Технологический просчет 4 страница

Теперь причина экологической несостоятельности технологии становится понятной: в отличие от автомобиля, экосистема не может быть расчленена на отдельно действующие части, потому что ее свойства проявляются только в составе целого, во взаимосвязи между

частями. Процесс, который основан на использовании лишь отдельных ее частей, по необходимости несостоятелен. Описанное Гэлбрейтом применение технологии в изготовлении автомобиля – деталь за деталью — в точности совпадает с ее применением в ряде ошибочных действий, породивших кризис окружающей среды. Это объясняет, почему технология смогла создать ценное удобрение, мощный автомобиль или эффективную атомную бомбу. Но, поскольку технология, на сегодняшний день, не может совладать со всей системой, в которую она вводит удобрение, автомобиль или атомную бомбу, печальные экологические сюрпризы — загрязнение воды, смог и глобальные радиоактивные осадки — неотвратимы. Экологические неудачи, видимо, с неизбежностью вытекают из самой природы современной технологии в том виде, как определяет ее Гэлбрэйт.
Добавим к этому то обстоятельство, что «проблемы решаются еще до того, как становятся ясны пути их решения», и тогда станет понятно, почему в век технологии мы воздействуем на природу так слепо и грубо — прежде, чем осознаем последствия этого. В воображении общества технолог часто кажется магом современности, чем-то вроде ученого волшебника. Теперь становится очевидным, что он еще не волшебник, что он еще только учится на волшебника.
С этой точки зрения полезно показать, что технология при правильном руководстве со стороны науки может быть экологически успешной в том случае, если ее цели имеют в виду всю систему в целом, а не отдельные доступные ей части. Вернемся еще рае к проблеме размещения стоков. Экологически ориентированная технология должна была бы начать с выявления такого природного процесса, который удаляет органические отходы, подобные тем, что содержатся в сточных водах. Это, конечно, почвенная экосистема, которая вновь вовлекает органическое вещество в природный круговорот питательных веществ. Так как множество людей не живут более в тесной близости к почвенной системе, а сосредоточены в городах, ясно, что должны быть разработаны экологически грамотные технологические способы удаления отходов из городов и возвращения их в почву.
Предположим, далее, что стоки, вместо того чтобы сбрасываться в поверхностные воды, как это делается теперь (или непосредственно, или через очистные сооружения), транспортируются из городских канализационных систем но трубопроводу в сельскохозяйственные районы, где — после соответствующей очистки — они попадают в почву. Такой трубопровод как бы вновь приобщит городское население к почвенному экологическому циклу. Это восстановит целостность цикла и сделает ненужными неорганические азотные удобрения, которые также нарушают водный цикл. Городское да селение перестанет быть внешним фактором по отношению к почвенному циклу и, следовательно, не сможет более оказывать неблагоприятное биологическое воздействие как на почву (ее обеднение), так и на

водную экосистему (её «обогащение»). Отметим, однако, что такого рода нулевое воздействие на окружающую среду отнюдь не означает возврата в первобытные времена; в данном случае не люди возвращаются к земле, но городские стоки. Это требует новых технологических разработок, то есть создания систем трубопроводов для перекачки сточных вод.
Экологическое выживание вовсе не подразумевает под собой отказ от технологии. Скорее оно требует того чтобы технология направлялась научным и анализом, учитывающим свойства природного мира, в который вторгается технология.
Это означает, что за экологическим провалом современной технологии стоит провал ее научной базы. Потому что, опять цитируя Гэлбрейта, фрагментарная природа технологии продиктована необходимостью «свести техническую задачу к сфере компетенции той или иной области научных или инженерных знаний». Провал технологии, следовательно, идет от фрагментарной природы ее научного фундамента.
В этом действительно кроется своеобразный порок нашей научной системы и вытекающего из нее нашего понимания мира природы, порок, который, мне кажется, помогает понять причину экологического провала технологии. Этот порок — р е д у к ц и о н и з м, или упрощенчество, согласно которому эффективное понимание сложной системы может быть достигнуто исследованием свойств отдельных ее частей. Методология упрощения, столь характерная для большинства современных исследований, не может служить эффективным средством анализа сложных природных систем, которым грозит деградация. Например годные загрязнители воздействуют на всю экологическую паутину со всеми ее бесчисленными организмами; воздействия на природную систему в целом не могут быть адекватно описаны в ходе лабораторного изучения чистых культур отдельных организмов. Ведущим представителем противоположного направления, холизма*, является Рене Дюбоз из Рокфеллеровского университета, автор превосходной работы, анализирующей взаимодействие между человеком и природой.
Именно тактика упрощенчества привела к наиболее неблагоприятным последствиям дли биологических систем, последствиям, которые так опасны для окружающей среды. Биология в Соединенных Штатах становится процветающей, хорошо субсидируемой наукой; она создает большой запас новых знаний и воспитывает множество ученых, осваивающих ее новую методологию. Однако в современных биологических исследованиях доминирует убеждение, что путь к наиболее плодотворному пониманию жизни лежит через

* Холизм —»философия целостности»;разновидность современной идеалистической философии. Холизм рассматривает природу как иерархию дискретных и неделимых «целостностей». – Прим. ред.

рассмотрение отдельного молекулярного явления в качестве «механизма» отдельного биологического процесса. Комплексная почвенная биологии пли тонкий баланс азотного цикла в реках, которые не сводятся к простым молекулярным механизмам, теперь часто рассматриваются как пройденный этап, не представляющий интереса. Для специалиста по чистой молекулярной биологии изучение биологии сточных вод —это нудное и неприятное упражнение, едва ли достойное внимании «современного» биолога.
Это помогает объяснить весьма курьезный парадокс современного состояния науки об окружающей среде в Соединенных Штатах. После второй мировой войны произошло беспрецедентное развитие биологических исследований; и все же мы остаемся поразительно невежественными в том, что касается глубоких изменений, произошедших за это же время в нашем собственном биологическом окружении. Мы располагаем, например, весьма скудными данными о содержании свинца, ртути, кадмия и других загрязняющих металлов в почве, воде и воздухе; измерение интенсивности смога и других видов загрязнении городского воздуха началось в нашей стране лишь в последнее время и еще недостаточно развито. При отсутствии достаточно обоснованных данных трудно интерпретировать наблюдаемые сейчас уровни загрязнения. Однажды я обратился за объяснением по этому вопросу к представителям правительственного научного учреждения. Ответ был откровенным: предложения начать наблюдения над уровнями загрязнения внешней среды почти всегда отклонялись по причине их «прозаичности». В конце концов, что Могут дать такие данные для «фундаментальной» биологии, которая всегда развивалась в рамках молекулярных теорий, основанных исключительно на экспериментальных данных? К счастью, в последние годы под давлением кризиса окружающей среды Национальный научный фонд учредил совершенно новую программу, предназначенную для поддержки исследовательских работ, под названием «исследования, касающиеся национальных нужд». Тот факт, что мы должны теперь разрабатывать в корне новую программу исследований, касающихся «национальных нужд», представляет собой трагическое свидетельство провала предшествующих программ этого плана.
Редукционизм не ограничивается биологией; это концепция, господствующая во всей современной науке. Нередко он заставляет социологов становиться психологами, психологов — физиологами, физиологов — 6иологами-«клеточниками», биологов-«клеточников» — химиками, химиков — физиками и физиков — математиками. Редукционизм ведет к изоляции научных дисциплин друг от друга и уводит их от реального мира. Они как бы избегают наблюдения природных, реальных объектов; так, биологи склонны изучать не природные живые организмы, а клетки или даже изолированные от них молекулы. В результате коммуникации между различными дисциплинами затрудняются и возможны только в том случае, когда пред-

мет исследовании приведем к простейшему знаменателю; например, биолог не может контактировать с химиком до тех пор, пока он не редуцирует биологическую проблему до молекулярной. Но в таком виде до проблема уже не имеет отношения к реальности. Отсутствие коммуникаций между специализированными отраслями научных знаний – это из важнейших причин тех трудностей, с которыми связано понимание проблем окружающей среды. Например, химики, которые разработали процессы синтеза детергентов с разветвленной молекулярной цепочкой, могли бы получить своевременное предостережение о непригодности их продукта, если бы они поддерживали тесный контакт с биохимиками, ибо последние знали о том, что такие молекулярные структуры устойчивы к действию ферментов и, следовательно, очистные сооружении будут бессильны против них.
Редукционизм приводит также к изоляции научных дисциплин от проблем, касающихся условий жизни человека. Такие, например, проблемы, как вырождение окружающей среды, включают в себя чрезвычайно сложный комплекс понятий. Та жизнь, которою мы живем, не может быть объектом изучения какой-то одной академической дисциплины. Реальные проблемы, которые затрагивают нашу жизнь или посягают на наши ценности, не находят отражения в лаконичных категориях учебных программ по таким наукам, как физическая химии, ядерная физика или молекулярная биология.
Например, дли того чтобы в полной мере осознать ужасающее ухудшение условий существования в наших городах, мы должны быть знакомы не только с принципами экономики, архитектуры и социального планирования, но также с физикой и химией воздуха, биологией водных систем и экологией домашних мышей и тараканов. Одним словом, мы должны знать те отрасли науки и технологии, которые имеют отношение к условиям жизни человека.
Однако в научном мире существуют различные традиции. Мы испытываем чувство законной гордости за нашу интеллектуальную независимость и знаем- потому что нам часто приходилось отстаивать ее, – как необходима эта независимость в поисках истины. Но иногда ученые склонны подменять эту интеллектуальную независимость правом на уход от всех тех проблем, которые не являются плодом их собственных размышлений; эта тенденция может отрезать от реальных и насущных потребностей общества не только их самих, но и студентов. В результате наука становится слишком оторванной от реальных проблем мира и плохим средством для поисков путей к его выживанию.
Суммируя вышескзанное, мы можем представить происхождение кризиса окружающей среды следующим образом. Основной причиной деградации внешней среды было введение новых технологических методов в промышленности и сельском хозяйстве. Эти методы оказались экологически несостоятельными потому, что они были созданы для решения отдельных, изолированных проблем и были не

в состоянии учесть неизбежные «побочные эффекты» которые объяснялись тем, что ни одна частичка природы не может быть изолирована от целостной экологической ткани. В свою очередь, фрагментарная сущность технологии отражает сущность ее научного фундамента, так как наука подразделяется на дисциплины, которые но большей части основаны на том мнении, что сложные системы могут быть познаны только путем дробления их на отдельные составные элементы. Эта редукционистская тенденция также приводит к отрыву фундаментальной науки от жизненно важных проблем, таких как вырождение окружающей среды.
Изоляция науки от таких практических проблем имеет и другое неблагоприятное следствие. Большинство людей интересуются научными дисциплинами меньше, чем повседневными практическими делами. И разрыв между наукой и волнующими людей проблемами ограничивает для большинства людей доступ к научным сведениям об окружающей их среде. Однако именно такие общедоступные знания необходимы для решения всякой проблемы, связанной с внешней средой. Потому что решение этих проблем зависят не только от уровня науки, но и, в конечном счете, от сознательности общества, которая регулирует соотношение между выгодами, приносимыми той или иной технологией, и ущербом, наносимым ею окружающей среде.
В результате перед каждым гражданином встает важный вопрос — выгодна ли современная технология? В какой бы плоскости мы ни рассматривали этот вопрос — в плане прибыли или убытка или, более абстрактно, в плане социального благосостояния, — это решающий вопрос. Рано или поздно каждое человеческое устремление должно будет подвергаться этой простой оценке: чего оно принесет больше — пользы или вреда?
Казалось бы, что для большинства аспектов окружающей среды ответ уже найден. Энергетические компании как будто решили, что выгоднее строить электростанции, работающие на ядерном, а не на ископаемом горючем, а фермеры быстро освоили новые инсектициды и удобрения. Очевидно, соответствующие расчеты подсказали им, что новые технологии дают хорошее соотношение между затратами и прибылью. Однако кризис окружающей среды подсказывает нам, что эти расчеты были ошибочны — кое-какие убытки не были приняты во внимание.
Например, какова действительная стоимость эксплуатации угольной электростанции в пределах города? Такие затраты, как капитальные вложения, затраты на ремонт и эксплуатацию, налоги, хорошо известны. Но в последнее время выяснилось, что существуют и другие затраты.
Теперь мы знаем, что угольная электростанция дает не только электричество, но и целый ряд менее желательных вещей: дым и сажу, окислы азота и серы, углекислый газ, различные органические соединения и тепло. Каждая из них — это вредная вещь, и

каждая из них кому-то чего-то стоит. Дым и сажа заставляют домохозяек чаще стирать и убираться; окислы серы увеличивают затраты на ремонт зданий; за органические загрязнители мы расплачиваемся не только долларами, но и страданиями людей, — они вызывают рак легких.
Некоторые из этих затрат можно выразить в долларах. Служба здравоохранения Соединенных Штатов оценивает общую стоимость загрязнения воздуха в 60 долларов на душу населения в год. Около одной трети городского загрязнения воздуха обязано электростанциям, работающим на ископаемом топливе; следовательно, на их долю приходится 20 долларов на человека в год. Это означает, что городская семья из четырех человек должна дополнительно платить за электричество около 80 долларов в год — сумма, сравнимая с годовой платой за электричество.
Справедливость этого расчета очевидна. Скрытая стоимость производства электроэнергии, такая как загрязнение воздуха, — это социальная стоимость; платит не какой-то один промышленник, но общество. Для того чтобы оценить действительную стоимость многих достижений современной технологии, мы должны учесть и оценить все скрытые социальные затраты, связанные с загрязнением окружающей среды.
Следовательно, каждая акция в окружающей среде может рассматриваться в плане баланса между выгодой и ущербом. Это находит отражение в Постановлении правительства Соединенных Штатов о допустимых уровнях радиационного облучения населения; оно гласит:

Стандарты радиационной безопасности основаны на соотношении между благами, которые дает контролируемое использование радиация и атомной энергии, и риском радиационного облучения. Этот принцип основан на положении, принятом Федеральным советом по радиации, согласно которому всякое радиационное облучение связано с некоторым риском, который возрастает с увеличением дозы, и различные ожидаемые выгоды, оцененные специальной ответственной комиссией, должны превышать потенциальную опасность или риск.

Руководствуясь этим, правительство считает частичное радиационное облучение — например, 10 рад на щитовидную железу — «безопасным» для населения. Но, поскольку всякое увеличение дозы радиационного облучения увеличивает опасность для здоровья, доза в 10 рад на щитовидную железу также представляет собой определенную опасность. Согласно одним расчетам, она может привести к десятикратному увеличению заболеваемости раком щитовидной железы, согласно другим — заболеваемость повысится лишь на 50 процентов. Но в любом случае, если мы идем на то, чтобы городские жители расплачивались за ядерную энергетику 10-радовым облучением щитовидной железы, то в свое время кто-то должен будет расплатиться за это своим здоровьем.

То же самое относится и к другим аспектам окружающей среды, Любая попытка уменьшить вредное воздействие на среду будет уменьшать выгоды, получаемые от технологических процессов, которые оказывают это воздействие. Если радиационные стандарты сделать более жесткими, ущерб, наносимый ядерной энергетикой здоровью людей, уменьшится, однако соответствующие дополнительные затраты увеличат себестоимость энергии и могут привести к тому, что ядерная энергетика не сможет конкурировать с электростанциями, работающими на ископаемом топливе. Это серьезно скажется на финансировании технологической программы из федеральных средств и вызовет важные политические последствия.
Подобным же образом можно снизить нитратное загрязнение от животноводческих ферм, если возвращать отходы животных в почву, как это должно быть по природе. Однако это снизит экономическую рентабельность таких ферм. Для того чтобы уменьшить неблагоприятное воздействие избыточных нитратов на поверхностные воды, можно было бы вместо неорганических азотных удобрений использовать органические; но это увеличит себестоимость продукции, так как органические удобрения дороже, чем неорганические.
Проблема загрязнения городов также включает фактор соотношения между затратами и выгодами. Например, уровни смогового загрязнения не могут быть снижены, пока городской автотранспорт не будет переведен на электрическую тягу; а может быть, лучше вообще ввести новые виды транспорта. В первом случае это ляжет тяжким экономическим бременем на города, которые и так неспособны выполнять свои общественные обязанности; второй путь поведет к серьезному кризису одной из основ нашей экономики, автомобильной промышленности. По аналогичным причинам принятое в 1970 году решение правительства ликвидировать арсенал биологического оружия в Пайн-Блафф, Арканзас, вызвало протест у местных бизнесменов, которые выразили готовность смириться с возможными экологическими последствиями — и наслаждаться прибылями от 200 предприятий, работавших на арсенал, — ради того, чтобы «держать врага в страхе» перед угрозой бактериологической атаки.
Таким образом, мы приходим к решающему вопросу: кто должен быть Соломоном современной технологии, который бы возлагал на одну чашу весов приносимые ею блага, а на другую — ее экологическую, социальную стоимость? Или кто рассчитает баланс между заботами директора атомной электростанции об ее экономической рентабельности и заботой матери о здоровье своего ребенка?
Столкнувшись с вопросами ядерной энергетики, радиации, нитратного загрязнения, фотохимического смога, бактериального оружия и другими техническими сторонами проблемы окружающей среды, невольно испытываешь соблазн созвать научных экспертов. Ученые, конечно, смогут оценить соответствующие выгоды: сколько

киловатт-часов электроэнергии может давать атомная электростанция и по какой себестоимости, или насколько повысится урожайность от использования азотных удобрений. Они могут также оценить соответствующие последствия: дозу радиации, которую получат люди, живущие вблизи атомной станции, и опасность, которой угрожает детям нитратное загрязнение, связанное с применением азотных удобрений. Эти оценки могут быть получены на основе соответствующих научных теорий, принципов и данных.
Однако нет такого научного принципа, который помог бы сделать выбор между некоторым количеством киловатт-часов электроэнергии и некоторым числом случаев рака щитовидной железы, между несколькими центнерами зерна и несколькими случаями детской меггемоглобинемии. Этот выбор определяется не научными принципами, но той сравнительной ценностью, которую имеют в наших глазах технический прогресс и человеческая жизнь, определяется тем, что мы сочтем более разумным – развивать государственную систему транспорта или же производство биологического оружия. Это вопросы морали, вопросы политические и социальные. В демократическом обществе они находятся не в руках «экспертов», но в руках всего народа и их выборных представителей.
Кризис окружающей среды – это последствия нашего невольного наступления па природные системы, поддерживающие наше существование. Суть его состоит в близком к катастрофическому уровне скрытой стоимости. Эта стоимость должна быть выявлена и соразмерена с выгодами от технологии в ходе открытого, всенародного обсуждения. Но такое обсуждение — не простое дело. Потому что необходимые научные данные практически недоступны для широкой общественности. Большая часть необходимой информации была и остается государственной производственной тайной. Недоступность и отрывочность необходимой научной информации, на мой взгляд, целиком лежит на совести научной общественности. Для того чтобы вынести правильное решение, общество должно иметь соответствующее научные факты в общедоступной форме. Как хранители этих знаний, мы, представители научной общественности, должны информировать наших сограждан о кризисе окружающей среды. Такой контакт между учеными и обществом сыграл, я думаю, главную роль в том замечательном подъеме общественной активности в вопросах окружающей среды, который наблюдается в Соединенных Штатах в последние годы. Вот несколько примеров:
1. Договор о частичном запрещении ядерных испытаний 1963 года, знаменующий серьезный поворот в международной политике Соединенных Штатов, возможно, стал первой из крупных экологических побед, достигнутых в союзе между американским народом и научной общественностью. После Хиросимы почти десять лет, в течение которых Соединенные Штаты, СССР и Великобритания интенсивно развивали и испытывали ядерное оружие, американский народ

оставался в полном неведении относительно серьёзнейших фактов о состоянии окружающей среды. Никто не знал, что при каждом взрыве образуются огромные количества стронция-90 в других радиоизотопов; что стронций-90 мигрирует по пищевой цепочке и откладывается в развивающемся костяке детей; что любое увеличение дозы радиационного облучения увеличивает вероятность рака и других радиационных заболеваний. Железный занавес секретности прятал все эти факты от народа; американцы оплачивали биологическую стоимость ядерных испытаний, даже не подозревая о том, что их должны были бы спросить об этом.
Однако начиная примерно с 1953 года независимая научная общественность начала агитационную кампанию за то, чтобы рассекретить скрываемые правительством данные о радиоактивных выпадениях.К 1956 году было раскрыто достаточное количество информации, чтобы ученые хорошо поняли, что, собственно, произошло. Тогда ученые во главе с Линусом Полингом, сначала в Соединенных Штатах, а затем и во всем мире, выступили с воззваниями, в которых потребовали прекратить ядерные испытания и распространение радиоактивных выпадений. Эти призывы не привели к немедленным действиям, но широкие круги общественности впервые начали понимать всю опасность энергии атома.
Затем в Соединенных Штатах возникло Движение ученых за публичную информацию (описанное в главе 3); независимые ученые организовали местные комитеты под эгидой Движения ученых за публичную информацию, которые информировали общество об основных научных фактах, относящихся к проблеме радиоактивных выпадений. Эта кампания восстановила утраченный элемент политического процесса — вынесение имеющихся сведений на суд широкой общественности.
Сохранилась яркая историческая летопись этого Движения. Ранее невозмутимые сенаторы были вынуждены поддержать Договор о частичном запрещении ядерных испытаний под давлением страстных писем родителей, которые не хотели выращивать своих детей на молоке, зараженном стронцием-90. На сенаторов произвели впечатление не столько ярость избирателей (к подобным вещам они привыкли), столько то, что они знали, как образуется стронций-90!
Скорее всего не просто рассерженные избиратели, а наиболее информированные из них заставили сенаторов действовать. Конечно, были и чисто политические доводы в пользу прекращения испытаний, но, как я полагаю, эти доводы привели к успеху потому, что они опирались на факты.
Когда Договор о частичном запрещении ядерных испытаний был подписан, некоторые обозреватели ожидали, что ученые потеряют интерес к радиоактивным выпадениям. Однако теперь многие из них решили что выпадения—это лишь часть более общей проблемы – предотвращении воздействия современной технологии на окружаю-

щую среду, о которой также было жизненно необходимо информировать народ. Именно поэтому Комитет «движения за ядерную информацию города Сент-Луис сменил свое название и стал Комитетом движения за информацию об окружающей среде, а его бюллетень был преобразован в журнал, ныне известный под названием «Environment» («Окружающая среда»),
2. Более свежим примером побед общественности над Пентагоном является проблема уничтожения запасов «нервного» газа. В течение многих лет огромные количества смертоносного «нервного» газа хранились в цистернах, находившихся непосредственно на пути самолетов, которые приземлялись в Денверском аэропорту. Эта угроза оставалась незамеченной, пока ученые Колорадского Комитета та движения за информацию об окружающей среде не опубликовали заявление, в котором отмечалось, что случайная авария самолета может привести к гибели большей части населения Денвера. Это заявление и разъяснение, сделанное независимыми учеными в журнала «Энвайронмент» по поводу случая гибели от нервного газа 8000 овец в Юте (факт, долгое время опровергавшийся армией), а также отклики общественности в конце концов заставили правительство ликвидировать этот газ. По решению своих экспертов армии начала переправлять его по железной дороге через всю страну,чтобы утопить его в Атлантике. Ученые из Комитета движения за информацию об окружающей среде города Сент-Луиса сразу указали на огромную опасность этой процедуры и пояснили, что газ можно дезактивировать на месте. И снова армия пересмотрела свое решение. Любопытно, что новое решение — обезвредить газ, как и ранее принятое — утопить газ, было также утверждено правительственной комиссией экспертов. Они исправили свою первоначальную ошибку, и политика правительства изменилась, но только после того, как соответствующие факты были раскрыты научной общественностью и привлекли внимание публики.
3. В течение многих лет правительство тратило миллионы долларов и огромные людские ресурсы на развитие и производство биологического оружия только для того, чтобы не так давно отказаться от него, когда, несмотря на режим военной секретности, независимые ученые — Мэтью Месельсон из Гарварда, Э. Дж. Пфейфер из университета штата Монтана, Артур Галстон из Йельского университета и Виктор Сайдел из Энштейновского медицинского колледжа и другие — сделали достоянием широкой общественности некоторые важные факты о том, к каким неконтролируемым последствиям приведет это оружие, если оно когданибудь будет Применено.
4. А что недавно заставило правительство принять меры против распространения ДДТ в окружающей среде? Конечно, не советы промышленных экспертов, которые вкупе с многочисленными правительственными советниками в течение многих лет говорили только

о достижениях этого инсектицида! Нет, это была Рэйчел Карсон *, которая хладнокровно и тщательно вскрыла экологические факты и в очень выразительной форме обнародовала их. Вслед за ней заговорили и другие ученые. Вооруженная фактами, общественность потребовала принять меры. Хотя и трагически поздно, но меры были приняты. Впрочем, проблема еще не решена полностью: в то время как в США продажа ДДТ запрещена, промышленники все в больших количествах отправляют этот пестицид за границу.
5. Отмену проекта СЗТ (сверхзвукового транспорта), несмотря на упорное сопротивление этому никсоновской администрации, авиационной промышленности и ряда профсоюзов, следует рассматривать как поворотный пункт в политике по отношению к окружающей среде. В 1969 году сенатор Гэйлорд Нельсон из Висконсина и его
коллеги смогли собрать в сенате лишь 19 голосов против СЗТ; в 1970 году они победили 52 голосами. Что изменилось за этот год —совершенно очевидно: общественности стали известны факты об СЗТ — звуковой удар, возможное воздействие на озоновый щит, защищающий Землю от солнечной ультрафиолетовой радиации,
экономическая нерентабельность — и она высказала свой протест. К протесту прислушались выборные представители. Когда одного сенатора спросили, почему он, бывший сторонником СЗТ, стал его
противником, он ответил: «Я читаю мою почту».
6. И наконец, надо отдать должное мистеру Норвальду Фимрейту, аспиранту зоологического факультета университета Западного Онтарио, так как он, по моему мнению, установил мировой рекорд по масштабам экологической акции, доступной одному человеку. 19 марта 1970 года он написал в Канадский департамент рыбного и лесного хозяйства о том, что он обнаружил ртуть в концентрации 7,09 частей на миллион — то есть в тридцать пять раз больше допустимых пределов — в организмах щук из притоков озера Эри. Канадское правительство тут же приняло меры. В месячный срок был определен источник ртути — хлорные заводы; они вынуждены были перестроить производство. Тем временем канадское правительство наложило запрет на продажу рыбы в этом районе, а также на спортивное и коммерческое рыболовство; к виновникам же загрязнения были применены юридические санкции.

Дата добавления: 2015-10-16