Как другие видят вас

Друг однажды дал мне очень полезный совет. «Ты хотел бы контролировать то, как другие люди воспринимают тебя?», - спросил он.

Я в таких вопросах полный профан.

«Это просто, - продолжал он. - Просто сыграй тот образ, в котором ты хотел бы, чтобы тебя видели. Люди не будут знать, ты ли это реальный или сыгранный тобой образ. Большинство из нас не старается разглядеть что-то сверх очевидного. Поэтому мы заглотнем то, что ты нам предложишь».

Это правило действовало вовсю на последнем ежегодном собрании Национальной ассоциации заикающихся.

Люди, которые никогда раньше не выступали перед большой аудиторией шли к микрофону и, объявив, что они напуганы до смерти, начинали рассказывать о себе так, как если бы они имели многолетний опыт таких выступлений. Я бы проголосовал за любого из них.

Размышления о том, что «действуй, как бы ты хотел, чтобы тебя воспринимали» напомнили мне смешной случай, который произошел со мной 29 лет назад. Это было спустя год после того, как я закончил колледж. Я жил вместе с моим приятелем Доном в апартаментах на 84-й Вест-стрит в Нью-Иорке. Я учился вместе с Доном в школе. Он был любитель погулять, хороший спортсмен, с четкими чертами лица и грубоватым шармом. Это был мой самый старый друг, и мы весело проводили время вместе. Было в Доне кое-что, что очень меня занимало. Он был абсолютно несознательным человеком. Ему было наплевать, что другие о нем думают. Как же мы с ним различались в этом вопросе. Я рос с проблемой заикания и был сверхчувствителен к тому, что (как я сам представлял) люди думают обо мне.

У Дона была досадная привычка расхаживать голым по квартире с незадернутыми занавесками. Я все время приставал к нему по этому поводу, ссылаясь на соседей, но ему было все равно и, в конце концов, я уступал и просто задергивал шторы. Несмотря на то, что мы были совершенно разными людьми, мы неплохо ладили.

Однажды в пятницу вечером около 6.30 я был в гостиной и пылесосил ковер. В комнате был беспорядок, а мы ждали гостей. Как обычно, я опаздывал и все ещё был в нижнем белье.

Зазвонил дверной звонок.

Дон пошел открывать. Черт! Мне ещё нужно было убрать сигаретный пепел, скопившийся на диване за неделю, поэтому я продолжал уборку, крикнув Дону, чтобы он придержал гостей на минутку пока я закончу. Опять я переоценил общественную сознательность Дона.

«Входите», сказал Дон.

До сих пор у меня перед глазами стоит Линда, смотрящая на меня через плечо Дона. Я знал Линду со школы. Она жила ниже нас по улице на Лонг Айленде. Да, она принарядилась для вечеринки. Шикарное коктейльное платье, жемчуг. Черт, они все были одеты с ног до головы. Это ведь был не захолустный городишко, это был Нью-Иорк в пятницу вечером, и они были шикарно выглядящими горожанами, готовыми к ночному гулянью по городу и входили в нашу гостиную, где я пылесосил в нижнем белье, и это был не сон, ЭТО ПРОИСХОДИЛО РЕАЛЬНО!

Пока они медленно и неуверенно входили в комнату, я принял решение. Это было, возможно, самое быстрое решение, которое я когда-либо принимал, потому что у меня не было и секунды, чтобы взвесить все возможные альтернативы: первое – выбежать из комнаты и выглядеть дураком, второе – выйти из комнаты и выглядеть дураком, третье – извиниться и не только выглядеть дураком, но и почувствовать себя таким и замолчать, как я обычно и делал, когда заикался. Четвертое было остаться там, где я и был.

Я остался там, где был.

«О, привет»,- сказал я так бесцеремонно, как только мог, делая вид, что такое происходило ежедневно. И продолжал пылесосить. И не только диван. Я повернулся и опять пропылесосил все около стола. «Буду готов через минуту», - сказал я. Я заметил, что они смотрели на меня с любопытством, словно я был какой-то диковиной.

«В пробках стояли, когда к нам ехали?», - спросил я. (В тот момент дорожное движение интересовало меня так же, как цены на муравьиные фермы в Нигерии).

«Нормально, - сказал кто-то, - не слишком плохо».

Мои жокейские шорты, конечно, были разительным контрастом тому, во что были одеты другие мужчины в комнате. Они все были в шикарных синих костюмах. И в куртках. «Я чуть припоздал», - уточнил я, как если бы этот факт не был очевиден.

Очень постепенно, с максимумом самоконтроля, я дюйм за дюймом пылесосил мой путь в коридор.

«Я почти закончил», - прокричал я оттуда, - дайте мне пять минут».

Казалось, столетия прошли за то время, пока я пылесосил свою дорогу в коридор, медленно огибая угол, со скоростью четыре дюйма в час. Я не могу вспомнить, показывал ли я когда-либо, до этого или после, такой уровень самообладания.

Затем, наконец, я освободился.

Я был свободен. Я был при смерти. Я хотел заползти куда-нибудь в нору. Но мои друзья этого не знали, так как, в сущности, я держался молодцом в этой ситуации. Я бы проклял самого себя, если бы позволил своему замешательству проявиться. Я быстро оделся и десять минут спустя уже снова был в комнате, наливая выпивку.

Позже я узнал, что одна из девушек была недовольна моим неуместным поведением. Она подумала, что это «хипповское поведение» было моим обычным образом жизни. (И я мог с этим жить). Однако, поскольку было очевидно, что я не смущался, как и они тоже, после нескольких шуток на тему «одеваться по обстановке» никаких других комментариев не последовало.

Я никогда не забуду тот вечер. (А кто бы забыл!) И никогда, могу добавить, не забуду тот урок, который тогда получил: «Люди относятся к тебе так, как ты сам относишься к себе».

И это особенно верно по отношению к заиканию. Если тебе не комфортно, если ты смотришь в сторону, переступаешь с ноги на ногу, выглядишь паникующим, люди, с которыми ты разговариваешь, перенимают твои чувства и тоже начинают чувствовать себя некомфортно. Но если ты стоишь прямо, подняв голову, поддерживаешь контакт глазами и выглядишь так, что становится понятно, что ты хочешь быть там, где сейчас находишься (даже если ты пылесосишь в нижнем белье) ваших слушателей вряд ли оттолкнут запинки в вашей речи.

Удивительно, но большинство людей действительно не знают, что именно они должны чувствовать, и поэтому ждут неких намеков. Кинорежиссеры это понимают. Когда головорез достает ружье, камера всегда показывает, как кто-то другой на это реагирует. Свидетель выглядит обеспокоенным? Хо-хо, вот проблема, и наш пульс ускоряется. Но режиссер уже показывает копа крупным планом. Смотрите! Это Сильвестр Сталлоне. Он – Кобра. Он крутой. Он знает что-то, что мы не знаем. Мы начинаем расслабляться. Вот что реально делает режиссер: он программирует то, как мы должны реагировать.

Пару лет назад, во время занятий драмой, я получил прекрасную возможность увидеть этот принцип в действии. Но сначала немного предыстории. Когда я учился в старших классах школы, я не знал, чего я больше боюсь: заикания (речевых ступоров) или потери памяти перед всем классом (ступоров памяти). Даже сейчас, стоит мне чуть почувствовать себя некомфортно, моя память на имена, факты и т.д. просто отключается. Однажды я даже забыл имя своей любимой тети на семейном вечере, и она до сих пор подсмеивается надо мной по этому поводу.

Однако, годы с Дейлом Карнеги, курсами ведущих и, особенно, речевые экспромты на собраниях NSP сделали меня достаточно уверенным для того, чтобы попробовать обуздать этот страх. Поэтому я записался в школу актерского мастерства.

Сейчас мы посмотрим, чем я занимался на первом курсе «Актерское мастерство для телевидения». (Хорошо ведь начать с чего-нибудь полегче, правда?) Одиннадцать часов вечера. Я стою перед 22-мя студентами. Плюс преподаватель. Плюс парень, который снимает на камеру. Я произношу монолог, который является самым трудным видом упражнений, потому что я там совсем один. Нет никого, кто бы подыграл. Это сцена из «Смерти продавца», и я играю роль Вилли Ломана.

Преподаватель начинает обратный отсчет. «Пять…четыре…три…два…один» и дает мне знак. Красный огонек на камере начинает мигать. Я начинаю.

Но все идет не так! Я не могу выключить мое самосознание. 20 секунд я стою, совершенно ничего не помню. Воплотились самые худшие опасения.

Преподаватель говорил нам, что когда вы забываете строчку, вы должны оставаться в образе и понять, сможете ли вы её снова вспомнить. Поэтому, продолжая играть Вилли Ломана, я начал говорить, запинаясь. Я мямлил, нес отсебятину, городил чепуху… Ничего не помогало. Память отшибло напрочь. Наконец, между тридцатью секундами и тридцатью годами, я сказал «Стоп».

И вот я снова «в нижнем белье», при смерти, и все смотрят на меня.

«Черт», - сказал я громко. - Сорок пять лет я ждал, что это случится. И вот оно только что произошло».

И я засмеялся.

Тогда и все другие засмеялись.

Это сняло напряжение. Я начал снова и прошел всю сцену. Я не супермен. Но я пережил свой худший страх. И что ещё важнее, люди в комнате поддержали меня.

Вспоминая тот случай, я понимаю, что это был переломный момент. Можно было бы легко выстроить стену. Можно было бы позволить моему замешательству выгнать меня из класса. Но я не сделал этого. Публично признав мой провал в памяти и посмеявшись над самим собой, я точно указал моей аудитории, какую я хотел бы от них реакцию. И, как вы уже знаете, они в точности последовали моей инструкции.

Поэтому в следующий раз, когда вы обнаружите себя в состоянии речевого ступора, не уверяйте себя, что все будут думать о вас плохо потому, что вы заикаетесь. Большинство людей не знают как реагировать. Вот почему они ждут от вас, что вы покажете им, что делать. Поэтому помните простое правило:

Люди относятся к вам так же, как вы относитесь к себе.

Дата добавления: 2015-11-16