Лингвистические методы исследования языка

1. Описательные методы

Как известно, языкознание XX века характеризуется заметным преобладанием синхронического описания современных языков над их историческим исследованием. Отсюда первостепенное внимание современных лингвистических школ к разработке описательных методов. Описательные методы имеют огромное значение для практики обучения языку. Не случайно в вузовском (и даже школьном) курсе русского языка, в том числе в методологии анализа языковых явлений находят отражение современные методы и приемы научного исследования языка, что мы постараемся далее показать на конкретных примерах. Многоликость языка как предмета лингвистического описания предопределяет разнообразие описательных методов, что создает проблему их классификации.

Основанием для классификации лингвистических методов может служить способ интерпретации (т.е. объяснения, истолкования) языковых фактов. С этой точки зрения все описательные методы могут быть подразделены на два основных типа: методы внешней и внутренней интерпретации.

Методы внешней интерпретации основаны на том, что все единицы языка всегда так или иначе связаны с чем-то, находящимся за пределами самого языка. Поэтому языковые явления могут рассматриваться, истолковываться, классифицироваться путем их соотнесения с фактами внеязыковой действительности. Такая методика широко используется в традиционных направлениях языкознания, например в лексикологии и лексикографии при толковании лексического значения слова, которое устанавливается на основе предметной и понятийной отнесенности. Например: липа – лиственное дерево с сердцевидными зубчатыми листьями и душистыми медоносными цветками [Ожегов 1988: 262]. Как видим, толкование лексического значения слова содержит указание на родовой (дерево) и видовые признаки предметов, этим словом обозначаемых.

Другим хорошо знакомым примером внешней интерпретации является классификация звуков речи путем их соотнесения с компонентами артикуляции. Так выделяются, например, лабиализованные и нелабиализованные гласные, губные и язычные согласные. И здесь интерпретация языкового факта основана не на признаках самого звука как акустического явления, а на физиологии органов речи.

Методы внутренней интерпретации основаны на том, что все элементы языка находятся в отношениях взаимосвязи и взаимозависимости. Поэтому языковые явления могут рассматриваться, объясняться, классифицироваться путем их соотнесения с другими фактами того же языка. Утвердившийся в современной лингвистике взгляд на язык как систему взаимообусловленных единиц предопределяет то предпочтение, которое в современной лингвистике отдается методам внутренней интерпретации, которые, в свою очередь, могут быть подразделены на две разновидности: а) метод классификации языковых единиц по совокупности лингвистических признаков; б) методы парадигматического и синтагматического анализа.

Метод классификации по совокупности признаков давно и широко используется в традиционном языкознании. При его использовании принципиальное значение имеет выбор классификационных признаков, например выбор основания при классификации слов по частям речи (ср. логическую, формальную и структурно-семантическую классификации), классификации сложноподчиненных предложений и др.

Поскольку, по определению Ф. де Соссюра, в каждом данном состоянии языка «все покоится на отношениях», а отношения сводятся либо к синтагматическим, либо к ассоциативным (парадигматическим), то описать механизм языка можно лишь установив эти отношения. Таким образом, методы парадигматического и синтагматического анализа составляют основу системного изучения языка и потому особенно активно разрабатываются в структурных направлениях языкознания прошлого века.

Прием парадигматического анализа включает в себя: а) определение состава парадигмы; б) установление общего признака, объединяющего все члены парадигматического ряда; в) установление дифференциальных признаков, различающих члены парадигмы; г) характеристику места каждой единицы в парадигматическом ряду.

Примером может служить методика анализа лексической парадигмы, например, синонимического ряда или парадигматическая грамматическая характеристика лексемы.

Разновидностью парадигматического метода является оппозиционный анализ, который состоит: 1) в установлении парных противопоставлений единиц одного парадигматического ряда; 2) в установлении существенных дифференциальных признаков (формальных или семантических), их различающих; 3) в установлении набора дифференциальных признаков, составляющих сущность той или иной языковой единицы. Заслуга разработки этого метода принадлежит Пражской лингвистической школе. Н.С.Трубецкой первый применил его в фонологии («Основы фонологии», 1939), а Р.О.Якобсон – в изучении морфологических категорий).

Так, в парадигме согласных фонем русского языка могут быть выделены коррелятивные оппозиции, образованные смыслоразличительными признаками звонкости – глухости, твердости – мягкости; месту образования, способу образования, например:

<з>–<с> (ДП – звонкость – глухость: за´м – са´м)

<з ´ > (ДП – твердость – мягкость: в за´л – вз'а´л)

<в> (ДП – место образования: за´л – ва´л)

<д> (ДП – способ образования: за´л – да´л).

Таким образом, фонему <з> в русском языке можно определить как «пучок дифференциальных признаков» (по терминологии Н.С.Трубецкого): звонкая, твердая, щелевая, переднеязычная.

Оппозиционная методика лежит в основе компонентного анализа значимых единиц языка. Цель такого анализа – разложение значения единицы на семантические составляющие, чтобы таким образом объективно и точно описать его структуру. В лексикологии этот метод используется при исследовании лексической семантики слова. В этом случае объектом анализа является тематическая парадигма мысли, в которую входит интересующая исследователя лексическая единица. Например, слова река входит в состав парадигмы с общим значением ‘название водоема’: река – море – озеро – канал – ручей. Составив семантические оппозиции лексемы река с каждым из членов данной парадигмы, выясняем существенные ДП признаки, образующие эти противопоставленных:

река – море: вода пресная / соленая;

река – озеро: вода проточная / стоячая;

река – канал: происхождение естественное / искусственное;

река – ручей: размер значительный / незначительный.

Таким образом, лексическое значение (по Ф. де Соссюру – «значимость») слова река в лексической системе современного русского языка можно представить как набор семантических компонентов: водоем 1) с пресной водой; 2) с проточной водой; 3) естественного происхождения; 4) значительного размера.

Такая методика создает возможность для объективного сопоставления семантической структуры слова в разных языках. Так, во французском языке в лексическую семантику слова, соответствующего русскому река, включается еще один семантический ДП – ‘место впадения’, по которому оппозицию образуют лексемы fleuve (‘река, впадающая в море’) – riviere (‘река, впадающая в другую реку’).

Методика синтагматического анализа заключается в рассмотрении, объяснении, классификации языковых единиц на основе их распределения (дистрибуции) относительно друг друга в потоке речи (т.е. в тексте). Центральное место среди этих методов принадлежит дистрибутивному методу, разработанному в середине XX века представителями Американской дескриптивной лингвистики. Преимущество этой методики, по мысли ее создателей, является ее точность и объективность, поскольку все сведения о языковой единице извлекаются из текстов, которые объективно даны исследователю в наблюдении.

Дистрибутивная методика включает в себя различные приемы: 1) разделение текстов на элементарные текстовые единицы (звуки, морфы, словоформы); 2) изучение особенностей их окружения в текстах (тип дистрибуции); 3) на этой основе – идентификация (объединение) похожих текстовых единиц в одну единицу языка. Самостоятельными единицами языка признаются только те текстовые единицы, которые обладают одинаковым окружением при различии в значениях.

Например, в русской речи встречаются близкие в физиолого-акустическом отношении звуки [и] и [ы]. Выделив их в текстах, рассмотрим особенности их звукового окружения: [и] – только в абсолютном начале слова [и ´ гры] и после мягкого согласного [п ' и ´ л]. [ы] – только после твердого согласного [пы ´ л]. Значит, эти звуки в русской речи никогда не встречаются в одинаковом окружении (дополнительная дистрибуция) и потому не являются двумя самостоятельными фонемами русского языка: [ы] – лишь звуковая разновидность фонемы <и>.

Похожие звуки [г] и [γ] встречаются в одинаковом окружении [бо ´ гъ] – [бо ´ γъ], но при этом отсутствует различие значений (дистрибуция свободного варьирования), значит, также представляют в речи одну и ту же фонему.

Наконец, звуки [к] и [х]: они тоже встречаются в одинаковом окружении [му ´ къ] – [му ´ хъ] и при этом различают значения (контрастная дистрибуция). Значит [к] и [х] представляют две самостоятельные фонемы русского языка <к> и <х>.

Частным проявлением дистрибутивной методики является характеристика языковых единиц на основе их сочетаемости в речи с другими единицами (прием валентности). Этот прием используется, например, при характеристике лексического значения слова, при анализе омонимического ряда, при грамматическом анализе глагольной СФ (переходный – непереходный, совершенный – несовершенный вид) и др.

2. Экспериментальные методы

Впервые понятие эксперимента как метода лингвистического исследования было сформулировано Л.В.Щербой в его статье «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании» (1931). Из факта непрерывного развития языковой системы ученый делает вывод: исследование живых языков не может целиком строится на обработке текстов, так как при этом получаются «мертвые языки и грамматики». Построив из фактов, нашедших отражение в текстах, некую отвлеченную систему, «необходимо проверить ее на новых фактах, т.е. смотреть, отвечает ли выводимые из нее факты действительности». Так Л.В.Щерба впервые теоретически обосновал важность лингвистического эксперимента, которому среди методов современного языкознания принадлежит одно из ведущих мест.

Современный экспериментальный метод имеет три основных разновидности: «лабораторный», «мысленный», «полевой».

«Лабораторный» (или инструментальный) эксперимент естественнонаучного типа сформировался в языкознании во второй половине XIX века в рамках экспериментальной фонетики, которая в лабораторных условиях с помощью специальных приборов исследует акустические и артикуляционные свойства звуков речи.

«Мысленный» эксперимент – это научно поставленный опыт искусственного преобразования языковых конструкций, осуществляемый лингвистами в опоре на собственное языковое чутье. Такая методика широко используется в современном структурном языкознании при решении важных проблем описания грамматического строя языка, в первую очередь – синтаксиса.

Сущность синтаксического эксперимента состоит в выявлении реакции данной синтаксической конструкции (словосочетания или предложения) на предлагаемые преобразования.

Опишем основные приемы такого рода преобразований:

1.Добавление к данной форме новых элементов. Прием этот используется, например, при разграничении типов односоставных предложений, ср.: Пушку осмотрите и хорошенько вычистите. – Пушку осмотреть и хорошенько вычистить! В первом предложении формы глаголов допускают восстановление подлежащего (вы). Поэтому данное предложение определенно-личное. Во втором примере форма инфинитива такого восстановления не допускает, значит, предложение безличное.

2. Опущение элемента. Прием эффективен при разграничении синтаксически разложимых и синтаксически не разложимых словосочетаний в составе предложения. Например, в предложении Вошла девушка с русой косой и голубыми глазами оба прилагательных при формальном подходе могут быть квалифицированы как согласованные определения (с косой – какой? – русой, с глазами – какими? – голубыми). Однако, если каждое из них может быть опущено без разрушения смысла, то пропуск второго делает фразу бессмысленной, поэтому атрибутивное словосочетание с голубыми глазами является синтаксически не разложимым и должно рассматриваться как один член предложения – несогласованное определение.

3. Перестановка членов конструкции. Так, по А.М. Пешковскому, различие между сочинительной и подчинительной связью в сложном предложении обнаруживается в том, что подчиненное предложение может быть поставлено в разные места подчиняющего (Он говорит, точно горохом сыплет – Он, точно горохом сыплет, говорит), а для сложносочиненного предложения такая перестановка невозможна (ср.: Взор мой угас, и язык мой немеет).

4.Трансформация данной конструкции в другую без изменения ее значения. Суть трансформационного анализа состоит в замене синтаксически неотчетливой конструкции в синтаксически отчетливую, что позволяет объективно выявить скрытые от непосредственного наблюдения свойства словосочетания или предложения.

Так, применительно к членам предложения трансформация заключается в замене неморфологизованных способов выражения членов предложения синонимичными морфологизованными. Например, возможность перестройки словосочетаний, построенных по типу сущ. + сущ. Род.п. (берег моря, пыль дороги, ручка двери и под.) в атрибутивные словосочетания сущ. + прил. (морской берег, дорожная пыль, дверная ручка) позволяет рассматривать существительное в родительном падеже как несогласованное определение.

Трансформационная методика используется для выявления семантических особенностей синтаксических структур. Так, формально тождественные словосочетания типа глаг. + сущ. Тв.п. при их трансформации отчетливо обнаруживают разную семантику формы творительного падежа, например: наполняться дымом (дым наполняет) – значение субъекта действия; путешествовать морем (путешествовать по морю) – значение места действия; кричать петухом (кричать, как петух) – значение сравнения.

Иногда эти семантические различия обнаруживаются в абсолютно тождественных внешне словосочетаниях. Так, два разных смысла, содержащиеся в словосочетаниях типа приглашение писателя, купание детей (отглагольное сущ. + сущ. в Род.п.) отчетливо выявляется в их трансформах:

писатель приглашает – субъектное значение

приглашение писателя

писателя приглашают – объектное значение

«Полевой» эксперимент состоит в том, что правильность своих предположений относительно того или иного значения, той или иной формы и т.д. лингвист проверяет, обращаясь к носителям языка (информантам): «Можно ли так сказать?», «Что это обозначает?». «Особенно плодотворен метод экспериментирования в синтаксисе и лексикографии и, конечно, в стилистике» (Л.В.Щерба). В качестве примеров можно привести экспериментальное установление основного значения (воспринимается большинством информантов вне контекста), или степени его мотивированности для носителей языка, или его стилистической маркированности (например, говорят ли так: «На грядущей неделе съездим на рынок?». Если нет, то почему?).

«Полевой» эксперимент широко используется в традиционных для языкознания областях (ср. вопросники по диалектологии, по проблемам языковой нормы, стилистики и др.). В таких же сравнительно новых областях, как социолингвистика и психолингвистика, эта методика является доминирующей.

РАЗДЕЛ II.

История языка. Историческая грамматика

Общеславянские фонетические процессы и их отражение в древнерусском языке: история носовых гласных, древнерусское полногласие, специфические для русского языка результаты смягчений

Общеславянские фонетические процессы являются отражением действия двух фонетических законов: закона открытого слога и закона слогового сингармонизма (суть законов см. в книге «Терминологический минимум по лингвистическим дисциплинам. Словарь-справочник». Екатеринбург, УрГПУ, 2000).

Действие закона открытого слога проявляется в процессах образования носовых гласных, изменении дифтонгических сочетаний *or, *ol в начале слова перед согласным и сочетаний *or, *ol, *er, *el между согласными в корнях слова или в приставках. К проявлениям закона слогового сингармонизма относятся процессы смягчения заднеязычных согласных и йотовая палатализация разных групп согласных.

Носовые гласныe ę (Э носовой) и Q (О носовой) возникли из дифтонгических сочетаний «гласный переднего или непереднего ряда + носовой согласный (m, n) в положении перед согласным или в абсолютном конце слова (т.е. в закрытом слоге). Закрытость слога преодолевалась за счет выпадения носового согласного из состава дифтонгического сочетания и приобретения гласным, входившим в состав этого сочетания, носового резонанса. Ср.: i-men ® i-mę; snen-ti ® snę-ti; dom-bъ® dQ-bъ. В древнерусском языке к Х в. произошла деназализация носовых (утрата носовыми гласными носового резонанса) и совпадение Q c [у], а ę с [’а]. Cр.: имя, снять, дуб.

В том случае, если дифтонгическое сочетания стояли перед гласным, слог открывался за счет смещения слоговой границы: носовой согласный отходил к последующему слогу, а гласный оставался в старом слоге. Например, i-men-i®i-mе-ni (имени); snim-a-ti®sni-ma-ti (снимать). В результате разной судьбы дифтонгических сочетаний в положении перед согласным (или в абсолютном конце слова) и перед гласным в общеславянском языке возникли чередования носовых гласных с сочетанием гласный + носовой согласный. Cр.: imę // imeni (в древнерусском и впоследствии в современном русском языке это чередование приобретает вид [’а]//ен: имя – имени), vъzęti // vzimati // vъzьmu (в современном русском языке [’а]// им // м: взять – взымать –возьму) и т.п. (подробнее см. образец исторического комментария – п.2).

Судьба общеславянских дифтонгических сочетаний *or, *ol в начале слова зависела от характера интонации – восходящей или нисходящей. При восходящей интонации перед согласным эти сочетания изменялись одинаково в южнославянских и восточнославянских диалектах общеславянского языка: происходила метатеза, сопровождавшаяся удлинением и изменением [о] в [а]. Ср.: с/с рало и др/рус. рало из * ordlo (при восходящей интонации). При нисходящей интонации эти сочетания изменялись по-разному в с/с и др/рус. языках: в с/с языке результат был таким же, как при восходящей интонации, в др/рус. языке происходила простая метатеза (перестановка гласного и согласного в составе словосочетания) без удлинения гласного: ср. с/с ладья и др/рус. лодья из * оldja (при нисходящей интонации). Доказательством изменения исходных общеславянских дифтонгических сочетаний перед согласным при нисходящей или восходящей интонации является наличие соответствующих чередований (с/с ра, ла // др/рус. ро, ло или одинаковый характер сочетаний в русском и старославянском языках).

Судьба общеславянских дифтонгических сочетаний * or, *ol, *er, *el в середине слова между согласными была разной в с/с и др/рус. языках: в с/с языке слог открывался путем метатезы с удлинением и изменением качества гласного ([о] переходил в [а], [е] в [h], в результате чего возникали неполногласные сочетания ра, ла, рh, лh. Ср.: врата из * vorta и т.п. (подробнее см. образец исторического комментария – п.1). В древнерусском языке общеславянские сочетания * or, *ol, *er, *el изменялись в полногласные оро (из *tort), оло (из *tolt, *telt), ере (из *tert) в результате того, что за согласным развился гласный такого же качества, что и в исходном дифтонгическом сочетании. Результаты этих процессов и возникшие чередования отражены в Таблице.

Общеславянский прототип	Рефлексы в современном тексте	Доказательства
* or, * ol в начале слова перед согласным	ро, ло (ра, ла – в старославянизмах)	чередования начальных ро//ра, ло//ла в однокоренных словах
* or, *ol, *er, *el в середине слова между согласными	оро, оло, ере, оло (ра, ла, ре, ле – в старославянизмах)	Чередования оро//ра, оло//ла, ере//ре, оло//ле в однокоренных словах

Закон слогового сингармонизма, согласно которому в пределах одного слога могли находиться только звуки однородной артикуляции (твердый согласный+гласный непереднего ряда, мягкий согласный+гласный переднего ряда), обусловил изменение заднеязычных г, к, х перед гласными переднего ряда, а также других твердых согласных под воздействием j (исконно мягкого согласного). Специфическими для разных групп славянских языков явились результаты изменения сочетаний *dj, *tj, *kt, *gt перед i, ь. В с/с *dj® жд’, *tj®шт’; в др/рус. языке *dj® ж’, *tj®ч. Ср.: вождь – вожак из *vodjь. Сочетания *kt, *gt перед i, ь соответственно в с/с изменяются в шт’, а в др/рус. в ч. Ср.: пешть (с/с) и печь (рус.) из *pektь. См. более подробно образец исторического комментария – п.3.

Фонетические процессы исторической эпохи: падение редуцированных и его последствия

Процесс утраты редуцированных является главным фонетическим процессом письменного периода, так как он во многом определил особенности фонетического строя восточно-славянских языков. Этот процесс повлек за собой коренную перестройку фонетической системы, привел к размежеванию славянских языков, так как имел разные результаты в разных языках; имел последствия также в области морфологии и лексики.

Хронология процесса: в южнорусских говорах – со второй половины XII в., в севернорусских – с начала XIII в. и далее.

Сущность процесса падения редуцированных заключается в том, что в результате этого процесса звуки, обозначавшиеся буквами Ъ и Ь, утратились из фонетической системы древнерусского языка. В сильной позиции, где они произносились более отчетливо, они вокализовались, совпав по звучанию с Э и О; в слабой позиции, где они произносились менее отчетливо, они были полностью утрачены, т.е. совпали с нулем звука.

Сильные и слабые позиции редуцированных – см. в: В.В.Иванов. Историческая грамматика русского языка. М., 1989.

Причины утраты редуцированных до конца не выяснены, существует несколько концепций, объясняющих это явление:

1) падение редуцированных связано с действием закона фонетической компенсации: слово имеет тенденцию сохранять исходную фонетическую длительность в разные периоды своего существования, поэтому утрата какого-либо звука должна быть чем-то компенсирована; утрата редуцированного в слабой позиции приводит к усилению редуцированного в сильной позиции. Эта концепция объясняет лишь факт прояснения редуцированных в сильной позиции, но не объясняет факт утраты редуцированных в слабой позиции;

2) падение редуцированных связано с изменением характера ударения (переходом от музыкального ударения, характеризующегося повышением или понижением тона, к силовому, при котором ударный слог выделяется большей напряженностью, акцентом).

Силовое ударение делает затруднительным произношение редуцированных (сверхкратких) гласных в ударной позиции, как отличающихся от гласных полного образования, с одной стороны, и от редуцированных в слабой позиции (которые произносились менее отчетливо, чем редуцированные в сильной позиции), с другой стороны. В результате в сильной позиции под ударением, а затем по аналогии и в других сильных позициях редуцированные изменяются в гласные полного образования <э> и <о>, а в слабой позиции утрачиваются.

Эта концепция аргументированно объясняет артикуляционные причины падения редуцированных, однако хронологически переход от музыкального ударения к силовому совершился задолго до процесса падения редуцированных. Это обстоятельство делает данную концепцию уязвимой;

3) падение редуцированных обусловлено фонологической слабостью положения Ъ и Ь в системе: а) они были противопоставлены другим фонемам только по признаку долготы, который не влиял на отношения других фонем в системе; б) эти фонемы были слабо нагружены функционально, т.е. в языке не было такой пары слов, которые были бы противопоставлены звуками Ь – Э или Ъ – О. Противопоставленность самих Ъ и Ь тоже была очень слабой: только 2 пары слов различались с помощью этих звуков (сь – местоимение и съ – предлог; формы Р.п. мн.ч. от слов день – дьнъ и дно – дънъ).

Последствия падения редуцированных в области гласных: а) второе полногласие – появление сочетаний оро, оло, ере на месте сочетаний редуцированных с плавными между согласными тълт, търт, тьлт, тьрт, если в последующем слоге утрачивается редуцированный в слабой позиции (вьрвька – веревка, остълпъ – остолоп); б) появление беглости гласных О и Э (графически Е). Такая беглость появляется на месте этимологических Ъ и Ь в тех случаях, когда в пределах одной морфемы (корня или суффикса) чередуется один и тот же редуцированный в сильной и слабой позиции (сънъ – съна); в) возникновение неэтимологических гласных, чаще всего в сочетаниях шумный+сонорный или сонорный+сонорный (угль – уголь, земль – земель); г) изменение фонетической структуры слога (слог потерял свою устойчивую границу в пределах словоформ и родственных слов; нарушилось действие тенденции к восходящей звучности – появились закрытые слоги, односложные слова, нарушается и закон слогового сингармонизма).

Последствия падения редуцированных в области согласных – это появление разных позиционных изменений согласных, которые стали возможны только в результате падения редуцированных, когда в потоке речи согласные, оказавшиеся рядом, начинают приспосабливаться друг к другу: а) появление новых сочетаний согласных с j (братья, друзья – [тj][зj], где раньше произошла бы йотовая палатализация); б) ассимиляция по звонкости/глухости (бъчела – пчела, сватьба – свадьба); в) ассимиляция по месту и способу образования (съжалилъся – [жж]алился); г) ассимиляция по твердости/мягкости (красьный – красный [с’] → [с]); д) диссимиляция согласных (легъко – ле[хк]о); е) упрощение групп согласных (сьрдьце – се[рц]е).

Таким образом, процесс падения редуцированных изменил звуковой облик слов, что способствовало отрыву слова от первоначального словообразовательного гнезда. Это обогатило словарный состав языка.

Смягчения заднеязычных согласных.

История шипящих и Ц в русском языке

Смягчения заднеязычных согласных обусловлены действием в общеславянском языке закона слогового сингармонизма. Нарушение этого закона при сочетании заднеязычных г, к, х с гласными переднего ряда *ь, i, e, h, ę привело к смягчению заднеязычных согласных (изменению их в мягкие шипящие и свистящие звуки). По I смягчению заднеязычные перед гласными переднего ряда изменялись в шипящие: г → ж’, к → ч, х, ш’. Например, наспех – спешить, крик – кричать (перед а из h), друг – дружба (из дружьба – до падения редуцированных).

По II смягчению заднеязычные изменялись в свистящие звуки перед гласными и, h дифтонгического происхождения: г→ з’, к → ц’, х → с’. Например, бог – почить в бозе (форма П.п. – в бозh), цена (из цhна, ср. лит. kaina), дух – дуси (мн. ч. И.п.).

По III смягчению г, к, х также изменялись в свистящие з’, ц’, с’, но после гласных переднего ряда: княгиня – князь; столик – столица; весь (из * vьhъ).

Другие пути возникновения шипящих показаны на схеме.

Ж	*g по I смягчению *gj *zj * dj (//ст./слав. жд’)
Ш	* x по I смягчению * xj * sj
Ч	* k по I смягчению * kj * tj (//ст./слав. ШТ’) * kt, *gt перед гласным переднего ряда (//ст./слав. шт’)
Щ	* skj, *stj

В процессе исторического развития языка исконно мягкие <ж’>, <ш’>и<ц’>отвердели.<Ч> сохраняет мягкость в литературном русском языке, но имеет твердые варианты произношения в некоторых говорах. Ср. также твердое [ ч ] в белорусском языке. Причины отвердения шипящих лежат в области упрощения артикуляции согласных, а также в избыточности признака мягкости для шипящих в системе языка, где они не имели противопоставления по твердости.

Переход <э> в <о> в истории русского языка

В истории многих славянских языков фонема <э> перешла в <о>. В старославянском языке такого перехода не было, ср.: ст./слав. жéны, сéстры и рус. жёны, сёстры. Восточнославянские и западнославянские языки развили этот переход. По мнению А.А. Шахматова, следует выделять 3 закона перехода э>о, все они имеют ассимилятивно-диссимилятивную природу: первый закон перехода э>о отмечается еще в доисторическую эпоху существования древнерусского языка (т.е. раньше XI в., в период, когда восточнославянский язык существовал как диалект общеславянского), ср., например, ст./слав. ~зеро и рус. озеро. Это самый древний закон перехода э>о. Впервые суть его сформулировал Ф.Ф. Фортунатов, уточнил формулировку закона А.А. Шахматов: начальное сочетание jе переходит в о, если в следующем слоге находится гласный переднего ряда полного образования е или и.

Второй и третий законы перехода э>о однотипны, они представляют собой различные этапы одного и того же процесса, суть которого заключается в том, что после мягкого согласного перед твердым э переходит в о: t΄et ® t΄ot (ср. ледяной – лёд). Изменению э>о подвергается в данном случае не только этимологический [э], но и [э] из [ь]. Этот процесс носит ассимилятивный характер: твердый согласный воздействует на качество гласного звука переднего ряда, определяя его передвижение в заднюю зону образования при участии лабиализирующего воздействия твердого согласного звука в древнерусском языке. Второй переход э>о происходил в тот период, когда шипящие еще сохраняли свою мягкость: этот переход осуществлялся, по мнению А.А. Шахматова, после шипящих, [ц] и [j] на конце слова или перед согласным, если в следующем слоге не было гласного звука переднего ряда, который поддерживал звук [э]. Ср.: уже®ужо, плече®плечо. Третий переход э>о развивается не раньше XIII в., так как наблюдается после вторично смягченных согласных (развившихся из полумягких), которые сохраняют свою мягкость после изменения э>о (старое [э], а также [э] из [ь], находясь после вторичного мягкого согласного, переходит в [о], если дальше следует твердый согласный звук), ср.: мед ®мёд, мести ® мёл. Этот закон – прямое продолжение действия второго, который постепенно тоже начал осуществляться только перед твердым согласным. Такая позиция может возникнуть лишь после падения редуцированных ъ, ь. Первоначально переход э>о осуществлялся независимо от положения [э] по отношению к ударению. Современный русский литературный язык, а также акающие говоры сохранили такое явление только под ударением. Это объясняется тем, что при акающем произношении безударное [о] невозможно.

Отклонения от закона перехода э>о бывают двух типов: 1) условия для перехода есть, а перехода нет; 2) условий для перехода нет, а переход есть.

К отклонениям первого типа относятся следующие случаи: а) отсутствие перехода перед [ц], который отвердел в течение XVI – XVII вв., когда закон перехода э>о уже не действовал (например, отец, купец);

б) отсутствие перехода перед [р] в сочетании с губными и заднеязычными, где имеется рефлекс древнерусского -ьр- (например, первый, четверг, верх, верба). В этой позиции [р] долго сохранял свою мягкость;

в) отсутствие перехода на месте древнего h (например, лето, ветка, мера), так как [э] из [h] возник позднее, к XVII в., когда переход э>о уже не действовал;

г) отсутствие перехода в прилагательных на -енский (например, женский, деревенский), так как они образовывались от существительных с помощью суффикса -ьск (жена +- ьск = женьскъи), где предшествующий [н] был мягким;

д) отсутствие перехода в отрицательных приставках наречий и местоимений (например, некогда, некого), так как приставки выполняли смыслоразличительную функцию;

е) отсутствие перехода в словах, заимствованных из разных языков после завершения перехода э>о (например, жакет, тема, фонема);

ж) отсутствие перехода в словах старославянского происхождения (ср., например, ст./слав. пещера и рус. Печора, ст./слав. перст и рус. напёрсток).

К отклонениям второго типа относятся случаи незакономерного перехода э>о:

а) в глагольных формах, типа несёте, ведёте перед мягким согласным. Это объясняется действием морфологической аналогии с формами ед. ч., где переход закономерный (ср. несёт, ведёт);

б) в словоформах существительных, типа гнездо – гнёзда, звезда – звёзды, где на месте [э] был [h]. Этот процесс сравнительно поздний, имеет также аналогический характер и является признаком словоизменительной парадигмы существительных первого склонения. Возможно и другое объяснение: вероятно, этот процесс произошел в говорах, где [h] раньше, чем в литературном языке, совпал с [э] (ср., например, пhтух – пётух);

в) незакономерным для русского литературного языка является произношение тёща, очевидно, здесь переход э>о произошел под влиянием говоров, где [ш] является долгим твердым звуком.

Последствия перехода э>о для системы русского литературного языка:

1. В результате перехода э>о под ударением после мягких согласных перед твердыми в одних формах и отсутствия такого перехода в других формах, где не было условий для перехода э>о, развились чередования гласных э//о. В современном русском языке это чередование морфонологизировано: оно участвует в оформлении грамматических форм существительных и глаголов.

2. Увеличилось число случаев, когда твердые и соответствующие мягкие согласные могут противопоставляться друг другу в тождественных фонетических условиях (нос – нёс, ток – тёк), появилась позиция [о] после мягкого согласного (до перехода э>о такое было невозможно), таким образом, переход э>о укрепил категорию твердости – мягкости.

3. Возникла необходимость в графическом изображении новой позиции [о] после мягких согласных. До XVIII в. в памятниках письменности наблюдаются попытки передать это звучание с помощью знаков io, ио, jо. Н.М. Карамзин изобрел букву ё, которая и сейчас еще используется непоследовательно (ср. шёпот, но шорох).

История типов склонения в русском языке.

Причины унификации типов склонения

К моменту возникновения памятников письменности в древнерусском языке существовала унаследованная им от общеславянской эпохи система склонения, основанная на выделении 5 типов по характеру детерминатива (корневого гласного или согласного звука, оформлявшего основу существительных и в древности служившего словообразующим суффиксом):

к основам на *a, *ja относились существительные ж.р., м.р. и общего рода с окончаниями -а, -я (сестра, воля); к основам на *o, *jo относились существительные м.р. с окончаниями -ъ, -ь (столъ, конь) и ср.р. с окончаниями -о, -е (село, поле); к основам на *i относились существительные м.р. и ж.р. с окончанием -ь (кость, гость); к основам на *ǔ относилось несколько существительных м.р. с окончанием -ъ (домъ, волъ, медъ, полъ в значении «половина», вьрхъ, сынъ, чинъ, санъ); к основам на согласный относились существительные, имевшие в косвенных падежах наращения -ес (небо – небес), -ер (дочь – дочери), -ат/-ят (осля – ослята) и др. Все типы склонения различались составом падежных окончаний, при этом первоначальное семантическое деление слов уже в праславянскую эпоху было затемнено, распределение по типам склонения было формальным (по роду и окончанию), существительные с одинаковыми показателями попадали в разные типы склонения. Все это явилось причинами трансформации системы склонения и ее унификации.

Основу современного 1 склонения составили существительные основ на *a, *ja. Этот тип склонения оказался самым устойчивым и продуктивным: он испытал на себе минимальное воздействие со стороны других типов склонения, а сам повлиял на все типы (в Д.п., Т.п., П.п. мн.ч. древние окончания всех типов склонения были заменены окончаниями основ на *a, *ja).

Современное 2 склонение – самое пестрое по составу: сюда вошли существительные основ на *o, *jo м.р. и ср.р., на *ǔ (все существительные), на *ĭ (м.р.), на согласный (м.р. и ср.р.). В результате началось взаимодействие древних типов основ, что привело к появлению множества вариантных окончаний (см. вопрос о тенденциях унификации древних типов склонения).

Современное 3 склонение составили существительные бывших основ на *ĭ (ж.р.) и основ на согласный (ж.р.). Изменения в составе этого склонения в основном фонетические, связанные с падением редуцированных.

Основные тенденции унификации древних типов склонения существительных в древнерусском языке

Основой для унификации стала принадлежность существительных к одному и тому же роду и формальное тождество окончаний в И.п.

Тенденции унификации

1. Взаимодействие твердой и мягкой разновидностей склонения. Этот процесс выразился в том, что существительные твердой и мягкой разновидностей склонения основ на *a,*ja и *o,*joстремились к приобретению одинаковых окончаний в Р.п., Д.п., Т.п. и М.п. ед.ч., в И.п. и В.п. мн.ч.

2. Фонетические изменения, связанные: а) с падением редуцированных; б) с изменением сочетаний гы, кы, хы в ги, ки, хи; в) с редукцией конечных безударных гласных (см., например, Т.п. ед.ч.).

3. Тенденция к выравниванию основ существительных, оканчивающихся на заднеязычный согласный – вытеснение результатов 2 смягчения под действием межпадежной аналогии (ср. на нозе, руце – на ноге, руке).

4. Взаимодействие древних типов склонения, что привело к появлению вариантных окончаний в Р.п. и П.п. ед.ч. и И.п. и Р.п. мн.ч. (сахара – сахару; на меде – на меду; столы – кони – граждане; друзей – сапог – домов).

5. Развитие категории одушевленности, в результате чего одушевленные существительные получают грамматическое выражение: в В.п. приобретают окончания, как в Р.п., а неодушевленные сохраняют старые, совпадающие с И.п. (вижу стол, коня).

6. Взаимодействие И.п. и В.п. во мн.ч., что привело к появлению вторичного окончания -ы (вместо исконного -и, которое сохранилось только у трех слов основ на *o, *jo твердого варианта: соседи, черти, крести).

7. Утрата двойственного числа, функции которого взяли на себя формы множественного числа. Это привело к появлению вариантного окончания -а ударного в И.п. мн.ч. (домá, городá, глазá вместо исконных домове, городи, глази).

8. Утрата звательного падежа (См. вопрос о ГК падежа).

История кратких форм прилагательных в русском языке

В исходной системе древнерусского языка имелись краткие и полные прилагательные, но их грамматические функции и, следовательно, их взаимоотношения были иными, чем в современном русском языке. Краткие прилагательные называют еще именными, неопределенными, нечленными, что отражает их морфологические особенности. Это более древний разряд, чем полные, выделившийся из общей категории имени (первоначально имя было недифференцированным: оно могло выступать и как название предмета, и как название признака, например, голубь – «птица» и «цвет»). В процессе абстрагирования признак обособляется от предмета и начинает мыслиться изолированно, хотя дифференциация кратких прилагательных и существительных в древнерусском языке была, в основном, еще формальной (краткие прилагательные изменялись по родам) и функциональной (краткие прилагательные выступали в качестве определения или предиката и не могли быть подлежащим). При этом краткие прилагательные в системе древнерусского языка совпадают с существительными по системе склонения: прилагательные в м.р. и ср.р. склонялись по основам на *o, *jo, а в ж.р. по основам на *a, *ja (добръ, как столь, синь, как конь, красно, как окно, добра, как жена). В группу кратких прилагательных входят также притяжательные прилагательные. Они образовывались от существительных с основой на согласный с помощью суффиксов - ов, - ев (братов конь, андреев сын), от существительных с основой на *a, *ja с помощью суффикса - ин (вдовина дочь, ильин день). Продуктивным был суффикс - jь, -ja, -jэ, который всегда смягчал предшествующий согласный (князь+jь = княжь, Ярослав+jь =Ярославль). Эти прилагательные были утрачены и сохранились только в названиях городов. Остальные притяжательные прилагательные сохранились в современном русском языке, не изменили свое склонение, за исключением некоторых форм, где ощущается влияние полных форм (например, П.п. отцовом вместо отцов h, Т.п. отцовыми вместо отцовомь). С развитием полных прилагательных (см. вопрос «История полных форм прилагательных в русском языке») краткие утратили способность изменяться по падежам, следы былого склонения находим в устойчивых выражениях, типа от мала до велика, по белу свету, в сыру землю, как ясно солнышко, бел-горюч камень, в чисто поле, тёмна ночка, на босу ногу, не велика честь, подобру-поздорову.

История полных форм прилагательных в русском языке

Полные прилагательные называют еще местоименными, определенными, членными, так как они образовывались от кратких с помощью соответствующих форм указательных местоимений и (м.р.), я (ж.р.), е (ср.р.). В этих формах первоначально склонялись обе части сложения, причем указательное местоимение ставилось при прилагательном, но относилось к существительному (прилагательное склонялось, как имя, а местоимение – по местоименному типу), как определенный член при нем и указывало на то, что существительное является для говорящего известным предметом (добра-я сестра – указывало на то, что сестра известна говорящему). Если в качестве определения выступало краткое прилагательное, то речь шла о неопределенном предмете (стара жена – «любая старая женщина в противоположность всем молодым»).

Существует несколько гипотез, объясняющих причины появления полных прилагательных:

1. Теория артикля. Это концепция, которая признает, что причиной появления полных прилагательных является необходимость выражения категории определенности/ неопределенности. Слабость этой теории заключается в том, что уже в древнейшую эпоху эти семантико-грамматические отношения стали нарушаться, что было вызвано рядом причин: а) если постановка указательного местоимения указывала на определенность существительного, то отсутствие этого местоимения не обязательно указывало на его неопределенность (например, не нуждались в местоименных указателях имена собственные, названия городов и территорий, церковных праздников и т.п.); б) ослабление этой категории было связано с тем, что не всякое прилагательное нуждалось в указательном местоимении для выражения определенности существительного, с которым оно употреблялось (например, притяжательные прилагательные, т.к. они характеризуют предмет как определенный, принадлежащий конкретному лицу, поэтому притяжательные прилагательные и не развивали полных форм); в) главная причина, по В.В. Иванову, заключается в том, что указательные местоимения употреблялись при кратких прилагательных лишь тогда, когда последние выступали в функции определения. Если же они являлись предикатами, то при них местоимения были не нужны, поскольку предикативность есть приписывание или открытие признака в уже известном предмете, поэтому они всегда краткие в роли сказуемого. Иначе говоря, внутри имен прилагательных полные и краткие были противопоставлены друг другу не только как определенные/неопределенные, но и как атрибутивные и предикативные. Второе отношение постепенно перевесило из-за силы самой категории предикативности, и краткие прилагательные потеряли функцию определения, которая закрепилась за полными формами. Теория артикля обнаруживает известную уязвимость и в том, что не совсем ясно, как праславянский язык, не имея артикля, развил его именно у прилагательных, тем более что при отсутствии определения-прилагательного у существительного категория определенности/неопределенности вообще оставалась невыраженной.

2. Морфологическая теория исходит из того, что появление полных форм прилагательных связано с необходимостью разграничения, отмежевания прилагательных от существительных. Этот процесс идет в направлении приобретения прилагательным новых морфологических форм и синтаксических функций: основной становится функция определения, причем она закрепляется за местоименной формой, а краткие прилагательные начинают выступать в функции сказуемого.

Формы прилагательных испытали на себе действие как фонетических, так и морфологических процессов. Фонетические изменения претерпели формы местоименных прилагательных в результате процессов ассимиляции и последующего стяжения гласных (Р.п. ед.ч. добра+его ®добраего → добрааго → добраго). Особых замечаний требует форма И.п. ед.ч. м.р. Первоначально добръ+и [ьjь] изменяется в старославянском в добрыи, в русском – в доброи. В безударной позиции древнерусский вариант окончаний был заменен на -ый, -ий под влиянием старославянской орфографической традиции. Морфологические изменения: а) в формах Р.п. и Д.п. добраго, добруму и т.п. произошла замена окончаний под влиянием местоименного склонения на -ого, -его, -ому, -ему и т.д. по аналогии с падежными формами местоимений тот, та, то; б) в форме ед.ч. Р.п. м.р. и ср.р. с XV в. отражаются изменения окончаний -ого, -его в [ово], [ево]: сначала происходит ослабление артикуляции [г] и его изменение в [γ]: [ого] →[оγо], затем ослабление [γ] и его исчезновение [оо], затем возникает протетический [в]: [оо] →[ово].

Таким образом сложилась современная система склонения прилагательных, которые выступают в современном русском языке в полной и краткой формах, значительно дифференцированных по своим грамматическим признакам и имеющих специализированные синтаксические функции.

История сложных форм прошедшего времени и сослагательного наклонения в русском языке

История форм прошедшего времени является ярким примером проявления в языке закона экономии речевых усилий и тенденции к абстрагированию при осмыслении функциональной значимости грамматических категорий.

Система прошедших времен древнерусского языка значительно отличалась от современной и претерпела сильные изменения, которые были связаны с развитием категории вида. В древнерусском языке существовало 4 формы прошедшего времени: 2 простых (имперфект и аорист) и 2 сложных (перфект и плюсквамперфект). Эти времена различались не только по способу формообразования, но и по значению: имперфект обозначал действие в прошлом, не ограниченное во времени, длительное или повторяемое, без ограничения этой повторяемости; аорист обозначал действие в прошлом без точного определения мгновенности или длительности, но нерасчлененное на составные моменты; плюсквамперфект обозначал действие в пошлом, предшествовавшее другому действию в прошлом.

Более подробно остановимся на перфекте, который стал единственной формой выражения значения прошедшего времени в силу универсальности значения: в строгом смысле слова перфект не был указанием на прошедшее время, т.к. он выражал состояние, отнесенное к настоящему, но являющееся результатом совершенного в прошлом действия (есмь пришел обозначало «я пришел и, следовательно, в результате этого нахожусь здесь» – специфическое значение временной результативности).

Перфект состоял из вспомогательного глагола быти в настоящем времени, изменявшегося по лицам и числам, и элевого причастия от спрягаемого глагола, изменявшегося по родам и числам. Элевое причастие образуется от основы инфинитива с помощью суффикса - л - и родо-числовых окончаний. Например, вез-ти+л+- ъ (м.р.), +- а (ж.р.), +- о (ср.р.) в ед.ч.; вез-ти + л +- и (м.р.), - ы (ж.р.), - а (ср.р.). Полная парадигма перфекта от глагола везти выглядела следующим образом:

Ед. ч.	Мн.ч.
	м.р.	ж.р.	ср.р.		м.р.	ж.р.	ср.р.
1 л.	есмь везлъ	есмь везла	есмь везло	1 л.	есмъ везли	есмъ везлы	есмъ везла
2 л.	еси везлъ	еси везла	еси везло	2 л.	есте везли	есте везлы	есте везла
3 л.	есть везлъ	есть везла	есть везло	3 л.	суть везли	суть везлы	суть везла

В процессе исторического развития языка перфект претерпел следующие изменения: 1) утратился глагол-связка быти, вследствие чего перфект уже не указывает на лицо (потому современная форма глагола прошедшего времени не изменяется по лицам (!), а для указания на лицо используются личные местоимения); 2) элевое причастие оглаголивается и становится единственной (универсальной) формой прошедшего времени, вобравшей в себя все значения древнерусских прошедших времен (следствие развития категории вида); 3) в единственном числе в форме м.р. произошли фонетические изменения, обусловленные падением редуцированных (упрощение групп согласных после утраты конечного - ъ: везлъ – везл – вез; в результате в форме м.р. ед.ч. прошедшего времени появляется нулевое окончание и некоторые глагольные формы м.р. прош. вр. утрачивают суффикс - л -. Ср.: везø □); 4) во мн.ч. утрачиваются родовые различия, при этом побеждает окончание м.р - и.

Таким образом, трансформация системы глагольных времен привела к установлению единой формы прошедшего времени, значительно обогащенной различными оттенками значений действия в прошлом.

Сослагательное наклонение в древнерусском языке выражалось сочетанием аориста вспомогательного глагола быхъ и действительного причастия прошедшего времени с суффиксом- л. В дальнейшем наблюдаются колебания в согласовании форм аориста в лице и числе с подлежащим и причастием. Эти колебания постепенно приводят к тому, что форма бы, характеризовавшая первоначально лишь 2 и 3 лицо ед.ч. распространяется на все лица и числа и превращается в неизменяемую частицу.

Нарушение согласования в формах аориста вспомогательного глагола, вероятно, связано с общим разрушением и утратой аориста в живом языке.

Дата добавления: 2015-07-10