Глава 15. «Почему ты просто не убьешь себя?» — однажды спросил меня кто-то в школе.

«Почему ты просто не убьешь себя?» — однажды спросил меня кто-то в школе.

Я думаю, этот вопрос был задан из жестокости, но тогда я впервые рассмотрела эту возможность. Я не знала, что ответить. Может, было глупостью размышлять над этим, но я всегда надеялась, что, если буду достаточно хорошей девочкой, если буду делать все правильно, если буду говорить правильные вещи или же смолчу, мои родители переосмыслят все. Думала, они начнут слушать меня. Думала, они дадут мне шанс. Думала, они полюбят меня.

Во мне всегда жила эта глупая надежда.

— Доброе утро.

Мои глаза с трепетом открываются. Я никогда не была соней.

Уорнер смотрит на меня, сидя в ногах своей кровати в новом костюме и отполированных до блеска туфлях. Все в нем идеально. До мелочей. Его дыхание прохладное и свежее в бодрящем воздухе утра. Я могу чувствовать его на своем лице.

Мне требуется время, чтобы понять, что я завернута в простыни, в которых до меня спал Уорнер. Мое лицо вдруг вспыхивает, и я начинаю возиться, пытаясь освободиться. В своих стараниях я чуть не падаю с кровати.

Я не признаю его.

— Хорошо выспалась? — спрашивает он.

Я смотрю вверх. Глаза у него такого странного оттенка зеленого: яркие, кристально чистые, жутко пронзительные.

Волосы у него густые, цвета насыщенного золота; его тело худощавое и непритязательное, но хватка крепкая. Я впервые замечаю, что на мизинце левой руки он носит нефритовое кольцо.

Он ловит мой взгляд и встает. Надевает перчатки и сцепляет руки за спиной.

— Тебе пора возвращаться в свою комнату.

Я моргаю. Киваю. Поднимаюсь и почти падаю. Я замираю у края кровати и хочу, чтобы голова перестала кружиться. Слышу вздох Уорнера.

— Ты ничего не ела из той пищи, что я принес тебе вчера.

Дрожащими руками я беру стакан с водой и вынуждаю себя съесть кусочек хлеба. Мое тело привыкло к голоду, поэтому теперь я не понимаю, как его распознать.

Когда я встаю на ноги, Уорнер провожает меня к двери.

Я все еще сжимаю кусочек сыра в руке.

Я чуть не роняю его, когда я выхожу наружу.

Здесь солдат больше, чем на моем этаже. У каждого по крайней мере четыре разновидности пушек, некоторые обвязаны вокруг шеи, некоторые прикреплены к поясу. У каждого на лице расцветает ужас при виде меня. Они так быстро моргают, что я не улавливаю эмоции, но точно ясно, что, когда я вхожу, они сильнее сжимают ружья.

Уорнер выглядит довольным.

— Их страх тебе на руку, — шепчет он в мое ухо.

Моя человечность разбросана миллионами частей по полу.

— Я никогда не хотела заставлять их бояться меня.

— А должна была. — Он останавливается. Смотрит на меня, как на идиотку. — Если они не будут тебя бояться, то будут на тебя охотиться.

— Люди все время охотятся на вещи, которых они боятся.

— Теперь они знают, против чего они пойдут.

Он идет по коридору, но я врастаю ногами в землю. Осознание пробегает ледяной водой по спине.

— Ты заставил меня... сделать это... с Дженкинсом? С этой целью?

Уорнер в трех шагах впереди меня, но я могу видеть улыбочку на его лице.

— Всё, что я делаю, имеет цель.

— Ты хотел разыграть из меня спектакль.

Мое сердце скачет в запястьях, пульсирует в пальцах.

— Я пытался защитить тебя.

— От своих же солдат? — Я бегу за ним, горя от негодования.— За счет человеческой жизни...

— Заходи внутрь.

Уорнер подходит к лифту. Он придерживает для меня дверь.

Я следую за ним.

Он нажимает на нужную кнопку.

Двери закрываются.

Я оборачиваюсь с целью поговорить.

Он оттесняет меня в угол.

Я загнана в дальний край этого стеклянного сосуда и вдруг начинаю нервничать. Его руки держат мои, а его губы опасно близко к моему лицу. Его взгляд не отрывается от моего, его глаза опасно сверкают. Он произносит всего одно слово:

— Да.

У меня уходит секунда на то, чтобы произнести:

— Что «да»?

— Да, от моих же солдат. Да, за счет человеческой жизни. — Он сжимает челюсть.

Говорит сквозь зубы. — Ты очень мало понимаешь о моем мире, Джульетта.

— Я пытаюсь понять...

— Нет, это не так. — Его ресницы, как отдельные золотые нити, горят в огне. Я почти хочу потрогать их. — Ты не понимаешь, что власть и контроль могут выскользнуть из твоих рук в любой момент, даже если ты считаешь себя хорошо подготовленной. Эти две вещи не так легко заработать. А еще труднее сохранить. — Я пытаюсь вставить слово, а он обрывает меня. — Думаешь, я не знаю, как много моих солдат ненавидят меня? Думаешь, не знаю, как много из них хотят видеть меня мертвым? Думаешь, нет других, которые с радостью возьмут у меня должность, которую я с таким трудом занял...

— Не льсти себе...

Он преодолевает последние разделявшие нас сантиметры, и мои слова падают на пол. Я задыхаюсь. Напряжение в его теле такое интенсивное, что это почти ощутимо, и мне кажется, что мои мышцы начинают каменеть.

— Ты так наивна, — говорит он мне, его голос суров, низок, кажется скрипучим шепотом на моей коже. — Ты не понимаешь, что представляешь угрозу каждому в этом здании. У них есть причины причинить тебе вред. Ты не видишь, что я пытаюсь помочь тебе...

— Причиняя мне боль! — взрываюсь я. — Причиняя боль другим!

Его смех холоден и невесел. Он отходит от меня, внезапно чувствующей отвращение. Двери лифта открываются, но он не выходит. Отсюда я вижу свою дверь.

— Возвращайся в свою комнату. Умойся. Переоденься. В твоем шкафу много платьев.

— Ненавижу платья.

— Я не думаю, что тебе также нравится наблюдать за этим, — говорит он с кивком. — Я прослеживаю его взгляд и вижу громадную тень напротив моей двери. Я поворачиваюсь к нему за объяснением, но он ничего не говорит. Он вдруг становится сдержанным, черты его лица неэмоциональны. Он берет мою руку, сжимает пальцы, говорит: — Я вернусь за тобой ровно через час, — и закрывает двери лифта, прежде чем у меня есть возможность запротестовать.

Я начинаю думать, что это случайность, что единственный человек из большинства, не боящийся дотронуться до меня, сам по себе чудовище.

Я иду вперед и осмеливаюсь взглянуть на солдата, стоящего в темноте.

Адам.

Ох, Адам.

Адам, знающий о моих возможностях.

Мое сердце — водный шарик, взрывающийся в моей груди. Мои легкие стучат о ребра. Мне кажется, словно каждый кулак в мире решает ударить меня в живот. Мне должно быть безразлично, но это не так.

Теперь он навечно меня возненавидит. Он никогда больше на меня не взглянет.

Я жду, когда он откроет мне дверь, но он стоит на месте.

— Адам? — отваживаюсь попробовать я. — Мне нужен твой ключ.

Я вижу, как он тяжело глотает и слегка вздыхает, и немедленно ощущаю, что что-то не так. Я быстро подхожу к нему, но жесткий кивок головы подсказывает мне не делать этого. Я не касаюсь людей, я не подхожу близко к ним, я чудовище. Он не хочет, чтобы я находилась близко к нему. Конечно же, не хочет. Я никогда не должна забывать свое место.

Он открывает дверь с огромным трудом, и я понимаю, что кто-то сделал ему больно, когда меня не было. Ко мне возвращаются слова Уорнера, и я опознаю в его прощании предупреждение. Предупреждение, которое разрывает все мои нервные окончания.

Адам будет наказан за мои ошибки. За мое неповиновение. Я хочу похоронить свои слезы в ведре с сожалением.

Я переступаю порог и в последний раз оглядываюсь на Адама, не ощущая торжества в его боли. Несмотря на все, что он сделал, я не знаю, способна ли я ненавидеть его. Не Адама. Не того мальчишку, которого я знала.

— Фиолетовое платье, — он говорит ломано и с придыханьем, будто ему сложно дышать. Мне приходится сжать руки, чтобы не коснуться Адама. — Надень фиолетовое платье. — Он кашляет. — Джульетта.

Я буду идеальным манекеном.

Дата добавления: 2015-10-16