам оттачивания мастерства визуализации… я оказался в состоянии пойти вразрез с моими природными инстинктами самосохранения. Я смог заставить себя не думать об опасности. А вместо этого рисовал себе образ того, как перелетаю через цепь. Представлял это снова и снова.

Но это было не все.

Я также не сопротивлялся чувству уязвимости и общего дискомфорта, связанному с тем, что я не имел дело с опасностью напрямую. Это было не так просто. Представь я себя, перелетающего цепь, и у меня закрались бы сомнения. Я бы почувствовал беспокойство. Тогда я должен был бы снова возвращаться, мысленно и эмоционально, к положительному опыту перепрыгивания. И это бы длилось до очередного витка сомнений в своих силах. Процесс бы повторялся… снова и снова. Ключ находился в том, чтобы быть в состоянии терпеть дискомфорт.

После представления успешных прыжков в течение довольно длительного времени, начало происходить нечто интересное. Моя психика, которая (как говорит Максвелл Малц) в основном не различает опыт реальный и опыт воображаемый, начала испытывать положительные эмоции относительно прыжков через цепь. Будто бы я и на самом деле прыгал через ограждение много раз, и все у меня всегда получалось. У меня появился архив таких успешных прыжков. Это, в свою очередь, сделало мысль о реальном прыжке менее пугающей. Страхи начали утихать. Стало легче сосредоточиться на том, что я хотел совершить. И, о чудо, реальный прыжок, когда я его, наконец, сделал, стал как кусок торта в подарок.

Было ли все, что я делал, гарантией того, что в реальности прыжок будет успешным?

Нет. Никаких гарантий не было. Но в мою пользу было два момента.

Во-первых, моя готовность жить в условиях дискомфорта и неопределенности того, что я делал.

Во-вторых, я получил уверенность в том, что физически я не делаю ничего такого, что заставит меня споткнуться. Чтобы навык был правильным, вы должны использовать метод, который способен принести желаемый результат. Мне нужно было убедиться, что я не волочу ногу, не делаю еще какую-нибудь мелочь, которая станет причиной того, что я не достигну цели.

ОПЫТ ХОРОШЕЙ РЕЧИ

С тех пор, как я себя помню, моя речь всегда оставалась субъектом того самого страха действовать, о котором мы говорили. Я никогда не говорил спонтанно и бездумно, как это делали мои одноклассники. Моей речи нужно было быть «правильной», потому что если бы это было не так, то я не был бы хорошим. Мои ступоры были грозой для меня, для моей самооценки и для восприятия меня другими.

Всякий раз, когда я должен был стоять и говорить в классе, либо в других речевых ситуациях, которых я так боялся, мой разум воспринимал это как ситуацию жизни и смерти.

Что меня так пугало? Ступор.

Что делал мой мозг? Он транслировал угрозу в мое сознание, чтобы я мог с ней что-то делать.

А что делало мое подсознание? Оно «решало» задачу (то есть, образ), которую я перед ним ставил, созданием самого лучшего варианта ступора. И то, насколько далеко эти ступоры заходили, создавало все эти прелести.

Как я обходил это?

Уже давно я начал понимать, что должны чувствовать те, кому нравится выступать перед людьми. Они говорили не просто свободно. Они были свободны и получали удовольствие сами от себя. Я помню, как впервые посетил занятие у Дейла Карнеги. Мне было 24 года. Тем вечером я сидел на занятии и был потрясен волнением проводящего тренинг, поскольку тот сам был в полном восторге от того, что он делает. И вот однажды я сказал себе, что сам хочу испытать все это целиком; не только его свободную речь, но и все то, что он испытывает. За несколько лет эти образы начали выстраиваться. Каждый раз, когда я слушал особенно хорошего оратора, я старался понять, что он должен чувствовать. Я старался почувствовать себя в его шкуре. Поначалу мысль пугала меня, потому что такой тип сильного, напористого человека не соответствовал моей самооценке. Но с течением времени это изменилось. А оставь я все это как есть, моя речь могла бы остаться просто приятной, даже если бы в ней присутствовали ступоры.

Но я изменил и технику речи. За эти годы я обнаружил, что делал конкретные вещи, которые мешали моей речи. Моя техника речи была никудышной. Я прижимал язык к нёбу. Напрягал голосовые связки. Напрягал губы. И даже задерживал дыхание. Все это могло (а так и происходило!) мешать мне говорить. В большинстве своем, все это делалось бессознательно.

Много времени мной было потрачено на дотошное (именно дотошное!) изучение того, что я делаю во время ступора. Я ознакомился с образцами своей речи настолько хорошо, что мог по желанию воспроизводить полную картину моего ступора. Шаг за шагом я понял, на что похоже расслабление всех этих центров напряжения, а потом изучил, что означает говорить при полном расслаблении. Однажды, это было очень похоже на тот день, когда я впервые поехал на велосипеде, все совпало. Впервые в ситуации давления я испытал всеобъемлющее чувство того, что бывает, когда все делается правильно. (Между прочим, это было жутковато).

В какой-то момент, независимо от того, что вы пытаетесь натренировать, вы должны отвлечься от техники и сосредоточиться на общем. Пианист должен оттачивать и оттачивать новую пьесу, сознательно уделяя внимание тому, как и где должны располагаться пальцы на клавишах. Но когда он, наконец, готов представить пьесу, такие мелкие детали будут мешать его игре. Иными словами, как только техника становится второй натурой, он должны забыть о ней и сконцентрироваться на общем исполнении произведения. Он должен прочувствовать ее как целое. Он должен позволить себе быть унесенным. А это означает не пытаться сознательно контролировать то, что он делает.

Если у меня есть какие-то претензии к различного рода программам формирования свободной речи, так это те, что многие из них требуют от вас веры в то, что вы должны всегда быть сосредоточены на вашей речи. Они упускают главное. Концентрация на речи обязательна при овладении новой техникой. Но в какой-то момент вы должны развивать чувство того, как это все выглядит в комплексе. Затем нужно научиться воспроизводить это ощущение. Именно в этот момент позитивная картина имеет наибольший эффект.

Те, кто научились технике плавной речи без развития своей способности доверять собственной спонтанности, могут прийти к большому разочарованию. Да, они будут знать механику свободного словообразования. И, тем не менее, всякий раз при разговоре они будут испытывать потребность сдерживаться. Они будут разрываемы противоположными тенденциями. Вот почему заикающиеся часто разочарованы, когда их научили говорить без запинок, поскольку обнаруживают, что сопротивляются использованию такого умения.

А пока давайте завершим, вкратце перечислив основные моменты:

· Наши тела запрограммированы на выживание. На генном уровне нам гарантировано, что все угрозы нашему благополучию будут отслежены, чтобы мы могли принять соответствующие меры.

· Эволюция не готовила наши бессознательные рефлексы отличать физическую угрозу от угрозы нашему социальному благополучию. Наше тело и ум воспринимают эти угрозы в общем контексте выживания.

· Наше подсознание это безличный компьютер для решения проблем. Бессмысленные задачи он решает с той же энергией и тщанием, как и осмысленные. Он будет решать все, что мы ему предложим.

· Речь (как и любой другой вид деятельности) требует от нас визуализации того, что мы хотим получить, иначе случится то, чего мы боимся.

· Умышленно не обозначая непосредственную опасность, мы рождаем в себе чувство уязвимости.

· Если мы хотим избежать зацикленности на опасности, нам придется примириться с чувством уязвимости, незащищенности и неопределенности.

· Создание позитивных ментальных и эмоциональных образов будет воздействовать на нашу нервную систему точно так же, как и реальный жизненный опыт. Единственное отличие между реальным и воображаемым опытом в интенсивности.

· Мы должны быть привержены тому, что мы делаем. Твердая приверженность заставит нас двигаться вперед, когда ситуация становится жесткой.

· Мы должны иметь достаточно знаний о нашей технике речи, чтобы определить момент, когда мы начинаем что-то делать неверно. Нам надо развивать в себе чувство того, что такое «делать правильно».

· Мы должны быть готовыми отпустить себя.

За сотни тысяч лет природа превратила человека в способное, находчивое существо. И единственной областью, которую она не охватила вниманием, был страх спросить гамбургер и картошку-фри в МакДональдсе. Ну и, само собой, страх публичного выступления на занятиях. Чтобы преодолеть их, вам придется идти вразрез с какими-то вашими естественными инстинктами.

Но это можно сделать.

Дата добавления: 2015-11-16