Глава 10. Адам надевает перчатки, но он не трогает меня.

Адам надевает перчатки, но он не трогает меня.

— Позволь ей подняться, Роланд. Я заберу ее отсюда.

Ботинки исчезают. Я встаю на ноги и смотрю в никуда. Я не буду думать о том ужасе, который ждет меня. Кто-то пинает меня в заднюю часть коленей, и я почти падаю на землю.

— Иди, — рычит голос сзади.

Я смотрю и понимаю: Адам уже уходит. Я должна следовать за ним.

Только когда мы возвращаемся в знакомое неведение безопасного коридора, он останавливается.

— Джульетта.

Одно мягкое слово, и мои суставы делаются ватными.

Я не отвечаю ему.

— Возьми меня за руку, — говорит он.

— Никогда, — способна я выдавить между быстрыми глотками кислорода. — Никогда.

Тяжелый вздох. Я чувствую его движение в темноте, и вскоре его тело уже слишком близко ко мне, настолько обезоруживающе близко ко мне. Его рука лежит на моей пояснице, и он ведет меня по коридорам в неизвестном направлении. Каждый сантиметр моей кожи горит. Я должна держаться вертикально, чтобы не упасть назад, в его объятия.

Дорога дольше, чем я ожидала. Когда Адам наконец заговаривает, я подозреваю, что конец пути близок.

— Мы собираемся выйти наружу, — произносит он мне в ухо. Я сжимаю кулаки, чтобы унять страх, терзающий мое сердце. Я схожу с ума от звука его голоса и не понимаю значение того, что он мне говорит. — Я просто подумал, что ты должна знать.

Глубокий вдох - мой единственный ответ. Я не была на свежем воздухе почти год. Я мучительно волнуюсь, но я не чувствовала естественного света на коже так долго, что не знаю, буду ли в состоянии справиться с этим. У меня нет выбора.

Меня ударяет ветер.

Наша атмосфера мало чем может похвастаться, но после стольких месяцев в бетонном углу даже потраченный впустую кислород нашей умирающей Земли — как вкус небес. Я не могу вдыхать достаточно быстро. Я наполняю легкие чувствами; я вхожу в легкий ветерок и хватаю горсть ветра, что проходит сквозь пальцы.

Такого блаженства я никогда не знала.

Воздух прохладен и свеж. Освежающая ванна не ощущалась ничем таким, что могло бы терзать мои глаза и царапать кожу. Солнце высоко сегодня, ослепляет, отражаясь от небольших участков снега, держащих землю в заморозке. Мои глаза придавлены весом яркого света, и я не могу видеть больше, чем через две щели, но теплые лучи обволакивают мое тело, как пиджак, соответствующий моей форме, как объятие чего-то бὀльшего, чем человек. В этот момент я могу стоять неподвижно всю вечность. На одну бесконечную секунду я чувствую свободу.

Прикосновение Адама возвращает меня в реальность. Я чуть не выпрыгиваю из собственной кожи, но он придерживает меня. Я умоляю мои кости перестать трястись.

— Ты в порядке? — Его глаза удивляют меня. Они такие же, как я помню: синие и бездонные, как самая глубокая часть океана. Его руки на мне такие нежные.

— Я не хочу, чтобы ты ко мне прикасался, — лгу я.

— У тебя нет выбора. — Он не смотрит на меня.

— У меня всегда есть выбор.

Он проводит рукой по волосам и сглатывает.

— Следуй за мной.

Мы в пустом пространстве, пустые акры заполнены мертвыми листьями и умирающими деревьями, с небольшими ложбинками талого снега в почве. Пейзаж разорен войной и пренебрежением, и это самое красивое, что я видела за столь долгое время. Солдаты прекращают топать, глядя, как Адам открывает для меня дверцу машины.

Это не машина. Это танк.

Я смотрю на массивный металлический корпус и пытаюсь подняться наверх, когда Адам вдруг оказывается позади меня. Он поднимает меня за талию, и я задыхаюсь, когда он сажает меня в сиденье.

Вскоре мы едем в тишине, и я не имею понятия, куда мы направляемся.

Из окна я рассматриваю все, что находится снаружи.

Я ем и пью, и поглощаю каждую мельчайшую деталь в мусоре, на горизонте, в заброшенных домах и рваных обломках металла, и стеклах, усыпавших пейзаж. Мир кажется осиротелым без растительности и тепла. Нет дорожных знаков: в них нет нужды. Нет городского транспорта. Всем известно, что автомобили теперь производятся только одной компанией и продаются по смешной цене.

Только несколько людей могут себе это позволить.

Мои родители. Население распределилось по той территории, что осталась от страны. Промышленные здания образуют хребет пейзажа: высокие, прямоугольные металлические коробки, набитые техникой. Машины предназначены для укрепления армии, для укрепления Восстановления, уничтожения масс человеческой цивилизации.

Углерод/Смола/Сталь.

Серый/Черный/Серебристый.

Дымчатые цвета оставляют пятна на горизонте, капающую слякоть, которая раньше была снегом. Повсюду хлам нагроможден в кучи, куски желтой травы торчат посреди этого опустошения.

Традиционные дома нашего прежнего мира разрушены, окна выбиты, крыши обвалились, красные, зеленые и синие краски оттерты для приглушения оттенка, чтобы лучше соответствовать нашему светлому будущему. Сейчас я вижу небрежно соединенные конструкции на разоренной земле и начинаю вспоминать. Я вспоминаю, что это должно было быть временным.

Я вспоминаю, что, когда они только начали строить это, я уже четыре месяца находилась взаперти. Эти небольшие холодные постройки должны были служить комфортным убежищем лишь до того, пока они не выяснили все подробности этого нового плана, который был назван Восстановлением. До того, когда каждый будет подчинен. До тех пор, пока люди не прекратили протестовать и поняли, что эти перемены были хороши для них, хороши для их детей, хороши для их будущего.

Я вспоминаю эти правила.

Никаких больше опасных фантазий, никаких больше лекарств. Новое поколение, состоящее только из здоровых людей, будет поддерживать нас. Больные должны находиться под замком. Старые должны умереть. Проблемных необходимо перевести в приюты. Только сильные должны выжить.

Да.

Конечно.

Больше никаких глупых языков, глупых историй, глупых картин над глупыми каминами. Больше никакого Рождества, Хануки, Рамадана и Дивали. Никаких разговоров о религии, вере, личном убеждении. Личные убеждения чуть не убили всех нас, так они сказали.

Убеждения, приоритеты, предпочтения, предрассудки и идеологии разделили нас. Пустили пыль нам в глаза. Уничтожили нас.

Эгоизм, требования и желания должны быть искоренены. Жадность, дурачество и ненасытность должны быть удалены из поведения человека. Решение в самоконтроле, минимализме, в тесных условиях жизни, один простой язык, наполненный словами, которые будут понятны каждому.

Эти вещи спасут нас и наших детей, спасут человечество, вот что они сказали.

Восстановить равенство. Восстановить человечество. Дать надежду на возрождение и счастье.

СОХРАНИТЬ США!

ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К НАМ!

ВОССТАНОВИМ ОБЩЕСТВО!

Плакаты, которые все еще висят на стенах.

Ветер колышет их потрепанные остатки, но написанное на них все еще можно прочитать: для чего они были написаны, против кого. Некоторые по-прежнему приколочены кольями к земле, громкоговорители сейчас прикреплены очень высоко. Громкоговорители, предупреждающие людей о неминуемой опасности, которая окружала их.

Но мир пугающе тих.

Прохожие снуют туда-сюда по плохой погоде до работы на заводе, чтобы заработать на еду для своей семьи. Надежда в этом мире кровоточит из ствола пистолета.

Никого больше не заботят концепции.

Раньше люди верили. Они хотели верить, что все будет лучше. Они хотели верить, что они смогут вернуться к беспокойству о сплетнях, праздничным выходным и походам на вечеринки по субботам, так как Восстановление обещало им столь прекрасное будущее, что оно казалось нереальным, а общество было слишком отчаянным, чтобы перестать верить. Они не понимали, что отдавали свои души группе, планирующей получить выгоду от их невежества. Их страх.

Большинство граждан находится в недоумении, но есть другие, которые сильнее. Есть другие, которые выжидают подходящий момент. Есть другие, которые уже начали сражаться.

Надеюсь, еще не слишком поздно.

Я изучаю каждую дрожащую ветвь, каждого вальяжного солдата, каждое окно, которое я могу посчитать. Мои глаза, как два карманника, воруют все, на чем останавливается мой взгляд, и прячут в моей голове.

Я теряю путь после десяти минут ходьбы.

Останавливаемся в убежище в десять раз большем, чем приют, и подозрительно близко к цивилизации. Снаружи оно выглядит безвкусным зданием, незаметным во всех отношениях, кроме своего размера, серые стальные плиты составляют четыре плоских стены, потрескавшиеся окна врезаны в пятнадцать этажей. Оно кажется мрачным и не несет никакой маркировки, не имеет знаков отличия, которые бы являлись доказательством его истинной принадлежности.

Политические штаб-квартиры замаскированы в массах.

Внутри танка — жуткий беспорядок из кнопок и рычагов, я понятия не имею, как их использовать, а Адам открывает мою дверь до того, как у меня появляется шанс их идентифицировать. Его руки обвиваются вокруг моей талии, и мои ноги теперь стоят прочно на земле, но мое сердце бьется так быстро, что я уверена, что он может это слышать. Он не отпускает меня.

Я смотрю вверх.

Его глаза напряжены, лоб сморщен, губы сомкнуты от негодования.

Я делаю шаг назад, и десять тысяч крошечных частиц разрушаются между нами. Он опускает глаза. Он отворачивается. Он вдыхает, и пять пальцев на одной руке образуют кулак.

— Сюда. — Он кивает в сторону здания.

Я следую за ним.

Дата добавления: 2015-10-16