Отчего речевые ступоры настолько непредсказуемы?

Много лет я ломал себе голову, пытаясь найти какое-то логическое объяснение для кажущегося таким капризным поведения речевых ступоров.

- Отчего у меня бывают дни плохие и дни хорошие?

- Почему ступоры иногда возникают на словах, которые обычно проскакивают безо всяких усилий?

- Почему ощущение, что возникнет ступор, возникает ниоткуда и по непонятной причине?

- Отчего у меня может быть три минуты без ступора, а потом вдруг все рушится?

Бывало и такое, что, я думал, было бы лучше, если бы я заикался на каждом слове, а не только в особых ситуациях. Тогда, по крайней мере, моя жизнь была бы более предсказуемой. Люди незаикающиеся не имеют ни малейшего представления о неопределенностях, которые возникают, когда такая важная вещь, как речь, тормозит, трогается, дергается туда-сюда, как машина с неисправным карбюратором. И это бросает тень неопределенности на каждый аспект вашей жизни.

Как-то раз я постарался объяснить это состояние другу без заикания. Представь, сказал я ему, идешь ты довольный по улице после того, как съездил затарился в универмаге Мэйси, и вдруг откуда-то прилетает кулак в перчатке – ШЛЕП!- ты получаешь по носу. Не сильно. Не так, чтобы пошла кровь. Но достаточно неожиданно, чтоб напугать.

«Опа! – говоришь ты. И откуда это взялось?»

Слегка озадаченный, ты продолжаешь движение. Идешь в банк, чтоб положить на депозит. Но когда ты подходишь к окошку кассы и открываешь рот, чтобы сказать, - из ниоткуда появляется рука в перчатке – ХЛОП! – снова по носу. Не сильно, но достаточно чувствительно, чтоб смутить тебя.

Ты внес депозит и уходишь из банка. Идя к газетному киоску, ты чувствуешь себя слегка потрепанным и решаешь купить журнал, чтоб отвлечься от тревог. Собираешь мелочь, чтоб расплатиться, протягиваешь продавцу за прилавком, открываешь рот, чтоб сказать о журнале… вдруг эта рука в перчатке выскакивает откуда ни возьмись – ШЛЕП! – опять получаешь по носу.

И каким ты теперь ощущаешь мир?

Непредсказуемым.

Время ланча, ты идешь в местную закусочную. Когда ты проходишь через дверь, то замечаешь, что делаешь то, что прежде никогда не делал. Ты осматриваешь помещение перед собой, отыскивая эту чертову руку в перчатке. Твой шнобель уже гудит от ударов. А так, вообще, ничего такого не происходит. Успокоившись, находишь свободный столик, садишься, открываешь меню. О! Сэндвич с ростбифом – это то, что надо. Подходит официант, чтобы принять ваш заказ.

«Что заказываем?» - говорит он.

«Ростбиф и чтоб хлеб цельнозерновой», - отвечаешь ты.

«Еще что-то?»

«Да, с картошкой фри».

«А пить?»

«Миллер Лайт»

«Еще раз, не расслышал?»

«М….» Ты начал было повторять «Миллер Лайт», но тебе этого уже не суждено, потому что вдруг ниоткуда появляется рука в перчатке и – ШЛЕП! – снова тебе по носу.

Хватит уже!! С какой стати?! Все это совершенно бессмысленно. Почему получается, что рубашку в Маки ты купил без приключений, потом прошел в ресторан и получил по носу? Эти постоянные сюрпризы сводят вас с ума.

Мой друг сказал, что понял, отчего я считаю мир таким непредсказуемым.

РЕЧЕВЫЕ СТУПОРЫ ИМЕЮТ МНОГО МЕХАНИЗМОВ ЗАПУСКА

Традиционно говорят, что заикание – это все то, что мы делаем, когда боимся, что начнем заикаться. Логопеды и большинство заикающихся исповедуют эту точку зрения уже почти 80 лет. Но, как и многие объяснения заикания, это справедливо лишь отчасти. Страх заикания определенно заставляет заикаться еще больше, и отсюда также следует объяснение того, как заикание усиливает само себя. Но это отнюдь не объясняет причин всех речевых ступоров. Эта точка зрения ничего не дает для объяснения того, отчего заикание приходит и уходит как-то случайно, и часто кажется, что заикание живет собственной жизнью.

В ходе процесса собственного излечения, я выделил много ситуаций, которые не имели ничего общего со страхом заикания самого по себе, и все же были вполне способны включить механизмы ступора.

В этой работе мы собираемся отвлечься от знакомых и очевидных причин появления речевого ступора. Большинство из таких причин связаны со страхом заикания. Мы хотим поискать менее очевидные причины, которые зачастую играют ключевую роль в возникновении ступора.

Но перед этим нам потребуется прояснить несколько вещей. Во-первых, я хочу разъяснить, что я имею ввиду, когда говорю «заикание». Я говорю вовсе не о запинках (Джон изобрел для этого собственное слово bobulating – прим. перев.) – сбивчивой речи без усилий, которую вы слышите, когда у кого-то возникает неопределенность, смущение, растерянность. Я говорю о речи, которая блокирована наглухо. Человек чувствует себя как бы взаперти, и совершенно беспомощен в попытках продолжить речь.

Во-вторых, мне необходимо четко определиться со своим видением того, что такое ступоры в речи. Я пришел к пониманию ступоров (заикания) не просто как речевой проблемы, а как системы, вовлекающей в себя всего человека: интерактивной системы, которая состоит по меньшей мере из шести основных компонентов – поведения, эмоций, восприятия, убеждений, намерений и физиологических реакций. Эту систему можно наглядно представить в виде шестиугольника, каждая вершина которого влияет и находится под влияние всех остальных.

ГЕКСАГОН ЗАИКАНИЯ

Физиологические Поведение

реакции

Намерения Эмоции

Убеждения Восприятие

То есть, ступоры вызываются не какой-то одной причиной. Это не могут быть только убеждения, или только эмоции, или только физиология вдруг приводит человека к тому, что его переклинивает, он ощущает беспомощность и не может ничего сказать. Именно динамическое взаимодействие всех шести компонентов ведет к проблемной речи.

Мне также нужно пояснить свое понимание того, каким образом в возникновении речевых ступоров участвуют эмоции.

ПРИСУТСТВИЕ ЭМОЦИЙ

Если вы когда-либо видели кусок 35-мм кинопленки – такими пользуются в кинотеатрах – вы наверняка могли заметить одну или несколько волнистых линий слева от кадра с картинкой, которые постоянно меняются по ширине, как линия самописца сейсмографа, которым измеряют интенсивность землетрясений. Это оптическая звуковая дорожка, на которую записан звук для фильма. Независимо от того, что там происходит, эта оптическая звуковая дорожка есть всегда. Если звука нет, то визуально это просто прямая линия. Но запись есть всегда.

оптические

звуковые дорожки

/ \

Пользуясь этим в качестве сравнения, представьте, что в каждый момент времени, когда вы бодрствуете, параллельно ведется такая же «запись эмоций», которая содержит основные эмоции, связанные с тем, что происходит. Ваш мозг постоянно обрабатывает данные, происходящее, значение и так далее. Если бы вы могли каким-то образом регистрировать «запись эмоций», вы увидели бы, как она непрерывно то сужается, то расширяется, в зависимости от чувств, связанных с конкретной обстановкой, о чем вы говорили, кому говорили, какие слова использовались, о чем думали и как себя чувствовали в тот момент.

Наличие трудностей с отдельным словом, например, со словом «для», может и не означать, что слово трудно само по себе. Это может быть связано с тем, что происходило до того, как вы начали проговаривать это слово, или с вашими ожиданиями последующих событий, и с теми эмоциями, которые этот момент порождает.

Если вы сопротивляетесь тому, чтобы испытать эти эмоции, вы будете склонны к собственному сдерживанию (блокированию) до того состояния, пока уровень эмоций не станет приемлемым.

Как же работает дорожка эмоций? Пусть Джордж, человек, который заикается, встречается в данный момент с мистером Петерсом, своим боссом. Джордж вдруг вспоминает, что у него сейчас должна была быть еще одна встреча, о которой он забыл, и ему надо прервать начальника, чтобы узнать, сколько сейчас времени, поскольку ему, возможно, придется этот разговор сильно сократить. Ему, вдобавок, немного неудобно, потому что он по-рассеянности оставил сегодня свои часы дома.

Отмечаем, что слова «Excuse me» («извините») вызывают у Джорджа слабые эмоции. Но когда он начинает говорить слово «Peters» («Петерс»), у него появляется небольшой ступор, поскольку имя босса несет для него эмоциональный заряд. Этот заряд выбивает его состояние за пределы зоны комфорта, заставляет его сдерживаться какое-то время, пока интенсивность чувств не снизится. Ступор отмечен всплеском на записи эмоций, показавшим, что эмоции Джорджа внезапно выбиты из зоны комфорта.

запись эмоций

\

зона

комфорта

(Извините, мистер Петерс. Не подскажете, какое сейчас точное время?)

Далее Джордж имеет дело с твердой согласной [k] в слове «can» («можете»). Проблема не только в том, что у него когда-то были проблемы с [k], но и в том, что он боится, что мистеру Петерсу не очень-то понравится, что разговор должен быть прерван. Расслабиться становится еще более трудно. Эмоции Джорджа снова прыгают на [t] в слове «tell» («сказать»), но настоящий пик эмоций приходится на [t] в слове «time» («времени»).

Почему это происходит?

Слово «time» («времени») не просто начинается со «страшного» звука [t], оно еще и завершает мысль. Как только он скажет «time», мистер Петерс будет знать, что у Джорджа есть проблема со временем, и ему хочется уйти со встречи. В предвидении раздражения мистера Петерса и того, насколько же ничтожным и нелюбимым он почувствует себя после сказанного, Джордж ступорит на [t] и только с третьей попытки ему удается вытолкнуть это слово.

Удивительно то, что все это происходит, а Джордж ничего этого не осознает. Но тогда Джордж не осознает еще и многое другое. Он не осознает своих чувств по отношению к авторитетам, и того, насколько те его пугают. Он не осознает того, что принуждает себя угождать другим, чтоб быть уверенным в том, что всем он нравится.

Самое главное, что Джордж не осознает того, что его ум запрограммирован на постоянную обработку своего опыта, на непрерывную оценку факторов, способствующих улучшению здоровья и выживанию, а также факторов, представляющих угрозу. На самом деле, утверждает НЛП, мы обрабатываем более двух миллионов бит информации, поступающей от наших сенсоров каждую секунду. Эта информация стирается, искажается и обобщается в ходе приспособления ее к нашим нуждам. Энтони Роббинс (Anthony Robbins), будучи мотивирующим оратором, говорит: «Все, что делаете вы и делаю я, делается либо для того, чтобы избежать боли, либо для того, чтобы удовлетворить желание получить удовольствие». Возможно, это звучит слишком примитивно, но практически вся жизнь строится таким образом. Просто человеческий разум за мудреными словами стремится спрятать эту основную мотивацию.

Никогда не бывает такого, что вы оказываетесь без дорожки эмоций. Иногда это запись покоя, например, в моменты глубокого расслабления. Но дорожка пишется всегда, чтоб увести вас от вещей, которые могут причинить боль, и привести к тому, что, вероятно, доставит вам удовольствие.

Это то, что я вывел в процессе наблюдения зависимости между эмоциями и речевыми ступорами. Давайте теперь посмотрим на еще один ключевой аспект загадки: способ хранения нашего опыта.

ЦЕЛОСТНЫЙ ХАРАКТЕР ИНГРАММЫ

Когда я начал лучше понимать динамику ступоров и стратегии, используемые мной, чтобы выбраться или избежать ступора, то поведение, которое обычно казалось таким странным, больше таковым уже не выглядело. И это произошло в тот момент, когда я натолкнулся на концепцию инграммы, представившейся мне очень правдоподобным объяснением непредсказуемого характера этих самых чертовых ступоров.

Инграмму можно определить как подробную, до мельчайших деталей, запись каждого воспринимаемого события в данный момент времени: что-то вроде органической голограммы, которая содержит всю информацию с пяти сенсоров – зрения, слуха, запаха, вкуса и осязания, а также всех мыслей, возникших в тот момент. Эта совокупность соответствующих сигналов впечатывается в ткани на клеточном уровне. Будучи неразрывно слит с телом, этот набор ведет себя как единое целое.

Вот пример инграммы. Вы находитесь в торговом центре, покупаете пару джинсов, и вдруг внезапно слышите крик. Вы быстро оглядываетесь и видите, что длинноволосый плохо одетый человек с вытатуированным черепом на задней поверхности левого бицепса в джинсовой куртке наставил пистолет на бедную кассиршу и требует, чтоб она выдала ему содержимое кассового аппарата. Сразу же ваше сердце начинает колотиться. Человек забирает выручку у девушки и начинает двигаться прямиком в вашу сторону. В панике, вы задаетесь вопросом, что же делать. Бежать вам? Отвести взгляд? Стоять на месте? Человек смотрит прямо на вас, будто вы осмелились бросить ему вызов. Вы сразу же отводите взгляд и затаиваете дыхание. И в этот момент он смешивается с толпой. У вас вздох облегчения. Позади вас продавщица в истерике.

Спустя десять минут вы, как очевидец происшедшего, даете показания об инциденте полиции службы безопасности торгового центра. Вы приблизительно называете его рост и вес. Вы описываете, как можете, его татуировку, то, как выглядела джинсовая куртка, в которую он был одет. Возможно, у вас было достаточно присутствия духа, чтобы заметить его обувь и цвет его волос. Но есть еще много других впечатлений, о которых вы не говорите. Частично потому, что они вам не представляются такими уж важными, частично потому, что вы сознательно не обращаете на них внимания. Все эти переживания переплетены вместе в единую инграмму.

Например, в магазине в тот момент звучала песня в исполнении Мэрайи Кэрри. Если бы кто-то спросил, то вы, вероятно, не смогли бы вспомнить такой детали, но ваше подсознание записало песню, как часть инграммы. Когда грабитель шел мимо вас, ваше обоняние поймало запах моторного масла от пятна на его штанах. Ваше подсознание зафиксировало его грубое лицо и то, что у него есть небольшой шрам внизу на подбородке. Это тоже часть инграммы. Ваши глаза записали резкое освещение магазина, образуемое прозрачными сферами. Частью инграммы был также шум толпы в торговом центре, эмоциональная окраска криков кассирши, ощущения полового покрытия под ногами, напряжение в ногах и в теле, ваше ощущение жажды. И, конечно, там же и все ваши эмоциональные реакции: страх, паника, неровное дыхание, тяжесть в шее, спазм в желудке. Все эти восприятия и многое другое были записаны и собраны в инграмму.

Почему все это важно? Это важно, потому что инграмма играет важную роль в стратегиях выживания вашего организма и сознания. Особенно своему отношению к маленькому миндалевидному узелку в мозге, который представляет собой хранилище нашей эмоциональной памяти.

МИНДАЛИНА

Этот узел назван миндалиной и относится к лимбической системе, самой примитивной части мозга, которая имеет компоненты возрастом в сотню миллионов лет. Ее функция – реагировать: она отвечает за то, чтобы быстро включать реакцию типа «бей-беги» всегда, когда организм (то есть, вы) чувствует угрозу.

Миндалина связана не только с вегетативной нервной системой, которая отвечает за физиологические рефлексы, как, например, за ритм сердечных сокращений и частоту дыхания, но и с областями мозга, отвечающими за обработку информации органов чувств. У нее есть особая высокоскоростная магистраль к глазам и ушам, дающая доступ к сырым необработанным сенсорным данным. Она похожа на нейронный центр с заземлением, который заливает огонь при малейшей опасности. Короче говоря, миндалина предназна­чена для обхода высших, сознательных отделов мозга, контролирующих когнитивную обработку, так что мы имеем возможность сначала действовать, а потом думать.

Таким образом, когда мы воспринимаем угрозу, наше тело производит быструю пожарную последовательность действий, включая и реакцию на страх и мгновенный рефлекс отказа от всего того, что этот страх спровоцировало.

Проблема в том, что миндалина не обладает особым умом или взыскательностью, и не отличает угрозу физическую (тигры, грабители, пожары) от угрозы социальной. Получая угрозу любого типа, миндалина интерпретирует ее с точки зрения физического выживания. Она активирует симпатическую нервную систему, и сразу и ваше дыхание учащается, и кровяное давление повышается, кровь приливает к конечностям, сердце колотится, адреналин вбрасывается в кровь: все те реакции, назначение которых дать вам физические ресурсы либо противостоять угрозе, либо спастись от нее бегством.

Каким же образом миндалина узнает, когда запустить эти реакции?

Запуск происходит при наличии в данный момент времени некоего фактора, который предположительно связанс угрожающей ситуацией.

Таким образом, находясь через месяц в книжном магазине, вы вдруг почувствуете некоторое неудобство. Вы не осознаете, что это просто Мэрайя Кэрри поет ту же самую песню по аудиосистеме. Это одно сенсорное воспоминание будит все происшествие в магазине джинсов целиком. Тем не менее, вы этого не осознаете. Вы просто чувствуете, что ваше сердце вдруг куда-то поскакало.

Позже, на неделе, вы едете в автобусе, и вдруг вам стало не по себе. Вы не понимаете, что парень, который сидит рядом с вами, работает в гараже, и вы поймали тот же запах моторного масла, который почувствовали в магазине джинсов.

В закусочной быстрого питания парень позади вас имеет на плече татуировку. Вы чувствуете скованность.

Спустя несколько дней вы входите в магазин одежды, в котором то же самое специфическое освещение, что было в магазине джинсов, и вас что-то кольнуло, непонятно почему.

Человек, с которым вы разговариваете на работе, задает вам вопрос. Его голос имеет тот же тембр и похож на голос того грабителя, и, по своей реакции, вы понимаете, что вам очень хочется помолчать.

Обратите внимание, что вы совсем в других обстоятельствах, нежели те, что были в день, когда вы стали свидетелем ограбления. Вы в МакДональдсе, а не в магазине джинсов. Парень с татуировкой находится там, чтоб съесть гамбургер, а не ограбить магазин. И тем не менее, ваши эмоции вытворяют с вами такой номер. Причина этого в том, как работает ваш реактивный ум. Короче говоря, все, что выглядит или ощущается похожим, либо даже смутно напоминает вам исходное событие, имеет возможность возродить, напомнить, воссоздать то самое событие.

Плохо одетый парень – это ограбление. Запах моторного масла – ограбление. Запись Мэрайи Кэрри – ограбление. Резкое освещение – ограбление. Голос сотрудника – ограбление. Каждый намек со стороны органов чувств работает так, будто это мельчайший кусочек голограммы. Посветите сильным лучом на этот маленький кусочек – и вы можете увидеть все событие целиком. Подобным же образом, самое «несущественное» событие для органов чувств имеет силу, чтоб восстановить всю инграмму и те же самые эмоции, сопутствующие ей.

В случае речевых ступоров, самым очевидным спусковым крючком, который может вызвать «переклинивание» и невозможность говорить, является страх ступора. Но есть и множество других путей включить ту же реакцию. Давайте взглянем на некоторые обстоятельства, провоцирующие ступор, которые не относятся к заиканию.

РЕАКЦИЯ НА ТОН ГОЛОСА

Одним из таких триггеров является высота голоса человека. Фонд Delancey Street в Сан-Франциско занимается делами, связанными с реабилитацией наркоманов, проституток, осужденных, и другими, когда есть необходимость в корректировке нарушений поведения, и этот фонд преуспел в этом более, нежели какая-либо другая организация в мире. В течение 30 лет я периодически безвозмездно предоставлял свои услуги Delancey в качестве создателя рекламной продукции и всячески их поддерживал.

В 1993 году я вызвался проводить занятия по публичным выступлениям в Delancey. Однажды, после того, как занятия закончились, я шел к своей машине, и вдруг решил заглянуть в их ресторан, расположенный в том же знании, чтоб поприветствовать Абэ, метрдотеля, которого знал уже 20 лет. Я не увидел Абэ, когда вошел, потому попросил работающего метрдотеля передать Абэ, что был Джон Харрисон и спрашивал о нем.

Я повернулся, чтоб уйти, как вдруг парень, с которым я только что говорил, резко выпалил: «Как-как ты сказал тебя зовут?»

Я развернулся, чтоб повторить свое имя, и вдруг почувствовал себя в ступоре. А точнее, я был в панике, застыл и не мог сказать ни слова.

В совершенном волнении, в голове кавардак… меня отбросило на 30 лет назад, когда у меня регулярно в подобных ситуациях бывали ступоры. Полностью отдавая себе отчет, я остановился, сделал глубокий вдох и пришел, наконец, «в сознание» настолько, что смог выговорить «Джон Харрисон».

Я ушел из ресторана расстроенным и озадаченным внезапным появлением старой реакции. Почему это произошло? Занятие прошло замечательно. Я люблю Delancey Street: людей и саму эту организацию. Это был наш любимый ресторан в Сан-Франциско. Я не думал о своей речи, она перестала для меня представлять проблему уже более двух десятков лет назад.

Чем больше я думал об этом, тем больше чувствовал, что мой отклик был спровоцирован чем-то в тоне голоса того парня.

Именно так работает инграмма. Чтобы вас «включить», вовсе нет необходимости попасть именно в ту самую ситуацию: достаточно лишь частички ее, напоминающей вам событие, несшее в себе какую-то угрозу. Возможно, была похожая ситуация, в которой у меня возник ступор. Или, возможно, что-то связанное с самим парнем. В конце концов, почти все обитатели Delancey сидели в тюрьме. Почти все парни говорят грубо. Возможно, меня напугал тон его голоса. Может, он так прокричал мне вопрос, потому что видел, что я ухожу и подумал, что не совсем правильно расслышал мое имя. Может, это ввело его в беспокойство, а я, может, интерпретировал это беспокойство как что-то еще. Угроза? Команда? Тон его голоса поймал меня врасплох. Или, может, что-то крутилось у меня в голове в тот день, что просто заставило меня быть более восприимчивым к тону его голоса. Я никогда не узнаю. Но я точно знаю, что в тот момент я переживал инцидент, который имел место быть ранее.

Единичные инциденты, подобные этому, случаются раз в несколько лет. Но когда они происходят, то дают вам практические лабораторные условия для изучения обстоятельств, приведших к возникновению речевого ступора.

Большим отличием моей реакции этим вечером и той, что случилась 25 лет назад, было то, что после того, как инцидент был исчерпан, все закончилось. Хотя мне и было любопытно, я не переживаю об этом событии. Я не рассматриваю произошедшее как проблему со своей речью, потому оно не будит страх речи. Это просто одна из тех вещей, что иногда приходят к нам ниоткуда.

Эта история – лишь один пример того, как ситуация, не связанная с заиканием, может внезапно вызвать подвижку в Гексагоне и спровоцировать речевой ступор.

СЛЕДОВАНИЕ ЗНАКОМОМУ СЦЕНАРИЮ

Теперь давайте вернемся в еще более ранние времена. К концу 1970-х годов я был свободен от речевых ступоров в течение более чем десяти лет, хотя каждые несколько лет меня удивляли отдельные случаи. Как и встреча в Delancey Street, эти случаи бывали так редко, что давали мне, как в лаборатории, возможность исследовать мысленным микроскопом внутреннюю механику ступора.

Тот случай произошел в Litronix, производитель светодиодов в Купертино, Калифорния. Я работал в качестве составителя рекламных текстов, и вместе с Бобом Швайцером, делопроизводителем рекламного агентства, мы были в компании, чтобы представить текст и макет нового объявления.

Нам было назначено на 10 утра, но поскольку мы пришли на несколько минут раньше, то болтались в дверях, ведущих к офису президента Linronix Брюса Блаккена, пока он заканчивал телефонный разговор. Стоя и болтая с Бобом, я вдруг почувствовал, что мне трудно представиться Блаккену, с кем я ранее не встречался. Это были старые ощущения, что возникнет ступор на моем имени.

Это было немыслимо. Я не сталкивался со ступорами уже десяток лет. Я никогда не думал о заикании в таких ситуациях. Почему вдруг это ощущение неожиданно повторяется? Чем ближе у Блаккена представлялось завершение телефонного разговора, тем все более возрастало мое беспокойство, как же я представлюсь. В конце концов, Блаккен закончил разговор и жестом пригласил нас войти. Они с Бобом пожали руки, и Боб сразу представил меня, избавив от необходимости выговаривать свое имя. Мог ли я произнести это без ступора? Мне хотелось бы так думать, но в тот момент я был вовсе не уверен. У меня было чувство, что я сорвался с крючка.

Позже вечером у себя дома я сел и поразмыслил над случившимся. Что происходило в Litronix? Откуда возникли эти ощущения, и почему они появились именно в тот момент?

Я мысленно прокручивал ситуацию, рассматривал ее со всех сторон, пытаясь найти ключ, который бы объяснил мою реакцию. И, в конце концов, что-то начало склеиваться.

За два десятка лет до этого я работал у своего отца в Нью-Йорке. Наше рекламное агентство было размещено в небольшом четырехэтажном здании на 50-й стрит. Работал я там внизу. Офис отца был на третьем этаже, и иногда я, бывало, поднимался к нему в офис, когда он говорил по телефону. Посетители с улицы должны были исполнять официальный протокол: регистратор, зал ожидания, секретарь, затем бывали приняты. В отличие от них, я просто болтался в дверях, пока он не закончит разговор. В конце концов, я и работал там, и был еще и его сыном. Я мог позволить себе вольности.

Ситуация в тот день в Litronix по ощущениям была удивительно похожей. Визит был неформальным, не надо было следовать никаким официальным церемониям. Мы ждали в приемной, чтоб нас провели в офис Блаккена, но после того, как молодая женщина проводила нас по коридору, она просто сказала: «Сейчас он освободится», и оставила нас в дверях.

Со мной уже такое бывало. Моя эмоциональная память не признавала различий - скорее, она откликнулась на сходство: глава компании, стояние в дверях, потребность в одобрении, отношение к авторитету. Это куски знакомой инграммы, которая напомнила те времена, когда я ждал, пока папа закончит телефонный разговор. Это не только напомнило прежний опыт, это стало прежним опытом. Он был моим папой. Я был его сыном, беспокоящимся о том, что он может не одобрить мой поступок. А следовательно, вернулись все те же старые ощущения. Что, в свою очередь, потянуло за собой отношения и чувства, которые были у меня, молодого в те времена человека, включая и осуждение и необходимость выполнения.

Моя миндалина, отвечающая за защиту моего телесного здоровья, сделала еще одну ошибку. Она снова, подметив мое общее возбуждение, привела меня в готовность бороться или бежать от саблезубого тигра.

СТРАХ ТОГО, ЧТО ВАШИ ИДЕИ ОТВЕРГНУТ

Третий тип сценария страха речевого ступора предполагает разговор с учителями, работодателями, с людьми, которых мы ставим выше себя по той причине, что они знают, делают или могут сделать что-то с нами или для нас. Раньше я думал, что так всегда было потому, что я вроде бы должен перед ними заикаться. Но теперь я понимаю это лучше. Страх заикания действительно может играть свою роль. Но страх того, что могут быть отвергнуты твои мысли, что-то такое, что для тебя очень важно в тот момент, может быть столь же пугающим, даже если ты давно забыл о заикании.

В середине 90-х я был на мастер-классе, спонсируемом северо-калифорнийским отделением Национальной Ассоциации Ораторов. Марьяна Нуньес, которая проводила занятие, была замечательным, готовым прийти на помощь человеком и опытной профессиональной ведущей.

Среди вопросов, которые она рассматривала в ходе семинара, был вопрос о работающем названии доклада. У меня в то время было выступление, которое я делал в местных общественных организациях, шедшее под заголовком «Это удовольствие, или это работа?» Речь была о том, что мы склонны разделять работу и удовольствие, и о том, как выстроить отношение к работе, чтобы работа и удовольствие стали синонимами. Марьяна полагала, что мое название не дает людям четкого представления о сути доклада. Мне нравилось название, и я не хотел его менять. Она сказала, что во время семинара мы могли бы протестировать заголовки наших докладов на других членах группы.

Прошла уже половина семинара, когда она спросила, нет ли у кого-нибудь названия, которое хотелось бы проверить. Сначала я НЕ поднимал руку. Кто-то попробовал свои заголовки, но я стеснялся. Здесь надо сказать, что почти все люди на мастер-классе были либо профессиональными дикторами, либо намеревались ими стать, так что уровень присутствующих был высок. Я робел. Предложить название своего выступления на этой группе означало, что меня оценивали бы те, чье мнение для меня много значит. У меня была боязнь, что мое название не одобрят. А я не хотел чувствовать себя отвергнутым, потому и не решался.

В конце концов, руку я поднял, но когда я это сделал, меня охватило старое знакомое ощущение. Было похоже, что у меня возникнет ступор. Заметьте, что к тому времени хронических ступоров у меня не было уже более 25 лет, хотя ситуации, которые могли бы поднять старые ощущения, время от времени и возникали. Несмотря на ощущение надвигающегося ступора, я четко понимал, что это не имеет ничего общего с моей речью. Дело было в моем раздвоившемся намерении. Мне, конечно, хотелось предложить свое название доклада, но, в то же самое время, я не хотел подвергать себя оценкам со стороны других. Так что в действительности я НЕ хотел говорить. Меня тянуло в разные стороны, и это создавало знакомое ощущение, что я заперт и не могу говорить.

Мне бы хотелось сейчас рассказать, что я наплевал на всякие ощущения и заговорил, но, к стыду своему, признаюсь, что я, в конце концов, опустил руку и так и не поведал никому о своем названии. Сожалел потом об этом. И, тем не менее, я уверен, что дело было не в заикании. Дело было в ощущении собственной уязвимости.

К счастью, два месяца спустя у меня появился еще один шанс, когда Марьяна проводила следующий семинар. Снова была возможность поделиться заголовками выступлений. На этот раз мои намерения были понятны, и моя рука поднялась второй. Когда я проговаривал название, слова просто текли. Мне было даже удивительно, насколько это было просто. Как вы видите, мое состояние было совершенно другим, поскольку намерения были четкими, взвешенными и точными.

Ограничившись сразу только своим страхом заикания, я никогда не увидел бы большего, что также могло иметь связь со ступорами. И укрепил бы убеждение, что удержали меня наличие проблем с речью и страх начать заикаться. Я бы проглядел настоящие причины.

Кстати, Марьяна была права. Название не понравилось. Оно не было коммуникативным. (Это открытие я пережил). Мое выступление сейчас называется «Почему работа не может приносить большее удовольствие?», и организациям гораздо понятнее, о чем будет идти речь.

РАЗГОВОР С ЧЕЛОВЕКОМ, КОТОРЫЙ НЕ РЕАГИРУЕТ

Четвертая ситуация, в которой боязнь ступора может не иметь ничего общего со страхом речи, это ситуация, когда мы разговариваем с человеком, который совершенно не выдает реакции на произносимое. Человек просто сидит с каменным лицом. Бр-р-р… Даже сейчас меня от этого корежит. Я не получаю совершенно никаких подсказок тому, что же мне дальше делать.

Необходимость быть услышанным – один из самых мощных мотиваторов в человеческой природе. Она имеет огромное влияние на наше развитие в детстве. Если тебя слушают – это средство, с помощью которого мы открываем себя как человека, которого понимают и принимают… или нет. Оно определяет разницу между принятием и отвержением.

Отсюда также идет то, что непонятость – одно из самых болезненных переживаний для человека. Когда нас не оценили и не ответили нам, наши жизненные силы уходят, и мы чувствуем себя «сдувшимися». А еще мы можем закрыться.

Разговор с человеком, который не проявляет никаких реакций, очень похож на то, будто ты вглядываешься в комнату, в которой царит кромешная темень. В эту темноту мы проецируем наших собственных воображаемых ужастиков. При отсутствии ответа пробуждается наша неуверенность, на нашу самооценку обрушивается град вопросов. Может, я несу чушь? Ко мне хорошо относятся? Или я выгляжу как полный идиот: творю глупость и все болтаю и болтаю.

Эти вопросы не были бы настолько важны, если бы мы не наделили слушающего властью над нами: властью оценивать нас, сообщать нам, что у нас все в порядке.

А власть над нами есть, потому что мы чего-то ждем от него: одобрения, любви, признания. Иногда слушающие не дают нам этого, потому что у них такая позиция на этот счет. Но часто бывает, что мы просто приписываем им важность, а потом посредством их оцениваем себя.

Наши страхи, конечно, в том, что они сделают все наоборот. Мы можем им не нравиться, можем им быть не нужны. И мы отчаянно пытаемся им угодить. Прячем свои недостатки. Мы пытаемся угадать, чего же они хотят, чтоб выдать им это или быть этим. Скрываем свою спотыкающуюся речь… свою настойчивость… свою спонтанность… свое настоящее я. Тщательно! Иначе человек что-то такое увидит и подумает, что ты какой-то агрессивный. Из-за того, что их лица непроницаемы и безэмоциональны, как у сфинкса, мы ходим вокруг на задних лапах, осторожно, как по битому стеклу. Мы все делаем, чтоб понравиться. А когда не видим реакции, то зажимаемся еще больше.

Самый главный наш страх? Это то, что они вообще уйдут. Я называю это самым главным страхом, потому что в нашем состоянии «детскости», когда мы беспомощны и покинуты всеми, то это означает, что мы можем погибнуть.

Неудивительно, что я вырос одержимым всегдашним желанием знать, понимают ли меня и воспримут ли то, что я должен сказать. Я постоянно искал невербальные подтверждения, говорящие мне, есть контакт или нет: улыбку, заинтересованный взгляд, внимание.

Но некоторые люди просто неэмоциональны. Это вовсе не означает, что вы им не понравились, или что им безразлично то, что вы говорите. Настраиваться на собеседника - просто не в их характере.

Мне бы и хотелось вам сказать, что я перерос все это, но факт в том, что люди без ответной реакции так и доставляют мне дискомфорт. Это совершенно не связано со страхом заикания. Это связано с боязнью не быть оцененным, и 30 лет назад в таких ситуациях я, скорее всего, получил бы ступор.

ЭФФЕКТ БУДИЛЬНИКА

Один из участников интернетовской дискуссионной группы по нейро-семантике поднял интересный вопрос. Он звучал так: «Если человек ступорит, чтобы сдержать себя и избежать проявления эмоций и так далее, то как это отнести к нейтральным словам, которые не несут какого-либо смысла, к союзам, например, «и», «как», в отличие от слов с конкретным содержанием».

Одним из объяснений, почему нас иногда «клинит» на «бессмысленных» словах, является то, которое я называю «Эффектом будильника». Здесь нет ничего, связанного с заиканием как таковым, зато есть то, что связано с ощущением, что мы говорим слишком много. Наши действия слишком активны, и нам пора бы уже угомониться.

Когда я впервые, давным-давно, приехал в Сан-Франциско, и вступил в Клуб рекламы для молодежи, я периодически должен был подниматься и выступать перед группой. В связи с этим, я обратил внимание на интересное явление. На первых порах я мог говорить примерно секунд 10, пока не срабатывал мой «будильник», и уровень моего беспокойства повышался до дискомфорта, что вызывало у меня ступор. Это было связано с уровнем моего комфорта в данной ситуации и с тем, насколько долго я мог находиться в центре внимания (т.е, стоять перед группой), прежде чем мои эмоции вырастали за рамки комфортных. Таким образом, я мог ступорить на слове «для» не потому, что это слово для меня было «страшным», а просто потому, что мне было позволено стоять перед группой слишком долго, и я уже чувствовал обязанность себя окоротить. (Подобный страх возникает в ситуации, когда при выступлении речь долгое время остается нормальной и без запинок. Возникающее при этом стремление удержать её в таком состоянии становится непреодолимым.)

Однако, чем больше у меня было возможностей оказаться стоящим перед группой, тем более обыденными становились ощущения, тем более комфортной для меня становилась ситуация, и тем дольше я мог говорить - 30 секунд, 45, одну минуту – до того момента, как начинал звонить мой будильник. Это было показателем постепенного расширения зоны комфорта, а также роста готовности самоутверждения.

С ростом вашей самооценки, с укреплением доверия к собственному самовыражению и с повышением комфортности при демонстрации своих возможностей, вы будете в состоянии говорить все более продолжительно без неизменных тормозов. Речь перестанет быть деятельностью, которая вас утомляет, а, скорее, будет заряжать вас, поскольку вы будете высвобождать все больше и больше энергии, впредь никогда не работая против самих себя. Ваш «будильник» будет позволять вам все большее продвижение без «звонка» и, в конце концов, может перестать звонить вообще.

При анализе речевой ситуации возьмите себе в привычку отмечать, как вели себя ваши эмоции, и не вышли ли ваши чувства, перед тем, как вы попали в ступор, за пределы зоны комфорта, заставив вас притормозить. Потом спросите себя, в чем была угроза. Вы можете ускорить процесс обучения, если будете вести дневник или записывать происшествия, которые помните, в картотеку. Если бы будете делать это в течение достаточно долгого времени, вы начнете подмечать определенные тенденции и закономерности. А те, в свою очередь, покажут вам проблемные области, с которыми необходимо будет разбираться.

КАК БЫТЬ ЛЮДЯМ, КОТОРЫЕ, ПОХОЖЕ, ЗАИКАЮТСЯ ВСЕГДА?

В ходе моих более чем четвертьвековых контактов с NSA, я повидал любое заикание, которое вы себе только можете вообразить. Я встречал и людей, у которых бывали редкие случайные ступоры, и людей, которые боролись с каждым словом.

Как объяснить наличие людей, которые, кажется, заикаются все время?

Чтобы объяснить это, я придумал то, что я называю «Принципом перевернутого треугольника». Эта метафора отсылает ко временам детства, когда происходят отдельные ключевые события. Чем раньше они происходят, чем шире то воздействие, которое они окажут на жизнь человека впоследствии.

Пусть, скажем, 18-летний выступает на занятии и подвергается резкой унизительной критике со стороны преподавателя-мужчины. Есть вероятность того, что у этого студента разовьется страх перед этим преподавателем или преподавателями мужского пола, и будет утрачен дальнейший интерес к этим занятиям.

Если это событие произошло в возрасте 12 лет, то ученик может быть не настолько избирательным и спроецировать свой страх на всех учителей.

Если это произошло в возрасте 8 лет, то все может закончиться тем, что человек будет испытывать боязнь взрослых.

жизненный опыт жизненный опыт

влияние влияние

на опыт на опыт

важное

важное событие

событие (8 лет)

(3 года)

рождение рождение

жизненный опыт жизненный опыт

влияние влияние

на опыт на опыт

важное важное

событие событие

(13 лет) (18 лет)

рождение рождение

Если случилось в возрасте 3 лет, то страх может быть всеобщим, и распространяться не только на взрослых, но и на любую ситуацию, в которой ему предстоит проявить инициативу.

В возрасте трех лет ребенок не столь связан со специфическими ситуациями, в которых он должен или не должен что-то сделать, как связан с тем, насколько безопасно можно выразить определенные эмоции в какой-то момент времени.

Поток эмоций, например, является неотъемлемой частью секса, творчества, выражения гнева, ненависти, нежности и любви. Это часть эго. Если в ранние годы становления ребенка он пригасит выражение того, что он хочет, что ему нужно для того, чтобы выразить себя в этих проявлениях, его боязнь выражения сильных эмоций может легко оказаться обобщена.

Он может сделать для себя вывод, что его истинное я никогда и ни при каких обстоятельствах не должно быть раскрыто. Самоутверждение как таковое может оказаться табу. Тогда практически все речевые ситуации окажутся угрожающими, и он обнаружит, что ему всегда и везде сложно обойтись без ступоров.

Подобным же образом, если вы не были услышаны в самом раннем детстве, то это также будет иметь огромное влияние на вашу жизнь.

Сравните теперь такого человека с человеком, у которого ключевое событие произошло позже, и чьи страхи ограничиваются только конкретными ситуациями.

Как вы можете видеть на диаграммах, приведенных выше, чем раньше происходит ключевое событие, тем шире его влияние на жизнь человека, и тем большее распространение будет иметь возникновение речевых ступоров.

ЗАПЕЧАТЛЕНИЕ В МОЗГЕ

Применительно к поведению, изменение нежелательных привычек также более затруднительно при раннем возрасте возникновения таких привычек. Статья в журнале Time, опубликованная в феврале 1997, объясняет почему. Статья начинается с описания процесса установления нейронных цепочек:

1. Мозг эмбриона производит гораздо больше нейронов, или нервных клеток, чем необходимо, а затем этот избыток устраняет.

2. Оставшиеся нейроны вытягиваются в аксоны - нервные клетки для передачи на большие расстояния. На своих концах аксоны ветвятся на многочисленные окончания, чтоб обеспечить связь со многими объектами.

3. Спонтанные всплески электрической активности усиливают некоторые из этих связей, тогда как остальные, лишенные активности, атрофируются.

4. После рождения мозг проходит вторую фазу усиленного роста, при которой аксоны (которые посылают сигналы) и дендриты (приемники сигналов) обрастают новыми соединениями. Электрическая активность, вызванная потоком данных с сенсоров, настраивает мозговые схемы, определяя, какие соединения будут сохранены, а какие – удалены (выделено Дж.Харрисоном).

В статье отмечается, что «к трем годам, ребенок, которого игнорируют или плохо с ним обращаются, имеет «шрамы», которые, если не невозможно, то чрезвычайно трудно удалить».

Справедливо это и для детей, у которых есть тревожность самовыражения и которые придумывают стратегии и образцы поведения, призванные помочь им с этим справиться.

Далее, из той же статьи: «Неврологи говорят, что мозг ребенка закрепляет повторяющийся опыт. Всякий раз, когда дите пытается прикоснуться к привлекающему его объекту, пристально рассматривает лицо или прислушивается к колыбельной, микроскопические электрические разряды проходят через мозг, выстраивают нейроны в цепи, точно так же, как происходит травление в кремниевом чипе».

Этот процесс продолжается примерно до 10 лет, «когда баланс между созданием синапсов и их уничтожением резко меняется. В течение нескольких следующих лет мозг безжалостно уничтожает свои самые слабые синапсы, сохраняя только те, которые были волшебно преобразованы опытом».

Неудивительно, что некоторые люди имеют такие непреодолимые трудности с речью. Повторяясь, их ранний страх самовыражения, со всеми сопутствующими впечатлениями, убеждениями и стратегиями реагирования, глубоко въелся в сознание и тело, и является частью личности человека. Аналогично, блокирующие стратегии, которые были приняты, также стали привычными.

ПОБЕДИТЬ ЛИ РАННЮЮ ЗАПРОГРАММИРОВАННОСТЬ?

Могу вас обрадовать: можно переформатировать рефреймингом свой ранний опыт таким образом, чтоб старые реакции оказались не востребованы. Вы можете обеспечить себе выбор откликов разработкой новых паттернов поведения и многократным их повторением до тех пор, пока вы не станете обращаться к ним автоматически, по умолчанию. Вам придется много потрудиться над созданием этих новых паттернов отклика, поскольку ваше сознание уже не чистый лист, и на отвыкание сейчас уйдет какое-то время. Вам придется иметь дело с вещами гораздо более обширными, чем ваша речь. Вы должны будете обратиться и к восприятию, и к убеждениям, и к эмоциональным реакциям, и к конфликтующим намерениям, помогающим создать реактивные паттерны, целью которых являются ступоры.

Можно ли это сделать?

Можно, говорит Дэниел Гоулман (Daniel Goleman), автор книги «Эмоциональный интеллект (Emotional Intelligence). В своей книге он рассматривает проблему, которая, как и хроническое заикание, обычно начинается в раннем возрасте. Это обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР, или невроз навязчивых состояний). Он сообщает, что те люди, которых лечили от ОКР, которое является еще одним трудно прерываемым и глубоким нарушением, могли изменить свои ощущения и реакции. Они делали это, противостоя своим страхам, проверяя свои убеждения и получая повторяющийся опыт позитивного характера.

Одна из самых распространенных навязчивостей у людей, пораженных ОКР, это повторяющееся мытье рук. О такие людях известно, что они моют руки в течение дня сотни и сотни раз, движимые страхом того, что если они не будут этого делать, то подхватят болезнь и умрут. При лечении, исследуемых пациентов намеренно размещали около раковины, но не позволяли умываться. В то же время, им было рекомендовано анализировать свои страхи и проверять самые глубокие убеждения. Постепенно, после нескольких месяцев подобных курсов, навязчивости исчезали.

Повторяющийся положительный опыт не уничтожал старую память. Она по-прежнему существовала. Но он давал человеку различные способы ее интерпретации и альтернативные варианты реагирования. Человек не уподоблялся заезженной старой пластинке. Правда, требуются очень большие усилия, чтобы противодействовать старым реакциям, корни которых уходят далеко в раннее детство. Но мотивированные люди были в состоянии разрушить прежние паттерны реагирования и уменьшить симптоматику так же эффективно, как если бы они подверглись воздействию тяжелых наркотических антидепрессантов типа прозака.

По словам Гоулмана, «мозг остается пластичным на протяжении всей жизни, хотя и не в той непостижимой степени, как в детстве. Любое обучение предполагает изменения в мозге, усиление синаптических связей. Изменения мозга у пациентов с ОКР показывают, что эмоциональные привычки, если приложить некие усилия, могут меняться на протяжении всей жизни, даже на уровне нейронов. То, что происходит с мозгом – это аналог эффекта, который дают многократные или интенсивные эмоциональные переживания, в лучшую или в худшую сторону».

То же самый принцип применим и в случае хронических речевых ступоров.

Выходя за пределы своей зоны комфорта, имея желание пройти опыт негативных эмоций, используя рефрейминг прежних навыков посредством НЛП, нейросемантики и других инструментов когнитивной психологии, вы можете выстроить альтернативные реакции, хотя прежняя память будет всегда храниться в вашем эмоциональном архиве. Слова «то, что тебя не убивает, делает тебя сильнее» по-настоящему работают.

Но чтобы эти изменения осуществились, вам нужно будет подвергнуть себя риску (по меньшей мере, в своем понимании) такими вещами, как поведать людям о своем заикании, настойчиво искать возможности для выступлений, находить возможность регулярно говорить, и особенно в тех ситуациях, которые представляются рискованными, но, по сути, безопасны, как, например, в клубах ведущих.

Такая повторяющаяся рискованная активность имеет воздействие не только на вашу речь, но и на вас в целом. Она перепрограммирует вашу эмоциональную память. Поможет вам, построением позитивных убеждений, восприятия и эмоций, создать более развернутое, более честное и обоснованное понимание того, что вы из себя представляете на самом деле. По сути, вы меняете не только ваше скованное поведение, но и те основы, на которых зиждется такое поведение. Придавая вашему Гексагону Заикания более позитивный разворот, вы гарантируете, что прежние варианты сдерживания и блокирования для вашего нового, расширившегося и созидательного «я» более не подходят.

ОХВАТЫВАЙТЕ ВСЮ СИТУАЦИЮ ЦЕЛИКОМ

Признаюсь, меня по-настоящему разочаровывает, когда люди год за годом сохраняют свой зашоренный взгляд на заикание. В течение многих лет людей озадачивали их речевые ступоры. Никто не знал, что же это такое. Потом объявились доктора и исследователи, которые дали простое и логичное объяснение: «Заикание – это то, что вы делаете, чтобы не заикаться».

Мир с готовностью провозгласил, что это и есть Объяснение. «Ура! – сказали все. – Теперь у нас есть осмысленный ответ».

Вот тогда и появились эти шоры. Люди перестали искать. Мы полагали, что это объяснение было исчерпывающим ответом. Мы ограничили свои горизонты. Мы перестали спрашивать, нет ли у проблемы еще каких-то составляющих, которые необходимо учитывать.

К счастью, не все попали в эту ловушку. Я встречал многих, кто существенно или полностью избавился от заикания, и все они не ограничивались очевидным. У них была выработаны критерии жесткой самооценки себя, как человека. Они стремились проследить собственные мысли и чувства и соотнесли наблюдения и выводы со своей способностью говорить. В конце концов, они пришли к пониманию, что в основе их речевых ступоров лежит необходимость сдерживаться, и что причины для сдерживания связаны со многими аспектами их жизни, а не только со страхом заикания. Знание себя, которое они выстроили, стало неотъемлемой частью их выздоровления.

Если вы один из тех, чьи постоянные усилия по установлению контроля над речью не приносят результата… или усилия, которые необходимо прилагать для получения плавной речи, стали непомерными… то, возможно, дело не в том, что вы прилагаете недостаточно усилий. Возможно, дело в том, что вы не установили Гексагон Свободной речи так, чтобы он поддерживал цели, над которыми вы работаете. Ваш Гексагон все еще строится на сдерживании, а не на раскрепощении.

Если это так, то вам стоит взглянуть на проблему шире. Пришло время взглянуть за пределы страха заикания и начать исследование тех способов, которыми ваши речевые ступоры связаны с разнообразными аспектами вашего существования.

ССЫЛКИ

NASH, J. MADELEINE. (1997) Fertile minds from birth, a baby’s brain cells proliferate wildly, making connects that may shape a lifetime of experience. The first three years are critical. Time, 00:55, 47-56.

ROBBINS, ANTHONY. (1991) Awaken the Giant Within. New York: Simon & Schuster, 53.

GOLEMAN, DANIEL. (1995) Emotional Intelligence. New York: Bantam Books, 225-227.

Дата добавления: 2015-11-16