Жизненный цикл чуллы 1 страница

Полтора года назад

«Каково место женщины в современном мире? — прочитала Шаллан в книге Джасны Холин. — Я возмущена таким вопросом, хотя им часто задаются мои современники. Похоже, присущая этому изысканию предвзятость остается невидимой для большинства из них. Они считают себя сторонниками прогресса, потому что желают бросить вызов многим предубеждениям прошлого.

Они не обращают внимания на более важное предположение: для начала требуется обязательно определить и установить «место» женщины. Половина населения должна быть каким-то образом принижена к определенной роли после одного-единственного разговора. Не важно, насколько обширна эта роль, согласно природе она станет всего лишь малой частью того бесконечного многообразия, которое называют женственностью.

Я говорю, что нет общей женской роли, но есть роль для каждой женщины, и каждая женщина должна ее выбрать сама для себя. Для кого-то это будет роль ученого, для кого-то — роль жены. Для некоторых — и то, и другое. Для некоторых — ничего из перечисленного.

Не совершайте ошибку, думая, что я считаю одну женскую роль более важной, чем другую. Моя цель не в том, чтобы вызвать расслоение общества, мы уже это сделали достаточно хорошо, моя цель — разнообразить наши беседы.

Сила женщины должна заключаться не в ее роли, независимо от того, что она выберет, а в возможности выбрать эту роль. Меня удивляет то, что даже приходится объяснять свою точку зрения, так как мне кажется, что она является первопричиной нашего диалога».

Шаллан закрыла книгу. Не прошло и двух часов с тех пор, как отец заказал убийство Хеларана. После того, как девушка удалилась в свою комнату, снаружи в коридоре появились двое охранников отца. Возможно, не за тем, чтобы наблюдать за ней — Шаллан сомневалась, что отец знал о том, что она подслушала его приказ убить Хеларана. Целью охранников было не допустить, чтобы Мализа, ее мачеха, попыталась сбежать.

Предположение Шаллан могло быть ошибочным. Она даже не знала, жива ли Мализа до сих пор, учитывая, как она вскрикивала и с какой холодной яростью ругался отец.

Шаллан хотелось спрятаться, забиться в стенной шкаф, завернувшись в одеяло, и зажмурить глаза. Слова из книги Джасны Холин придали ей сил, хотя в некотором смысле Шаллан позабавило, что она вообще ее читала. Светледи Холин рассуждала о благородстве выбора, словно каждая женщина имела подобную возможность. Выбор между тем, чтобы стать матерью или ученым, по мнению Джасны, был сложным решением. В этом нет ничего сложного! Если бы она находилась в подобном положении! Любой вариант оказался бы восхитительным по сравнению с жизнью в страхе в доме, охваченном гневом, унынием и безнадежностью.

Шаллан представляла себе, какой должна быть светледи Холин — одаренная женщина, которая не подчинялась чужим приказам. Женщина, имеющая власть, авторитет. Женщина, обладающая роскошью следовать своим мечтам.

Каково это?

Шаллан встала с кровати. Она подошла к двери и приоткрыла ее. Несмотря на то, что вечер близился к концу, охранники по-прежнему стояли в конце коридора. Сердце Шаллан забилось сильнее, и она прокляла свою робость. Почему она не могла вести себя как те женщины, которые предпочитали действовать, а не прятаться в комнате, уткнувшись в подушку?

Вся дрожа, она выскользнула в коридор. Мягко ступая, девушка направилась к мужчинам, чувствуя на себе их взгляды. Один из них поднял руку. Она не знала, как его зовут. Когда-то Шаллан помнила имена всех охранников. Тех людей, в чьем присутствии она выросла, теперь заменили.

— Мой отец нуждается во мне, — сказала она, не обращая внимания на его жест.

Он был светлоглазым, но Шаллан не обязана ему подчиняться. Может быть, она и проводила большую часть дня в своей комнате, но по-прежнему значительно превосходила его по общественному положению.

Девушка миновала охранников, крепко сжав трясущиеся руки. Ей не стали препятствовать. Проходя мимо отцовской двери, она услышала тихие всхлипывания, раздающиеся изнутри. К счастью, Мализа до сих пор жива.

Шаллан обнаружила отца, одиноко сидящего в пиршественном зале. В обоих каминах ревело пламя. Залитый резким светом, отец сгорбился за высоким столом, уставившись на скатерть.

Девушка скользнула в кухню, пока он ее не заметил, и смешала его любимый напиток. Ярко-фиолетовое вино, приправленное корицей и подогретое в этот холодный день. Отец поднял голову, когда она вошла обратно в пиршественный зал и поставила перед ним чашу, заглядывая в глаза. Сегодня в них не было тьмы. Только он сам. Такая редкость в последние дни.

— Они не слушают, Шаллан, — прошептал он. — Никто не слушает. Терпеть не могу, когда вынужден воевать в своем собственном доме. Они должны меня поддерживать.

Отец принял напиток.

— Виким половину времени просто таращится в стену. Джушу бесполезен, а Балат перечит мне по любому поводу. А теперь и Мализа.

— Я поговорю с ними, — сказала Шаллан.

Он выпил вино и кивнул.

— Да. Да, было бы неплохо. Балат до сих пор сидит с теми проклятыми трупиками громгончих. Я рад, что они мертвы. Последний помет оказался слабым. В любом случае они ему не нужны...

Шаллан вышла на холодный воздух. Солнце село, но на карнизе особняка висели фонари. Она редко видела сад ночью, и темнота придавала ему загадочный вид. Лозы стали похожими на пальцы, тянущиеся из пустоты, ищущие, что бы ухватить и утянуть в ночь.

Балат лежал на одной из скамеек. Что-то хрустнуло под ногой Шаллан, когда она подходила к нему. Клешни крэмлингов, оторванные от туловищ одна за другой и брошенные на землю. Девушка поежилась.

— Тебе лучше уехать, — сказала она Балату.

Он поднялся и сел.

— Что?

— Отец больше не может себя контролировать, — тихо проговорила Шаллан. — Ты должен уехать, пока можешь. Я хочу, чтобы ты взял с собой Мализу.

Балат провел рукой по спутанной копне темных кудрявых волос.

— Мализу? Отец никогда ее не отпустит. Он нас выследит.

— Он будет выслеживать вас в любом случае. Он разыскивает Хеларана. Ранее сегодня он приказал одному из своих людей найти и убить нашего брата.

— Что?! — Балат вскочил. — Ублюдок! Я... Я...

В темноте он посмотрел на Шаллан, его лицо было залито звездным светом. Затем сгорбился, сел обратно и обхватил руками голову.

— Я трус, Шаллан, — прошептал он. — О, Отец Штормов, я трус. Я не отважусь столкнуться с ним лицом к лицу. Не смогу.

— Уезжай к Хеларану, — сказала Шаллан. — Если понадобится, ты сможешь его отыскать?

— Он... Да, он оставил мне имя человека в Валате, который поможет с ним связаться.

— Возьми с собой Мализу и Эйлиту. Отправляйтесь к Хеларану.

— Отец поймает нас прежде, чем я его найду.

— Тогда мы свяжемся с Хелараном, — решила Шаллан. — Мы договоримся, чтобы вы с ним встретились, и ты спланируешь побег тогда, когда отца не будет дома. Через несколько месяцев он собирается снова отправиться в Веденар. Сбежишь, пока он в отъезде, и у тебя будет фора по времени.

Балат кивнул.

— Да... Да, это хороший план.

— Я набросаю письмо Хеларану, — продолжила Шаллан. — Мы обязаны предупредить его об убийцах, отправленных отцом, и можно попросить его принять вас троих.

— Тебе не стоит заниматься такими вещами, малышка, — ответил Балат, не поднимая головы. — Я старший после Хеларана. К этому времени мне бы уже следовало уметь останавливать отца. Каким-то образом.

— Забери Мализу. Этого будет достаточно.

Он кивнул.

Шаллан вернулась в дом, прошла мимо отца, размышляющего над своей непокорной семьей, и принесла кое-что из кухни. Затем вернулась к лестнице и посмотрела вверх. Несколько раз глубоко вздохнув, она повторила слова, которые собиралась сказать охранникам, если ее остановят. Проскочив мимо них, она открыла дверь, ведущую в кабинет отца.

— Подождите, — произнес один из них. — Он оставил указания. Никто не входит, никто не выходит.

У Шаллан пересохло в горле, и, даже подготовившись заранее, она запиналась, проговаривая слова.

— Я только что с ним побеседовала. Он хочет, чтобы я пообщалась с ней.

Охранник оглядел девушку, что-то пожевывая. Шаллан ощутила, как ее уверенность увядает, а сердце начинает колотиться. Конфликт. Она трусила так же, как и Балат.

Мужчина сделал знак второму охраннику, и тот спустился, чтобы проверить ее слова. Наконец он вернулся, кивнув, и его товарищ неохотно махнул ей, разрешая войти. Шаллан скользнула в комнату.

В то самое место.

Она не посещала эту комнату уже много лет. С тех пор, как...

С тех пор, как...

Она подняла руку, прикрыв глаза от света, льющегося из-за картины. Как отец мог здесь спать? Почему никто больше не видел, никому не было дела? Свет ослеплял.

К счастью, Мализа свернулась калачиком в мягком кресле, стоящем у стены, поэтому Шаллан могла повернуться спиной к картине и заслонить свет. Она опустила ладонь на руку мачехи.

Девушка не чувствовала, что знает Мализу, несмотря на годы, прожитые в одном доме. Что за женщина могла выйти замуж за человека, о котором все вокруг шептались, якобы он убил свою первую жену? Мализа следила за образованием Шаллан. Это означало, что она подыскивала новых учителей каждый раз, когда сбегали старые, но сама Мализа мало чем могла помочь в обучении. Никто не мог обучить тому, чего не знал.

— Мама? — позвала Шаллан. Она все же употребила это слово.

Мализа подняла голову. Несмотря на ослепляющий свет в комнате, Шаллан заметила, что губа мачехи рассечена и кровоточит. Мализа баюкала левую руку. Да, она сломана.

Шаллан взяла в руки марлю и лоскуты ткани, которые захватила с кухни, и начала обрабатывать раны. Нужно будет найти что-то подходящее, что можно использовать как шину для руки.

— Почему он тебя не ненавидит? — резко спросила Мализа. — Он ненавидит всех, кроме тебя.

Шаллан легко прикоснулась к губе женщины.

— Отец Штормов, зачем я приехала в это проклятое поместье? — Мализа вздрогнула. — Он убьет нас всех. Одного за другим, он всех нас сломает и убьет. В нем тьма. Я видела тьму в его глазах. Зверь...

— Ты уедешь, — тихо проговорила Шаллан.

Мализа хрипло засмеялась.

— Он никогда меня не отпустит. Он никогда никого и ничего не отпускает.

— Ты не станешь просить разрешения, — прошептала Шаллан. — Балат собирается сбежать и присоединиться к Хеларану, у которого имеются влиятельные друзья. Хеларан — Носитель Осколков. Он защитит вас обоих.

— Мы никогда не доберемся до него, — ответила Мализа. — И даже если у нас получится, с какой стати Хеларану принимать нас к себе? У нас ничего нет.

— Хеларан — хороший человек.

Мализа пошевелилась в кресле, отвернувшись от Шаллан, продолжавшей оказывать ей первую помощь. Женщина заскулила, когда девушка занялась ее рукой, но не стала отвечать на вопросы. Наконец Шаллан закончила и собрала окровавленные лоскуты, чтобы их выбросить.

— Если я уеду, — прошептала Мализа, — и Балат вместе со мной, кого он станет ненавидеть? Кого он будет бить? Может быть, наконец, тебя? Ту, кто действительно этого заслуживает?

— Может быть, — ответила ей Шаллан шепотом и вышла из комнаты.

Разве уже недостаточно разрушений мы вызвали? Миры, по которым ты теперь ступаешь, несут след и суть Адоналсиума. До сих пор наше вмешательство не принесло ничего, кроме боли.

Снаружи камеры Каладина раздалось шарканье ног. Один из тюремщиков снова его проверял. Мостовик продолжал лежать неподвижно с закрытыми глазами, не обращая на него внимания.

Чтобы не позволить тьме поглотить себя, он начал планировать. Что он будет делать, когда выйдет на свободу? Когда выйдет на свободу. Каладин должен был принуждать себя повторять эти слова. Не то чтобы он не верил Далинару. Просто рассудок… рассудок его предавал и нашептывал вещи, которые не могли быть правдой.

Искаженные мысли. В своем состоянии он мог поверить, что Далинар лжет. Он мог поверить, что кронпринц втайне желает, чтобы Каладин оставался в заключении. В конце концов, Каладин был ужасным телохранителем. Он ничего не смог поделать с загадочными письменами с обратным отсчетом на стенах, не смог остановить Убийцу в Белом.

Его рассудок нашептывал ложь, и Каладин мог поверить, что Четвертый мост был рад от него избавиться — они только притворялись, что хотят быть телохранителями, лишь бы его порадовать. На самом деле они стремились прожить свои собственные жизни, от которых будут получать удовольствие, и без Каладина, который все испортит.

Вся эта ложь должна была казаться ему смехотворной. Но этого не происходило.

Щелчок.

Каладин резко открыл глаза, напрягшись. Не пришли ли они за ним, чтобы казнить, как того желал король? Он вскочил на ноги и занял боевую стойку, приготовив для броска пустую миску из-под еды.

Тюремщик в дверном проеме отступил назад, выпучив глаза.

— Шторма, парень, — произнес он. — Я думал, ты спишь. Что ж, ты свое отсидел. Сегодня король подписал помилование. Они даже не лишили тебя ни ранга, ни должности.

Мужчина потер подбородок и распахнул дверь камеры.

— Полагаю, тебе повезло.

Повезло. Люди всегда говорили так о Каладине. До сих пор надежда на свободу сдерживала тьму внутри. Каладин приблизился к двери. Осторожно. Он шагнул наружу, и тюремщик отошел назад.

— А ты не из доверчивых, да? — поинтересовался он. Стражник был светлоглазым низкого ранга. — Думаю, поэтому ты хороший телохранитель.

Он махнул Каладину, чтобы тот вышел из помещения первым.

Каладин ждал.

В конце концов мужчина вздохнул.

— Что ж, ладно.

Он вышел через дверной проем в коридор.

Каладин последовал за ним, чувствуя, что с каждым шагом возвращается на несколько дней в прошлое. Обуздать тьму. Он больше не раб. Он солдат. Капитан Каладин. Он пережил заключение... Сколько оно длилось? Две, три недели? Короткий срок, снова проведенный в клетке.

Теперь он был свободен. Он сможет вернуться к своим обязанностям в качестве телохранителя. Но кое-что… кое-что изменилось.

«Больше никто никогда, никогда не поступит так со мной снова. Ни король, ни генерал, ни светлорд или светледи».

Только через его труп.

Они миновали окно на подветренной стороне, и Каладин остановился, чтобы вдохнуть аромат свежего холодного воздуха. Из окна открывался обычный, ничем не примечательный вид на лагерь, но он показался мостовику великолепным. Легкий ветерок шевельнул волосы, и Каладин позволил себе улыбнуться, коснувшись рукой подбородка. За несколько недель отросла щетина. Нужно будет сказать Камню, чтобы он ее сбрил.

— Вот, — сказал тюремщик. — Он свободен. Мы можем, наконец, завершить этот фарс, ваше высочество?

«Ваше высочество?»

Каладин свернул в коридор, где стражник остановился перед другой камерой — одним из больших по размеру помещений, выходящих в сам коридор. Каладина поместили в самую глубокую камеру, подальше от окон.

Тюремщик вставил ключ в замок деревянной двери и открыл ее. Из камеры вышел Адолин Холин, одетый в простую опрятную униформу. За несколько недель он также обзавелся растительностью на лице, только его щетина была светлой, с вкраплениями черных волос. Принц сделал глубокий вдох, повернулся к Каладину и кивнул.

— Он запер вас? — произнес сбитый с толку Каладин. — Как?.. Что за?..

Адолин повернулся к тюремщику.

— Мои приказы выполнены?

— Они ждут в комнате неподалеку, — ответил тот взволнованным голосом.

Адолин кивнул и зашагал в указанном направлении.

Каладин подошел к тюремщику и удержал его за руку.

— Что происходит? Король поместил сюда наследника Далинара?

— Король не имеет к случившемуся никакого отношения, — ответил мужчина. — Светлорд Адолин сам настоял, что не покинет тюрьму, пока ты находишься здесь. Мы пытались его остановить, но он — принц. Мы, шторм побери, ничего не могли с ним поделать, даже заставить уйти. Он запер себя в камере, и нам пришлось лишь смириться.

Невероятно. Каладин взглянул на медленно шедшего по коридору Адолина. Принц выглядел гораздо лучше, чем чувствовал себя Каладин. Адолин явно несколько раз принимал ванну, и его камера была гораздо большего размера и более уединенной.

Но все же она не переставала быть камерой.

«Шум, который я слышал в тот день, вскоре после того, как меня бросили сюда, — подумал Каладин. — Это был Адолин. Он пришел и запер себя».

Каладин подбежал к принцу.

— Зачем?

— Мне показалось неправильным, что ты находишься здесь, — ответил Адолин, смотря прямо перед собой.

— Я лишил тебя возможности вызвать Садеаса на дуэль.

— Если бы не ты, я был бы мертв или превратился бы в калеку, — пояснил Адолин. — Так что в любом случае у меня не оставалось шансов сразиться с Садеасом.

Принц остановился в коридоре и посмотрел на Каладина.

— Кроме того, ты спас Ренарина.

— Это моя работа, — ответил Каладин.

— В таком случае нам нужно платить тебе больше, мостовичок. Потому что мне кажется, что я еще никогда не встречал человека, который ринулся бы, будучи безоружным, в битву между шестью Носителями Осколков.

Каладин нахмурился.

— Погоди. Ты пользовался одеколоном? В тюрьме?

— Ну, не обязательно же скатываться в варварство только потому, что я находился в заключении.

— Шторма, ты действительно избалован, — улыбнулся Каладин.

— Я благороден, ты, наглый крестьянин, — ответил Адолин, но затем ухмыльнулся. — Кроме того, признаюсь тебе, что был вынужден пользоваться здесь холодной водой для ванны.

— Бедный мальчик.

— Знаю.

Адолин помедлил и протянул руку.

Каладин пожал ее.

— Прости меня. За то, что испортил весь план.

— Ба, да ты его не испортил, — заявил Адолин. — Это сделал Элокар. Ты не думал, что он мог бы просто проигнорировать твою просьбу и продолжить следовать плану, позволив мне вызвать Садеаса? Он вышел из себя вместо того, чтобы успокоить толпу и действовать дальше. Шторм его побери!

Каладина обескуражил подобный дерзкий тон. Он бросил взгляд на тюремщика, который держался сзади на расстоянии и явно старался не привлекать внимания.

— То, что ты рассказал об Амараме, — спросил Адолин, — правда?

— Каждое слово.

Адолин кивнул.

— Меня всегда интересовало, что скрывает этот человек.

Он зашагал дальше.

— Подожди-ка, — позвал Каладин, прибавляя шаг, чтобы нагнать принца, — ты мне веришь?

— Мой отец — лучший человек из тех, кого я знаю, возможно, лучший из ныне живущих. Но даже он иногда теряет самообладание, делает неверные выводы и не может похвастаться безупречным прошлым. Амарам никогда не был замечен за чем-то неподобающим. Если послушать истории о нем, то складывается впечатление, что каждый считает, будто он светится в темноте и справляет нужду нектаром. По мне, так это попахивает тем, что кто-то слишком старается поддерживать свою репутацию.

— Твой отец говорит, что мне не следовало пытаться вызвать Амарама на дуэль.

— Ага, — ответил Адолин, подходя к двери в конце коридора. — Проведение дуэлей имеет четкие правила, которых ты, подозреваю, просто не знаешь. Темноглазый не может бросить вызов такому человеку, как Амарам, и ты, безусловно, не должен был делать этого так, как сделал. Ты поставил короля в неудобное положение, словно наплевал на предложенный им дар.

Адолин на секунду задумался.

— Конечно, после сегодняшнего дня для тебя это больше не должно иметь значения.

Принц распахнул дверь. За ней находилась маленькая комната, в которой, видимо, проводили свои дни тюремщики — теперь же в помещении толпилось большинство солдат Четвертого моста. Стол и стулья передвинули в угол, чтобы освободить место для примерно двадцати мужчин, которые отсалютовали Каладину, когда открылась дверь. Салюты почти мгновенно сменились приветственными возгласами.

Эти звуки... эти звуки разгоняли тьму, пока она не исчезла полностью. Каладин понял, что улыбается, когда вошел внутрь, встретился с товарищами, стал пожимать им руки, услышал, как Камень отпускает остроту насчет его отросшей щетины. Там был и Ренарин в униформе Четвертого моста. Он немедленно присоединился к брату, заговорив с ним тихо и радостно, хотя и вытащил свою маленькую коробочку, которую любил вертеть в руках.

Каладин бросил взгляд в сторону. Кем были те мужчины у стены? Сопровождающие Адолина? Может быть, кто-то из его оружейников? Они держали какие-то предметы, укрытые полотном. Адолин вошел в комнату и громко хлопнул в ладоши, успокаивая Четвертый мост.

— Так уж вышло, — сказал он, — что с недавних пор я владею даже не одним, а двумя новыми Клинками Осколков и тремя комплектами Доспехов. Дому Холин теперь принадлежит четверть Осколков всего Алеткара, и мне присвоили титул дуэльного чемпиона. Неудивительно, учитывая, что Релис отбыл с караваном, направляющимся назад в Алеткар. Он уехал спустя только ночь после нашего поединка, отосланный своим отцом в попытке скрыть позор от столь нашумевшего проигрыша. Один полный комплект Осколков отправится к генералу Халу, два набора Доспехов я приказал передать светлоглазым высокого ранга в армии моего отца.

Адолин кивнул в сторону свертков.

— Таким образом, остается один полный комплект. Лично мне любопытно узнать, сколько правды в легендах. Если темноглазый свяжет себя узами с Клинком Осколков, изменят ли его глаза цвет?

Каладин ощутил острый приступ паники. Снова. Снова то же самое.

Оружейники развернули полотно, обнажив мерцающий серебристый Клинок. Обоюдоострый, по центру — гравировка в виде извивающихся вдоль всего лезвия лоз. У своих ног оружейники разложили комплект выкрашенных в оранжевый цвет Доспехов, который достался принцу от одного из мужчин, которых помог победить Каладин.

Принять Осколки, и все изменится. Каладин немедленно почувствовал, как к горлу подступает тошнота, его чуть не вывернуло наизнанку. Он повернулся к Адолину.

— Я могу сделать с ними все, что пожелаю?

— Прими их, они твои, — кивнул в ответ Адолин.

— Уже нет, — сказал Каладин, указав в сторону одного из членов Четвертого моста. — Моаш. Возьми их. Теперь ты Носитель Осколков.

Лицо Моаша стало белым как мел. Каладин приготовился. В прошлый раз... Он вздрогнул, когда Адолин схватил его за плечо, но произошедшая в армии Амарама трагедия не повторилась. Адолин потащил Каладина обратно в коридор, подняв вверх руку и тем самым приказав мостовикам воздержаться от разговоров.

— Одну секунду. Никому не двигаться, — произнес принц и затем, уже тише, прошипел Каладину: — Я дарю тебе Клинок и Доспехи Осколков!

— Спасибо, — спокойно ответил Каладин. — Моаш будет использовать их во благо. Он тренировался с Зейхелом.

— Я отдал их не ему. Я отдал их тебе!

— Если они действительно мои, значит, я могу делать с ними все, что пожелаю. Или на самом деле они не мои?

— Да что с тобой? — удивился Адолин. — Это заветная мечта любого солдата, будь он светлоглазым или темноглазым. Поступаешь так мне назло? Или... это потому...

Он казался полностью обескураженным.

— Нет, не назло, — так же тихо ответил Каладин. — Адолин, Клинки Осколков погубили слишком многих людей, которых я любил. Я не могу смотреть на них, не могу прикасаться к ним, перед глазами сразу встает кровь.

— Но ты бы стал светлоглазым, — прошептал Адолин. — Ты бы считался одним из нас, даже если Осколки не изменят цвет твоих глаз. Носители немедленно получают четвертый дан. Ты сможешь бросить вызов Амараму. Вся твоя жизнь изменится!

— Я не хочу, чтобы моя жизнь изменилась только потому, что я вдруг стал светлоглазым, — ответил Каладин. — Я хочу, чтобы изменились жизни таких людей, как я... какой я теперь... Этот дар не для меня, Адолин. Я не пытаюсь досадить тебе или кому-либо еще. Просто не хочу обзаводиться Клинком Осколков.

— Убийца вернется. Мы оба это знаем. И я бы не прочь, чтобы в нужный момент ты с Осколками оказался рядом и прикрыл мне спину.

— Без них от меня больше пользы.

Адолин нахмурился.

— Позволь мне отдать Осколки Моашу, — попросил Каладин. — Ты же видел на арене, что я могу позаботиться о себе без Клинка и Доспехов. Если вооружить Осколками одного из моих лучших людей, сражаться против убийцы мы будем уже втроем.

Адолин заглянул в комнату и, скептически покачав головой, снова подошел к Каладину.

— Ты сумасшедший, ты это понимаешь?

— Я смирился.

— Отлично, — проговорил Адолин, шагнув обратно в комнату. — Ты. Моаш, не так ли? Полагаю, теперь эти Осколки принадлежат тебе. Мои поздравления. Теперь ты превосходишь по рангу девяносто процентов жителей Алеткара. Выбери себе родовое имя и попроси присоединиться к одному из домов под знаменем Далинара или можешь основать свой собственный, если захочешь.

Моаш бросил вопросительный взгляд на Каладина. Тот кивнул.

Высокий мостовик шагнул к краю комнаты, протягивая руку, чтобы прикоснуться к Клинку Осколков. Он провел пальцами по всему лезвию до рукояти, а затем обхватил ее, с благоговением подняв Клинок. Как и большинство таких мечей, тот был огромен, но Моаш с легкостью держал его одной рукой. Гелиодор, вставленный в навершие эфеса меча, вспыхнул ослепительным светом.

Моаш посмотрел на остальных членов Четвертого моста, вытаращивших глаза и потерявших дар речи. Вокруг него появились спрены славы — вращающаяся масса из самое малое двух десятков светящихся сфер.

— Его глаза, — проговорил Лоупен, — разве они не должны измениться?

— Если это и произойдет, — ответил Адолин, — то, возможно, только после полного связывания с Клинком. Для связывания потребуется неделя.

— Наденьте на меня Доспехи, — сказал оружейникам Моаш с такой настойчивостью в голосе, словно боялся, что их у него отберут.

— Ну, будет уже! — пророкотал Камень голосом, заполнившим комнату подобно плененному грому, когда оружейники засуетились вокруг Моаша. — Нам еще вечеринку нужно закатить! Великий капитан Каладин Благословленный Штормом, обитатель тюрем, сейчас ты пойдешь есть мое рагу. Ха! Я готовил его все время, пока ты был взаперти.

Каладин позволил мостовикам вывести себя наружу, на солнечный свет, где ожидала толпа солдат, в том числе многие мостовики из других бригад. Они разразились приветственными возгласами, и Каладин краем глаза заметил Далинара, ожидающего в стороне. Адолин направился к отцу, но Далинар пристально следил за Каладином. Что мог означать его взгляд? Такой задумчивый. Каладин отвернулся и продолжил принимать поздравления от пожимающих ему руку и дружески хлопающих по спине мостовиков.

— О чем ты там болтал, Камень? — спросил Каладин. — Ты наготовил рагу на каждый день, пока я был заперт в тюрьме?

— Нет, — ответил Тефт вместо Камня, почесывая бороду. — Наш рогоед, шторм его побери, все это время готовил один единственный котелок, позволяя ему томиться в течение нескольких недель. Не позволял нам пробовать и упорствовал в том, что нужно вставать посреди ночи и следить за ним.

— Праздничное рагу, — пояснил Камень, сложив руки на груди. — Должно долго тушиться на медленном огне!

— Ну что ж, тогда вперед, — сказал Каладин. — Наконец-то я смогу попробовать что-то повкуснее тюремной еды.

Мужчины одобрительно заголосили и всей гурьбой поспешили к своему бараку. Когда они двинулись, Каладин схватил Тефта за руку.

— Как все это восприняли? — спросил он. — В смысле, мое заключение.

— Заходил разговор о том, чтобы вытащить тебя, — тихо признался Тефт. — Я вдолбил в их головы немного здравого смысла. Тот, кто не проведет день или два под замком, не может считаться настоящим солдатом. Это часть профессии. Тебя не понизили в звании, значит, просто хотели немного потрепать за уши. Все поняли, что происходит на самом деле.

Каладин кивнул.

Тефт бросил взгляд на остальных.

— Они достаточно сильно разозлились на этого Амарама. И проявили большой интерес. Знаешь, любая информация о твоем прошлом вызывает пересуды.

— Отведи их обратно в казарму. Я присоединюсь к вам через минуту.

— Не задерживайся слишком долго, — ответил Тефт. — Парни охраняли вход в тюрьму в течение трех недель. Ты задолжал им праздник.

— Я скоро подойду, — успокоил его Каладин. — Просто хочу сказать пару слов Моашу.

Тефт кивнул и убежал прочь присматривать за остальными. Тюремная приемная комната казалась опустевшей, когда Каладин зашел обратно. Остались только Моаш и оружейники. Каладин направился к ним, наблюдая, как Моаш сжал в кулак руку в латной перчатке.

— Я все еще не могу поверить в случившееся, Кэл, — проговорил он, пока оружейники надевали на него нагрудник. — Шторма... Теперь я стою больше некоторых королевств.

— Я бы не советовал тебе продавать Осколки, по крайней мере, не чужеземцу, — сказал Каладин. — Подобное могут расценить как предательство.

— Продать? — переспросил Моаш, резко вскинув голову. Он сжал другую руку в кулак. — Никогда.

Мостовик улыбнулся с неподдельной радостью, когда нагрудник защелкнулся на месте.

— Я помогу ему с остальным, — сказал Каладин оружейникам.

Они неохотно ушли, оставив Каладина и Моаша наедине. Каладин помог приладить один из наплечников.

Дата добавления: 2015-10-16