Пленник ученых

Юный Абу-Ханифа жил в городе, бурлившем религиозно-научной жизнью. К тому же он происходил из обеспеченной семьи и мог заботиться не только о хлебе насущном. Из этого факта логично заключить, что уже в детстве ан-Нуман получил первоначальное образование. Вероятно, тогда же он выучил наизусть Коран, ведь в будущем Имам прославится неустанным молитвенником. К подобным предположениям склоняется ряд исследователей, правда, косвенно сознаваясь в невозможности подтвердить свои выводы ни одним из средневековых источников.
Несмотря на свою предрасположенность к учености и несмотря на то, что гоноша с детства был окружен атмосферой стяжания знаний, подлинная наука проходила мимо него. Он, видимо, посещал религиозные занятия в центральной куфийской мечети. Но все же большую часть своего времени посвящал семейному делу - торговле. Так продолжалось вплоть до его судьбоносной встречи с одним из видных куфийских факихов по имени аш-Шаби ибн Амир ибн Шарахиль, раз и навсегда изменившим его дальнейшую жизнь.
«Однажды, - вспоминал позднее Абу-Ханифа, - я проходил мимо сидящего аш-Шаби, который подозвал меня и спросил:
- Куда ты направляешься?
- На базар, - был мой ответ.
- Я ж, - сказал он, - не стал пленником базара. Я пленился уроками ученых.
- А я не часто наведываюсь к ним...
- Не соверши оплошность. Тебе предстоит постичь науку и быть среди ученых. Я вижу в тебе проницательность и деятельность.
Его слова запали мне в душу, я оставил торговлю и взялся за науку. Так Бог наставил меня с помощью его».
Впрочем, не следует воспринимать слова Абу-Ханифы буквально. Торговлю, приносящую честно заработанный кусок хлеба и главное - независимость от власть предержащих, ученый не оставлял вплоть до самой своей смерти.
Перед запоздалым студентом встал вопрос о том, изучению какой именно дисциплины следует посвятить свою жизнь. Как известно, Абу-Ханифа состоялся в качестве великого ученого-факиха. Однако его обращение к фикху произошло не сразу. Сохранилось несколько преданий о том, как он начал свое образование.
Согласно одним из них, пожелав встать на путь знаний, молодой ан-Нуман стал выбирать между различными дисциплинами. Он советовался со своими близкими и размышлял над тем, чтобы изучать различные способы рецитации Корана, арабскую грамматику, искусство стихосложения, догматическое богословие (калам) и хадисы. Однако степень полезности и результат изучения этих наук не удовлетворяли его. И поэтому его решение склонилось в пользу мусульманского фикха, который он нашел самой полезной наукой и без каких либо недостатков.
Нельзя исключать, что Абу-Ханифа все же познакомился со всем спектром названных дисциплин, но непосредственно из повествования это не следует. На основе других источников можно уверенно утверждать, что Абу-Ханифа изучал лишь богословие (об этом дальше). Есть также упоминание о том, что ан-Нуман изучал грамматику, однако полный ее курс он так и не прошел: узнав, что множественное число слова кальб («собака») имеет форму киляб, а не кулюб по аналогии с созвучным словом кальб («сердце»), Абу-Ханифа, пораженный этой нелогичностью, бросил изучение данной науки. Злые языки говорили, что Абу-Ханифа так и остался невеждой в области грамматики, и приводили примеры его ошибок в арабской речи. Поэтому его ученики были вынуждены доказывать обратное, рассказывая о тех филологических тонкостях, которые были известны ученому, но далеко не всем арабам. Приписывали Имаму и апокрифные (шазза) способы рецитации Корана.
Согласно другим повествованиям, Абу-Ханифа не выбирал искомую науку среди нескольких дисциплин. Сообщается лишь о том, что до фикха молодой ан-Нуман всецело посвятил себя постижению теологии - калама. Термин калам, которым калькировалось древнегреческое «логос», в средневековом мусульманском мире использовалось в отношении нескольких явлений. Применительно ко времени Абу-Ханифы им обозначались в первую очередь рассуждения, касающиеся антропоморфных атрибутов Бога, свободы воли, судьбы «великогрешника» в потустороннем мире и других конкретных проблем. Подобные богословские рассуждения нередко протекали в бурных публичных дискуссиях, затевавшихся между представителями различных школ и концепций. «Я считал калам лучшей из наук, - вспоминал тот период Абу-Ханифа и говорил: Этот калам - основа религии».
Занявшись каламом, Абу-Ханифа познакомился с теологическими построениями различных школ и направлений. На данном поприще, несмотря на свою молодость, начинающий ученый весьма преуспел и, как он вспоминал позднее, «достиг такой степени, что на меня показывали пальцем». Для того чтобы закрепить успех, Абу-Ханифа принимал участие во многих богословских дис-путах, проводимых среди авторитетных теологов того времени, выходя из них неизменным победителем. Более двадцати раз он с этой целью выезжал в соседнюю Басру, проводя там в дискуссиях иногда год и более, но и здесь ему не было равных. Всего же Абу-Ханифа оспаривал около 22 богословских школ.
По-видимому, к этому периоду его жизни относится рассказ о том, как Абу-Ханифа посрамил в богословском споре своего оппонента-материалиста. В назначенный день авторитетный дахрит взобрался на возвышение в предвкушении победы над самоуверенным юнцом. Собралась многочисленная публика, желавшая понаблюдать за схваткой ученых-тяжеловесов. Однако Абу-Ханифа медлил со своим приходом так, что дело грозило обернуться скандалом и заочным поражением. Наконец второй кандидат на победу все же явился на глаза недоумевавшего противника, и первый вопрос, который он услышал, касался, конечно же, причин его опоздания.
- Дело в том, - оправдывался хитрец, - что поток воды размыл мост через реку и я долгое время не мог перебраться через нее, ожидая, пока ветер не соберет воедино разбросанные камни и балки, воссоздав заново разрушенный мост.
- Что за чушь ты несешь?! - воскликнул дахрит.
- Как же чушь? Вы сами утверждаете, что Вселенная возникла сама по себе, без участия Творца, в силу действия случайных причин. Чем же мой рассказ отличается от вашего? - торжествовал Абу-Ханифа. Безбожник понял, каким удачным маневром его оппонент начал поединок, и обрушился на него с ответным ударом:
- Хорошо, вы утверждаете, что Бог пребывает везде, но в то же время и нигде. Как же может быть такое?
- Видишь пиалу с молоком? - не растерялся Абу-Ханифа.
- Да, - отвечал тот.
- Содержит ли она в себе сметану? - Да.
- Так где же эта сметана? Вот так же и Бог в отношении к тварно-му миру, - заключил непобедимый отрок.
- Ну и чем сейчас занимается твой Бог?! - едва сдерживая раздражение, спросил атеист.
- Чтобы ответить на твой вопрос, я должен взобраться на твое место, а ты - спуститься на мое.
Дахрит был вынужден покориться.
- Так вот, мой Бог - ликовал молодой богослов, - только что возвысил смышленого юношу и унизил его собеседника!
Конечно же, эта история, бытующая у мусульманских народов, причем не в одном варианте, скорее, относится к фольклорному творчеству, нежели является достоверным описанием реального диспута, хотя, вне всяких сомнений, в ее основе лежит исторический факт. По крайней мере имеется и более правдоподобное описание спора Абу-Ханифы с дахритами. Главным же в этой истории следует считать то, что она позволяет понять: калам тех лет представляла собой не науку, а софистику, простое умение вести спор и дискуссию, где конечной целью была не истина, а поражение соперника.
Вот почему, взобравшись на вершину славы и признания, достигнув своего богословского апогея, Абу-Ханифа неожиданно осознал, что занимается совершенно бесполезным делом. Его охватил глубочайший внутренний кризис. «Предшествовавшие нам сподвижники Пророка и их преемники, - сокрушался он спустя годы, - не растрачивались ни на что из того, что знаем мы, хотя были более способны к этому и более знающие в этом и наиболее сведущие об истинах вещей. Они не предавались спорам и дискуссиям и не погружались в оное. Напротив, они воздерживались от этого и как можно крепче запрещали подобное». Абу-Ханифа убедился, что исход данной науки дурной и что не зря предающихся богословским дискуссиям именуют сахиб хава, то есть теми, кто рассуждает пристрастно. «Когда это из их деяний предстало перед нами, - вспоминал он позднее, - мы оставили споры и дискуссии и не стали более погружаться в калам, ограничившись тем, что уже знаем. Мы вернулись к тому, на чем стояли наши предшественники, оставив для нас свои заповеди».
Склониться же к этому решению и окончательно убедиться в бесполезности каламской теологии Абу-Ханифе помог случай, ставший последней каплей в переполненной чаше его внутренних терзаний. Однажды в куфийской мечети, когда он вел свои теологические занятия, к нему обратилась женщина с вопросом О разводе. Абу-Ханифа не знал, как ответить ей, и направил к Хаммаду ибн Абу-Сулайману, куфийскому факиху, который также в этот момент вел неподалеку свой урок. При этом Абу-Ханифа попросил женщину, по возвращении поведать ему о Том, что скажет Хаммад. Услышав из уст женщины простой и ясный ответ на обычный жизненный вопрос, перед которым все изворотливые конструкции и всевозможные хитросплетения богословского ума были просто бессильны, а также упрек в свой адрес, Абу-Ханифа воскликнул: «Я не нуждаюсь больше в каламе!», взял свои сандалии и подсел к ученикам Хаммада.
- Что привело тебя? - спросил его новый учитель.
- Хочу познать фикх! - уверенно отвечал Абу-Ханифа. И вскоре уже получил свой первый урок:
- Каждый день разбирай по тридцать юридических казусов и ничего не прибавляй к этому, пока каждый вопрос не будет тебе досконально знаком.
Так началось долгое восхождение Абу-Ханифы к вершинам религиозно-правового знания.
Впрочем, от богословских диспутов он так и не смог уйти на протяжении всей своей жизни. Иногда его настойчиво ввязывали в спор, который быстро переходил, скорее, в беседу учителя со своими учениками, нежели дебаты оппонентов, в частности, когда в Куфу приехали семьдесят кадаритов. Но иногда Абу-Ханифа дискутировал сознательно, отстаивая свои личные убеждения, как это было, например, в 745 г., когда в Куфу вторглась секта хариджитов, главных его богословских оппонентов.
Именно бесполезность, оторванность от реальной жизни теологии-софистики питала пренебрежение Абу-Ханифы к данной дисциплине. Поэтому, когда по прошествии многих лет его сын попытается повторить былую богословскую славу своего отца, Имам категорически запретит ему предаваться подобным занятиям.
- Мы знаем, что Вы сами спорили, но воспрещаете нам оное? - будет возражать негодующий сын.
- Да, мы спорили, [но так осторожно], будто бы над головами у нас парили птицы, ибо боялись довести до заблуждения своих оппонентов. Вы же дискутируете, желая довести до ошибки своего собеседника. А кто желает подобное, тот, по сути, желает, чтобы его собеседник стал неверным. А кто желает другому неверия, тот сам станет неверным прежде, чем обратит в неверие своего оппонента.

Дата добавления: 2015-07-11